Текст книги "Задание на лето. Книга первая"

МЁД
глава 21

Солнце клонится и уже цепляет макушки берёз. Подул лёгкий ветерок, и часть берёзок одна за другой качнулись. По новому тракту, что недавно насыпали до самого Борового, но ещё не заасфальтировали, едет грузовая машина, и пыль, что поднимется клубами из-под её колёс, сдувает на пшеничные поля.

Запахи лета. Волшебные вечерние запахи деревенского лета, что запоминаются с детства навсегда…

1.

– О, и ты туда же! Да ещё и в новом платье… На стройку-то?! Слезай, давай! – тётя Клава аж глаза от удивления широко раскрыла.

Валька проворно вскакивает и так же быстро, как поднималась, спускается по лесенке.

Тётя Клава уже скинула комбинезон, большую шляпу с сеткой от пчёл, повязала светлую косынку узлом назад и стояла сейчас, чуть щурясь и уперев руки в бока: – И вы слазьте, сепаратор не работает, света нет. Ручку покрутите, коль медка свежего хотите.

И вот уже мальчишки снова сидят за столом и по очереди подходят крутить ручку сепаратора. Тётя Клава достаёт из большого высокого никелированного бачка, прикрытого марлей от мух и пчёл, рамки с мёдом, срезает с них специальным скребком верхний слой, после чего устанавливает в сепаратор.

Мишка впервые видит, как готовят рамки для сепарирования, и тихонечко на ухо шепчет Сергею:

– А что это такое тётя Клава делает?

– А это она соты распечатывает, забрус снимает, а иначе мёд не выгнать, – звенит высокий голос Сергея.

– Серёж, а тише можно?

– Да я и так негромко, – удивлённо смотрит на Мишку Сергей.

Тётя Клава накрывает сепаратор большой крышкой и кто-нибудь из мальчишек начинает крутить ручку. Вначале она устанавливала по четыре рамки сразу, но это оказалось тяжеловато для мальчишек, и в следующий раз она установила уже только две рамки.

Из дома к столу возвращается Валька, переодетая, как мальчишка, и повязывает на ходу светлую косынку.

– Валя, собери-ка мужикам на стол, – говорит, как обычно повелительно-громким голосом, тётя Клава, но при этом приветливо улыбается.

Валька снова убегает в дом и выносит оттуда внушительную эмалированную жёлтую миску и тарелку с нарезанным белым хлебом, прикрытую марлей от мух. Затем вновь убегает в дом.

Тётя Клава достаёт новую деревянную рамку, несёт её к столу, и Мишка впервые в жизни так близко видит пчелиные восковые соты, что по самым краям местами ещё пустые, местами не до конца заполненные. Все остальные заполнены доверху и большая часть из них чем-то залита.

– Вот, это пчёлы залепили воском, здесь – зрелый мёд, – показывает пальцем Сергей. – Вот этот воск и срезают – распаковывают соты, – поясняет он Мишке.

Мишка продолжает внимательно осматривать рамку. Воск здесь по цвету неоднородный: есть светло-жёлтый, а есть тёмный, почти чёрный. Есть здесь и соты, в которых мёд есть, но почему-то пчёлы эти соты до конца не залепили.

Тётя Клава берёт со стола большой нож и аккуратно срезает все светлые запечатанные полностью соты, те выпадают на большую миску, и она ножом делит их на небольшие куски.

В это время Валька выносит ещё одну миску поменьше и несколько стаканов на подносе и вновь убегает в дом.

Тётя Клава достаёт вторую рамку и проделывает с ней тоже самое. Теперь большая миска заполнена с горкой.

– Ешьте досыта, не жалейте, – улыбается она мальчишкам. – Миш, как мамка-то? Так же на кухне работает?

– Да, тёть Клава. Она теперь шеф-повар, – говорит Мишка, жуя пахучие соты, из которых щедро вытекает ароматный нежный мёд.

– Там нашему боровку перепасть-то что-нибудь может? – спрашивает тётя Клава, беря со стола небольшую, ещё пустую миску.

– Наверное… Я не знаю, вы с ней переговорите, – пожимает плечами Мишка, глядя на улыбающихся друзей, у которых тоже полные рты сот и видно, как по губам течёт липкая прозрачно-золотистая вязкая масса.

Подошла Валька, принесла два чайника: один большой алюминиевый с кипятком, другой поменьше, высокий, узенький, из нержавеющей стали, с длинным загнутым книзу тонким носиком. Медленно, степенно разливает из него крутую заварку.

– А кто помои-то сейчас забират? – спрашивает Мишку тётя Клава.

– Мам, ну чё ты, об этом за столом? – удивлённо на мать смотрит Валька.

– А не сахарные, не развалятся. Да и тебе рано ещё мать-то оговаривать, – не меняя интонации, говорит тётя Клава.

– Да иногда сторож забирает. Он в Боровом где-то живёт, я не знаю. У него на велосипеде два бачка привязаны, а так больше вроде никто не берёт, – отвечает Мишка.

2.

– Миш, тебе на дачи-то когда? – спросил Колька.

– А уже скоро. Машина продуктовая подойдёт и посигналит, – говорит Мишка. – А можно её и на улице подождать.

– Значит, ты сегодня уезжаешь, – Колька немного расстроен.

– Да, меня только на день отпустили.

– А когда ещё придёшь? – спрашивает Сергей, и Мишка видит, как внимательно слушавшая до этого разговор Валька, теперь в упор смотрит на него.

– Ребя, я не знаю… Когда отпустят. Да вы сами-то приходите, – улыбается Мишка.

– Да, тебя найдёшь, – говорит Колька, запивая очередной кусок сот чаем.

Тётя Клава ставит на стол миску, до краёв наполненную прозрачной янтарной массой:

– А вот и сепарированный мёд, – говорит она. – Налегайте!

Сергей берёт большой кусок белого хлеба и густо намазывает на него толстый слой мёда. Мишка, глядя на него, делает тоже самое.

– А мы землянку нашли с пацанами, – говорит он.

– Где, какую? – смотрит на него Колька.

Мишка описывает, в каком месте они нашли землянку.

– А там второй не было? – спрашивает Колька.

– Да, была, – удивлён Мишка. – Но она сгнила и провалилась…

Колька переглядывается с Сергеем, Сергей с Витькой.

Потом Колька встаёт, чуть отходит и кивает Сергею и Витьке: – Выйдем!..

Сергей откладывает на тарелку недоеденный кусок хлеба, вытирает липкие руки о штаны и бежит вслед уже вышедшим за калитку Кольке и Витьке.

Мишка удивлённо смотрит им вослед, отложив свой кусок с мёдом.

– А, не обращай на них внимания, – присаживается рядом с ним Валька. – У них всегда какие-то тайны. А ты, мальчишки говорили, на баяне играешь.

– Да, так… Маленько.

– И уже выступал.

– Да, в этом году было прослушивание на Новосибирском телевидении, и ещё концерт в консерватории.

– А где ты учишься, Миш? – Валька двигается ещё ближе и наливает в Мишкин стакан свежей заварки, добавляет кипятка из большого чайника.

– Чего? – переспрашивает Мишка, так как не расслышал её вопроса. Он весь мыслями с ребятами, что только что выскочили на улицу. Интересно, что там у них за тайна, что они не стали при нём говорить.

– А учишься музыке где? – переспрашивает Валька и двигает к Мишке полный стакан свежего чая.

– А-а-а, в консерватории учусь, вернее в музыкальной школе при консерватории.

– Это где ж такая? – спрашивает тётя Клава.

Вот те на, а Мишке казалось, что тётя Клава не слушает их разговор.

– А там, где Театр оперы и балета, рядом Первомайский сквер, а за ним – консерватория.

– И в театре был? – спрашивает Валька.

– В каком?

– Ну в том, что рядом там?..

– Конечно, был. Мы с отцом на балет ходили, «Спартак» называется. Потом ещё на оперу….

В это время в калитке появляется голова Сергея, и он машет Мишке рукой.

Мишка обрывает рассказ на полуслове и бежит к ребятам, по пути слышит, как тётя Клава говорит Вальке:

– Ты бы одёжку-то Михаила пошупала, ему скоро ехать уж…

3.

На улице Мишка видит только Кольку и Сергея, а Витьки почему-то нет. Колька спрашивает:

– Ты план начертить сможешь?

– Какой план? – сильно удивлён Мишка вопросу.

– Ну, где вы землянки нашли.

– Могу. А зачем?

– Черти здесь, потом расскажем, только ты слово дай, что кроме тебя знать больше никто не будет, – заговорщицким тоном говорит Колька.

– А так сказать нельзя?

– Давай, черти. А там посмотрим, – вмешивается в их разговор Сергей.

Мишка берёт тоненький прутик, отыскивает место у тропинки, где скопилось побольше пыли, присаживается на коленки, ровняет пыль ладошкой и начинает чертить.

Ребята тоже садятся напротив него на коленки и внимательно следят за Мишкой.

– Вот наши дачи. А вот это тропинка от дач к Зелёной дороге.

– Это дорога лесника, что ли? – спрашивает Колька.

– Да, мы её между собой Зелёной называем. Вот если по ней пойти в сторону Юбилейной купалки, то где-то здесь будут два тоннеля…

– Что за тоннели? – спрашивает Колька.

– Ну, здесь деревья кронами так срослись над дорогой, что как будто тоннели, – поясняет Мишка.

– А, понятно, – кивает Колька, а за ним и Сергей.

– Если первый из них пройти, а потом вот в этом просвете повернуть вот сюда, – Мишка рисует пунктиром поворот с дороги лесника. – То шагов через тридцать будут холмы, по-моему, три… Точно не помню… Самый высокий из них и есть землянка, вернее – под ним землянка.

– А вторая? – спрашивает Колька.

– А вторая была вот здесь, – чертит Мишка на плане место расположения второй землянки. – Но её уже нет – яма только.

– Понятно, – говорит Колька.

В это время Мишка видит, что к ним быстрым шагом возвращается Витька.

– Витя! Давай бегом, – кричит Колька.

Витька послушно переходит на бег и так же садится на корточки рядом с мальчишками.

– Принёс? – спрашивает его Колька.

Тот кивает головой и недоверчиво смотрит на Мишку.

– Доставай, теперь можно, – говорит Колька.

Витька достаёт из заднего кармана брюк листок из ученической тетради, сложенный вчетверо, передаёт брату. Колька разворачивает листок и кладёт его рядом с Мишкиным планом, потом переворачивает листок вверх ногами.

– Это мы у стариков выспросили. Байка про те землянки уже давно по Боровому ходит. И план начертили, как они описывали, да вот точного места никто сказать не мог. Мы прошлой осенью весь участок от ваших дач до моря прочесали, квадрат за квадратом, неделю втроём ходили туда, да ничего не нашли, да в этом уже раза три копали – всё пусто. А ты, раз, и нашёл. Везучий ты, Мишка, правду о тебе говорят.

– Да что вы искали-то?! Ничего не пойму? Танк что ли? Да-к нет там никакого танка.

– Танк – это туфта. Забудем про него… Вы землянку хорошо осмотрели? – сурово спрашивает Колька.

– Ну да! Кроме керосиновой лампы и паука, да десятка пустых банок там ничего нет. Одеяло было, да оно завонялось. Мы его сожгли.

– Точно хорошо? – переспрашивает Колька.

– Вот что, пока вы мне не расскажите, что знаете, я больше ничего говорить не буду, – Мишка встаёт на ноги, отряхивая коленки от пыли.

Следом поднимаются остальные ребята, а Колька ногой стирает Мишкин чертёж.

– Ладно, только поклянись, что никому рассказывать об этом не будешь, и то, что найдём, будет только нашим.

– Нет там ничего, – уверенно говорит Мишка.

– Ты не кипятись. Поклянись сначала, – настаивает Колька.

– Ну, клянусь, – говорит Мишка.

– Не ну, а – клянусь, – поправляет его Сергей.

– Клянусь. Клянусь никому ни о чём не рассказывать.

– И никого в нашу тайну больше не посвящать, – добавляет Витька.

– И никого в нашу тайну больше не посвящать, – улыбается Мишка. – Да что вы всё загадками сегодня говорите?

– Старики рассказывают, что когда Обское водохранилище водой заполняли, то там некоторые деревни под воду ушли, – говорит Колька. – Так вот, один мужик с попом тогда все иконы с тех церквей, что под воду потом ушли, снял и в тех землянках-то и схоронил. А они ценные. А некоторые из них в золотых окладах, вот, – выпалил Колька. – Поп тот вскоре умер, а вот мужика, что с попом был, никто и не помнит, только говорят, он из рыбаков, что на Пичуговых островах рыбалили, ну там от косы недалеко…

Мишка внимательно смотрит на Кольку:

– И что?

– Ты же говорил, там ещё одна землянка была?

– Была да провалилась, сгнила она…

– Ну так вот, может в ней? – спрашивает Колька.

– Может и в ней, ну тогда копать придётся, там уж и травой всё поросло и мхом.

– Будем копать, – уверенно заявляет Сергей. – Вот с тобой сейчас договоримся о дне, приедем с лопатами и будем копать, а что найдём, поделим между собой. Лады?

– Лады! – Мишка бьёт по вытянутой к нему ладошке Сергея. Потом они жмут руки с Колькой и Витькой.

– Только я в эту затею с иконами не очень-то верю, да и зачем они нам? – говорит Мишка. – А вот монету царской чеканки я действительно недавно нашёл.

– Да ну! – почти хором вырывается у деревенских ребят.

– Покаж! – Сергей протягивает руку.

– Только я её забыл сегодня с собой взять, – разводит руками Мишка.

– И что, золотая? – спрашивает всё ещё изумлённый Колька.

– Пока не знаю… Но тяжёлая… Жека говорит, она из червонного золота.

– Да ну! – вновь вырывается у Сергея.

– Вот скоро папка приедет, я ему покажу, и он точно скажет – золотая она или нет. А что вы про золото Колчака с того лета что-нибудь узнали? – в свою очередь спрашивает Мишка.

– Колька, скажи, – дёргает Сергей за рукав Кольку.

– Миш, да, похоже, слухи это, хотя байка такая одна по деревне ходит, но всё как-то больше на сказочку похожа. Фактов никаких нет. Вот если твоя монета окажется золотой, тогда это зацепка, тогда снова рыскать по деревне начнём, стариков расспрашивать, а так… – Колька замолчал, пожав плечами.

– Ладно, пацаны, идём лопать мёд, когда ещё мамка так расщедрится, – громко, на высоких нотах звенит голос улыбающегося Сергея.

Мишка с удовольствием доедает свой кусок хлеба, который насквозь пропитался свежим мёдом, намазывает следующий и опять откладывает его на блюдечко.

– Ты чё, не понравилось? – удивляется Сергей.

– Да нет, очень вкусно. Я подожду, когда он весь пропитается, а потом съем.

– А я ждать не умею, – говорит Сергей и сразу же кусает хлеб, густо намазанный мёдом.

А вот Колька и Витька тоже откладывают свои только что намазанные куски, подражая Мишке.

Они по очереди запускают в миску с мёдом деревянные ложки и потом, смакуя, облизывают их. Чайники со стола убрали, и теперь на их месте красуется большой жёлтый самовар с трубой, из которого валит дым.

– Сейчас закипит и будем чаёвничать, а там уж и старшие наши подойдут, – говорит тётя Клава, вращая ручку сепаратора…

4.

Только Валька принесла Мишке высохшую одежду, только он надел её на себя, как с улицы раздались сначала три коротких сигнала машины, а потом один долгий, и тут же повторились.

– Это за тобой? – спросила Валька, подавая Мишке чистое полотенце.

– Да, за мной.

– А ты ещё приедешь?

– Не знаю… Может быть. Да ты приходи с ребятами к нам на дачи!

– Не… Они меня с собой не возьмут, – опустила глаза Валька, и приняв у Мишки полотенце, убегает в дом.

Ребята пожали друг другу руки на прощание, опять крепко по-мужски обнялись, и тут тётя Клава протянула Мишке пол-литровую баночку, закрытую бумажной крышкой, перевязанную чёрной ниткой. А в ней янтарём светился свежий мёд.

– Мамку угости да привет от меня передай, – как всегда громко и повелительно, но с улыбкой сказала тётя Клава.

Машина скачет по выбоинам и большим корням берёз, что тут и там выступают на дорогу. Пылит. И когда притормаживает, пыль врывается в открытое окно кабины. Солнце уже краснеет и почти цепляется за горизонт, светит прямо в лобовое окно.

Ещё один день лета прошёл. Нет, не прошёл – пролетел.

Быстро бежит лето, без остановок…

ОТЕЦ
глава 22

На дачах это событие зовётся «мужским днём».

С утра, иногда ближе к обеду, появляется продуктовая машина, и в кузове у неё всегда полно мужчин. Некоторые мужчины идут небольшими группами или по одиночке по дороге, ведущей из Борового – это те, кто добирались или на автобусе, или на попутках.

Мишка заметил, что все женщины в этот день одеты более нарядно и опрятно, и чуть суетливее обычного.

Младших ребят в этот день тоже одевают во всё чистое и с дач не отпускают.

Все ждут пап, а потом на какое-то время дачи пустеют…

1.

Но уже вскоре видно, что все мужчины заняты каждый своей работой. Вот и сейчас – дядя Ваня, муж тёти Тани, с молотком и мелкими гвоздиками, зажатыми между губами, поправляет металлическую сетку на окне кухни, а муж тёти Вали, дядя Саша, тащит мешок с картошкой с ледника.

Мишкин отец тоже без дела на даче не остался – он набрал кучу ножей на кухне и идёт за столик под берёзками, где его уже ждёт Мишка.

– Пап, а купаться пойдём!

– А как же! Вот сейчас ножи наточим, поправим их, мужиков подождём, и все вместе большой компанией и пойдём.

Мимо проходит отец Сашки – дядя Слава, капитан ВВС. Он всегда в форме и фуражке с кокардой. Поравнявшись с отцом, он резко поднимет правую руку и отдаёт ему честь. Отец тоже прикладывает руку к воображаемому козырьку, так как на нём тюбетейка. Мишке непонятно пристрастие его отца к тюбетейкам, а ещё ему непонятно, почему отец Сашки отдаёт честь только его отцу, а отец всегда в ответ салютует дяде Славе, но спросить об этом он не решается.

– Пап, а ты в плавках будешь купаться или в трусах? – спрашивает Мишка. Он помнит, как в прошлый родительский день все мужчины ходили большой компанией на купалки, жгли костры, вялили рыбу и купались. Все взрослые тогда плавали в плавках, а отец пошёл в воду в больших чёрных семейных трусах.

– О, Володя пошёл, ершей своими бреднями ловить! – пошутил тогда дядя Ваня.

– Володь, улов-то после покажешь? – смеялся дядя Саша.

– Я бы показал, да вы ж окосеете, – смеялся отец, входя в воду.

Мишка так и не понял тогда, почему это все должны окосеть, но плавки ему нравились больше.

– Да нет, плавки я, пожалуй, тебе оставлю, потом мать перешьёт. А я уж так привык, по-солдатски, в трусах. Оно мне так удобней, что ли… – улыбается отец, раскладывая перед собой на низеньком деревянном, крашенном зелёной краской столе кучу ножей, сортируя их по размеру.

– А ты что, в трусах уж стесняешься купаться, да? – спрашивает Мишку отец.

– Да как-то неудобно уж… Все мальчишки в плавках, а я всё в семейниках на пляж хожу.

– Ну, это дело поправимо… – улыбается отец.

– Пап, а ты мне ножик купишь?

– Миш, а зачем тебе нож?

– Тросточки вырезать, за грибами ходить… Я вот пистолет хочу себе сделать, как в кино у немцев видел.

– Пистолет? – отец на минутку кладёт все ножи на стол. Сидит, молча смотрит себе под ноги. Мишка знает, что отец воевал, и у него много медалей, и есть даже орден. Так много медалей, что у всех мужчин, вместе взятых, что приезжают на дачи, нет столько наград. Даже у дяди Славы, Сашкиного отца, и то на орденской планке меньше лычек, чем у его отца, Владимира. Мишка это точно знает и очень этим гордится. Он только никак не поймёт, почему отец так редко надевает свои награды, а точнее – всего лишь раз в году, в День Победы, ведь это так ему идёт. Он сразу как-то выпрямляется, и даже, как Мишке кажется, становится моложе. И улыбка у него в этот день какая-то другая.

Знает Мишка и то, как сдержанно отец относится к оружию, и вообще не смотрит фильмы про войну. Он не может. У него сразу наворачиваются слёзы на глазах, и он уходит в другую комнату.

– Ну вот, зачем я брякнул про этот пистолет?.. Мог бы и кухонным ножом обойтись… – думает Мишка.

2.

Чтобы отвлечь отца от размышлений, Мишка вытаскивает свою реликвию – монету – и тихо кладёт её на стол, ничего не говоря.

Отец поднимает взгляд с земли, смотрит на монету, потом на Мишку, снова на монету. Берёт её в руки.

– Эту ты, что ли, нашёл, Лида говорила?

– Да! Пап, она золотая? – спрашивает полушёпотом Мишка.

– Сейчас увидим, какая она… – отец вытаскивает из своего саквояжа, что возит с собой на дачи, принадлежности для заточки ножей, аккуратно их раскладывает на столе. Потом достаёт маленькую круглую баночку, открывает её. Достаёт из неё какую-то серую тряпочку, чуть трёт о зелёный кусочек вещества, похожего на твёрдый пластилин, что находится внутри баночки и, надев очки, мягкими, неторопливыми движениями начинает шлифовать монету сверху, придерживая её двумя пальцами другой руки.

Долго трёт монету отец, то с одной, то с другой стороны… Мишке очень хочется посмотреть, что там с монетой получилось:

– Пап, дай глянуть?!

– Терпение, сына, терпение… – говорит отец и продолжает монотонно шлифовать поверхность монеты.

Потом снимает очки, достаёт из сумочки раскладное увеличительное стекло и долго смотрит внимательно на монету.

– Ну что – золотая? – нетерпеливо спрашивает Мишка.

Отец откладывает в сторону увеличительное стекло, поднимает голову и долго щурится на солнце, и уж только потом с улыбкой смотрит на Мишку:

– Нет, сына. Она не золотая. Медная. Две копейки. Правда – очень старые. Царские…

– А она ценная? – с последней надеждой в голосе спрашивает Мишка. – На неё можно что-нибудь купить в магазине?

– В магазин её не возьмут, сына. Она сейчас, разве что, для нумизматов или музея представляет какую-то ценность, и то вряд ли. Он протягивает монету Мишке.

Расстроенный Мишка принимает из руки отца монету, тут же зажимает её в своей ладошке и тихо вздыхает. Отец треплет его по голове:

– Что вздыхаешь-то?

– Пап, а иконы имеют какую-то ценность? – неожиданно для самого себя спрашивает он отца.

– Что, и иконы нашёл? – спрашивает отец, внимательно глядя на Мишку.

– Не, я про иконы просто так спросил, от деревенских ребят слышал…

– И что слышал? – допытывается отец.

И тут Мишка вспоминает, что давал слово молчать и никого в эту тайну не посвящать.

– Да просто говорили они как-то между собой, что иконы есть ценные, и даже в золотых и серебряных окладах.

– Где есть-то? – допытывается отец, продолжая строго смотреть на Мишку.

– В церкви что ли они видели, я не понял, – как-то неуверенно отвечает Мишка.

Отец вновь опускает голову, думает какое-то время, потом глядя Мишке прямо в глаза, говорит:

– Про иконы ничего сказать не могу, как-то не интересовался этим… Да и не время ещё, наверное,.. не принято у нас как-то иконы-то держать.

– А у деда с бабушкой, когда в Боровом жил, иконы стояли на полочке в углу комнаты, напротив дверей, – говорит Мишка.

– А, им можно, они старенькие уже… – отвечает отец, глядя куда-то в сторону.

А вот теперь Мишка чувствует какую-то неопределённость и неуверенность в голосе отца:

– И что, они тоже не ценные были?

– Да как сказать… Ценность у них другая, не в рублях меряется… – подбирает слова отец.

– Как это – не в рублях? – удивлён Мишка.

– Ценность в них скорее духовная. Вера в них… Надежда… – ищет слова отец и видит, что Мишка пока его не понимает.

– Ну, вот молятся дед с бабкой на них и верят, что они помогут им в жизни, силы дадут, здоровье укрепят деду…

– не знает отец, как ответить Мишке. Не находит нужных слов.

– А врачи?

– Что врачи?

– Так ведь деда врачи сейчас лечат и ему, вроде как, лучше стало, – говорит Мишка. – Правда, он всё равно плохо ходит, только на костылях… – вздыхает Мишка.

– Да, врачи, конечно же, помогли, подняли его на ноги, но без веры в это он вряд ли встал бы, – говорит отец.

– А что – веру ему иконы дают? – спрашивает Мишка.

– И иконы в том числе, – отвечает отец.

– В каком числе? – удивляется Мишка.

– Ох, что-то ты сложные вопросы сегодня задаёшь, я вот так сразу-то и не готов ответить, – улыбается отец.

– А когда? – спрашивает Мишка.

– А дай подумать малёхо? – улыбается отец.

– Как в шахматах?

– Ну, можно и так сказать, – хлопает по плечу Мишку отец.

– А в золотом и серебряном окладе иконы есть? – продолжает допытываться Мишка.

– Есть…

– А ты видел?

– Да, видел.

– А оклад – это что?

– Это как они отделаны сверху рисунка, каким материалом, – отвечает отец. – Да тебе-то зачем это всё?

И Мишка видит на лице у отца снова удивление.

– Да так… Спросил просто, – отвечает Мишка, разжимая руку и глядя на блестящую тяжёлую монету, что переливается на солнце рыже-красными тонами.

– А золото какой цвет имеет? – снова спрашивает он отца.

– Светло-жёлтый, жёлтый с красноватым оттенком, – отвечает тот.

– А серебро?

– Светло-серый, серебристый. Что-то ты меня сегодня засыпал вопросами… Давай так договоримся – ножик я тебе куплю, только дай слово, что на плохое дело ты его использовать не будешь?

– Даю! – подскакивает Мишка. – Даю, честное слово!

– Ну, вот и договорились, а сейчас беги, поиграй, а то у меня вон ещё сколько работы, – и он взглядом окидывает большую горку ножей, а потом снова ныряет в саквояж и достаёт точильные камни, кожаный круг и ещё что-то непонятное и незнакомое Мишке…

Вечером они втроём с мамой пойдут купаться на море, а потом до самой темноты будут резаться с отцом в шахматы, сидя за вот этим самым столиком, и отец будет слегка нервничать, прибаутничать и смеяться, когда партия будет складываться не в его пользу, и откровенно радоваться, когда выигрывать. Он уже давно сражается с Мишкой по-настоящему, без всяких поддавков и скидок на возраст.

А потом рано утром мужчин будет ждать продовольственная машина, и отец, высоко, подняв его, поцелует в губы, сильно кольнув его при этом своей щетинистой щекой, потом поставит на ноги, легко и быстро запрыгнет в кузов и будет махать ему рукой до тех пор, пока машина не выедет за территорию дач.

А потом Мишка будет опять ждать, когда пройдут положенные две недели, и отец снова приедет к ним с мамой на дачи…