Текст книги "Далекие Шатры"

Часть 4. Бхитхор

27

Когда впереди показалась низкая горная гряда, служившая северной границей Бхитхора, в лагерь прибыли послы от раджи.

Они привезли подарки, гирлянды и приветственное обращение от своего повелителя. Ко всеобщему легкому замешательству, их сопровождала группа людей, на первый взгляд производивших впечатление бандитов в масках, но на деле оказавшихся всего лишь княжескими слугами, которые по местному обычаю заматывали свободным концом тюрбана нижнюю половину лица на манер обитающих в Сахаре туарегов. У неподготовленного человека это обстоятельство вызывало тревогу, наводя на мысль о разбойниках и насилии, но в действительности являлось (так им объяснили) знаком уважения в Бхитхоре: «символическим прикрытием жалких черт от лучезарного сияния ликов высокородных особ». Тем не менее вид сей безликой толпы отнюдь не придавал уверенности, и не один Аш задался вопросом, что же за страна такая – Бхитхор. Однако беспокоиться на сей счет было уже слишком поздно.

Оставалось только продолжать путь, и тремя днями позже громадная процессия, много недель назад вышедшая из Каридкота, пересекла границу владений раджи, где была встречена кавалерийским эскортом и группой сановников во главе с первым министром, который преподнес очередные гирлянды и произнес очередную длинную и витиеватую речь. Но если Аш хоть на миг вообразил, что для него хлопоты и заботы почти закончились, его ждало разочарование. На самом деле они лишь начинались.

Когда министр отбыл, Аш, Мулрадж и несколько высокопоставленных придворных из свиты невест выехали с людьми раджи к месту, где гостям надлежало разбить лагерь на срок своего пребывания здесь и где всем им, за исключением считаных единиц, предстояло жить, пока не наступит время возвращаться обратно в Каридкот. Место стоянки, выбранное самим правителем, находилось в длинной ровной долине, милях в трех от древнего города-крепости Бхитхор, давшего название княжеству. На первый взгляд выбор казался отличным: значительные размеры долины позволяли расположиться свободно, не теснясь, и вдобавок здесь протекала река, которая могла с избытком обеспечить лагерь водой. Но Аш хранил мрачное молчание.

Как офицер разведчиков, приобретший немалый опыт в боевых действиях на границе, он видел, что данное место стоянки имеет гораздо больше недостатков, чем преимуществ. К примеру, в долине находилось по меньшей мере три форта. Два из них отчетливо виднелись в дальнем ее конце: они стояли на вершинах холмов по обе стороны от города и не только защищали подступы к столице, но и обеспечивали хороший обзор всей долины. Третий форт возвышался над узким, с отвесными стенами ущельем, которым они проехали, чтобы попасть в долину, и даже незаинтересованный наблюдатель, каковым Аш отнюдь не являлся, мог заметить что древние стены форта находятся в отличном состоянии, а бастионы оснащены устрашающим количеством тяжелых пушек.

Эти пушки, как и сам Бхитхор, были остатками более ранней и варварской эпохи – громадные бронзовые чудища, отлитые в царствование Акбара, величайшего из Моголов и внука Бабура Тигра, но все еще способные метнуть смертоносное железное ядро в любого, кто попытается пройти через ущелье.

С учетом всех этих обстоятельств долина походила на западню, и Ашу, обследовавшему местность критическим взглядом, не понравилось предложение войти в нее: он не имел причин не доверять радже, но ему было прекрасно известно, что в последнюю минуту зачастую вспыхивают ссоры по поводу выплаты или невыплаты выкупа за невесту и прочим финансовым вопросам, связанным с бракосочетанием. Стоило лишь вспомнить драму, предшествовавшую бракосочетанию Лалджи, когда родственники невесты внезапно потребовали удвоить прежде оговоренную сумму.

Поскольку приказы командования со всей определенностью предписывали Ашу защищать интересы сестер махараджи и проследить за тем, чтобы все выплаты произвелись в должном объеме, ему представлялось по меньшей мере неразумным позволить невестам и многочисленной свите разбить лагерь в столь уязвимом месте. Под прицелом пушек вести переговоры будет трудно, если не невозможно, и не исключено, что он, Аш, опасаясь кровопролития, будет вынужден принять любые условия, поставленные женихом. Такая перспектива нисколько его не прельщала. К нескрываемому недовольству бхитхорских сановников, он отказался расположиться лагерем в долине и выбрал для стоянки место примерно в двух милях от ущелья, обеспечивавшего доступ в нее, а кроме того, послал к чиновнику из политического департамента, ответственному за данную часть Раджпутаны, нарочного с письмом, в котором сообщал о том, что он сделал и почему.

Решением Аша остались недовольны все, кроме Мулраджа и нескольких осторожных и рассудительных старейшин, ибо остальные с нетерпением ждали возможности побродить по базарам Бхитхора и осмотреть достопримечательности города. Они и сейчас могли доставить себе такое удовольствие, но только покрыв примерно шестнадцать миль до города и обратно, а погода стояла очень жаркая. Поэтому люди ворчали и роптали, а раджа прислал двух своих пожилых родственников с делегацией высокопоставленных чиновников, чтобы выяснить, почему сахиб не позволил невестам и свите разбить палатки поблизости от города и в превосходном месте, специально для них подобранном.

Посланники не скрывали обиды, и ответ Аша, что данное место стоянки полностью устраивает каридкотцев, нисколько их не успокоил. Они отбыли в таком негодовании, что Кака-джи испугался и предложил принять в расчет желания раджи, ведь если они оскорбят его, он может вообще отказаться от брака. Аш считал такой поворот событий в высшей степени маловероятным, если учесть, что половина выкупа за невест уже выплачена и приготовления к свадьбе обошлись княжеству в кругленькую сумму.

Даже Мулрадж немного засомневался, а пришедший наконец ответ от чиновника оказался сухой запиской, в которой капитану Пелам-Мартину в холодных выражениях делался выговор за чрезмерное усердие и давался совет безотлагательно перебраться на предложенное место стоянки.

По словам чиновника из политического департамента, подобное ничем не оправданное проявление осторожности может оскорбить правителя, который, конечно же, не станет отказываться от своих обязательств или пытаться диктовать неприемлемые условия, а следовательно, чем скорее они переместят лагерь, тем лучше. Аш не мог позволить себе проигнорировать содержание и тон записки и, покорившись неизбежному, отдал приказ к выступлению.

Двумя днями позже замыкающий отряд длинной колонны проехал через ущелье, под пушками возвышавшегося над ним форта, и буквально через несколько часов опасения Аша полностью подтвердились, а уверенность чиновника оказалась беспочвенной.

Раджа прислал младшего министра с извещением, что условия брачного договора, заключенного в прошлом году с махараджей Каридкота, по зрелом размышлении были признаны неудовлетворительными, а посему государственный совет решил, что их следует пересмотреть в свете более реалистического подхода к делу. Если сахиб и высокопоставленные особы, которые пожелают его сопровождать, изволят явиться во дворец, раджа будет рад принять их и обсудить вопрос более подробно, после чего они, несомненно, убедятся в справедливости его требований и дело будет скоро улажено к полному удовлетворению обеих заинтересованных сторон.

Министр подсластил пилюлю несколькими льстивыми комплиментами и, тактично проигнорировав решительное заявление сахиба, что обсуждать здесь нечего, назначил время встречи на следующее утро и поспешно отбыл.

– Ну, что я вам говорил? – спросил Аш с мрачным удовлетворением.

Его сильно уязвило плохо завуалированное обвинение в робости, которое подразумевалось под суровым замечанием чиновника из политического департамента насчет чрезмерной и ненужной осторожности, а также возмущенный ропот лагеря и страхи тех, кто разделял мнение Кака-джи о том, что раджу не стоит гневить.

– Но он не может так поступить с нами! – выпалил один из высокопоставленных каридкотских чиновников, обретя наконец дар речи. – Условия уже согласованы. Все вопросы улажены. По чести, он не может отказаться от принятой договоренности.

– Да неужели? – скептически откликнулся Аш. – Что ж, давайте подождем и выслушаем раджу, прежде чем решать, что делать дальше. Если повезет, все может оказаться не так плохо, как мы думаем.

На следующее утро Аш, Кака-джи и Мулрадж в сопровождении небольшого кавалерийского эскорта отправились в город на встречу с раджой.

Поездка была не из приятных. Дорога, не защищенная от нещадно палящих солнечных лучей, представляла собой проселок, покрытый толстым слоем пыли и изобилующий рытвинами и ухабами. В месте расположения лагеря долина имела в ширину добрых две мили, но ближе к городу сужалась до мили, если не меньше, превращаясь в своего рода естественный коридор, ведущий на окруженную холмами широкую равнину, где находился источник жизненной силы Бхитхора – огромное озеро Рани-Талаб. Именно здесь, в центре равнины, на полпути между двумя возвышенностями, первый раджа построил столицу своего княжества в царствование Кришна Дева Райи.

С тех пор город мало изменился. Настолько мало, что, получи его строители возможность вернуться, они бы оказались в знакомой обстановке и по-прежнему чувствовали себя как дома, ибо здесь сохранились древние традиции и древние обычаи и образ жизни горожан претерпел не больше изменений, чем прочный песчаник, из которого были возведены стены города, или зубчатые очертания горных гряд, окружавших равнину. В массивной наружной стене по-прежнему оставалось лишь четверо ворот: Хатхи-Пол (Слоновые ворота), выходящие на долину, Водные ворота, обращенные на восток, в сторону озера, равнины и далеких холмов, ворота Мори и Тхакур, от которых открывался почти одинаковый вид – полоса возделанной земли шириной в три четверти мили и поднимающийся за ней крутой склон холма, увенчанного древним фортом.

Из-за возделанной земли город казался скалой, стоящей посреди реки и делящей поток на две части – зеленой реки, образованной полями, где крестьяне выращивали хлеб, овощи, сахарный тростник, и манговыми, папайевыми и пальмовыми рощами. Но полоса обработанной почвы имела незначительную ширину, а за ней лежали долина, пастбища и холмы, выбеленные жгучими солнечными лучами, и Аш обрадовался, когда достиг тени громадных ворот, и еще больше обрадовался близкой перспективе спешиться и спокойно посидеть в прохладе дворца, пусть даже сопутствующий отдыху разговор мог оказаться трудным.

Насколько трудным он будет, стало сразу ясно по поведению стоявших у ворот стражников, которые не потрудились поприветствовать прибывших, и по тому факту, что единственный человек, встретивший гостей, чтобы проводить их во дворец, оказался очень мелким чиновником рангом немногим выше ливрейного лакея. Это само по себе было проявлением неучтивости, граничащей с оскорблением, и Мулрадж процедил сквозь зубы:

– Давайте вернемся обратно в лагерь, сахиб. Мы подождем там до времени, когда эти людишки научатся хорошим манерам.

– Нет, – тихо сказал Аш. – Мы подождем здесь.

Он вскинул ладонь и, когда конный эскорт остановился за ним, возвысил голос, обращаясь к одинокому посланнику:

– Боюсь, в своем стремлении поскорее приветствовать раджу мы прибыли раньше назначенного срока и застали его неподготовленным. Возможно, он проспал или слуги нерасторопно выполняли свои утренние обязанности. Такое случается, и нет двора, совершенно безупречного. Но мы не торопимся. Вы можете сказать своему господину, что мы подождем здесь в тени, пока нам не сообщат, что он готов принять нас.

– Но… – неуверенно начал мужчина.

– Нет-нет, – перебил Аш. – Не извиняйтесь, мы с удовольствием передохнем здесь. Можете идти.

Он отвернулся и заговорил с Кака-джи, а мужчина неловко переступил с ноги на ногу и прочистил горло, словно собираясь снова подать голос, но Мулрадж резко сказал:

– Вы слышали, что сказал сахиб? Можете идти.

Чиновник удалился, и следующие двадцать минут представители Каридкота спокойно сидели в своих седлах в тени ворот, пока конный эскорт удерживал на почтительном расстоянии от них неуклонно растущую толпу любопытных горожан, а Мулрадж развлекал Кака-джи длинным монологом, произносимым вполголоса, но хорошо слышным большинству наблюдателей, сокрушаясь по поводу беспорядка, неорганизованности, поразительной недисциплинированности и полной неосведомленности о правилах приличия, свойственных многим маленьким захудалым княжествам.

Солдаты эскорта ухмылялись и согласно кивали, а Кака-джи нанес новое оскорбление, выговорив Мулраджу за столь суровое отношение к людям, от рождения не имевшим преимуществ, какие получил он, а потому не умеющим себя вести. Не их вина, сказал Кака-джи, что из-за незнания обычаев высшего света они лишены изысканных манер, и с его стороны крайне невеликодушно осуждать их за поведение, которое грубые особы считают благовоспитанным.

Мулрадж признал справедливость упрека, превознес Кака-джи за снисходительность и добросердечие, а потом еще громче принялся восхищаться размерами ворот, выправкой стражников и мерами, принятыми для предельно удобного размещения лагеря. Казалось, он проводил время самым приятным образом, и явное смущение стражников и наблюдателей, стоявших достаточно близко, чтобы услышать предшествовавший разговор, доказывало, что, пренебрежительно обращаясь с гостями – вероятно, чтобы унизить их и заставить осознать невыгодность своего положения, – раджа выставил себя самого и своих придворных и подданных неотесанными мужланами, не сведущими в этикете и неучтивыми.

Один Аш помалкивал, не питая никаких иллюзий относительно своего положения. Они могут выиграть в данном пункте, вынудив раджу принять их с подобающими почестями, но эта победа ничего не будет значить. Настоящая схватка начнется, когда дело дойдет до обсуждения условий брачного договора, и здесь все козырные карты на руках у правителя. Оставалось только посмотреть, решится ли он разыграть их и поддастся ли на блеф.

Цокот копыт возвестил о прибытии личной стражи раджи, двух старших министров и пожилого представителя княжеского семейства, который рассыпался в извинениях за то, что спутал час прибытия гостей, а потому не успел своевременно их встретить. Похоже, секретарь ввел его в заблуждение, и он непременно сурово накажет виновного, ибо никто в Бхитхоре ни в коем случае не стал бы причинять неудобство столь почетным гостям.

Почетные гости милостиво приняли извинения и позволили с помпой проводить себя по лабиринту узких улочек к дворцу, где их ожидал раджа.

Аш не забыл Гулкот своего детства и в разное время видел множество индийских городов. Но Бхитхор не походил ни на один из них. Улицы и базарные площади Гулкота были шумными, пестрыми и такими же многолюдными и оживленными, как похожий на суетливый муравейник Пешавар или древние города-крепости вроде Дели и Лахора с их лавками, уличными торговцами и тесными многоголосыми толпами горожан. Но Бхитхор казался городом из другой эпохи. Древней и опасной эпохи, полной зловещих тайн и загадок. Его сложенные из песчаника стены казались странно выбеленными, словно палящие солнечные лучи за многие века выжгли из них весь цвет, а остроугольные тени были скорее серыми, нежели синими или черными. Беспорядочные лабиринты улочек и практически безоконные фасады домов, теснившихся вдоль них, вызывали у Аша неприятное чувство клаустрофобии. Не верилось, что солнечный свет когда-либо проникает в эти узкие рукотворные каньоны, или что в них задувает ветер, или что обычные люди могут жить за этими запертыми дверями и плотно закрытыми ставнями окнами. Однако он чувствовал взгляды любопытных глаз, устремленные на них сверху из-за ставен, – вероятно, женских глаз, ведь повсюду в Индии на верхних этажах домов обитают женщины.

Но на погруженных в тень улицах встречалось на удивление мало женщин, и все они закрывали лицо головными платками, оставляя видными только глаза, настороженные и подозрительные. Они носили традиционное раджпутанское платье с широкими юбками, украшенными броскими черными узорами, однако предпочтение здесь, похоже, отдавалось таким цветам, как рыжевато-красный, желто-коричневый и темно-оранжевый, и Аш не видел ярких голубых и зеленых тонов, которыми весело пестрели базарные площади и проселочные дороги соседних княжеств. Что же касается мужчин, то даже здесь, на городских улицах, многие из них тоже закрывали лицо, обматывая нижнюю его половину концом тюрбана. Судя по пристальным взглядам прищуренных глаз, европеец в Бхитхоре был чем-то новым – и неприятным.

Горожане рассматривали Аша так, словно он был каким-то монстром, и редко встречавшиеся открытые лица имели выражение скорее враждебное, нежели заинтересованное. У Аша возникло ощущение, будто он – пес, идущий по улице, полной кошек, и волоски у него на загривке встали дыбом в непроизвольной, чисто животной реакции на эту молчаливую неприязнь – враждебность ограниченных умов по отношению ко всему странному или новому.

– Посмотреть на них, так можно подумать, что мы прибыли сюда со злыми намерениями, а не на бракосочетание, – тихо пробормотал Мулрадж. – Это дурное место, и без всяких слов ясно, что здесь поклоняются Кровопийце. Фу! Гляньте туда…

Кивком он указал в сторону стоящего на перекрестке храма Кали, являющейся также Ситалой, богиней оспы. Проезжая мимо него, Аш мельком увидел статую ужасной богини, во славу которой разбойники-душители предали смерти многие тысячи жертв, а посвященные ей храмы получали десятую долю от награбленного ими добра. Кошмарное многорукое божество со сверкающими глазами и высунутым языком, в длинном ожерелье из человеческих черепов почитается в Индии как супруга Шивы Разрушителя. Исключительно подходящая покровительница для столь зловещего города, подумал Аш.

Тошнотворный запах разложения и жужжащая туча мух свидетельствовали о том, что почитатели Кали охотно утоляют ее жажду крови. Ашем овладело сильнейшее беспокойство, и он невольно спросил себя: а только ли коз приносят в жертву для утоления этой жажды? Он сердито отогнал эту чудовищную мысль, но тем не менее испытал непомерное облегчение, когда наконец они оставили позади мрачные улицы, спешились в наружном дворе городского дворца, Рунг-Махала, и зашагали вслед за сопровождающими по лабиринту пыльных залов и темных каменных коридоров на встречу с раджой. Правда, здесь царила точно такая же гнетущая атмосфера, что столь заметно ощущалась в городе: тишина, духота и жара, зловещие тени незабытого прошлого, былых времен и былых злодеяний и не обретшие покоя призраки мертвых правителей и убитых рани.

По сравнению с Дворцом ветров Рунг-Махал – Разноцветный дворец – имел скромные размеры и состоял из полудюжины внутренних дворов, двух садов и шестидесяти-семидесяти комнат от силы (никто никогда не пересчитывал комнаты во Дворце ветров, но, по общему мнению, их было около шестисот). Вероятно, именно по этой причине – среди всех прочих – владелец Рунг-Махала с самого начала выказал гостям неуважение, желая сбить с них возможную спесь, а теперь рассчитывал поразить прибывших и одновременно нагнать на них страху такой грубой демонстрацией военной силы, какой Аш никогда прежде не видел – и даже не представлял.

Великое множество вооруженных мужчин в наружных дворах не удивило Аша, но вот при виде стражников раджи, охранявших внутренние дворы и выстроившихся вдоль темных коридоров дворца, он не на шутку встревожился, потрясенный не столько количеством солдат, хотя их насчитывалось несколько сот, сколько их причудливым одеянием и тем обстоятельством, что и здесь тоже все лица скрывались от взгляда.

На офицерах были шлемы, какие, должно быть, носили сарацины в эпоху Крестовых походов, – старинные железные каски с длинными носовыми пластинами, насеченные золотом и серебром и окаймленные кольчужной сеткой, которая защищала подбородок и шею и частично прикрывала щеки, так что видны оставались лишь глаза. Шлемы рядовых, того же образца, были изготовлены из кожи и в полумраке производили жутковатое впечатление: выстроившиеся вдоль коридоров зловещие фигуры походили на палачей в капюшонах-масках или на мумифицированные тела мертвых воинов. Все они были в кольчугах и вооружены не мечами, а короткими копьями. «Как ликторы», – подумал Аш, зябко поежившись.

Он пожалел, что не взял с собой револьвер, ибо при виде зловещих фигур в доспехах впервые осознал со всей ясностью, что в этом княжестве не имеют силы никакие правила и никакие законы в европейском понимании этого слова. Бхитхор принадлежал к другой эпохе и к другому миру. Он существовал вне настоящего времени и жил по собственным законам.

В последней передней комнате по меньшей мере пятьдесят слуг, одетых в цвета раджи – алый, зеленовато-желтый и оранжевый, – расступились, пропуская посетителей, и они, предшествуемые княжеским родственником и сопровождаемые высокопоставленными должностными лицами, прошествовали в Диван-и-Ам, зал для официальных приемов, где их ждал раджа в обществе первого министра, советников и придворных.

Здание Диван-и-Ама поражало своей красотой, хотя и мало годилось для утренних приемов в это время года, так как представляло собой открытый прямоугольный павильон, с двух длинных сторон ограниченный тройным рядом колонн и имевший глухие стены только в торцах. При палящем солнце и полном безветрии под опертыми на колонны сводами было очень жарко и душно, но красота сооружения окупала любые недостатки в части удобства, и, по-видимому, зной нисколько не беспокоил придворных и сановников, которые тесными шеренгами сидели с поджатыми ногами на не застеленном коврами полу, одетые в лучшие свои праздничные наряды.

В дальнем конце зала низкие ступени вели на помост, приподнятая срединная часть которого служила троном для правителя, дававшего здесь аудиенции, принимавшего почетных гостей или отправлявшего правосудие, а за ним возвышалась глухая стена из черного мрамора с полированной поверхностью, отражавшей все собрание, точно зеркало. Боковые части помоста ограждались мраморными стенками со сквозными отверстиями, через которые обитательницы зенаны могли наблюдать за происходящим, но в других местах камень был покрыт полированной штукатуркой и украшен рельефами с примитивными изображениями зверей, птиц и цветов, некогда ярко раскрашенными, но с течением медлительных веков превратившимися в бледные тени былого великолепия. Однако броских красок в Диван-и-Аме хватало, поскольку придворные правителя Бхитхора, в отличие от его низкородных подданных, носили столь кричащие одежды, что вступивший в зал иноземец в первый момент запросто мог решить, что оказался в цветнике – или на ярмарочной площади.

Алые, вишневые, зеленовато-желтые, розовые и фиолетовые тюрбаны соперничали в яркости цвета с ачканами всех тонов синего, фиолетового, бирюзового, пунцового, зеленого и оранжевого, а в дополнение к этому обилию красок вдоль оставленного посередине прохода стояли в два ряда слуги в форменных малиновых тюрбанах и муслиновых желтых костюмах, подпоясанных оранжевыми кушаками, с огромными, украшенными перьями мухобойками из конского волоса, выкрашенного в пурпурный цвет.

На помосте тоже находились слуги: двое стояли за троном, помахивая опахалами из павлиньих перьев, а остальные выстроились по сторонам, вооруженные обнаженными тулварами – раджпутанскими кривыми саблями. На самом троне, застеленном расшитым жемчугами ковром, одетый с ног до головы в золотую парчу и ослепительно сверкающий драгоценностями, восседал человек, являвшийся средоточием всего этого великолепия, – правитель Бхитхора.

Представители военного сословия в Раджпутане славятся своей красотой, и едва ли любое подобное собрание европейцев могло сравниться с этим по части физической привлекательности, своеобразия и щегольства. Даже лица стариков хранили следы былой юношеской красоты, и эти воины держали спину прямо, как если бы сидели в седле, а не на полу, скрестив ноги. Белые узкие джодпуры и изящно скроенные, приталенные парчовые кафтаны подчеркивали ладность широкоплечих узкобедрых фигур, а четкие складки ярких тюрбанов прибавляли всем по нескольку дюймов роста и превращали каждого мужчину в великана. Конечно, из правила были исключения. Там и сям под сводчатой крышей Диван-и-Ама сидели мужчины жирные, или усохшие, или уродливые – и самым заметным из них был сам правитель.

Наряд раджи, драгоценности и меч с усыпанной алмазами рукоятью поражали своим великолепием. Но вот внешность не делала ему чести, и Аш, остановившийся на нижней ступени и уставившийся на него, испытал сильнейшее потрясение.

Неужто этот безобразный бабуин и есть жених, выбранный Нанду для Джали? Для Джали и Шушилы… Нет, такого быть не может, по-видимому, произошла какая-то ошибка: восседающему на помосте мужчине определенно не сорок без малого. Да он же старик! Шестидесяти, если не семидесяти лет. А коли нет, то выглядит он именно на такой возраст, и остается только предположить, что он вел исключительно непотребный образ жизни, раз внешне превратился в старика, еще не достигнув и сорока.

Даже на самый беспристрастный взгляд раджа представлял собой весьма непривлекательное зрелище, и Аш явно был не первым, кого поразило его сходство с бабуином. Оно бросилось бы в глаза любому человеку, когда-либо посещавшему зоосад или путешествовавшему по Африке, но, вполне возможно, жители Бхитхора никогда не делали ни первого, ни второго, а потому не сознавали, насколько черты правителя: близко посаженные глаза, неестественно длинный нос с широкими раздутыми ноздрями – напоминают черты мандрила, старого, коварного, развратного мандрила со злобным нравом. В довершение всего худое продолговатое лицо с выступающими скулами и скошенным подбородком было изборождено морщинами, красноречиво свидетельствующими о невоздержанности и потворстве низменным желаниям, а близко посаженные глаза смотрели пристальным немигающим взглядом, как у кобры, и их неподвижность резко контрастировала с непрестанным движением широкого рта с дряблыми губами: раджа жевал пан. Красный сок бетеля окрасил губы и зубы мужчины и пузырился в уголках губ, словно правитель Бхитхора, как и богиня Кали, пил кровь.

Цвет лица у него был светлее, чем у большинства южных европейцев, ибо он происходил из благороднейшего рода (княжеский дом Бхитхора притязал на происхождение от бога), но бледно-золотистая кожа имела странный сероватый оттенок, и под холодными немигающими глазами темнели фиолетовые мешки, похожие на синяки. В общем и целом раджа являл собой исключительно непривлекательное зрелище, и великолепие наряда скорее подчеркивало его физические изъяны, нежели скрывало.

Аш был готов ко многому, но только не к этому. От потрясения он лишился дара речи, а поскольку раджа хранил молчание, Кака-джи пришлось взять слово и заполнить неловкую паузу учтивой приветственной речью, на которую раджа ответил далеко не столь учтиво.

Начало не предвещало ничего хорошего, и в ходе встречи положение вещей не поправилось. Стороны обменялись приличествующими случаю комплиментами, непомерно многословными и растянутыми, а когда наконец обмен любезностями завершился, раджа поднялся на ноги и, отпустив собравшихся придворных, прошествовал в зал для частных приемов в сопровождении своего первого министра, старших советников и представителей Каридкота.

В Диван-и-Кхасе, в отличие от Диван-и-Ама, царила приятная прохлада. Здание представляло собой небольшой мраморный павильон, расположенный посередине регулярного сада и окруженный каналами, где били фонтаны, – это окружение не только пленяло взор и спасало от зноя, но и являлось залогом конфиденциальности, ибо ни один куст вокруг не имел достаточно больших размеров, чтобы послужить укрытием для соглядатая, а даже если бы каким-нибудь чудом незваному гостю и удалось незаметно проникнуть в сад, плеск фонтанов все равно не позволил бы ему услышать ни слова из разговора, происходящего в павильоне.

Ашу подали кресло, но раджа разместился на покрытом ковром и усыпанном подушками помосте, аналогичном помосту в Диван-и-Аме, а остальные удобно расположились на прохладном мраморном полу. Слуги в форменной одежде раздали присутствующим бокалы холодного шербета, и в течение нескольких минут атмосфера казалась мирной и дружественной. Но это продолжалось недолго. Едва лишь слуги удалились, первый министр, выступавший в роли выразителя интересов раджи, принялся подтверждать худшие опасения Аша.

Он подошел к предмету разговора исподволь и окутал его словесным облаком цветистых комплиментов и любезных фраз. Но если убрать все не относящие к делу слова, ситуация представлялась ясной: раджа не имеет намерения выплачивать в полном объеме выкуп за раджкумари Шушилу или жениться на ее сводной сестре Анджали-Баи, если плату за его согласие на брак с ней не увеличат в три с лишним раза против ранее оговоренной (и полученной). В конце концов, девушка имеет недостаточно высокое происхождение, чтобы стать женой столь благородной особы, как правитель Бхитхора, который принадлежит к одному из древнейших и знатнейших родов во всей Раджпутане. Раджа уже пошел на огромную уступку, когда согласился хотя бы рассматривать возможность женитьбы на ней.

Справедливости ради следует заметить, что в качестве выкупа за Шушилу Нанду запросил весьма крупную сумму. Но, учитывая ее высокое положение, замечательную красоту и внушительное приданое, Шушила была ценным товаром на брачном рынке, и многие другие выражали готовность заплатить даже больше за такую жену, причем некоторые из претендентов были гораздо более влиятельными князьями, чем правитель Бхитхора. Нанду по своим собственным хитрым соображениям остановил выбор именно на нем, и послы раджи не стали спорить из-за цены или возражать против выплаты половины авансом, а равно не отказались составить от имени своего господина расписку с обещанием выплатить остальное сразу по прибытии невесты в Бхитхор. Как ни велика была сумма выкупа, она в значительной степени возмещалась платой, потребованной за согласие раджи взять в жены не только очаровательную Шушилу, но еще и Анджали-Баи в придачу, а поскольку относительно размеров второго выкупа у Нанду не возникло возражений, раджа в конечном счете заключил выгодную сделку.

Но похоже, он не удовольствовался полученной выгодой и хотел большего. Гораздо большего. Дополнительная сумма, которую он потребовал за свою женитьбу на дочери фаранги-рани, значительно превосходила уже выплаченную половину выкупа за Шушилу, и если бы раджа сейчас получил ее, а оставшуюся за ним самим половину не стал выплачивать, то вышло бы, что он приобрел даром двух невест с приданым да еще и извлек значительную прибыль из сделки.