Текст книги "Безславинск"

Глава 14
Там сейчас зима?

Линда собирала свои вещи, исходя из принципа первой необходимости, то есть взяла всего по минимуму: кое-что для личной гигиены, пару футболок, пару бюстгальтеров, «недельку» трусов, «недельку» носков, кофту, джинсы, шорты и на всякий случай брючный костюм с туфлями – вдруг придется посещать должностных лиц. Ещё она накупила всевозможных британских сувениров для украинских друзей и предполагаемых бюрократов. Всё вышеперечисленное было плотно сложено в небольшой походный рюкзак.

В предвкушении скорой встречи с МарТином, Линда суетилась и думала: «Я ничего важного не забыла?».

Звонок домофона прервал ее мысли. Линда нажала на кнопку, не глядя и не спрашивая, кто именно стоит внизу у входной двери. На лестнице послышались тяжелые шаги, в коридор с картинами на стенах вошёл забавный молодой человек. Он был полноват и одет не по погоде: зеленая клеенчатая куртка с капюшоном, черная рубашка на молнии, плотные широкие джинсы, высокие кроссовки. Под мышкой молодой человек нес картину без рамки.

– А, это ты… Заходи, располагайся. Твоя очередная картина?

Художник пришёл в условленный срок, сел на большой красный диван, ногой подвинул журнальный столик с пепельницей, его широкое доброе лицо и гладкая лысина, до горячей красноты опалённые зноем – в Лондоне стояла жара, – принесли, казалось, на себе отсветы заката. Догорающая заря проливалась из высокого окна на его плечи и грудь.

– Привет! Ты куда-то сваливаешь?

– Представь, лечу на Украину.

– Забавное совпадение. Вчера вечером рылся в Инете и случайно наткнулся на рассказ о смелом девятнадцатилетнем немце, который в 1987-м году умудрился посадить свой маленький спортивный самолет на Красной площади. Он вылетел из Хельсинки и на низкой высоте, минуя всю противовоздушную оборону СССР, так раньше называлась Россия, добрался до Москвы.

– При чём здесь немец и я?

– Ты ведь тоже летишь в Россию.

– Во-первых, я не собираюсь приземляться на Красной площади, а во-вторых, я лечу не в Россию, а на Украину.

– Разве это не одно и то же?

– Последние двадцать лет нет. И вообще, я лечу туда не как туристка. Я за МарТином – своим племянником.

– В любом случае, это круто. Там сейчас зима?

– Сейчас там война! – Линда ответила резко, будто жалея, что война идёт «там», а не в Лондоне. Ей хотелось, чтобы этот беззаботный мазила ощутил весь ужас, который ей предстоит испытать в недалёком будущем. Затем она побарабанила пальцами обеих рук по собственному лбу и хладнокровно добавила, – Надеюсь, зимы нет. Хотя прошлый раз я была там именно зимой, но это было слишком давно…

Он снял куртку, оставшись в одной рубашке с длинными рукавами. Но и без куртки художнику было жарко, он расстегнул молнию, обнажив плотную белую шею и гладко выбритую грудь.

– Линда, по поводу зимы я пошутил. А что там делает твой племянник?

– Он уже почти два года как в России. Помнишь моего брата Гаррета, ну, бывшего хозяина этой галереи? Так вот, когда он внезапно умер, его жена-украинка уехала вместе с МарТином на родину, а там она нашла себе нового мужа, и МарТин стал ей мешать. Вот я и решила оформить над ним опекунство. Документы готовы, теперь я лечу за ним.

– Значит, водка, наркотики, секс и ночные тусовки – по боку?

– По боку? Да я ради этого туда только и лечу! – подыграла Линда очередной шутке своего недавнего знакомого.

– О-ля-ля! – пропел художник в восторге.

– Перестань, – остановила его Линда, – Ты же знаешь, что я давно завязала с наркотиками и тусовками.

– Кстати, я слышал, что половина русских никогда не читала газет, а другая половина не участвовали в выборах президента.

– Остается только надеяться, что это одна и та же половина.

– Я тебе новую картину принес. Небольшой натюрморт…

– Хорошо, оставь на столе. Когда вернусь, выставлю её на продажу.

Художник аккуратно положил свёрток на журнальный столик, поднял глаза, остановил свой взгляд на стойком оловянном солдатике на фоне замка. Лицо солдатика было копией лица МарТина.

– Эту картину нарисовал мой покойный брат. И посвятил её – своему сыну. Любимая сказка МарТина! Он знает её наизусть.

– Круто. Я имя-то свое иногда забываю, а тут целая сказка…

– Кстати, а что было дальше с этим немцем?

– С каким ещё немцем? Я зависал всю ночь с итальянцами.

– Который на Красной площади приземлился.

– Ах, этот немец! Ну, поставили ему в Москве памятник и то место, где он сел, называют теперь Шереметьево-3.

– Серьезно?

– Нет, конечно. Его посадили в тюрьму, дали четыре года, он, кажется, отсидел месяцев пятнадцать и вернулся к себе в Германию. На родине вместо триумфальной славы испытал горечь поражения – его лишили лицензии пилота, обвинив в легкомыслии, поставившем под угрозу не только свою, но и другие жизни. Так что есть о чём задуматься и тебе.

– О чём?

– Стоит ли лететь туда, где идёт война, чтобы забрать сына у матери? В новостях такое показывают про эту Украину! Там реальная резня идёт!

– У МарТина синдром Дауна. Если я не заберу его, то он там пропадёт! Погибнет… Уж больно легкомысленна всегда была его мать.

– А она сама согласна отдать тебе его?

Линда задумалась, ведь знакомый художник был далеко не первым, кто задавал ей этот вопрос за последнее время. Она повернула ладони своих рук к лицу, посмотрела, словно пытаясь предсказать будущее по линиям жизни, и тихо произнесла:

– Вот этот момент самый сложный. Она ещё не дала своего согласия. Но я пойду на всё. В крайнем случае, зная о её сложной финансовой ситуации, предложу много денег. Продам галерею и квартиру, возьму кредит, если это понадобится, но МарТина я привезу сюда и сделаю из него настоящего художника. Понимаю, что не смогу заменить ему мать и отца, но точно знаю, что буду ему настоящим, преданным другом до последнего своего дыхания.

Глава 15
Америке достанется Камчатка…

На центральной площади Безславинска стояло два автобуса, по бокам которых висели белые простыни с алыми надписями «Дети». Желающих увезти детей из Украины в Россию становилось всё больше и больше. Но эвакуироваться было сложно – Безславинск окружили снайперы, въезд и выезд из города стали практически невозможны. Рискуя собственными жизнями, организаторы «бегства во имя спасения» нашли обходные пути из города, а потому торопились, чтобы реализовать задуманное.

Вокруг автобусов суетились люди – прощались со своими детьми. Этим рейсом отправляли только детей возрастом от семи лет и старше, места были крайне ограничены.

Материнский надрывистый плач, скупые отцовские слезы, испуганные лица детей, крики организаторов, проклятия в адрес киевской хунты – всё смешалось в те утренние часы на площади. У одной из женщин, потерявшей на днях мужа, началась истерика, она упала на асфальт, схватила себя за волосы и кричала:

– Будь ты проклят, Турчинов, мудак лысый! Пусть твоя команда и твои дети всю жизнь испытывают то, шо сейчас испытываем мы! А тебя, эссэсовка Тимошенко, шоб парализовало! И шоб ты ещё лет сто промучилась в инвалидной коляске!

В тот прощальный момент многие ещё не знали, что расстаются навсегда, поскольку уже менее чем через час под Безславинском неизвестные люди в черном – эдакие укро-ниндзя обстреляли автобус с белым флагом и сопроводительный автомобиль, двигавшиеся по так называемому «анонсированному киевскими властями гуманитарному коридору».

Первые пули прошили лобовые стекла легковушки и автобуса, водители и пассажиры, сидевшие рядом, скончались на месте. Легковушка врезалась в столб, а автобус съехал в кювет и перевернулся. Дети громко заголосили, перекрикивая автоматные очереди, но присевший на колено укро-ниндзя многим из них закрыл рты реактивной противотанковой гранатой, выпущенной из Базуки точно в салон автобуса.

Жуткое было зрелище, хорошо, что родители тех детей не видели всей этой тщательно запланированной провокационной расправы.

Но, мы вернёмся назад на площадь, где только дидусь Ленин, к постаменту которого прикрепили плакат с надписью «Украинские летчики – фашисты и убийцы!», невозмутимо призывал своей чрезмерно длинной правой рукой к весёлой российско-украинской попойке: «Чего, мол, ждёшь? Наливай!»

Кстати, мог ли себе представить Ильич в те далекие послереволюционные годы, чем обернётся его историческое вмешательство в судьбу Донбасса? Ведь в какой-то степени именно ему должны были быть «благодарны» жители Безславинска, да и всей Донецкой области за страшные события, происходившие в те весенне-летние месяцы 2014 года. Представьте себе, что Донбасс, Харьковская и Днепропетровская области в 1918 году, создав Донецко-Криворожскую республику, объявили о выходе из состава Украины и вхождении в состав Российской Федерации. Но дидусь Ленин выступил категорически против этого, заявив, что без Донбасса Украина не может стать самостоятельным государством. Таким образом, нынешняя соборная Украина с существующими сегодня границами – ленинское наследие…

Неподалеку от автобусов в гостинице «Бунтарик» жизнь шла своим загадочным чередом.

– Ну, що ж пол дила зроблено. Прилад у нас. Що дали?

– А дальше будем искать контакт с этим дауном, – ответил Олежа Валерич «нестриженному пуделю», взлохмаченная черная голова которого склонилась над столом гостиничного номера. Наполовину опустошенная бутылка горилки, кока-кола, с которой компаньоны мешали горилку, мутили «лонг-дринк», кровяная колбаса, цибуля для Олежи Валерича, чеснок для «пуделя», чипсы и шматок копченого сала с белым хлебом стали легким завтраком партнеров.

– Почекай, але нам же наказали самим натискувати на кнопку.

– Планы изменились, – заговорил тихо Олежа Валерич, стоявший около окна в красных боксерах и ситцевой майке с широкими лямками. «Жаль, что детей увозят… Накрыть бы их всех вместе, прости Господи!» – подумал он и продолжил: – Я не такой дурак, чтобы рисковать собственным здоровьем. Понял?

– Зрозумив. А якщо цей дебил не натискуватиме на кнопку?

– Нажмёт. Куда денется? Да ещё потом спасибо нам скажет. Главное, ты подготовь прибор к работе, а дауна я беру на себя… – выпятив вперед свои сдобные губы, господин «корреспондент» посмотрел на прибор, ухмыльнулся и добавил: – Ну просто фаллоимитатор!

«Нестриженный пудель» засмеялся, изобразил рукой онанирующего человека, после перешел на чистый, грамотно поставленный иврит и, сменив интонацию и тембр голоса, серьёзно спросил:

– Вы верите в прогнозы вашего шефа, что в европейской части России в скором времени непременно должны появиться «мусульманский анклав и Северо-Западное образование», а сама Россия в скором будущем превратится в «зону кризиса и нестабильности»?

Под «вашим шефом» он подразумевал руководителя оперативного директората ЦРУ США.

– Пошли на балкон, покурим, – предложил заметно погрустневший господин «корреспондент», не любивший подобные темы разговоров и говоривший на иврите с заметным акцентом.

Щелкнув кремнем зажигалки, Олежа Валерич, убежденный холостяк и женоненавистник, дал прикурить напарнику и закурил сам.

– Мы с тобой работаем в разных организациях разных стран, но подразделения у нас одинаковые – диверсионно-разведывательные, – совсем тихо заговорил ухоженный агент, – и наша с тобой задача – создание условий для утраты жизненной активности значительной части населения постсоветского пространства, особенно среди женщин. И нам за это хорошо платят. Что будет дальше? Не знает ни моё ЦРУ, ни твой Моссад, вообще никто…

– Мой шеф сказал, что под давлением запада через 10—15 лет Россия будет представлять собой 5—8 отдельных государств. Америке достанется Камчатка, Чукотка и Сибирь, а Израилю – Украина и Поволжье. Кавказ и центральная часть России отойдут Турции, поскольку там возникнут мощные мусульманские анклавы. Вообще именно руками недалёких и злых турков мы сможем развязать самую настоящую войну на ближнем востоке, которая впоследствии и приведёт к распаду государства Российского.

– Ну, а тебе-то какая разница?

– Как же? Мы же с вами работаем вместе, так как относимся к отделу России и Европы!

– Знаешь, дружок, я уже давно отношусь к отделу «не суй свой нос туда, куда совать не надо», и потому прекрасно себя чувствую, чего и тебе желаю!

– Я так не могу. Хочу знать, к чему готовиться и на что рассчитывать. Тем более, что нас с вами осенью хотят отправить в Москву – шефы между собой уже договариваются.

– И к чему ты готовишься? – с ноткой лёгкого сарказма спросил Олежа Валерич.

– Поясню. Вот, к примеру, тридцать лет назад у вас в ЦРУ при нашей поддержке разработали секретную программу по технологической дезинформации Советского Союза. Также был введен эмбарго на продажу стратегических технологий. Помните, что другим странам запрещалось продавать Москве новейшие компьютеры, электронное оборудование, полупроводники, технологию металлургических процессов? Вот… – здесь «нестриженный пудель» несколько раз затянулся и увлеченно продолжил, – Кроме того, штаты ограничили строительство промышленных предприятий западными компаниями на территории советского блока. А ещё, не без подачи Моссада, Вашингтон возложил вето на все европейские торговые соглашения с Москвой. И это сработало. Это было частью программы, но союз развалился!

– Ещё и про гвоздь программы вспомни, когда в 85-м году штаты увеличили военный бюджет и началась гонка вооружений, – съехидничал Олежа Валерич.

– Неужели вам все равно, что будет дальше? Мы просто обязаны и дальше действовать по принципу кагала, создавая «государство в государстве»!

– Какая разница? Хоть Чукотка, хоть Находка, хоть война, хоть мир, мы с тобой птицы подневольные, куда дядя Сэм прикажет – туда и полетим. Да и потом, на наш с тобой век работы еще хватит – наубиваемся ещё вдоволь. Главное – чтобы не приняли! В тюрьме жуть как не охота гнить…

– Нас вытащат из любой тюрьмы! – не сомневался «нестриженный пудель», – Так что чем больше душ присоединится к большинству, чем больше крови будет пролито, тем лучше! С нами Бог!

– Признайся, ты за каждого убиенного просишь прощения у Бога или только за сионистов? – решил пошутить латентный «корреспондент», но его собеседник ответил вопросом на вопрос крайне серьёзно, не поведя бровью:

– Если Бог по своему выбору ежечасно убивает людей тысячами, то почему мы, созданные по его образу и подобию, не можем себе позволить того же?

Глава 16
Опохмел

Опохмеляться к свадебному столу гости собрались чуть свет. Женщины, побледневшие с перегулу, шептались с прокуроршей и разрядившейся в лазоревый сарафан Викой. «Молодуха» до глянца вымазала жидкие волосы репейным маслом, гладко зачесала их, приспустив на «височки». Усеянное веснушками лицо она докрасна растерла махровым полотенцем и на «отделку» провела по щекам яркими китайскими румянами. Для маскировки шишки на лбу пришлось использовать специальные румяна-бронзатор и тон, одолженные накануне у Людон.

Генка, сменивший свой вчерашний парадный наряд на тельняшку с трениками и заскорузлые шлёпки, с тревогой взглядывал на красное, точно из бани, лицо Вики и стыдливо опускал глаза: «Не простит она мне эти долбанные коньки фигурные вместо сапог итальянских…».

Отец ещё в постели опохмелил его, нацедив половину литровой банки пшеничной бражки, но голова по-прежнему трещала, не столько от похмелья, сколько от полученного накануне удара бутылкой по лбу.

Женщины дёргали Степаниду Владимировну и, утащив в огород, шушукались о чём-то. Кузьма, то и дело сетовавший по разоренной намедни пасеке, своим одиноким глазом выжидательно посматривал то на Вику, то на Вахлона, вышедшего во двор по пояс голым, то на трясущуюся с бодуна Лану Дмитрину. Гостей, как и накануне, набилось до отказа. Судачили о вчерашнем пожаре, вспоминали пожары недельной давности, минувших лет. Сочувствовали Кузьме, успокаивали: ничего, мол, со временем новый сарай построишь да другой прицеп прикупишь, ульи свои восстановишь, пчелы вернутся… Поздравляли Геннадия Кузьмича с дембелем и с новой счастливой семейной жизнью. Участковый инспектор интересовался у каждого поочерёдно:

– А где те двое с Донецка? И где этот заяц розовый?

Отец Григорий, не спав очередную ночь подряд и обегав по раннему утру всю Отрежку, подходил к каждому гостю и спрашивал, не видал ли тот служку Илию с его дочкой Милушей, не слыхал ли о воровстве в храме… Он был потерян, тревожен, лицо осунулось, в глазах читались безысходность и отчаяние.

Генка пил, но хмель не одолевал головы. Бабьий шепот, настороженные взгляды Вахлона, укорительные реплики директора Огрызко, красное лицо Вики, громкие разговоры Ланы Дмитрины кидали его то в жар, то в холод. Да ещё этот старлей со своими дурацкими вопросами! «А кстати, – подумал Генка, – где и вправду этот кролик розовый?». Затем громко добавил:

– Ну и времена наступили! Церкву вон обчистили! Свадебшные подарки прямо со свадьбы пиздить начали! Что творится?

– Опять материшься, – упрекнула сына Степанида Владимировна. – Ты шо? Вспомни, шо отец Григорий говорил про хулу Богородицы!

– Да как же тут не материться, маманя, ежели самый приличный подарок – и тот уже сперли! И вон батюшка себе места не находит! Что за люди? Найду воров – лично рога поотшибаю!

«Нарумянившийся», наевшийся «гетманской» закуски, отяжелевший старлей Ябунин с трудом вылез из-за стола, подобно цирковому бегемоту прошелся вдоль стульев и уселся рядом с отцом Григорием.

– А ведь народец-то у нас в Безславинске гниловатый будет, с душком, очков не носит.

– Уймись ты уже, урядник, не гневи Бога!

– Чуть не пришибли меня давеча, когда я на пожар людей звал. И твой блаженный обычным прощелыгой оказался. Ты хоть данные-то его знаешь? Паспорт видел?

– Не он это сделал. Илия не мог. Вот так. Он и его дочь рядом со мной уже пять лет. А ты Бога не гневи и народ не гневи!

– Тёмные люди! Подлые мужики наши Безславинские похожи один на другого, как пни в лесу. Только один потолще, другой потоньше, а умом – и тот осиновый пень, и этот – березовый чурбень! По совести тебе скажу, отец Григорий, политически грамотных и порядочных людей у нас в городишке – ты да я… Ну, вот и тянет к тебе.

– Что же ты это такое наговариваешь на моих прихожан?

– А ну их, этих прихожан! Дебил на дебиле сидит и дебилом погоняет! Да ещё и воры! Рожденный быдлом летать не сможет! Вот поэтому меня и тянет к тебе… Скажем, взять события последних месяцев на Донбассе. Ну, кто со мной об них, кроме тебя, поговорить может… Что всё-таки творится в стране? А?

– Ты, урядник, знаешь мою правду. У нас на Донбассе идёт национально-освободительная война русского народа. Потому что Украина последние двадцать три года проводила политику культурного геноцида русских, называя это борьбой за независимую национальную гордость. А гордость у независимой Украины больше похожа на заносчивую гордыню, а она, как говорится, есть начало отдаления от Бога и грех великий. А уж как и когда эта война закончится – одному Господу Богу известно! И давай эту тему закроем…

«Ах ты, служитель опиумного культа! Вот рожа поповская! Строит тут из себя грамотея, ну, я тебе это всё припомню! Наступит время, и ты у меня по-другому запоёшь! И, кстати, может ты сам свою церковь и ограбил?»

– И вместо того, чтобы праздники праздновать, занялся бы делом уже! Сыщи мне Илию и Милушу! Христом Богом прошу!

– Сыщу-сыщу… Вот только мне кажется, что они уже давно пересекли границу и ищи их теперь свищи! – отбрил отчаявшегося священника участковый Ябунин.

«Неужели и правда никого не заботит судьба Илии с Милушей, неужели и правда никому нет дела до воровства в храме? Неужели этот заблудший урядник прав?» – терзал себя мыслями отец Григорий и тут же успокаивался: «Да нет! Конечно же, нет! Слишком войной все напуганы, духом слабы прихожане, вот и боятся совершать поступки, достойные своей веры!»

– Да погодь ты, – успокоил Генку учитель английского, – кажется, я знаю, где твой заяц сидит.

И после этих слов Шарип Ахмедович направился к кустам малины, откуда торчали уши розового кролика.

– Ну-ка, вылезай, ушастый! – передав жениху подарок учительницы физкультуры, Шарип Ахмедович окинул печальным взором собравшихся безславинцев, словно он знал некую тайну, позволяющую сокрушаться над окружающим миром. На его добром лице мелькнула грустная, преисполненная сожаления улыбка, в уголках карих глаз затаились подозрительные смешинки. В его взоре читались сила и любовь, которых сполна хватит, чтобы не озлобиться на этот ужасный мир, а напротив, оберечь своих сограждан.

– А чой-то у него с батарейкой-то? Вся раскурёжена! Гляньте! – и Генка, держа кролика на руках как перепившего младшего товарища, обратился к гостям.

– Не делай горя с пустяка! – засмеялась Людон.

– Теперь всё понятно! – подоспел старлей Ябунин. – Это дело рук «донецких корресподетов»! Тайник тут был! Кстати, где они? Кто их видел в последний раз? Ох, сразу они мне не понравились! Один педик, другой медведик! Но никак не корресподеты!

На этот вопрос никто вразумительно ответить не смог. Да и потом, опохмелявшимся гостям было не до «корреспондентов» и не до распотрошенного кролика DurenBell, а вот нам, дорогой читатель, стоит узнать, каким образом кролик оказался в руках Ланы Дмитрины.

Итак, два дня назад в Безславинск пришла фура из России. Неравнодушные люди из Москвы и Санкт-Петербурга собрали для жителей Безславинска гуманитарную помощь. Две тонны груза доставили, минуя основные дороги и блокпосты, которые находятся под контролем украинской армии, активно препятствующей ввозу в город медикаментов, в которых так нуждается мирное население.

Кроме инсулина, адреналина, медикаментов и перевязочных средств, в состав груза входили еще и фонарики, палатки, еда, одежда и детские игрушки. Одной из детских игрушек был розовый кролик DurenBell, прибывший пару недель назад из Соединённых Штатов Америки.

После справедливого распределения гуманитарной помощи часть игрушек попала в детские сады, часть – в школы. Розовый кролик оказался в школе №13, и Лана Дмитрина, заприметив его, выкупила столь необычную игрушку у завхоза по весьма низкой и сходной цене. Ну а дальше, дорогой читатель, Вы и сами знаете о судьбе американского ушастого непоседы и об удачной сделке с совестью физрука Верходуровой.

Вот только Вика расстроилась больше всех, поскольку при слове «тайник» она представила себе, что внутри батарейки лежали драгоценности и доллары, припрятанные каким-нибудь очкастым российским олигархом, который находится сейчас в международном розыске.

Вахлон пил самостоятельно, не дожидаясь тостов. Мысли об Анне и сгоревшем сарае не оставляли его ни на миг. «Вот ведь стерва малолетняя! Как саданула! Аж ссать больно и все яйца опухли! Ещё сарай этот сгорел… Только бы не пронюхали, что это я его подпалил. А может, его и правда этот монгол поджёг, а не я вовсе?»

– Слухай, Вахлон, а куды ты вчера со свадьбы-то делся? – будто читая мысли брата, ехидно поинтересовался Генка.

– Да рассказывать тошно…

– Шо такое, братик? Мы же с тобой родня, пусть даже двоюродная!

– Да пошёл прогуляться с этой Анькой и не смог я трахнуть её, строила из себя целку-невидимку. Балерина хренова!

Неожиданно один из гостей вскочил из-за стола, кинулся к кустам и смачно проблевался – плохо пошёл утренний самогон. Братья переглянулись, Генка пренебрежительно сплюнул и продолжил:

– Не понял. Какую невидимку? Ты прикалываешься, что ли?

– Да какой там «прикалываешься»? Так все и есть. Знаю я всех этих ваших баб деревенских. Они здесь все за пузырь самогона ноги раздвигают, а я этой овце Питерскую жизнь предлагал!

– Да ты чо, Вахлон? Она ж сирота! Она ж ни с кем и не встречалась ни разу! Мы всё про всех знаем.

– Да хорош, Гендос! Ты чо, свечку держал, что ли? Но я эту потаскушку не прощу теперь. Я ваших же местных козлов бесловёвских подговорю, и они за ящик водяры всем кагалом через себя эту хренову балерину пропустят. Вспомнит тогда меня! Гнида!

Генка, сам не ожидая от себя того, резко сунул кулаком в челюсть Вахлона. Тот, не предполагая такой реакции брата, опрокинулся назад и завалился со стула. Немного погодя над столом появилось негодующее лицо Вахлона:

– Ах ты, гад! Ты что себе позволяешь?! Вы вообще что здесь все о себе думаете? Тоже мне – Донецкая Народная Республика! Самый обычный сброд проходимцев, которые взяли в заложники весь Донбасс и терроризируют его!

– Я тебе советую закрыть свою пасть! – взревел Генка.

– Когда человек советует кому-то, то он разговаривает сам с собой! Понял?! И что, правда-матка глаза режет? Что вы все на меня пялитесь? Боитесь правды? Да все нормальные люди бегут отсюда! А ваши ополченцы – это самая обычная кучка быдлокласса или мошенники, желающие нажиться на чужой слабости! Вы ещё к России хотите присоединиться?! Да на хрен вы нам усрались?! Ваш Донбасс отбросит Россию минимум на десять, а то и двадцать лет назад!

– Да не мы нужны, а наш уголь Москве нужен! – раздалась чья-то реплика из толпы.

– Чего?! – ещё сильнее возмутился Вахлон. – Стоимость добычи угля в Кузбассе в три раза меньше, чем если его добывать на Донбассе! И вы считаете, что России нужен ваш уголь по цене золота?! Засуньте себе в жопу всю вашу угольную промышленность!

Здесь Вахлон показал обеими руками выставленные вверх средние пальцы, прижав все остальные к ладони. В народе этот жест называется «фак». После он придурошным голосом заявил:

– А у нас – Владимир Путин! А у Вас?

Генка вскочил, нанёс ещё один удар в челюсть Вахлона, вновь повергший того наземь, и принялся ногами метелить своего питерского родственника.

– Ну, наконец-то! А то шо это за свадьба да без драки? – раздался чей-то не протрезвевший со вчерашнего дня мужской голос.

Гости повскакивали со своих мест и плотным кольцом окружили братьев. По непонятной причине никто не пытался их остановить, люди лишь напряженно ожидали конца схватки. Ябунин с интересом болельщика делал ставку – спорил с баянистом, кто одержит победу! Даже дед Кузьма не встрял, а прокурорша находилась на тот момент в доме и вовсе не знала о побоище. Зато Вика явно злорадствовала: «Це тоби за твойх „54 метри нашой любови“. Знатимеш, що дарувати наступного разу!».

Вахлон яростно сопротивлялся, но получалось у него это плохо, ведь морячок Гена явно превосходил его в физической силе и в знании единоборств.

– Чтоб тебя в место, откуда является неусвоенное, разымело из ракетницы так, чтоб тебе вечно тридолбополосатый лингамомет снился! – причитал Вахлон, крутясь на земле как ящерица.

– Я тебе, гадёныш, покажу щас сам наших местных козлов «бесловёвских», ты у меня узнаешь про быдлокласс, – приговаривал Генка, пиная брата. Неожиданно Генка в один миг упал на Вахлона, схватил его длинными толстыми руками и сжал его точно в железные клещи. Вахлон безуспешно пытался освободиться от вцепившегося в него родственника. Впечатление было такое, что он попал в стальной капкан, неумолимо сжимающий ему руки, бока, грудь.

– Вы здесь только со стаканами в руках смелые… А как нацгвардия войдёт в город, так сразу обосретесь все…

Под ярким солнечным светом лицо шипевшего Вахлона стало угрожающе пунцовым, бело-розовое тело покрылось испариной и заблестело, будто его окатили водой.

Вдруг Вахлон захрипел так, что хрип его услышали во всех соседних дворах.

Неизвестно, чем бы кончилось всё это, если бы Генка не разомкнул рук и не встал на ноги. Обозленный на весь Безславинск Вахлон вскочил, опустив голову для удара, бросился на подвижного, как ртуть, Генку и моментально попал в тот же стальной капкан. Но теперь Генка продержал своего городского брата «в родственных объятиях» еще дольше. Вахлон хрипел, качался из стороны в сторону, его ноги начали дрожать. Наконец Генка вновь отпустил Вахлона, угрожающе матернулся и нанес ему поражающий удар в бровь. Вахлон рухнул, Генка снова принялся пинать его ногами, приговаривая:

– Я те покажу балерину хренову, ты у меня узнаешь козлов безсловёвских… Тоже мне, Вахлон нашелся! Вафлон ты самый натуральный!

– Хватит, Гена! Мы ж родня! – взмолился Вахлон, которому наконец удалось забраться под стол.

Генка запыхался, остановился, вытер вспотевший лоб, выпил домашнего холодного квасу прямо из большого графина.

– Ладно, черт с тобой, вылезай, больше не буду, – пообещал Генка, отодвинул стул и помог Вахлону встать. Братья обнялись:

– В кого же ты, Вахлонище, такой гад уродился? Нету же у нас в роду таких… И где таких, как ты, только роют? – сетовал Генка, – Какие же вы там пидорцы в своём Питере, ну просто генетический мусор…

Насмотревшись на ночное попоище, пожарище, грабёж храма и на утреннее побоище, отец Григорий шумно поднялся из-за стола, зацепившись за соседний стул рясой, схватил Вику за руку, подтащил её к Генке и проголосил:

– Бухайтесь к отцу и матери в ноги! А ты, Кузьма, подойди поближе! И пусть Степаниду Владимировну позовут!

Гости замерли. Прибежала прокурорша.

Генка грохнулся на колени. Рядом с ним, шурша шелковым сарафаном, опустилась Вика.

– Ох, видит Бог, насмотрелся я на этой свадьбе за два дня богохульства! Просите прощения, идолы! – указал отец Григорий.

– Батюшка Кузьма Кузьмич, матушка Степанида Владимировна, – театрально ударившись лбом оземь, в один голос заговорили молодожены, – простите!

Отец Григорий выступил вперёд.

– Кузьма Кузьмич, Степанида Владимировна, как говорится, детей простины – Богу именины. Геннадий Кузьмич выбирает правильный путь. С проклятой иноверкой господь его не соединял. Купно замолим грех его. Не томите немилостью. Бог не отвратит лица от кающихся, а ни бесстыдия, ни бесчестия в плотском естестве нет: был бы птичий грех прикрыт уставным староотеческим браком…

Гордая, заносчивая взяточница-прокурорша вспыхнула и поджала бескровные, тонкие губы. Одноглазый Кузьма поломался немного для приличия, потом подсунутой кем-то в руки ему плёткой три раза легко ударил по плечам Генку и Вику.

– Твоя правда, отец Григорий: прощать детей – богоугодное дело. Христос простит, а я питимию в сотню поклонов накладаю, – и, подняв, трижды поцеловал обоих.

– Ты тоже сюды подь, – обратился Кузьма к Вахлону и тоже трижды поцеловал его в щеки.

– Я чо-то не понял, – шепотом спросил Вахлон у Кузьмы, нос и губы первого так вспухли, что ему трудно стало выговаривать слова, – про какую ещё иноверку поп балакал?

– До армий ще. Китайци у нас тут артиль свою видкрили, ось Генка и запав на одну косооку, та швидко у нього все це и закинчилося. Як китаёзам дали трандюлей, як вони сдрапали звидси, так и любов Генкина прошла. Правда, хороша була косоока, красива дівчина, розумна, не то що його жинка теперішня…

Отец Григорий тем временем все поучал Генку:

– Всем сердцем почитай отца своего и не забывай родильных болезней матери своей. Помни, что ты рожден от них, и что можешь ты воздать им, как они тебе?