Текст книги "12 религий, которые меняют мир сегодня. Все об их истории, учении, практиках и значении. 2-е издание"

В первых столетиях нашей эры начали возникать и распространяться новые буддийские писания, в которых излагались дополнительные учения и практики. С течением времени это дальнейшее развитие буддизма оформилось в то, что сейчас называется Махаяной, или Великой Колесницей. Писания Махаяны подчеркивают необходимость сострадания и мудрости как для монахов, так и для мирян, а целью духовного делания называют освобождение от страданий всех живых существ. Традиции Махаяны почитают все учения, включенные в Палийский Канон, но в дополнение к ним принимают обширную литературу Махаяны, сперва написанную на санскрите, а затем переведенную на китайский, тибетский и другие языки. В этих книгах восхваляются дела и добродетели бесчисленных будд и бодхисаттв, а последователей призывают развивать в себе мудрость и сострадание, необходимые для того, чтобы стать бодхисаттвой, а впоследствии и Буддой.

В писаниях Махаяны подчеркивается важность религиозного опыта. Дхарма содержится не в одних только писаниях: для махаяниста Дхарма – источник преображающего опыта, который заставляет увидеть в поиске просветления важнейшую жизненную ценность и стремится воплотить Дхарму во всех аспектах жизни. Каждая школа – а в Махаяне их множество – предлагает для достижения пробуждения свои методы и средства. Эти методы очень разнообразны, в отличие от единообразной Тхеравады; однако во всех традициях Махаяны имеется и много общего.

Примерное распространение буддизма Тхеравады и буддизма Махаяны в современном мире

Бодхисаттвы. Одно из ранних писаний Махаяны, «Лотосовая сутра», защищало новизну своих идей, заявляя, что более ранние учения были средством духовного воспитания непросвещенных. Будда якобы приспосабливал свое учение к аудитории, излагая его разными способами и с различной степенью полноты, в зависимости от того, насколько способны были слушатели его понять. Некоторые исследователи полагают, что таким образом автор «Лотосовой сутры» постарался воздать должное ранним учениям, но на деле вышел за их пределы. Как и другие тексты Махаяны, «Лотосовая сутра» утверждает, что у человека есть более достойная цель, чем достижение освобождения и превращение в арханта: а именно каждый из нас может стать бодхисаттвой (существом, посвятившим свою жизнь освобождению других от страданий) и работать над достижением полного просветления – состояния Будды. «Лотосовая сутра» учит, что все живое может достичь состояния Будды и рано или поздно его достигнет. Как монахи, так и миряне призваны приносить обеты бодхисаттвы и трудиться над достижением полного просветления. В наше время махаянисты Восточной Азии приносят Четыре Великих Обета Бодхисаттвы, составленные в VI веке в Китае Тянтаем Жуи, основателем Школы Тянтай:

Бесконечно число живых существ – клянусь спасти их всех!

Неисчислимы разрушительные страсти —

клянусь их все преодолеть!

Бесчисленны учения о спасении других – клянусь их все изучить!

Высшее достижение есть состояние Будды – клянусь его достичь!

Его святейшество Четырнадцатый Далай-Лама, представляя Тибетскую традицию, говорит:

Желание достичь состояния Будды, чтобы спасти все живое – поистине великая цель. Человек, одушевленный этой целью, бесстрашен и горяч сердцем: он может стать очень полезным членом общества[197]197
  Его Святейшество Четырнадцатый Далай-Лама; речь, произнесенная 15 февраля 1992 года в Нью-Дели, Индия, на Девятом Праздновании Дхармы в Центре медитаций Тушита.


[Закрыть].

Ты здесь не для себя одного, но для блага всех живых существ. Храни свое сознание чистым и открытым для всех.

Соэн Накагава-роси[198]198
  Цит. по: Lenore Friedman, Meetings with Remarkable Women, Boston: Shambhala, op. cit., с. 75.


[Закрыть]

Идея бодхисаттвы, отдающего себя другим, – не просто идеал земного существования: махаянисты верят, что множество бодхисаттв уже живут рядом с нами и слышат просьбы своих последователей. На пути к состоянию Будды бодхисаттва развивает в себе десять совершенств (парамита): щедрость, высокую нравственность, терпение, усердие, сосредоточенность, мудрость и так далее. Все эти добродетели – производные от мудрости и сострадания, источники духовных сил и благополучия.

Наибольшей популярностью среди бодхисаттв в Восточной Азии пользуется Гуаньинь (японское: Каннон), символ сострадания и благожелательности ко всем. Хотя в Индии это существо изображается как мужчина (Авалокитешвара), «Лотосовая Сутра» говорит, что Гуаньинь может принять любую форму, какая потребуется, чтобы помочь страдающим, и приводит тридцать два примера его преображений. В Восточной Азии Гуаньинь, как правило, изображается в виде женщины, часто – покровительницы и защитницы маленьких детей. Особенно популярно в Восточной Азии изображение Гуаньинь с младенцем на руках: в этом виде она считается источником духовных сил и благ для женщин и детей.

Три тела Будды. В Тхераваде Будда – историческая личность: он, как и все люди, умер, однако оставил нам Дхарму – руководство по освобождению от страданий. В Махаяне, однако учение Будды приобрело значение универсального принципа. В махаянистской метафизике Будда вечно присутствует во вселенной в трех своих аспектах, или «телах». Первый аспект – просветленная мудрость Будды, не имеющая формы; второй – тело блаженства, или небесный аспект Будды, сообщающего Дхарму бодхисаттвам; третий – тело преображения, в котором, в различных его видах и формах, Будда является к страдающим, чтобы помочь им освободиться. В этом третьем теле Будда появился на земле как историческая личность – Шакьямуни Будда.

В Махаяне считается, что будды обладают совершенной чистотой, безграничным состраданием, всеведущей мудростью и многими другими свойствами просветленных. Для кого-то, возможно, будды и бодхисаттвы – метафоры различных состояний просветленного сознания; но большинство махаянистов считает их реальными живыми существами, дающими благословение и духовное руководство тем, кто к ним взывает. Как Тхеравада, так и Махаяна не-теистичны, то есть существованию или несуществованию богов в них уделяется мало внимания; однако простые люди в трудные времена склонны обращаться за помощью к высшим силам.

В писаниях Махаяны рассказывается о том, как будды и бодхисаттвы стремительно перемещаются в пространстве и времени, являясь одновременно во множестве видов множеству миров. Так, например, в Тибетской традиции Четырнадцатый Далай-Лама считается человеческим воплощением Авалокитешвары, бодхисаттвы сострадания. Когда Тибет был захвачен коммунистами, множество монахов, монахинь и мирян последовало за Далай-Ламой в изгнание и основало в Дхарамсале, в горах северной Индии, свою общину. Однако Махаяна призывает верующих не привязываться к воплощениям бодхисаттв, а принимать их учение и вдохновляться их образами в собственной духовной жизни.

Пустота. Как и Тхеравада, школы Махаяны утверждают, что существует последняя реальность, истинная природа вещей. Однако эта «таковость», вечная и независимая реальность представляет собой попросту отсутствие всякого существования. Все обусловленные феномены, в соответствии с универсальным законом причин и следствий, постоянно возникают и исчезают, следовательно не имеют истинного существования. В писании Удана из Палийского Канона Будда говорит: «О, монахи, есть нечто нерожденное, неумирающее, неизменное, несотворенное! Не будь его – не было бы смысла ни жить, ни учиться». Но даже нирвана, состояние полного и необратимого освобождения от душевных скорбей и тревог, страданий и возрождений, пуста в том смысле, что у нее нет истинного, независимого существования.

Шуньята, то есть «пустота» или «ничто», – одно из наиболее сложных и парадоксальных понятий в учении Махаяны. Его разрабатывал во II–III веках н. э. индийский философ Нагарджуна на основе более ранних писаний Совершенства Мудрости. По Нагарджуне, все сложносоставные вещи возникают и исчезают, поскольку каждое событие в их существовании зависит от других событий: ни одна из них не имеет независимого происхождения и вечного бытия. Следовательно, мир феноменов – сансара – пуст и не имеет бытия. Пуста и нирвана – в том смысле, что является мыслительной конструкцией, хотя и не зависит от внешних условий.

В писаниях Совершенства Мудрости ученика, выслушавшего пространное поучение о шуньяте, спрашивают, понял ли он что-нибудь. Ученик отвечает: «По правде сказать, ничему я не научился». Все пусто, не за что ухватиться – и тот, кто осознает эту пустоту, свободен воспринимать реальность непосредственно и сострадать, не привязываясь. Идеи самоотречения и пустоты помогают верующим увидеть вещи «как они есть» и преодолеть привязанность к вещам, в том числе к идеям и понятиям. Как объясняет профессор Рубен Хабито:

Каждый миг, каждое действие, каждую мысль, каждое ощущение можно переживать как выражение той динамической, необъективируемой, бездонной, неописуемой реальности, которую мы, за недостатком слов, называем Пустотой. Воспринимать каждый миг в этом мире форм как проявление Пустоты есть то же, что воспринимать мир в свете сострадания. Освободившись от представления о «я» как «субъекте здесь», имеющем дело с «объектами там», мы освобождаемся и от представления о «я», отделенном от «других я»[199]199
  Ruben Habito, Introducing Buddhism: Varieties of Buddhist Experience, Maryknoll, New York: Orbis Books, 2005.


[Закрыть].

Писания Совершенства Мудрости, воспевающие освобождающее переживание пустоты, являются основными текстами большей части школ Махаяны. Поразительно, что идея пустоты в Махаяне применяется ко всему, даже к самому учению Будды. В популярной «Сутре сердца», читаемой во время богослужений по всей Восточной Азии, систематически подрываются основные доктрины традиционного буддизма: бодхисаттва Гуаньинь видит, что пять элементов личности (форма, ощущения, восприятие, кармические наслоения и сознание) пусты и лишены собственной абсолютной природы; каждый из них существует лишь в связи с другими элементами. Осознав это, бодхисаттва освобождается от заблуждения. Далее мы видим, что пусты рождение и смерть, чистота и загрязнение, восхождение и нисхождение; пусты объекты шести чувств, органы шести чувств и осознания шести чувств; пусты жизнь и смерть; пусты Четыре Благородные Истины и Восьмеричный Путь. Даже познание и достижение оказываются пустыми. Кто познал это «совершенство мудрости», для того нет более ни препятствий, ни страха. Прозревая сквозь иллюзии – даже иллюзии, коренящиеся в основных понятиях буддизма, – истинную суть вещей, он достигает нирваны. В «Сутре сердца» эта мысль выражена в мантре: «Гате, гате, парагате, парасамгате, бодхи, сваха!» («Ушел, ушел, ушел за пределы, ушел за последние пределы, пробудился – да будет так!») Как замечает профессор Дэвид Чеппел:

Это систематическое опустошение основных доктрин собственной традиции не имеет параллелей в истории религий. (Только представьте себе христаинина, заявляющего, что Десять заповедей, Молитва Господня и Символ веры пусты!) Однако это откровение о непостоянстве и взаимосвязанности всего на свете открывает Махаяне возможность глубокой самокритики и открытости для всего нового, которая позволяет и в движении сохранять равновесие, и в сострадании – спокойствие[200]200
  David W.Chappell, из личной беседы, 26 июля 1995.


[Закрыть].

В начале I века н. э. буддизм был занесен из Индии в Китай, а оттуда – в Корею, Японию и Вьетнам, по пути вбирая в себя элементы даосизма. По преданию, приблизительно в V веке индийский монах по имени Бодхидхарма появился в монастыре на севере Китая, где, согласно легенде, провел девять лет в молчании, медитируя «лицом к стене». На основании этого опыта его считают первым патриархом радикального пути, который впоследствии получил название чань-буддизм, от санскритского слова дхьяна, означающего «медитация». Хотя ученые считают рассказ о возникновении чань-буддизма и о его основателе легендарным, известно, что школа Чань была перенесена в Японию, где прославилась как Дзен.

Основные ветви буддизма [хронологическая таблица]

Дзен ставит своей целью познание сущности буддийского учения непосредственно на опыте, при помощи передачи Дхармы от учителя к ученику. Вместо того чтобы сосредоточиваться на писаниях, буддах и бодхисаттвах, Дзен подчеркивает важность непосредственного проникновения в истинную природу собственного сознания, называемую природой Будды. Основной путь такого проникновения – дзадзен (сидячая медитация). «Сидеть, – говорил Шестой Патриарх Дзена, – значит обладать абсолютной свободой и не допускать в свое сознание ни одной мысли, вызванной внешними причинами. Медитировать значит осознавать безмятежность и непоколебимость своей изначальной природы»[201]201
  Platform Scripture of the Sixth Patriarch, Hui-neng, цит. по: World of the Buddha, Lucien Stryk, ed., New York: Doubleday Anchor Books, 1969, с. 340.


[Закрыть].

 
Нетруден Великий Путь
Для того, у кого нет предпочтений.
Когда нет ни любви, ни ненависти,
Все становится ясным и прозрачным.
Но стоит сделать хоть малейшее различие —
И бесчисленные трещины проходят меж небом и землей.
 

Сенцан (яп. Сосан)[202]202
  Из «Hsin hsin ming» by Sengtsan, third Zen patriarch, translated by Richard B.Clarke.


[Закрыть]

Правила медитативной позы очень жестки: нужно сидеть, выпрямив спину, и во все время медитации не шевелиться, чтобы ни на что не отвлекаться. Методы медитации направлены на то, чтобы сделать ум ясным и целеустремленным. Начальная практика состоит в том, чтобы просто наблюдать за своим дыханием и считать вдохи и выдохи, от одного до десяти: если в твое сознание войдет что-то, кроме наблюдения за дыханием – начинаешь сначала. Звучит просто: однако наш ум столь беспокоен, что многим приходится трудиться месяцами, прежде чем удается сосчитать до десяти, не прервавшись. Однако цель этой практики – не сосчитать до десяти, а научиться осознавать то, что входит в наше сознание, и позволять ему спокойно уходить, не привязываясь к нему и не делая никаких предпочтений.

Практикуя дзадзен и не позволяя себе отвлекаться ни на какие феномены, последователь Дзен обретает внутреннее успокоение, и ему открывается природное сознание во всей его изначальной чистоте. Это «изначальное сознание» свободно и просторно, как небо. Мысли и ощущения плывут по этому небу, как облака: появляются и исчезают, не оставляя следа. Остается лишь видение «таковости» – истинной природы вещей. В некоторых школах Дзен восприятие «таковости» описывается как внезапное озарение, называемое кенсё.

* * * * *

Религия на практике. Дзенский «комикс» о быке и пастухе

Десять дзенских рисунков, изображающих историю быка и пастуха, метафорически иллюстрируют ступени духовного пути: значение каждой картинки открывается путем медитации. Практикующий дзен – пастух (мирское «я»), который ищет в лесу сбежавшего быка (нашу истинную природу). На втором рисунке пастух замечает следы быка. На третьем – видит его самого. На четвертом – пытается поймать быка.

На пятом – укрощает его кнутом и упряжью, пока «бык, укрощенный и прирученный, не становится ласковым и послушным». На шестом рисунке (вверху справа) искатель едет домой на прирученном быке, наигрывая на флейте «мелодию, полную глубокого смысла». На седьмом рисунке он возвращается домой – но бык исчезает.

На восьмой ступени (внизу слева) исчезают и бык, и пастух – «Кнут, упряжь, человек и бык – все это пустое! Нет ничего, кроме синего неба». На девятом рисунке изображено Возвращение к Источнику: «Пастух сидит в своей хижине, не замечая ничего, что творится вокруг». На последнем, десятом рисунке (внизу справа) просветленный пастух с широкой улыбкой на лице возвращается на рынок, чтобы помогать своим ближним[203]203
  Стихи китайского дзен-мастера Куона, переведенные на английский: Urs. App, 1996, www.iijnet.or.jp


[Закрыть].

Рисунок тушью и кистью Гёкусэя Дзикихары

Рисунок тушью и кистью Гёкусэя Дзикихары

Рисунок тушью и кистью Гёкусэя Дзикихары

* * * * *

Когда ум спокоен, действия становятся спонтанными и естественными. Практикующие Дзен учатся жить в согласии с естественной простотой своей природы. Рассказывают, что два дзенских монаха, ощутив просветление, принялись бегать голыми по лесу и что-то выцарапывать на камнях. Вместе с тем дзенская традиция связывает спонтанность со строгой дисциплиной и сосредоточенностью. В искусстве каллиграфии мазок кистью совершенно спонтанен – он наносится одним плавным движением, на одном дыхании, – однако этому спонтанному мазку предшествуют годы тщательного обучения и тренировки. Полностью отдаваться настоящему – например, разливая чай, думать только о разливании чая – вот в чем состоит простота, которой большинству из нас только предстоит научиться. Мы должны полностью присутствовать в настоящем, в том, что делаем – рисуем ли, разливаем чай, подметаем пол или просто дышим. В такие минуты нам открывается «таковость» жизни – ее ничем не обусловленная реальность.

Еще одно орудие, используемое в традиции Риндзай-дзен, – коан. Здесь внимание практикующего сосредоточивается на странном и парадоксальном вопросе, например: «Каким было твое лицо до того, как родились твои родители?» Роси Филип Капло замечает: «Коаны сознательно швыряют песок в глаза рассудку, чтобы заставить нас открыть очи Сознания и увидеть мир и все в нем таким, как оно есть – не искаженным нашими представлениями и суждениями». Чтобы сконцентрироваться на коане, необходимо воспринимать его непосредственно, не задумываясь о его смысле. Далее Роси Капло объясняет: «Значение всех коанов одно и то же: мир – единое взаимозависимое Целое, и каждый из нас также является этим Целым»[204]204
  Roshi Philip Kapleau, The Three Pillars of Zen, New Yor: Anchor Books, 1980, с. 70.


[Закрыть].

Цель дзенской практики – просветление: часто оно переживается как внезапное прозрение, называемое сатори. В этот миг человек непосредственно ощущает взаимосвязь всего сущего; часто он также внезапно понимает, что ничто на свете не отделено от него самого. Как говорит об этом один учитель Дзен:

 
Луна – все та же прежняя луна,
И цветы те же, что и были,
Но я стал вещностью
Всех вещей, которые вижу![205]205
  Bunan, цит. по: World of the Buddha, Stryk, op.cit., с. 343.


[Закрыть]
 

Все стороны жизни становятся одновременно и драгоценными, и пустыми: в них нет «ничего особенного». Этот парадокс невозможно постичь разумом – можно лишь воспринять в непосредственном интуитивном осознании.

Дзен – практика внутреннего осознания, предполагающая внимание к каждому своему действию и требующая многих лет прилежной медитации. Но в Индии и Восточной Азии возникли и другие формы буддийской практики, завоевавшие большую популярность. Наиболее широко распространенная школа буддизма в Восточной Азии известна под названием буддизма Чистой Земли.

Во времена общественных потрясений (например, когда правители становились коррумпированными, а государство разваливалось на части) распространялось мнение, что люди в наше время безнадежно испорчены: едва ли возможно для них достичь просветления собственными силами. Вместо этого многие начали поклоняться Будде Амитабхе – Будде Безграничного Света. Амитабха (в Японии известный как Амида) был, как гласит легенда, древним князем, который дал обет достичь просветления. Достигнув этого, при помощи своей чистой добродетели он создал особую Чистую Землю Блаженства для всех, кто призывает его имя. Изначально абстрактное представление индийских буддистов о Чистой Земле далеко на западе, куда вернутся верующие после смерти, в Японии приобрело конкретные черты. У японцев есть древняя традиция поклонения вершинам гор: считается, что туда уходят души умерших и оттуда нисходят на землю боги. Поэтому Будду Амиду изображают на облаках, которые собираются вокруг вершин гор, спускающимся приветствовать своих умирающих последователей.

Многие внесли свой вклад в превращение буддизма Чистой Земли в массовое движение. Японский религиозный лидер XIII века Синран покинул монастырь и женился: он подчеркивал, что спасение – не в бегстве от общества, а в том, чтобы с искренней верой повторять имя Будды Амиды. Школа Дзёдо-синсю, созданная последователями Синрана, стала крупнейшим в мире буддийским религиозным движением. Монах Генсин так описывал несказанные наслаждения, ожидающие верующего после смерти и возрождения в Чистой Земле:

Кольца, браслеты, драгоценный венец и иные украшения в неисчислимом изобилии украшают его тело. Когда он смотрит на свет, исходящий от Будды, то обретает чистое зрение; благодаря опыту прошлых жизней он слышит все на свете звуки. И какой бы цвет он ни увидел, и какой бы звук ни услышал – все это чудесно[206]206
  Genshin, The Essentials of Salvation, цит. по: William de Bary, ed., The Buddhist Tradition in India, China, and Japan, New York: Modern Library, 1969, с. 326.


[Закрыть].

Многие верующие понимают такие описания буквально и ожидают, что, если будут хранить веру в спасительное могущество Амитабхи, после смерти их ждет блаженная жизнь. Однако некоторые понимают Чистую Землю как состояние, которого можно достичь при жизни, – как метафору просветления, при котором прежняя наша индивидуальность «умирает», и мы возрождаемся в новом, расширенном сознании. А некоторые современные мыслители считают, что мы должны сами создать Чистую Землю в человеческом мире, очистив этот мир от таких зол, как угнетение, загрязнение окружающей среды или сексизм.