Текст книги "Далекие Шатры"

– Я бы застрелился, – нелюбезно сказал Аш. – До свидания, Джордж.

Он сбежал по ступенькам веранды, сел в тонгу и поехал обратно в клуб, где взял свою лошадь и направился к бунгало Харлоу. На этот раз удача улыбнулась ему: родители Белинды по-прежнему отсутствовали, а сама она уже вернулась и отдыхала. Слуга, пробужденный от дневного сна, очень не хотел беспокоить молодую госпожу, но Аш пригрозил войти к ней без предварительного доклада, и слуга поспешно удалился, постучал к ней в дверь и сообщил, что некий сахиб желает видеть ее и не уйдет, пока не добьется своего. Однако, когда пятью минутами позже Белинда появилась в гостиной, Ашу сразу стало мучительно ясно, что она ожидала увидеть совсем другого человека. Она весело вбежала в комнату, но в следующий миг резко остановилась, и улыбка погасла на прелестном лице, а глаза расширились от тревоги и гнева.

– Аштон! Что вы здесь делаете?

Что-то в ее тоне и выражении лица привело Аша в полную растерянность, и он неуверенно проговорил, слегка заикаясь, как Джордж:

– Я… хотел увидеть вас, дорогая. Ваша мать написала мне. Она сообщила, что вы… вы собираетесь замуж. Это ведь неправда, да?

Белинда не ответила на вопрос. Вместо этого она сказала:

– Вам не следовало приходить сюда. Вы сами знаете, что не следовало. Прошу вас, уходите, Аштон. Папа рассердится, коли вернется и застанет вас здесь. Абдул не должен был впускать вас. Уходите сейчас же!

– Так это правда? – спросил Аш, проигнорировав просьбу удалиться.

Белинда топнула ногой:

– Я попросила вас уйти, Аштон! Вы не имеете права врываться сюда и устраивать мне допрос, когда знаете, что я одна и…

Аш двинулся к ней, и она испуганно попятилась. Но он прошел мимо нее, запер дверь на ключ, положил ключ в карман, а потом вернулся назад и встал между девушкой и дверью на веранду, отрезая путь к бегству.

Белинда открыла рот, собираясь позвать слугу, но тотчас закрыла, устрашившись перспективы вовлечь одного из слуг в столь неловкую ситуацию. Разговор с Аштоном, пусть и чрезвычайно неприятный, представлялся меньшим из зол, а поскольку он все равно состоялся бы рано или поздно, она вполне может покончить с делом прямо сейчас. Поэтому Белинда улыбнулась и заискивающе сказала:

– Пожалуйста, давайте обойдемся без сцен, Аштон. Я знаю, вам сейчас тяжело. Вот почему я и попросила маму написать вам – я не могла сама причинить вам боль. Но вы наверняка уже осознали, что в момент нашей первой встречи мы оба были слишком молоды, чтобы толком разобраться в своих чувствах и понять, что они недолговечны, как и говорил папа.

– Вы собираетесь замуж за этого Подмора? – холодно спросил Аш.

– Если вы имеете в виду мистера Подмор-Смита, то да. И вам нет необходимости разговаривать со мной таким тоном, потому что…

– Но, дорогая моя, вы не можете безропотно подчиниться родительской воле. Неужели, по-вашему, я не понимаю, что все это – дело рук вашего отца? Вы любили меня, вы собирались выйти замуж за меня, а теперь он принуждает вас к такому ужасному браку. Почему вы не отстаиваете свои права? О Белинда, дорогая, неужели вы не видите?

– Я все прекрасно вижу, – раздраженно сказала Белинда. – Я вижу, что вы ничего об этом не знаете. Да будет вам известно, что папа решительно возражал против помолвки. И мама тоже. Но мне уже не семнадцать лет, в этом году мне исполнится девятнадцать, и я достаточно взрослая, чтобы знать, чего хочу. Поэтому они ничего не могли поделать и в конце концов были вынуждены согласиться, так как Амброуз…

– Вы притворяетесь, будто любите его? – резко перебил Аш.

– Разумеется, люблю. Вы же не думаете, что я вышла бы замуж не по любви?

– Неправда! Я вам не верю. Этот жирный, занудный, напыщенный старик одного возраста с вашим отцом…

Кровь прилила к лицу Белинды, и внезапно Ашу вспомнились слова Джорджа о том, как она дурнеет от злости. Она подурнела сейчас, и в ее дрожащем от гнева голосе послышались визгливые нотки.

– Он моложе моего отца! Моложе! Да как вы смеете говорить со мной в таком тоне? Вы ревнуете, потому что Амброуз вхож в высшее общество, он зрелый, интересный и преуспевающий человек. Надежный и достойный уважения мужчина, а не глупый мальчишка, который… – Она остановилась на полуслове, закусила губу, а потом с усилием овладела собой и сказала более спокойным тоном: – Извините, Аштон. Но я страшно злюсь, когда люди говорят такие вещи. В конце концов, вы точно так же злились, когда папа считал вас слишком молодым. Вы говорили, что возраст не имеет никакого значения, помните? И это действительно так. Амброуз понимает меня, и он добрый, щедрый, умный, и все говорят, что он непременно станет губернатором. Может даже, однажды он станет вице-королем.

– Наверное, он еще и богат вдобавок.

Белинда не услышала саркастических ноток в голосе Аша и, восприняв замечание всерьез, счастливо сказала:

– Да. Он дарит мне такие замечательные подарки. Вот, взгляните.

Она с неподдельным удовольствием вытянула вперед левую руку, и Аш с болью увидел у нее на пальце кольцо с огромными бриллиантами, причем каждый по меньшей мере вдвое превосходил размерами жемчужины на прелестном, но непритязательном колечке, что он купил для своей возлюбленной в Дели полтора с лишним года назад. Казалось, с тех пор прошло гораздо больше времени – лет пять, самое малое. Слишком много для Белинды, которая собиралась выйти замуж за человека, годившегося ей в отцы. За жирного, богатого, преуспевающего вдовца, который имеет возможность дарить ей бриллианты и сделает ее леди Подмор-Смит – и мачехой двух своих дочерей такого же возраста, как она сама.

Казалось, говорить больше не о чем. Бриллиантовое кольцо на пальце Белинды ясно свидетельствовало, что любые доводы и мольбы не возымеют никакого действия и ему остается только пожелать ей счастья и удалиться. Было странно думать, что он собирался прожить с ней всю жизнь, а сейчас, вероятно, видит ее в последний раз. Внешне она оставалась все такой же бело-розовой и очаровательной, как прежде, однако теперь Аш ясно понимал, что на самом деле никогда не знал, что творится в этой золотоволосой головке, и полюбил девушку, существовавшую главным образом в его воображении.

– Полагаю, я делал то же самое, – медленно произнес он. – Тешил себя приятными выдумками, как Джордж.

Белинда напряглась, и лицо ее снова некрасиво покраснело от гнева, а голос зазвучал пронзительно и злобно.

– Не упоминайте при мне имени Джорджа. Он безродный лживый лицемер. Все эти россказни про бабку-гречанку… – Увидев выражение лица Аша, она осеклась и испустила резкий смешок, такой же противный, как голос. – Ах, я забыла: вы же ничего не знаете. Что ж, я расскажу вам. Она была такой же гречанкой, как я. Она была базарной торговкой, и если он думает, что я собираюсь молчать, то глубоко ошибается.

С трудом шевеля непослушными губами, Аш, запинаясь, проговорил:

– Вы не можете… Вы говорите не всерьез… Вы не стали бы…

Белинда снова рассмеялась, ее глаза горели от гнева и злобы.

– Очень даже могу. Уже смогла. Неужели вы думаете, что я собираюсь сидеть и ждать, пока еще кто-нибудь не узнает и не начнет всем рассказывать, чтобы люди смеялись надо мной и мамой за нашей спиной и жалели нас, купившихся на ложь? Да я лучше умру! Я сама все расскажу: скажу, что с самого начала подозревала неладное и хитростью заставила его во всем признаться, и…

Голос у Белинды дрожал от возмущения и чувства оскорбленного самолюбия, и Аш мог лишь оторопело смотреть на нее, пока с прелестных розовых губ безудержным потоком лились полные злобы и желчи слова, словно она была не в силах остановиться. Будь он старше, умнее и сам не так сильно уязвлен, возможно, он понял бы, что на самом деле это просто истерика испорченного ребенка, избалованного, заласканного и захваленного до такой степени, когда здравый смысл и детская веселость сменяются самомнением и тщеславием и любое противодействие, любая воображаемая обида преувеличиваются до размеров непростительного оскорбления.

Белинда была молода и не слишком умна. По глупости она принимала за чистую монету комплименты своих поклонников и после головокружительного года пребывания в статусе первой красавицы привыкла принимать лесть, восхищение и зависть окружающих как должное. Она сверх всякой меры возвысилась в собственных глазах и теперь жестоко мучилась мыслью о том, что скажут несколько завистливых молодых леди, когда узнают, как она попалась на удочку. Да как Джордж посмел солгать ей и выставить ее на посмешище?! Такой, по существу, была инстинктивная реакция Белинды на разоблачения, сделанные миссис Гидни. Истинная причина лжи и позерства Джорджа, личная трагедия, сокрытая за ними, унижение, которое он терпел сейчас, – об этих сторонах дела она даже не задумывалась, поскольку, потрясенная открытием, могла думать лишь о том, как случившееся отразится на репутации мисс Белинды Харлоу.

После мамы и самого Джорджа Аш оказался первым человеком, которому Белинда смогла излить все негодование и боль уязвленного тщеславия, накопившиеся в ней с момента, когда она узнала о двуличности Джорджа, – и она испытывала огромное облегчение. Но для Аша, слушавшего гневное словоизвержение, это стало окончательным прозрением, полным развенчанием образа милой, доброй, невинной девушки, существовавшего в его воображении. Обладательница этого визгливого голоса не имела с ним ничего общего. Она была расчетливой, хваткой женщиной, собиравшейся выйти замуж за жирного старика из-за денег и ради высокого положения в обществе. Бессердечной, исполненной снобизма особой, осуждавшей человека за грехи его предков, и злоречивой мегерой, способной погубить чужую репутацию, дабы избежать незначительного ущерба для своей собственной.

Аш хранил молчание и не предпринимал никаких попыток прервать яростную тираду, но, очевидно, на лице у него явственно отразилось отвращение, ибо Белинда вдруг возвысила голос, по-кошачьи стремительно выбросила вперед руку и нанесла ему пощечину с такой силой, что у него голова дернулась назад, а у нее заныла ладонь.

Сей поступок стал неожиданностью для них обоих, и несколько мгновений они в ужасе смотрели друг на друга, лишившись дара речи от потрясения. Потом Аш холодно произнес: «Благодарю вас», а Белинда разразилась рыданиями, круто развернулась и бросилась к двери, разумеется запертой.

Именно в этот момент хруст гравия под колесами возвестил о несвоевременном возвращении майора и миссис Харлоу, и следующие десять минут были, мягко выражаясь, довольно сумбурными. К тому времени, когда Аш достал ключ из кармана и отпер дверь, Белинда впала в совершенную истерику, и взору ошарашенных родителей явилась рыдающая, визжащая дочь, которая вылетела из гостиной, пронеслась через холл и скрылась в своей спальне, захлопнув дверь с таким грохотом, что стены бунгало сотряслись.

Майор Харлоу первым овладел собой, и все, что он имел сказать по поводу манер Аша и ситуации в целом, отнюдь не услаждало слуха. Миссис Харлоу не приняла участия в разговоре, она сразу бросилась утешать сокрушенную горем дочь, и заключительная часть гневной речи ее мужа прошла под аккомпанемент приглушенных стонов и возбужденных материнских призывов сказать, что же натворил этот ужасный мальчишка.

– Я намерен сообщить о случившемся вашему командиру, – напоследок объявил майор Харлоу. – И предупреждаю: если вы еще когда-нибудь попытаетесь хотя бы заговорить с моей дочерью, я с огромным удовольствием задам вам трепку, которой вы в полной мере заслуживаете. А теперь убирайтесь вон!

Он не дал Ашу возможности объясниться, и в любом случае Аш не мог бы сказать ничего такого, что не усугубило бы ситуацию, если не считать униженных извинений, которые, возможно, были бы приняты, но нисколько не изменили бы положения вещей. Однако Аш не имел намерения извиняться. Он не считал себя виноватым и укрепил майора в его мнении о нем, смерив разгневанного джентльмена взглядом, который сделал бы честь самому дяде Мэтью, и покинув бунгало без единого слова оправдания или раскаяния.

– Несносный щенок! – прошипел майор, кипя вполне понятной яростью, после чего удалился в свой кабинет и принялся сочинять убедительное письмо командующему корпусом разведчиков, пока Аш ехал обратно в Мардан со смятенной душой, полной гнева, отвращения и жгучей горечи.

Он так болезненно отреагировал вовсе не на помолвку Белинды. Этому он мог бы найти оправдание: в Викторианскую эпоху браки юных девушек с мужчинами много старше их считались обычным делом, и девушки шестнадцати-семнадцати лет часто выходили замуж за сорокалетних мужчин. Мистер Подмор-Смит, при всех своих физических недостатках, был богат, уважаем и успешен, – вероятно, Белинде очень льстило его внимание, и в результате она ошибочно приняла свое восхищение достоинствами этого джентльмена за чувство более теплое и убедила себя, что влюблена в него. В конце концов, она была молода и впечатлительна – и всегда отличалась импульсивностью. Аш мог бы простить ей помолвку с Подмор-Смитом, но не мог ни оправдать, ни простить ее поведение с Джорджем.

Ну да, Джордж наврал с три короба, но месть Белинды представлялась жестокой и несправедливой, ведь он же не собирался жениться на ней обманным путем. Он прекрасно понимал, что ни она, ни ее родители никогда не станут всерьез рассматривать его в качестве возможного мужа, и надеялся лишь стать более интересным в глазах девушки и войти на равных в закрытое светское общество военного городка. Однако Белинда намеревалась во всеуслышание объявить Джорджа лжецом и полукровкой, отлично понимая, что означенное общество никогда не простит и ни на минуту не забудет этого. Джордж окажется изгоем, ибо круг англичан в Индии весьма тесен и эта история последует за ним в любой уголок страны. Куда бы он ни поехал, там всегда найдется человек, знающий ее или слышавший о ней из вторых уст, и добродетельные матроны станут перешептываться, прикрывшись веерами, тогда как их дочери будут выказывать бедняге презрение, а мужчины – смеяться и изгонять его из своих клубов.

«Это нечестно!» – гневно думал Аш. Какое значение имеет то, кем была твоя бабушка, или отец, или мать? Теперь он жалел, что не поступился самолюбием и не попросил за Джорджа перед отцом Белинды. Ему следовало сообщить этому старому солдафону о намерениях дочери и сказать, что ее надо остановить. Хотя, наверное, для этого было уже слишком поздно, ведь она, по ее словам, уже рассказала все нескольким людям. И, насколько он понимал, ее отец вполне мог одобрять такие действия. Ее мать и эта сплетница миссис Гидни явно одобряли, а значит, одобрят их друзья и знакомые, которые все станут сочувствовать этой тщеславной маленькой стерве Белинде и набросятся на бедного Джорджа, как стая волков. При мысли о такой мерзости и несправедливости у Аша ком подкатывал к горлу, и он задыхался, испытывая физические муки от отвращения.

Он прибыл в Мардан в черной ярости и еще более черном разочаровании. А через несколько дней Дилазах скрылся с винтовками, и пятерых соваров из его клана, включая Малик-шаха и Лала Маста, заставили снять форму и изгнали из полка с приказом вернуть похищенное оружие – или никогда впредь не появляться в Мардане…

Аш намеревался просить о встрече с командующим, чтобы опротестовать предпринятые действия, но не успел: тот сам вызвал его к себе для объяснений, получив несколько запоздавшее письмо от майора Харлоу. Головомойка, заданная отцом Белинды, не шла ни в какое сравнение с жестоким разносом, полученным от командующего, хотя Аш почти все пропустил мимо ушей, всецело поглощенный мыслью о совершенной несправедливости. Было несправедливо изгонять из полка, точно преступников, пятерых мужчин из клана Дилазаха, которые имели безупречную репутацию и даже не испытывали приязни к своему сородичу, а уж тем более не пособничали ему! Аш с нетерпением ждал, когда командир закончит говорить и он сможет выразить свой протест, и тот факт, что он явно уделял мало внимания обращенным к нему словам, нисколько не улучшил ни положения дел, ни настроения командира.

– Если кто здесь и виноват, то только я, – горячо заявил Аш. – Это меня следовало выгнать из полка и послать за Дилазахом, потому что я чувствовал что-то неладное и должен был принять меры к тому, чтобы он не получил возможности совершить подобное. Но Малик и остальные не имеют к случившемуся никакого отношения, и несправедливо марать их честное имя таким образом. Они не виноваты, что преступник принадлежит к их роду, и не заслуживают…

Больше он ничего не успел сказать. Командир одной короткой гневной фразой сказал Ашу все, что прежде другие говорили более пространно, но менее ясно, и велел убраться с глаз долой. Аш поделился своими переживаниями с Зарином, но и здесь не нашел понимания, ибо Зарин считал действия командира разумными. Рисалдар Авал-шах тоже придерживался такого мнения.

– Как еще он вернет наши винтовки? – спросил Авал-шах. – Разведчики прочесали всю окрестную местность, но не обнаружили ни следа Дилазаха. Но возможно, его сородичи знают, что у него на уме, разыщут парня и через два-три дня вернутся с оружием. Таким образом их и наша честь будет спасена.

Зарин кивнул в знак согласия, а Кода Дад, который как раз тогда наносил один из своих редких визитов сыновьям, не только принял их сторону, но и сурово отчитал Аша.

– Ты рассуждаешь как сахиб, – с досадой сказал Кода Дад. – Болтать о несправедливости в подобной ситуации просто глупо. Командующий-сахиб умнее тебя, поскольку рассуждает не как ангрези, а как патан, но вот ты – ты, который в прошлом был Ашоком, – смотришь на дело так, словно всю жизнь был Пелам-сахибом. Право слово! Сколько раз я повторял тебе, что только малые дети кричат «это нечестно!» – малые дети и сахиб-логи? Теперь наконец я вижу, – ядовито добавил старик, – что ты самый настоящий сахиб.

Аш вернулся в свои комнаты мрачный и подавленный, как прежде. Однако, даже несмотря на такое свое состояние, он, возможно, воздержался бы от безрассудного поступка, если бы не Джордж – если бы не Джордж и Белинда…

Войдя в офицерскую столовую вечером, Аш столкнулся с одним из своих товарищей-субалтернов, недавно вернувшимся из штаба в Пешаваре.

– Слышали новости об этом малом, Гарфорте? – спросил Кук-Коллис.

– Нет. И слышать не желаю, благодарю вас, – грубо ответил Аш.

Он не ожидал, что слухи распространятся так быстро, и при мысли о необходимости выслушивать историю из вторых и третьих уст его замутило.

– Разве он вам не нравился?

Проигнорировав вопрос, Аш отвернулся, окликнул кхидматгара и велел подать двойной бренди. Но от Кук-Коллиса было не так-то просто отделаться.

– Пожалуй, я тоже выпью. Мне то же самое, Иман Дин. Ей-богу, мне надо выпить. От таких дел всегда на душе мерзко, но, когда речь идет о твоем знакомом, это здорово выводит из равновесия, даже если ты знал его не близко, как я в данном случае, хотя встречался с парнем на разных званых обедах, балах и тому подобных мероприятиях, поскольку его повсюду приглашали. Он пользовался успехом у дам, даром что был всего лишь мелким бокс-валлахом. Вообще-то, я ничего не имею против бокс-валлахов, знаете ли. На мой взгляд, они весьма приятные люди. Но одного только Гарфорта можно было встретить практически в любом месте, и, не стану отрицать, я испытал страшное потрясение, когда узнал, что он…

– Полукровка, – раздраженно закончил Аш. – Да, знаю. И не понимаю, какое дело до этого вам или еще кому-либо, так что можете не продолжать.

– Он полукровка? Я и не знал. Вы уверены? С виду он не походил на полукровку.

– Тогда о чем, собственно, вы говорите? – осведомился Аш, злясь на себя за то, что выдал тайну Джорджа человеку, который явно ничего не знал, а теперь непременно начнет трепать языком.

– О Гарфорте, разумеется. Он застрелился сегодня днем.

– Что?! – У Аша пресекся голос. – Нет, не может быть!

– Чистая правда, увы. Не знаю, что он там натворил, но, похоже, несколько человек оскорбительно обошлись с ним в клубе вчера вечером. А сегодня утром он получил несколько писем, отменяющих приглашения, уже принятые им. И вот около полудня он купил в лавке две бутылки бренди, выпил обе, а потом пустил себе пулю в висок, бедняга. Мне сообщил об этом Билли Кардок, который столкнулся с доктором, выходившим из бунгало фирмы. Он сказал, что никто понятия не имеет, почему Гарфорт сделал это.

– Я знаю, – прошептал Аш с посеревшим от потрясения лицом. – Джордж спросил меня, что бы я сделал на его месте, и я ответил… я ответил… – Он содрогнулся всем телом и, прогнав прочь невыносимую мысль, громко сказал: – Это из-за Белинды. Из-за Белинды и всех этих узколобых, нетерпимых снобов, которые всячески привечали Джорджа, пока считали, что его бабушка была графиней, и стали оскорблять и унижать, когда узнали, что она была всего лишь базарной торговкой из Агры. Да чтоб…

Заключительная часть тихо произнесенной фразы прозвучала на местном наречии и, к счастью, осталась непонятной для молодого мистера Кук-Коллиса, но крайняя непристойность исполненных злобы слов ошеломила кхидматгара, от неожиданности уронившего коробку сигар, и вызвала протест со стороны шокированного майора, оказавшегося в пределах слышимости.

– Послушайте, Аштон, – возмутился майор, – в офицерской столовой недопустимо выражаться подобным образом! Если вам угодно сквернословить, будьте любезны делать это в другом месте.

– Не беспокойтесь, – сказал Аш обманчиво спокойным тоном. – Я уже ухожу.

Он поднял стакан, словно чокаясь, единым духом осушил его, потом швырнул через плечо, как делали в прежнее время, когда в некоторых полках существовал обычай разбивать бокалы после тоста за здоровье молодой королевы. Звон разбитого стекла заставил всех присутствующих разом умолкнуть, и в наступившей тишине Аш круто повернулся и вышел прочь.

– Молодой болван, – бесстрастно заметил майор. – Надо будет пробрать парня завтра утром.

Но к утру Аш исчез.

Постель в его комнате имела такой вид, будто в нее не ложились ночью, а часовой, заступивший на пост в полночь, доложил, что Пелам-сахиб покинул крепость вскоре после означенного часа, сославшись на бессонницу и желание немного прогуляться. Он был одет в поштину и патанские штаны и, насколько часовой помнил, шел с пустыми руками. Лошади Аша по-прежнему стояли в конюшне, и Алаяр, допрошенный начальником строевого отдела, сказал, что, кроме поштины, пары чаплей и незначительной суммы денег, из комнаты пропали только патанский костюм и афганский нож, который сахиб всегда держал в запертой шкатулке на буфете. Шкатулка находилась не на обычном своем месте, когда Алаяр утром принес своему сахибу чота хазри, а стояла на полу, открытая и пустая. Что касается денег, то речь шла всего о нескольких рупиях, и было очевидно, что они не украдены, так как золотые запонки сахиба и серебряные гребенки лежали на туалетном столике на самом виду. По мнению Алаяра, сахиб, чем-то встревоженный, взял увольнительную и последовал за отцом рисалдара Авал-шаха и джемадара Зарин-хана, который навещал сыновей и накануне вечером отбыл обратно в свою деревню.

– Кода Дад – он как отец моему сахибу, который очень его любит, – сказал Алаяр. – Но вчера между ними вышла небольшая размолвка, и, возможно, мой сахиб хочет поправить дело и помириться со стариком, а потом он сразу вернется. По ту сторону границы с ним не приключится никакой беды.

– Все это замечательно, но он не имеет права пересекать границу – ни сейчас, ни в любое другое время, – резко ответил начальник строевого отдела, на мгновение забыв, с кем разговаривает. – Ну попадись мне только в руки этот сопля…

Он осекся, овладел собой и отпустил Алаяра. Слуга вернулся в комнату сахиба, чтобы унести поднос с чота хазри, оставленный на прикроватном столике на рассвете и забытый там из-за всех треволнений, и лишь тогда увидел письмо под подносом, ибо в тусклом свете раннего утра конверт был незаметен на фоне чистой скатерти, которую он сам ежедневно менял.

За годы жизни в Билайте Алаяр немного научился читать по-английски, и десятью минутами позже, расшифровав послание, он уже находился в кабинете командующего корпусом.

Аш действительно пересек границу. Но не для того, чтобы повидаться с Кода Дадом. Он решил присоединиться к Малик-шаху, Лалу Масту и остальным, получившим приказ разыскать Дилазаха и вернуть в полк две похищенные винтовки. Несколько поисковых отрядов пустились вдогонку за ним, но поиски не увенчались успехом. Аш исчез так же бесследно, как Дилазах, и почти два года о нем не было ни слуху ни духу.

В тот же день Зарин явился к командующему и попросил о внесрочном увольнении, чтобы отправиться на поиски Пелам-сахиба. В просьбе ему было отказано, а через несколько часов, после продолжительного разговора с Махду и короткой, не вполне мирной беседы с Зарином, из крепости исчез Алаяр.

– Я слуга сахиба, и он покамест не уволил меня, – сказал Алаяр. – Вдобавок я обещал Андерсону-сахибу присматривать за мальчиком, а поскольку ты не можешь последовать за ним, значит идти должен я. Вот и все.

– Я бы пошел, будь моя воля, – прорычал Зарин, – но я тоже слуга. Я служу сиркару и не волен поступать, как мне угодно.

– Знаю. Поэтому я пойду вместо тебя.

– Ты старый дурак, – сердито сказал Зарин.

– Возможно, – беззлобно согласился Алаяр.

Он покинул Мардан за час до заката, и Махду проводил друга по тропе, ведущей в сторону Афганистана, и долго смотрел вслед удалявшейся фигуре, которая становилась все меньше и меньше на фоне широкой пустынной равнины и пограничных гор – и наконец, когда солнце зашло и на землю спустились лиловые сумерки, скрылась из виду.