Текст книги "Далекие Шатры"

Но времени на это не было. Мятежники, ворвавшиеся в арсенал, уже бежали обратно с винтовками, мушкетами и патронташами – большинство направлялись к резиденции, стреляя на бегу, а прочие занимали позиции на крышах соседних домов, откуда можно вести прицельный огонь по окруженному гарнизону. И когда первая мушкетная пуля просвистела над территорией миссии, сэр Луи разом вышел из роли политика и дипломата и снова стал солдатом. Отбросив в сторону скомканный клочок бумаги с ответом труса на призыв о помощи, он схватил винтовку, бросился на крышу здания, где располагалась офицерская столовая и где недавно он помогал возводить импровизированный парапет, и, распластавшись на раскаленной солнцем кровле, тщательно прицелился в группу людей, начавших стрелять по резиденции.

Крыша трехэтажного дома была самой высокой точкой на территории миссии, и оттуда сэр Луи ясно видел громадное здание арсенала, расположенное на возвышенности за коновязями. Расстояние до него не превышало двухсот ярдов, и в дверном проеме стоял мужчина, раздававший винтовки…

Сэр Луи выстрелил, увидел, как тот вскидывает руки и падает, быстро перезарядил винтовку и снова выстрелил, спокойно целясь и не обращая внимания на град пуль, которым ответили афганцы на крышах соседних домов, открыв огонь по резиденции и казармам. Внизу несколько женщин из города, прятавшихся в домах слуг, где не имели права находиться, с пронзительным визгом побежали через открытое пространство, ведомые сипаем и одним из кхидматгаров к хаммаму (бане), частично построенному под землей, где уже укрывалось большинство слуг. Но сэр Луи, хотя и услышал крики, не посмотрел вниз.

Если бы территория миссии находилась на более возвышенном участке местности, она представляла бы собой отличный оборонительный рубеж, поскольку включала несколько рядов вытянутых дворов, отделенных друг от друга низкими глинобитными стенами, где не составило бы труда пробить бойницы, и защитники могли бы отражать атаки сколь угодно превосходящих сил, нанося противнику тяжелые потери, пока у них не закончились бы боеприпасы. Но своим расположением она в точности походила на арену цирка, с которой Уолли сравнил ее в день прибытия миссии. Стены, способные обеспечить надежное укрытие при лобовой атаке, были бесполезны в ситуации, когда враг имел возможность стрелять сверху, а к настоящему времени на крышах зданий, стоящих в ряд по двум сторонам территории миссии – в окнах последних этажей и за парапетными стенками арсенала и даже на крышах многих домов верхнего Бала-Хиссара – люди роились, точно мухи над прилавком со сластями, безостановочно стреляя и испуская торжествующие вопли всякий раз, когда пуля попадала в цель.

Однако сэр Луи, ясно сознававший опасность своей позиции, держался так, словно мирно лежал на полигоне, занятый учебной стрельбой и исполненный решимости выбить наибольшее количество очков. Он стрелял, перезаряжал винтовку и снова стрелял – быстро, спокойно, методично, целясь в валившую из арсенала толпу и выбирая людей в первых рядах, чтобы следующие за ними спотыкались о тела убитых и падали.

Он был отличным стрелком и первыми девятью выстрелами сразил девятерых, когда пуля на излете срикошетировала от кирпичного поребрика в нескольких дюймах от него и попала ему в лоб. Он уронил голову, дернулся раз всем телом и неподвижно застыл, выпустив из безжизненной руки винтовку, которая упала в проулок внизу.

Враги на ближних крышах испустили торжествующий вопль, а Аш, наблюдавший за происходящим из окна своей конторы, резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы и подумал: «О боже, он убит!» – а в следующий миг: «Нет, не убит!» Ибо раненый медленно, с трудом поднялся на колени, а потом, совершив над собой огромное усилие, на ноги.

Кровь хлестала из глубокой раны у него на лбу, сплошь заливая пол-лица и окрашивая плечо в алый цвет, и, пока он стоял там, покачиваясь, выстрелили два десятка мушкетов и столько же облачков пыли поднялось вокруг него от оштукатуренной кровли. Но казалось, он неуязвим: ни одна пуля не попала в него, и спустя несколько мгновений он повернулся, нетвердой поступью прошел к лестнице, ощупью спустился вниз и исчез из виду.

Здание офицерской столовой было полно слуг, которые прибежали из своих хижин, чтобы укрыться в резиденции, и разведчиков, которые безостановочно стреляли сквозь бойницы, прорубленные в стенах и деревянных ставнях, и не обернулись, когда раненый посланник вышел из-за поворота лестницы. Без посторонней помощи пройдя в ближайшую комнату, оказавшуюся спальней Уолли, он велел дрожащему кухонному работнику, прятавшемуся там, немедленно привести доктора-сахиба. Паренек умчался, и через несколько минут скорым шагом пришел Рози, после сбивчивого рассказа слуги ожидавший найти своего шефа мертвым или умирающим.

– Всего лишь царапина, – раздраженно сказал сэр Луи. – Но у меня от нее чертовски кружится голова. Будьте другом, наложите мне повязку и пошлите одного из этих идиотов за Уильямом. Мы должны отослать еще одно письмо эмиру. Он наша единственная надежда, и… о, вот и вы, Уильям. Нет, со мной все в порядке. Просто поверхностная рана. Возьмите ручку и бумагу и пишите, пока Келли меня латает. Быстрее! Вы готовы?

Он начал диктовать, а Уильям, схватив ручку и бумагу со стола в соседней комнате, принялся торопливо писать. Рози тем временем промыл рану, перебинтовал сэру Луи голову и, сняв с него окровавленную рубашку, дал вместо нее одну из рубашек Уолли.

– Кого мы отправим во дворец с запиской? – спросил Уильям, торопливо запечатывая облаткой сложенный лист бумаги. – Сейчас, когда мы окружены, выбраться отсюда непросто.

– Пойдет Гулам Наби, – сказал сэр Луи. – Пришлите его ко мне, я поговорю с ним. Нам придется тайно вывести его через заднюю дверь двора и молиться Богу, чтобы там никого не оказалось.

Гулам Наби, уроженец Кабула, в прошлом служил в Корпусе разведчиков, а его брат в настоящее время был ворди-майором кавалерии разведчиков в Мардане. Со дня прибытия британской миссии он работал в резиденции рассыльным и мгновенно согласился доставить письмо Каваньяри-сахиба во дворец. Уильям спустился вместе с ним во двор и стоял с револьвером наготове, пока отодвигали засовы маленькой, незаметной и редко использовавшейся двери в задней стене двора, поблизости от багажной палатки.

Сама стена была толщиной в один саманный кирпич, а за ней находилась узкая улочка, являвшаяся частью лабиринта переулков и домов, на крышах которых уже толпились возбужденные зрители – многие из них вооружились древними джезайлами и вели огонь по неверным в духе джихада. Как следствие, на улице почти никого не было, и Гулам Наби выскользнул за маленькую дверь, перебежал на противоположную сторону улицы, плохо простреливавшуюся с крыш, и опрометью помчался в направлении дворца в верхнем Бала-Хиссаре.

Но едва он свернул за угол, как позади него раздались крики и треск выстрелов, свидетельствовавшие, что его заметили. Послышался частый топот преследователей, и дверь еле успели закрыть и заложить засовами, когда по ней яростно забарабанили кулаки.

В считаные минуты за дверью собралась толпа, колотящая в нее палками и прикладами мушкетов, и, хотя она превосходила по прочности главную дверь во двор, было неизвестно, как долго она выдержит подобного рода обращение.

– Надо ее забаррикадировать, – задыхаясь, проговорил Уильям.

Они так и сделали, пустив в дело все, что подвернулось под руку: столы, якданы, окованные жестью ящики с зимней одеждой, софу и буфет красного дерева. А Гулам Наби тем временем, оторвавшись от погони в лабиринте узких улочек, благополучно добрался до дворца через дворцовый сад.

Письмо сэра Луи у него взяли, но вернуться обратно с ответным посланием не позволили. Как и предыдущему посыльному, Гуламу Наби велели подождать в одной из маленьких приемных, пока эмир обдумывает ответ. И там он прождал весь день.

На равнине близ Бен-и-Хиссара косильщики и охранники услышали выстрелы, и коте-дафадар Фатех Мухаммед, поняв, откуда доносится шум, и зная о ненависти гератских полков и городских жителей к иностранцам в Бала-Хиссаре, почувствовал неприятную уверенность, что британской миссии грозит опасность. Торопливо собрав рассыпавшихся в разные стороны косильщиков, он поручил всех, кроме двух, заботам афганских солдат, приказав им немедленно передать людей на попечение командира Афганского кавалерийского полка, некоего Ибрагим-хана, в прошлом служившего в Бенгальской кавалерии, чья нынешняя часть стояла рядом с Бен-и-Хиссаром. Оставшимся двум косильщикам вместе с соварами Акбар-шахом и Нараином Сингхом предстояло немедленно вернуться вместе с ним в крепость.

Пятеро мужчин, пустивших лошадей в полный галоп, довольно скоро увидели впереди южную стену города и крыши зданий резиденции, и тотчас все надежды, какие они могли питать, бесследно исчезли. На крышах, куда им запрещалось подниматься, дабы не оскорблять чувства соседей, сейчас было полно людей, и при виде их они все поняли. Они поняли, что территория резиденции подвергается атаке, и пришпорили лошадей в надежде пробиться через ворота Шах-Шахи. Но они опоздали: к воротам уже хлынула толпа сброда.

Половина города услышала выстрелы и увидела солдат мятежных полков, бегущих в свои лагеря за мушкетами и винтовками, и бадмаши, оценив ситуацию, не стали терять время. Похватав все подвернувшееся под руку оружие, они ринулись к Бала-Хиссару, чтобы присоединиться к нападению на ненавистных чужаков. Головная группа горожан уже бежала по дороге к воротам Шах-Шахи, предводительствуемая факиром, который размахивал зеленым знаменем и воодушевлял людей неистовыми воплями. По пятам за ними следовали другие, великое множество других: чернь древнего города валила из всех зловонных хибар, улочек и проулков, подгоняемая надеждой на добычу и жаждой крови, одержимая желанием убивать.

Коте-дафадар яростно натянул поводья, сообразив, что любая попытка достичь ворот первыми или пробиться сквозь исступленную толпу равносильна самоубийству и что искать укрытия в городе тоже значит идти на верную погибель. Лучшее, если не единственное, что они могли сделать, – это двинуться к форту под командованием тестя эмира. Коте-дафадар, выкрикнув приказ, резко развернул свою лошадь и поскакал наискось по равнине, увлекая за собой четверых своих спутников. Но неподалеку от форта их нагнали четверо афганских солдат, которые, передав косильщиков на попечение Ибрагим-хана, последовали за пятеркой из эскорта с намерением убить совара-сикха Нараина Сингха, уверенные, что в сем похвальном деле (ибо разве правоверных не учат убивать неверных?) к ним с радостью присоединятся четверо его товарищей-мусульман. Но они скоро утратили свои иллюзии.

Двое косильщиков не имели при себе никакого оружия, помимо серпов (а они представляют смертельную опасность в схватке), но у троих разведчиков были карабины, которые можно молниеносно выхватить из кожаных подставок, притороченных к седлу, и навести на противника одной рукой.

– Ну, идите, возьмите его, – пригласил коте-дафадар, направив ствол карабина прямо в грудь главному и держа напряженный палец на спусковом крючке.

Афганцы посмотрели на три карабина и два острых серпа и отступили, изрыгая проклятия и злобно сверкая глазами, но не решаясь вступать в бой с противником, имеющим столь значительный перевес. Они рассчитывали, что единоверцы-мусульмане если и не примут участия в убийстве сикха, то, по крайней мере, не станут вмешиваться в дело, а при соотношении сил четыре к одному в их пользу они без колебаний напали бы на одного человека, вооруженного карабином, поскольку он успел бы выстрелить лишь раз до того, как они накинутся на него, не дав времени перезарядить оружие. Но теперь их было четверо против пяти, и, если они предпримут попытку броситься на эту группу решительно настроенных мужчин, только один из них уцелеет и сумеет вплотную приблизиться к намеченной жертве. А что сможет поделать этот один, вооруженный тулваром, против трех сабель и двух серпов?

Выдав последний залп грязных ругательств, афганцы повернули и поскакали к крепости и возбужденным толпам, спешащим присоединиться к нападению на резиденцию, а коте-дафадар с товарищами продолжили путь к форту. И там удача улыбнулась им. Значительную часть гарнизона составляли кызылбаши – соплеменники коте-дафадара и Акбар-шаха, которые проводили всех пятерых в свой квартал, обнесенный стеной.

Аш, наблюдавший за происходящим из своего окна, заметил пять крохотных фигурок вдали, которые, оставляя за собой белый шлейф пыли, во весь опор неслись к крепости от Бен-и-Хиссара, и задался вопросом, кто они такие. Но он не понял, почему они повернули обратно, пока не увидел первую толпу городского сброда, хлынувшую из-за конюшен справа: частые прутья на окне не позволяли высунуться наружу, и потому Аш не видел ни арсенала, ни Кулла-Фи-Аранги – обнесенного стеной пустыря, где Уолли надеялся построить фуражные склады и хижины для слуг, чтобы преградить доступ на территорию миссии или, в случае военных действий, воспрепятствовать врагу занять там позицию.

66

Когда городские бадмаши подоспели на помощь к бунтовщикам, Уолли отдавал приказы сипаям на крыше казармы, и он увидел группу мятежников, которая, воспрянув духом при виде прибывшего подкрепления, под прикрытием огня устремилась от арсенала к Кулла-Фи-Аранги. Если они там укрепятся, в самом скором времени две трети территории миссии станут непригодными для обороны. Противника следует оттеснить с позиций, и сделать это можно только одним способом.

Бросившись к лестнице в толще наружной стены, Уолли слетел по ступенькам, перебежал через улицу, пересек двор резиденции и поднялся в кабинет посланника, где нашел Каваньяри и Уильяма. Посланник, с перебинтованной головой, стрелял сквозь амбразуру, представлявшую собой щель на месте выломанной из ставни планки, а его ординарец после каждого выстрела моментально забирал у него разряженную винтовку и вручал заряженную так спокойно и методично, словно они находились на утиной охоте.

Уильям стоял на коленях у одного из выходивших во двор окон и вел огонь по группе людей на крыше дома, расположенного напротив казарм. Повсюду на полу валялись стреляные гильзы, и в комнате нестерпимо воняло черным порохом.

– Сэр, – задыхаясь проговорил Уолли, – они пытаются занять огороженный пустырь, что слева, и, если они там укрепятся, нам крышка. Полагаю, мы сумеем оттеснить их оттуда, если предпримем атаку, только действовать нужно быстро. Если Уильям…

Но Каваньяри уже отбросил в сторону винтовку и стремительно зашагал через комнату.

– За мной, Уильям! – Он выхватил саблю и револьвер и бросился вниз по лестнице, крича Рози, который занимался раненым: – Пойдемте, Келли, оставьте этого малого! Нам надо прогнать этих ублюдков прочь! Нет, не винтовку – револьвер. И саблю, дружище, саблю!

Уолли, спустившийся во двор первым, собрал двадцать пять солдат во главе с джемадаром Мехтабом Сингхом и, коротко объяснив ситуацию, пронаблюдал за тем, как совары складывают в кучу карабины и обнажают сабли, сипаи примыкают штыки, а двое мужчин бегут открыть ворота в дальнем конце внутреннего двора казарм.

– Сейчас мы покажем этим дьявольским отродьям, как сражаются разведчики! – радостно воскликнул Уолли. – Вперед, братья! В атаку! Победа будет за разведчиками!

Аш увидел, как они устремились через улицу во внутренний двор казарм, где скрылись из виду под парусиновыми навесами, а потом выбежали из сводчатого прохода на открытое пространство: четыре англичанина – Уолли впереди, – ведущие за собой сипаев, вооруженных штыками, и соваров с саблями и пистолетами.

С воинственными кличами они бросились через простреливаемое ружейным огнем пространство, сверкая на солнце клинками, и сквозь оглушительный шум вопящих голосов и грохот выстрелов Аш услышал, как Уолли распевает во все горло: «И вновь сердца исполнены отваги, и руки вновь сильны. Аллилуйя! Ал-ли-луй-я!»

«День для распевания гимнов, – подумал Аш. – О Господи! День для распевания гимнов…»

Двое из разведчиков упали, не достигнув кавалерийских конюшен: один на бегу повалился лицом вниз и, почти мгновенно придя в чувство, откатился в сторону, чтобы не затоптали, с трудом встал и тяжело заковылял к конюшням в поисках укрытия; другой вдруг резко остановился, медленно опустился на колени, потом рухнул на бок и больше не шевелился. Остальные взяли немного в сторону, огибая неподвижное тело, и скрылись из поля видимости Аша, а мгновение спустя он услышал, как стрельба разом стихла, и понял, что и противнику, и сипаям на крыше казарм пришлось прекратить огонь из опасения попасть в своих.

Он не видел, как атакующий отряд достиг объекта наступления. Это видел Накшбанд-хан: пустырь Кулла-Фи-Аранги находился как раз напротив дома, где он укрывался, и сирдар, глядя из окна верхнего этажа, видел, как разведчики перепрыгивают через низкую глинобитную стену и устремляются вверх по склону, обращая неприятеля в бегство. «Афганцы бежали, точно овцы от волков», – позже сказал сирдар, описывая эту сцену.

Но зато Аш видел, как они возвращались: шагом, поскольку несли трех раненых, но ступая быстро и уверенно, как солдаты, хорошо проявившие себя в бою и одержавшие победу, хотя все они наверняка понимали, что победа временная.

Совар, упавший первым, сумел дотащиться до казарм со сломанной ногой, но второй умер, и двое его товарищей задержались, чтобы подобрать с земли оружие и отнести тело в ближайшее здание склада, а потом последовали за остальными в казармы, где Уолли стоял под аркой с окровавленной саблей в руке, ожидая, пока все до единого не зашли благополучно внутрь, после чего двери были закрыты и они вернулись в резиденцию.

Стрельба, прекратившаяся на время атаки на Кулла-Фи-Аранги, возобновилась с новой силой. Келли поспешил к раненым, а Каваньяри шаткой поступью вошел в столовую и потребовал стакан воды, а получив таковой, вспомнил, что война или не война, но мусульмане, сражающиеся с ним бок о бок, соблюдают пост, и отставил стакан в сторону, не притронувшись к нему. Дженкинс, будучи гражданским лицом, свободным от подобных сомнений, жадно выпил воду и, вытерев губы тыльной стороной ладони, хрипло проговорил:

– Какие у нас потери, Уолли?

– Один убитый и четверо раненых – двое из них не особо тяжелые. У Параса Рама раздроблена нога, но он говорит, если доктор-сахиб наложит шину и посадит его у окна, он сможет стрелять.

– Вот она, истинная сила духа, – одобрительно сказал Уильям. – Мы отделались очень легко, если учесть потери, понесенные противником. Мы убили по меньшей мере дюжину человек и вдвое больше ранили, когда они удирали, стремясь поскорее выскочить за ворота или перебраться через дальнюю стену. Это было все равно что стрелять по выстроенным в ряд стогам сена. Теперь они на время поутихнут.

– В лучшем случае минут на пятнадцать, – заметил Уолли.

– Пятна… Но боже мой, неужели ты не можешь поставить там нескольких сипаев, чтобы они удерживали пустырь?

– Находясь под прицелом примерно пятисот винтовок и мушкетов, направленных на них с трех разных сторон, и не имея даже самого ничтожного укрытия? Нет, боюсь, это исключено.

– Тогда что же нам делать, скажи на милость? Мы ведь не можем позволить противнику закрепиться там.

– Как только они попробуют сделать это, мы предпримем еще одну вылазку и снова прогоним их с пустыря. Когда же они вернутся, мы повторим атаку, а при необходимости повторим еще раз. Больше нам надеяться не на что. И как знать, может, если нашими усилиями подобные попытки обернутся для них слишком дорого, они устанут от них раньше нас.

Уолли широко ухмыльнулся и стремительно ушел прочь, а Уильям раздраженно сказал:

– Складывается такое впечатление, будто он получает от всего этого удовольствие. Вам не кажется, что он не понимает…

– Он все понимает, – мрачно произнес Каваньяри, – и, вероятно, лучше любого из нас. Англия потеряет превосходного солдата в лице этого мальчика. Вы только послушайте его – он весело шутит с солдатами внизу. Амал Дин говорит, что разведчики выполнят любой приказ Гамильтона-сахиба, потому что знают: он никогда не прикажет сделать ничего такого, чего не сделал бы сам. Хороший мальчик и прирожденный лидер. Очень жаль… Ох, ладно, мне лучше вернуться к своей бойнице.

Он с трудом поднялся с кресла, в которое рухнул по возвращении, и судорожно вцепился в спинку.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? Не лучше ли вам прилечь? – тревожно спросил Уильям.

Каваньяри хрипло хохотнул:

– Мой милый мальчик! В такое-то время? Если джаван с раздробленной ногой готов сидеть у окна и стрелять по противнику при условии, что кто-нибудь сперва усадит его там, то уж я-то, со своей жалкой царапиной на лбу, безусловно, в состоянии сделать то же самое.

Он повернулся и в сопровождении Уильяма поднялся по лестнице наверх, где занял свою прежнюю позицию – с нее во время отсутствия Каваньяри вели непрерывный огонь два солдата эскорта, которые теперь отправились на крышу, чтобы присоединиться к группе разведчиков, стрелявших по занятым неприятелем домам к северу от территории миссии.

Другая, более многочисленная группа людей на крыше офицерской столовой перевела свое внимание на здания непосредственно за резиденцией, и Уолли, прибежавший проверить, как у них дела, и оценить обстановку, увидел с этой удобной для наблюдения позиции, что в своем недавнем предположении насчет пятнадцати минут он ошибся в сторону преувеличения. Мятежники крадучись возвращались на Кулла-Фи-Аранги, и осажденному гарнизону ничего другого не оставалось, кроме как совершить следующую вылазку и снова прогнать противника оттуда.

Слетев вниз по лестнице, Уолли собрал свежий отряд разведчиков, оторвал Рози от возни с раздробленной ногой Параса Рама – одним духом извинившись перед раненым и заверив, что не задержит доктора-сахиба надолго, – потом повернулся, пробежал через двор и поднялся по лестнице, чтобы позвать Уильяма и Каваньяри. Однако, увидев лицо своего начальника, передумал.

Его прежнее восхищение шефом ничуть не уменьшилось, но в первую очередь Уолли был солдатом и не собирался без необходимости подвергать своих людей опасности. Он нуждался в Уильяме, но категорически отказался брать с собой Каваньяри.

– Нет, прошу прощения, сэр, но и дураку понятно, что вы не в форме, а я не вправе так рисковать, – резко сказал Уолли. – Если вы свалитесь с ног от слабости, нам придется остановиться и поднять вас, в результате мы можем потерять нескольких ценных людей. Кроме того, солдатам ни к чему видеть, как вы падаете. Пойдем, Уильям, у нас времени не навалом…

Аш и Накшбанд-хан, а с ними несколько сотен афганцев явились свидетелями второй вылазки и, увидев только трех сахибов из четырех, сделали свои выводы. Враг, убежденный, что один из сахибов убит, сильно воодушевился, а Аш и сирдар, заметившие повязку на голове Каваньяри и понявшие, что он ранен, сильно встревожились, поскольку знали: смерть посланника может пагубно сказаться на моральном духе осажденного гарнизона.

Стороны снова по необходимости прекратили огонь, и разведчики снова оттеснили неприятеля с пустыря. Но на сей раз ценой двух убитых и четырех раненых, причем двоих из них тяжело.

– Мы не можем продолжать в том же духе, – вытирая пот с глаз, проговорил Рози, после того как приказал отнести носилки с ранеными в комнаты, оборудованные под госпиталь. – Ты понимаешь, что у нас уже свыше дюжины убитых и бог знает сколько раненых?

– Знаю. Но на каждого нашего убитого приходится по меньшей мере десять убитых врагов – если тебя это хоть немного утешит.

– Нисколько не утешит, ведь эти дьяволы численно превосходят нас в двадцать раз, а когда вернутся солдаты, убежавшие в лагеря за оружием, численное превосходство станет пятидесятикратным или стократным… Хорошо, Рахман Бакш, я иду… Слушай, Уолли, не пора ли попробовать отослать еще одно письмо этому мерзавцу-эмиру?.. Ладно-ладно, уже иду.

Келли торопливо ушел прочь, а Уолли отдал саблю своему носильщику Пир Бакшу и, взяв с собой хавилдара, направился к казармам – проверить, как обстоят дела у сипаев, ведущих огонь из-за парапетов, и посмотреть, можно ли повысить обороноспособность зданий казарм для отражения массовой атаки, которая неминуемо произойдет, если эмир не пришлет подмогу. Ответа на письмо, унесенное рассыльным Гуламом Наби, так и не пришло, и теперь сэр Луи написал еще одно и отослал с одним из слуг-мусульман, который вызвался попробовать выйти с территории миссии через временно очищенный от противника Кулла-Фи-Аранги, а оттуда добраться до дворца через дворцовый сад.

– Держись южной стороны казарм и прячься за любыми укрытиями, какие только найдешь между ними и конюшнями, – наказал сэр Луи. – Джаваны будут отвлекать внимание противника массированным огнем, покуда ты не достигнешь стены. Да хранит тебя Бог!

Уильям велел ординарцу найти Уолли, сообщить о задуманном и попросить обеспечить заградительный огонь. Вскоре посыльный выскользнул из-за казарм под прикрытием огня и, перебежав через опасный открытый участок между ними и стеной Кулла-Фи-Аранги, перелез через нее… и больше его не видели.

Вероятно, где-то между той низкой глинобитной стеной и дворцом его подстерегала судьба, которую Аллах от рождения предначертывает всем своим созданиям. А возможно, у него были друзья или родственники в Кабуле или еще где-нибудь в Афганистане и он предпочел укрыться у них, нежели выполнять поручение, сопряженное со столь ужасным риском. Известно было одно: письмо так и не достигло дворца, а сам посыльный бесследно исчез, точно песчинка, подхваченная осенним ветром.

В казармах Уолли и хавилдар Хасан с помощью полудюжины сипаев, нескольких саисов и нескольких слуг баррикадировали лестницы в толще стены, ведущие справа и слева от сводчатого прохода на длинные крыши, что тянулись по сторонам затянутого парусиновым навесом центрального двора. У них оставалась лишь одна лестница, расположенная в дальнем конце казарм, у двери, выходящей на узкую улочку и резиденцию, но, по крайней мере, в случае массовой лобовой атаки людям на крыше не придется опасаться, что противник хлынет на крыши снизу, если установленную Уолли самодельную наружную дверь выломают.

Их позиция и без того была опасной, и Рози ошибался, предполагая, что Уолли не знает о размерах потерь, понесенных гарнизоном. Уолли не только знал, но и мысленно вычеркивал убитых и тяжелораненых одного за другим и производил перегруппировки своего малочисленного войска, в высшей степени разумно используя резервы личного состава и делая все возможное, чтобы не подвергнуть ненужному риску ни одного человека и не позволить людям впасть в уныние. У него самого боевой дух по-прежнему оставался на высоте, ибо вид знакомой бело-голубой вазы свидетельствовал, что Аш находится где-то поблизости, и он не сомневался, что друг не станет бездействовать.

Аш непременно позаботится о том, чтобы эмира известили об отчаянном положении британской миссии, даже если все министры и высокопоставленные чиновники афганского правительства полны решимости скрывать от него происходящее. Он добьется своего тем или иным способом, и помощь придет. Нужно только продержаться достаточно долго и не позволить противнику захватить территорию миссии…

– Здорово, Хамзулла! Аб мазбут хат… Это остановило бы и полчища мидян, – сказал Уолли. – Теперь если бы еще…

Он умолк, прислушиваясь к новому звуку: низкому, медленно нарастающему гулу, который последние несколько минут звучал отдаленным фоном к треску выстрелов и воплям за северо-западной чертой территории, но сейчас явно приближался. Только на сей раз не крики «денег и хлеба», а воинственный клич мусульман-суннитов – «Бей неверных!» – раздавался все ближе и ближе, звучал все громче, все яростнее, так что даже прочные стены казарм стали сотрясаться от громового рева толпы, скандирующей слова пламенного призыва.

– Это войска из лагерей, – сказал Уолли. – Заложите засовами двери и возвращайтесь в резиденцию, все вы. Скажите джемадару Дживану Сингху, чтобы он сформировал отряд и приготовился к очередной вылазке. Нам придется снова выбивать противника с пустыря.

Он бросился к лестнице в дальнем конце казарменного двора, взлетел по ступенькам и побежал по крыше мусульманской казармы к короткому участку крыши над сводчатым проходом.

Посмотрев за парапет с прорубленными в нем бойницами поверх голов стоящих на коленях сипаев, которые вели безостановочный огонь, Уолли увидел на возвышенности у арсенала неистово бушующее людское море: теснимое напирающими сзади тысячами, оно неуклонно подступало к ненадежным баррикадам, отделяющим территорию миссии от окружающих улиц и домов. Мятежные солдаты, убежавшие обратно в свои лагеря за оружием, вернулись, причем не одни, – они привели с собой оставшиеся гератские полки и тысячи бадмашей из города. В считаные минуты бунтовщики достигли баррикад, сооруженных из тюков сена, и, сметя их на своем пути, захватили разграбленные конюшни.

Впереди толпы, увлекая всех за собой, бежал тощий человек, он размахивал зеленым знаменем и пронзительным голосом призывал беспощадно убивать неверных. Уолли не узнал его, но Аш узнал даже с такого расстояния. Это был факир Бузург-шах, которого он видел утром среди пришедших за жалованьем ардальцев и которого не раз видел и раньше, когда тот выступал с призывами к джихаду в самых беспокойных кварталах города.

– Уничтожьте их! Истребите неверных! Смерть кафирам! Смерть! – визжал факир Бузург-шах. – Во имя Пророка убивайте и не давайте пощады! За веру! За веру! Бей! Убивай!..

– Бей неверных! Бей неверных! – вопили мятежники, рассыпаясь по территории миссии и открывая огонь по сипаям на крыше казарм.

Уолли увидел, как один из сипаев падает навзничь с пулевым отверстием между глаз, а второй валится набок, раненный навылет в плечо, и не стал ждать ни секундой дольше. Сейчас речь шла не о том, чтобы очистить от противника пустырь, но о том, чтобы вытеснить толпу за пределы территории миссии. И через три минуты Аш увидел, как Уолли возглавляет третью вылазку, выбегая из-под арки казарм плечом к плечу с Уильямом. Но на сей раз с ними не было ни Келли, ни Каваньяри: последнего Уолли категорически отказался брать с собой, а Рози был слишком занят ранеными.

Схватка вышла более ожесточенной, чем первые две: хотя стрелки на крышах (как на территории миссии, так и за ее пределами) снова прекратили огонь, опасаясь убить своих, шансы гарнизона на успех значительно понизились против прежнего. Теперь афганцы численно превосходили разведчиков в пятьдесят раз, и данное преимущество изрядно возросло бы, если бы здесь хватило места на всех. Силы неприятеля включали целых три полка мятежных вооруженных солдат, а также всех до единого недовольных, враждебно настроенных или одержимых жаждой крови жителей Кабула. Но именно большая численность и сослужила плохую службу афганцам: они не только мешали друг другу, но в пылу яростного боя никто из них не мог быть уверен, что нападает не на одного из своих, потому что все противники, за исключением Уолли, были не в форменной одежде.