Текст книги "Задание на лето. Книга первая"

А и правда, какое же это лето, если в нём нет приключений?!

Да не может быть лето без приключений! А иначе разве ж это лето?!

В КЮВЕТЕ
глава 10

Пасмурный день.

Небо изредка голубеет редкими заплатами, а в основном – это серо-тёмно-синее лоскутное одеяло, с быстро скользящими тучами, что время от времени бросают редкие капли, но до дождя дело не доходит. Из голубых проёмов на землю падают световые столбы и быстро бегут по берёзовым рощицам. Ветрено…

1.

Они уже минут пятнадцать лежат в кювете и разговаривают так, ни о чём. Не Мишке, не Сашке возвращаться на дачи с пустыми вёдрами не хотелось, а грибов они в этот раз набрали – кот наплакал.

Мальчишки и зашли-то всего в два околка, после того, как перешли тракт и обошли летний лагерь военных. Их испугала огромная чёрная туча, что ползла с севера, громыхая и разбрасывая молнии. Но дождя не случилось, и они просто валялись от нечего делать, придумывая, чем бы им заняться в оставшийся день.

На обед не торопились, так как знали, что уже опоздали

– Ты зачем вчера это написал? – лениво спросил Мишка, посматривая в облачное небо и грызя соломинку.

Вчера они с Сашкой впервые решили покурить и выбрали для этого, как казалось им, самое укромное местечко – за домиком сторожа. Там дальше только забор, а за ним – большущее гороховое поле. Взрослые здесь бывают крайне редко, разве только сторож, что по совместительству ещё и плотник. У него здесь небольшая мастерская, а за домиком лежат складированные, как попало, обрезки досок и брусков. Сторож же с утра отпросился у заведующей детского сада в Боровое (он там живёт), сославшись на сильную головную боль. Это Мишка слышал сам, когда выбегал из столовой после завтрака.

А три дня назад Мишка и сам потихонечку смылся с дач и ходил к знакомым деревенским ребятам. Шёл берёзовыми околками недалеко от дороги, стараясь никому на глаза не попадаться.

Кольки и Витьки дома не оказалось. Они ушли с отцом на покос, так сказала их мать тётя Валя, женщина крупная и смешливая:

– А ты чего ж в воскресение-то пришёл? Они всегда с отцом по воскресениям косют – коров-то у нас две – кормить надо. Ты вдругорядь приходи, – и, не делая пауз между темами, – молочка-то хочешь?

Миша выпил молоко, а большой кусок белого деревенского хлеба, густо намазанный пахучим малиновым вареньем, решил съесть по дороге.

– Когда придёшь-то? Кольке-то что передать? – спросила тётя Валя, принимая небольшую кринку из-под холодного молока.

– Не знаю, как отпустят, – ответил, уже навострившийся дальше Мишка, но пошёл не обратно на дачи, а на стройку двухэтажного дома, что видел прошлый раз в центре деревни, когда вместе с Колькой и Витькой бегали в магазин за хлебом.

Хлеб тот раз привезли только к обеду, и у магазина выстроилась огромная очередь. Тогда-то они с деревенскими ребятами и решили, что стройку надо обязательно посетить и поискать в недостроенном кирпичном доме что-нибудь полезное для них, мальчишек.

Раз пацанов нет – Мишка решил в одиночку осуществить этот план. Там-то, на втором этаже, он и нашёл пачку ещё запечатанного «Севера».

2.

Два дня они не решались с Сашкой открыть эту пачку, а вчера на завтраке сговорились, что Сашка достанет спички, они откроют пачку и покурят. Встретились как раз за домиком сторожа, там, где лежала старая покрышка от грузового автомобиля, брошенная прямо на обрезки досок. Вот в эту покрышку Мишка и спрятал папиросы, чтобы они не намокли от дождей, прикрыв её старой полусгнившей ветошью, найденной здесь же.

– Спички принёс? – спрашивает Мишка заговорщицким тоном.

– Да, у Жеки выпросил. У него тётка курит. Я ему перо совиное, что мы вчера нашли в ложбине, а он мне… – и Сашка вытаскивает из кармана, озираясь по сторонам, три спички и кусочек серной полоски от спичечного коробка. – А он мне вот это!

– Годится!

– А папиросы где?

– Ты посмотри там, а я здесь посмотрю, – показывает Мишка на разные углы сторожки. Оба быстро выглядывают из-за углов и встречаются снова у шины.

– Чисто всё! – говорит Сашка.

– И у меня чисто, – отвечает Мишка и садится на корточки, чтобы достать из шины припрятанную им ранее, пачку папирос.

Отрывает только уголок, не торопясь, бережно, чтобы не помять и не повредить упаковку.

– Гля, все целые! – протягивает он пачку Сашке.

– Ну что, одну на двоих? – спрашивает Сашка.

– Не, их много, – отвечает Мишка, выбивая две папироски из небольшого отверстия в коробке, стараясь подражать взрослым. Протягивает одну Сашке, а другую сгибает гармошкой, как это делает его дед и сует себе в рот.

Сашка не мнёт папироску, а берёт её аккуратно краями губ и тоже, подражая взрослым, говорит, не вытаскивая папиросы изо рта:

– От одной прикурим.

Оба наклоняются над обрывком коробка…

Прикурить получилось только с третьей.

Курить не умеют, втягивают дым в щёки и выпускают его тонкими струйками. Мишка пытается сделать из дыма кольца, но безуспешно. Сашка закашливается и бросает папиросу в траву.

– Ты чё?!… Загорится же! – Мишка отыскивает папиросу в траве и тушит её ногой, потом рядом бросает свою и тоже затаптывает.

– Фу, какая кака! – оборачивается он к Сашке, а тот в это время достаёт красивый перочинный ножик с тёмно-коричневыми пластинами на ручке и открывает в нём шило.

– Папка вчера подарил. Четыре лезвия, штопор и шило! – с нескрываемой гордостью в голосе говорит Сашка.

– Ух ты, зыко! – Мишка тоже просил ножик у отца, но тот говорит, что денег у него на это пока нет.

С недавнего времени Мишка начинает понимать, что живут они бедно. И сандалии у Сашки новые, и штаны красивые, и рубашки почти каждый день меняет, а ему если уж постирали, то надо ждать, когда высохнет.

– Покаж, Саш? – просит Мишка.

– Щас… – Сашка не торопится показывать Мишке ножик, поворачивается лицом к стенке домика и начинает царапать острым шилом на выбеленных досках домика буквы: «миша+оля=любовь»…

– Ты чё написал?! – Мишка чувствует, что краска приливает к его щекам, а кулаки сами сжимаются, и он уже готов пустить их в ход, но Сашка предупредительно отбегает. Мишка сдерживается не потому, что лень драться (это он запросто), а потому, что дружит с Сашкой давно, а друзей он никогда не трогает. Более того, он сам готов всегда за них вступиться – ему так даже проще. Он легко может перенести обиду, нанесённую ему, но за друзей он готов в бой всегда, а Сашка – друг.

– Сотри! – смотрит он исподлобья на Сашку.

– Не-а… сам стирай! А что, не правда что ли? Все знают, что ты втрескался в Ольгу, дочь заведующей детского садика!

– Не втрескался я! А она мне, ну как это сказать…

– Ну, скажи-скажи…

Мишка долго подбирает слова, но нужных так и не находит. Да он и сам не знает, что творится у него в груди при виде этой стройной девчонки с косичками.

Так ничего и не сказав Сашке, Мишка просто поворачивается и уходит. Не будет он больше с Сашкой говорить на эту тему. Ни с кем он не будет говорить на эту тему…

3.

Они поссорились ровно на один день. А уже на следующие утро Сашка стоял под окном и звал Мишку за грибами. И они, совсем не помня вчерашней размолвки, отправились к большому околку, что находился аж за пять километров от тракта. Но эта огромная туча (и что в этом году небо так прохудилось?) испортила их планы.

– Так зачем ты это вчера написал, Саш?

– А что не правда?!

Помолчали…

– А сам-то ты как на неё смотришь? – Мишка видел, что Сашка тоже неравнодушен к красавице Ольге и в тайне его несколько ревновал. Сашка и выше его, и красивее… Да и одет всегда аккуратней.

– Да ладно, сотру сегодня, – примирительно отвечает Сашка и, присаживаясь, глядя куда-то в сторону, продолжает. – Знаешь, как тётя Поля из прачечной делает, когда грибов не находит? Она набивает ведро травой, а сверху кладёт грибы.

– О, идея! Давай, и мы так сделаем! – уже вскакивая, кричит Мишка и первым бросается к берёзовому околку, что недалеко от дороги.

Здесь их и застанет тот дождь, что хлынет из чёрной тучи буквально, как из ведра. Долго она сопровождала мальчишек, да видать жалела. Грохотала, сверкала далёкими молниями, но разродиться никак не могла, разве что несколько капелек тогда упали на просёлочную дорогу. А когда они уже почти дошли до места, туча остановилась, зависла и начала расползаться по сторонам, словно передумав. Но стоило им только зайти в лесок, как пучок молний сыпануло на землю где-то совсем рядом с ними, а затем так сильно грохнуло и, чуть покапав сначала, – ливануло!

Мишка и Сашка бежали до самых дач, а здесь дождь так же внезапно прекратился, правда, успел наделать на грунтовой дороге, что ведёт к дачам, изрядных луж.

Как только дождя не стало, они вылили воду из вёдер, переложили грибы в одно, предварительно вставив одно ведро в другое, а на дно набросали травы. Получилось, что грибов даже с горкой. И только после этого они спокойно отправились к калитке для персонала дачи.

Вот здесь-то Мишка и увидел водителя машины и музыканта дачи, что стояли рядом с новенькой большой машиной, недавно присланной на дачи, взамен опять сломавшегося маленького «ГАЗона».

– Сашка, бери все грибы себе, ведро потом занесёшь, – убегая, крикнул Мишка. Он ещё ни разу не был в кабине этой красивой машины, сверкающей новой краской, и ему показалось, что случай сейчас выпал вполне подходящий.

4.

Между тем мужчины ударили по рукам, и Борис Моисеевич (аккордеонист), пошатываясь, пошёл по тропинке к кухне, а водитель открыл дверцу машины.

– Надо успеть добежать, пока он не уехал! – подумал Мишка и припустил, что есть мочи.

– Дяденька, а вы далёко? – спросил он уже закрывающего дверь водителя.

– А тебе что, пострел? – чуть улыбнулся водитель, придерживая дверь.

– О, точно фарт! – подумал Мишка. Улыбчивым он этого водителя никогда не видел. Да и не катал он никого из детей – не то, что прежний. Тот даже в деревню брал, когда ездил за продуктами в Боровое. А этого мальчишки побаивались и за его угрюмость прозвали между собой «усы», так как на дачах, кроме него, ни у кого усов не было. Взрослые его кликали Фёдор, а между собой звали «молчуном». А старухи те и вовсе к новому шофёру относились без уважения, называя его каким-то страшным, немного непонятным Мишке словом – «нелюдь».

– А меня возьмите покататься, я тихо буду, – припустил Мишка в голос просящих ноток.

– Тихо, говоришь? – водитель на секунду задумался. – Ладно, лезь в кабину! Только руками ничего не трогать – знаю я вас, пацанов.

Ах, это мальчишеское счастье, опять оно улыбнулось Мишке! Он первый из ребят, живущих на дачах, прокатится на этой большой машине. Здорово!

Они выехали из ограды детских дач и направились не в Боровое (это поворот направо), а в Береговое, что значительно дальше, и до грунтового тракта здесь дорога сильно петляет между берёзовых рощ. А деревья по обочине стоят так близко к дороге, что машина с трудом может проехать, не зацепив их бортами, и поэтому ездят по ней грузовички редко и медленно. Но не тут-то было! Ехали они довольно прилично, и машину сильно кидало на выступающих на дороге корнях деревьев.

– Дяденька, а вас как зовут? – спросил Мишка, что бы хоть как-то начать разговор.

– Вот это да! Ты не знаешь, как меня зовут?! А я про тебя всё знаю! – бойко вращая руль и не убавляя газа, вписываясь между берёзок, говорит Фёдор.

– Да ну?! – удивился Мишка.

– Ты Мишка, Лидкин сын, что на кухне поварит. Сорванец ещё тот.

Что-то Мишке такое начало разговора не очень нравится. Да и мать его Лидкой никто не называл. Только отец, когда немного выпивал, прибаутничал: «Лидка-Лидуха, потяни за ухо…», но так это же шутейно…

– И ты играешь на баяне. И Борис Моисеич говорит, что из тебя музыканта не выйдет, и родители твои зря тратят деньги. А учишься ты в какой-то клубной шарашке…

– Не, я в консерватории учусь, – удивляется Мишка такому началу разговора.

– Вот, и первый раз соврал! В консерваториях взрослые дядьки и тётьки учатся, а ты малец! – шутейное настроение водителя начинает Мишку немного задевать.

– Не, там ещё музыкальная школа есть для детей, – пытается он прояснить ситуацию, почему это он оказался в консерватории.

– А вот и второй раз соврал. Борис Моисеич говорит, что у тебя слуха нет, а значит, тебя туда взять не могли.

– Может и прав Борис Моисеевич, – думает про себя Мишка, так как летом ему вообще не хочется брать баян в руки, и он пиликает нём лишь так, чтобы мать отстала…

– И ты три дня назад сачканул в Боровое, так ведь? – не унимался Фёдор, видя какое он оказывает впечатление на парня, у которого всё шире и шире открываются глаза.

– Блин, заметил, – поджал губы Мишка.

Это, видимо, произошло тогда, когда он увлечённо рассматривал свой знакомый муравейник, что на полянке за околком, в котором кривые берёзы. Именно в это время тогда промчалась какая-то машина, а Мишка не спрятался, так как подумал, что эта машина с соседских дач. Тогда он просто не узнал их новую продуктовую машину, и потому даже прятаться не стал.

– А ещё ты куришь за домиком сторожа, так ведь?

Мишка бешено соображает, как это Фёдор узнал про то, что они с Сашкой курили. – Может Сашка заложил? Нет. Сашка тоже курил, а про Сашку Фёдор ничего не сказал. Не уж-то видел? Нет, не видел, они тогда всё оглядели, никого даже и близко-то не было. Блин, вот дядька какой попался…

– Я только один раз, дядя Фёдор.

– Ну вот, а говорил, что не знаешь, как меня зовут!

– Я это…

– Врунишка ты, сочинялкин, да? – не унимается шофёр. И про рыбу большую, небось, байку ты пустил.

– Не, рыба была. Вот такая! – Мишка разводит в стороны руки.

– Ну, точно… Рыбацкая байка! А то я не знаю, что вы пескарей на кухню таскаете! – смеётся Фёдор.

– А ещё ты в Ольгу влюблён!..

– Бах! И это знает! Ну, Сашка, вернусь, точно на этот раз разберусь с тобой, чтобы не трепался! – думает Мишка.

Бах– ба-бах, загремело в кузове.

5.

Они зацепили берёзу! Машину бросило чуть в сторону, а в кузове что-то затрещало. Фёдор мгновенно давит на тормоз, машину юзит по сырой дороге и бросает на траву. Она скользит, поворачиваясь в противоположную сторону от зацепленной берёзы, и вновь ударяется кузовом, но теперь уже с другой стороны, в маленькую берёзку у обочины. Та, как щепка ломается, и падает в кузов остановившейся машины.

– Эх, говорила мама, не садись за руль в плохом настроении! – скороговоркой выкрикивает Фёдор, открывая дверцу. И только теперь, когда свежий воздух врывается в кабину машины, Мишка чувствует, что здесь к знакомому запаху металла, масла, кожи и бензина примешивается запах водочного перегара. О, попал! Что делать-то?!

Фёдор прямо с водительской подножки перемахивает в кузов и быстро выбрасывает переломленную берёзку (это Мишка видит в окно заднего вида, а ещё он видит старую покрышку, очень похожую на ту, что валялась за домиком сторожа). Потом Фёдор перепрыгивает через задний борт и бежит по обочине дороги к месту первого столкновения. Что-то поднимает с травы у обочины и осматривается по сторонам. Так же быстро возвращается, бросая то, что поднял в кузов. Очень быстро садится, уже на ходу закрывая дверцу и одновременно поворачивая ключ зажигания, давит на стартёр, рвёт машину с места. Та юзит по мокрой траве, но Фёдор быстро вращая руль то в одну, то в другую сторону, лихо выруливает на раскисающую дорогу и, прибавляя газа, зигзагами уходит с места аварии. У Мишки перехватывает дыхание и звук «ы-ы-ы…» застревает в горле от страха. О, так рискованно он ещё никогда не ездил.

– Не дрейфь, Мишка, и не такое бывало! Только про это – молчок, договорились? – он прикладывает на мгновение палец к губам.

– Ну, об этом он мог бы и не говорить, – думает Мишка, кивая головой, хотя такая гонка ему всё меньше и меньше нравится.

Машина с большим заносом с подъёма вылетает на тракт и чуть не сваливается правым задним колесом в кювет, но ревущий движок выталкивает её на середину дороги, а дальше начинается настоящий цирк. Таких зигзагов Мишка не видел даже в кино – машину бросает от одной обочине к другой и в один из таких заносов, Мишка слышит сквозь рёв мотора протяжный высокий вой водителя:

– О-о-о!.. – долго тянет тот одну высокую ноту и больше не вращает руль, глядя выпученными красными немигающими глазами в одну точку. Машина, набравшая к этому времени ход, идёт полубоком на правую обочину высокого кювета и по липкому скату плавно уходит с дороги…

6.

Очнулся Мишка тогда, когда машина уже стояла без движения с заглушенным двигателем ровно на середине очень высокого кювета, до конца так и не понимая, как это они не перевернулись. Огромная грязевая лужа, которую им не удалось проскочить, залила весь капот и сильно забрызгала лобовые стёкла. Капот парил…

– Видно ангелы у тебя, Мишка, точно есть, – тихо говорит Фёдор. – Теперь сиди тихо, не шевелись…

Очень плавно, как в замедленном кино, Фёдор поворачивается к своей дверце, также плавно нажимает левой рукой на ручку дверцы, а правой толкает её от себя. Та, почти не слышно, открывается, и машина, качнувшись, медленно встаёт на два колеса. Затем дёргается, чуть сдвигается с места вниз, и опять, опустившись на четыре колеса, замирает.

Замирает и Фёдор…

Замирает сердце и у Мишки…

Он вцепился в ручку под бардачком, но всё равно плавно скользит по сидению и упирается в пассажирскую дверцу всем телом – как-то уж очень неудобно и непривычно находиться в почти перевернувшейся машине.

– Ах ты ж, твою, кучерявую мою… – сдавленным голосом нараспев матюгается Фёдор. – Мишка, не шевелись… Перевернёмся.

Так они без движения, без разговоров, не шелохнувшись и оба боясь дышать, сидят добрых десять минут. Это для непоседы Мишки – целая вечность. Ручка двери впилась ему куда-то в бок, очень больно давит и постепенно проседает вниз. Это он чувствует. Руки немеют и уже готовы отцепиться от тёмно-зелёной металлической ручки, обмотанной синей изолентой, за которую он держится в этот момент.

– Миш, ты живой? – Фёдор протрезвел окончательно, голос его успокоился, выровнялся и больше не даёт петуха, как до этого. – Слушай сюда! Медленно, как можно медленней, открывай свою дверцу… Нет, стой! Не надо открывать… Попробуй переползти через меня и спуститься вниз, только очень плавно, без рывков.

Мишка пробует оторвать руки от ручки, но они занемели и не слушаются.

– Что там? – не оборачиваясь, спрашивает Фёдор.

– Руки занемели, не могу…

– А ты потихоньку, нежно, не торопись, – как-то по-отечески мягко произносит Фёдор.

С трудом, но пальцы разжались, и Мишку буквально вдавило в пассажирскую дверцу. Он почувствовал, как ручка дверцы пошла вниз, щёлкнула, и дверь распахнулась…

Зацепиться он ни за что не успел – машину качнуло, и она снова накренилась на два колеса, а Мишка слетел под откос, кувыркаясь и даже не пытаясь остановиться.

7.

Первым делом он глянул, что с машиной. Она уже стояла на четырёх колёсах, а кузов немного сполз вниз.

– Ты жив? – услышал он испуганный голос Фёдора. – Миша, да ты живой ли?!

– Жив, – уже вставая и отбегая интуитивно в сторону, чтобы в случае чего машина его не накрыла, крикнул Мишка.

– Ты где? – Фёдор продолжает держать руками приоткрытую водительскую дверцу, заглядывает себе через плечо в светящийся справа от него проём пассажирской двери, пытается глазами отыскать Мишку. А Мишка уже стоит перед носом машины и смотрит на бледного, растерянного Фёдора.

– Да здесь я, дядь Федь!

– Тьфу ты, а я уж думал… – он долго молчит, собираясь с мыслями. Цвет возвращается на его бледное лицо.

– Значит так, Михаил, без твоей помощи мне не выбраться. Ты знаешь, где стоит воинская часть в летних лагерях?

– Знаю, мы туда с ребятами бегали, автомат смотреть.

– Ну, так вот… – Фёдор долго собирается с мыслями, при этом его глаза то быстро моргают, то надолго замирают, а брови ползут вверх: – Да, так… У них есть пара «ЗИЛков»… Только два надо, запомни, обязательно два! Одним они меня не вытянут, и солдатиков с десяток… Понял. Беги к ним, скажи, что машина, мол, в кювете стоит. Только офицера найди, спроси там на КПП.

– Я понял, дядь Федь, я мигом! – Мишка на четвереньках, скользя и падая в липкую жижу ската, поднимается наверх тракта, скидывает у обочины порвавшуюся сандалию, сделав пару шагов, снимает и бросает вторую, и уже босиком, утопая по щиколотку в дорожной жиже, бежит в ту сторону, откуда они только что приехали.

– Хорошо, что они не успели далеко отъехать от военных, -думает он на бегу. – Километра два будет, а потом поворот налево и по просёлочной дороге к большому берёзовому околку – ещё метров пятьсот. Там, прямо за берёзовой рощей, они и стоят. С тракта не видно, а он знает, где это – они сегодня с Сашкой уже проходили мимо их КПП.

Как быстро он добежал, Мишка плохо помнит, но чтобы срезать дорогу, он свернул на плавном повороте и прошёл босыми ногами через лесок, где и обжёгся о крапиву. Но это он почувствует намного позже, а сейчас подбегая к воинской части, он хотел первым делом увидеть, что военные машины стоят на месте.

Машины стояли. Солдат на КПП запомнил его, ведь каких-то пару часов назад они с ним здоровались и даже жали друг другу руки.

– Что, малец, потерял? А запыхался-то так!

– Там, – Мишка не стал дослушивать солдата, махнул рукой по направлению, откуда вышел из околка. – Там на тракте машина в кювет свалилась и прилипла к нему! – выпалил он заранее заготовленную фразу.

– Как прилипла? Перевернулась что ли?!

– Да нет, я ж говорю – прилипла! – Мишка, быстро жестикулируя руками, показывает большой кювет, и как машина съезжая в него, останавливается на середине.

Солдат уже держит в руках чёрную большую телефонную трубку и с кем-то разговаривает:

– Завьялов, ты что ли?… Давай лейтенанта на КПП, срочно… Да там похоже авария на тракте… Машина свалилась… Не знаю я!.. Мальчонка стоит… Говорит оттуда… Да быстрей ты, Завьялов!..

8.

А вот дальше Мишка почему-то события помнит обрывочно и как в тумане.

Прибежал лейтенант (да, именно прибежал), на ходу застёгивая портупею и верхнюю пуговицу полевой формы. Что-то спрашивал его, он отвечал… Лейтенант кричал в трубку телефона, а потом куда-то снова убежал…

Солдат поднял шлагбаум КПП, быстро перебирая руками мохнатую толстую верёвку… Потом вынес из будки термос, налил ему в алюминиевый колпак коричневой жидкости, от которой шёл пар…

Мишка пьёт эту жидкость, что вроде бы и похожа на чай, но дивится её удивительному вкусу…. Такого чая он никогда не пил: терпкий, ароматный, чуть сладковатый чай приятно согревал… А потом он и сам как-то очутился в этой будке…

А потом подскочили два «ЗИЛка», остановились за открытым шлагбаумом, и офицер (уже в фуражке) махал рукой Мишке, чтобы тот бежал к нему.

Мишка бежал.

Потом сидел на тёплых шершавых коленях у офицера и показывал куда ехать.

Вот она, та огромная жидкая грязь, что растеклась по всей дороге, и которую им так и не удалось тогда проскочить.

– Здесь! Вот там, в кювете! – кричит Мишка, показывая на жижу, что ещё медленно сползает с дороги в кювет по глубоким бороздам, оставшимся после аварии, и военная машина тормозит.

Он первый выпрыгивает из кабины и слышит за спиной громкий командный голос лейтенанта.

– Из машин!!

Мишка не понимает, что это лейтенант так кричит не на него, останавливается у самой обочины и показывает рукой вниз.

Из машин выпрыгивают солдаты и бегут к ним. А лейтенант уже стоит рядом…

Внизу, на крыле продуктовой машины сидит, ухватившись двумя руками за голову Фёдор и тихо покачивается.

Лейтенант и двое солдат буквально скатываются по жиже, что пролилась с тракта в кювет и, падая, с трудом подбираются к водителю, о чём-то говорят, жестикулируют. Затем лейтенант поднимается вверх на четвереньках, и Мишку это очень забавляет, как взрослый дядька карабкается, скользит и шлёпается на живот. Он тут же вспоминает, как недавно и сам еле добрался по этой жиже до обочины тракта.

Солдаты, что стоят на обочине, тоже смеются. Мишка пытается улыбнуться, но почему-то губы не слушаются его, он даже и улыбнуться не может…

– Отставить смех! – командует лейтенант, и Мишка видит, какой лейтенант грязный: и руки, и сапоги, и лицо, и гимнастёрка в жёлтой липкой жиже…

– Одна машина – туда! – он жестом показывает за лужу. – Вторую подогнать вот к этому месту. Семёнов, ты тащи трос к переднему бамперу. Кузнецов, где Кузнецов?

– Он у машины, внизу, – отвечает кто-то из солдат, Мишка не разберёт кто…

– Ладно, отставить Кузнецова. Ты, тащи трос к заднему замку. Выполнять!

Дальше Мишка видел довольно забавную картину, как бегали и падали солдаты. Тянули троса. А потом эти два могучих «ЗИЛка» ревели, юзили по жиже, поднимали фонтаны грязи, колёса парили, а они всё тянули и тянули по команде лейтенанта машину из кювета – то назад, то вперёд, постепенно зигзагами выволакивая её на тракт.

А дальше ничего не помнит: как машина оказалась на тракте, как его полусонного посадили в кабину рядом с Фёдором, и как они доехали обратно до дач – всё как в тумане.

А приехали они уже в темноте, и Фёдор отогнал машину не на дачу, а в ближайшую берёзовую рощу.

Они сидели в машине с выключенным светом, и Фёдор курил, а Мишке очень хотелось спать. Он закрывал глаза и как будто куда-то проваливался. Потом открывал и видел только маленький огонёк папиросы, отражавшийся в стёклах на панели приборов.

– Как звёздочки на небе, – думал Мишка, снова закрывая глаза.

– Ты, это Миш… Никому, ладно. И мамке тоже не надо… А то меня это… – Фёдор постоянно не договаривает концы фраз.

– Ладно… Я пойду, дядь Федь… – Мишка смотрит на папиросу Фёдора и видит два широко раскрытых молящих глаза.

– Да понял я, не маленький, – Мишка лениво выползает из машины и идёт к дачам через служебный вход. Там за панельным бараком – деревянная изгородь, а за ней кран… Надо умыться и почистить бельё.

Только поднимаясь по длинной металлической лестнице к себе в комнату, он вспомнил, что забыл на дороге сандалии.

– Ладно, что-нибудь придумаю завтра… – думает он. – А сейчас – спать…

Сквозь сон он слышит, как, поздно закончив работу, в комнату входит мать, трогает его лоб и спрашивает тихо:

– Сына, ты не заболел?

– Не, устал просто, – буркнул Мишка.

– И на ужине опять не был, да? Где пропадал-то? Сашка давно уж вернулся…

– А, так… дела были…

– И что же это у нас за дела, что даже матери не рассказываешь? – она присаживается на край постели и пытается заглянуть Мишке в глаза.

– Да это наши… Пацанские дела…

– Есть ведь хочешь? Компот принести? – спрашивает Мишку мать.

– Да не… Я перекусил.

– И где же это?

– А там…

– А что одежда мокрая? – гладит она рукой одеяло.

– Стирал…

– Зачем, сына?

– В грязь упал… Ма, я спать хочу…

– Спи, сына. Спи… – она целует его в лоб, и поправляет сползшее набок одеяло.

И Мишка проваливается….

9.

Утром он спал дольше обычного и не слышал, как поднялась рано мать и гладила его непросохшее за ночь бельё. Он проснулся от голоса Сашки, выглянул в окно.

– Ну ты, дрыхнуть мастак. Идём на рыбалку, старшие ребята уже давно ушли, – кричит Сашка, показывая на вытянутой руке приготовленные удочки и целлофановый прозрачный мешочек под улов.

Мишка лениво одевается. На рыбалку сегодня не хотелось, да и утренний клёв он уже проспал. Сильно чесалась нога, обожжённая вчера в крапиве. Он нехотя шарится под кроватью с металлическими спинками, находит там за футляром с баяном старые дырявые совсем выцветшие штиблеты, долго смотрит на них с сожалением, закидывает обратно и идёт к выходу босиком.

– Ты чё, как варёный? – Сашка, не понимая Мишкиного настроения, идёт за ним. Вместе они садятся на скамейку, что расположена недалеко от кухни рядом с берёзками.

– Ты если за ту надпись дуешься, так это… Я её вчера вечером забелил, можешь посмотреть, – Сашку тревожит несвойственная Мишке молчаливость. – Кончай дуться. Хочешь, я тебе свой перочинник до вечера отдам? – он достаёт из кармана свой новенький нож и протягивает Мишке.

– Не, Саш, на рыбалку мы сегодня не пойдём, клёва

уже не будет… А давай в бор, бурундука ловить.

– А как это? – загораются Сашкины глаза.

– Бежим на завтрак, там расскажу! – уже в азарте новой затеи отвечает Мишка.

В это время к ним подходит заведующая:

– Миша, Саша, вы Фёдора не видали? Где наша машина?

– Не, не видали! – кричит Мишка, убегая вместе с Сашкой в столовую. Для них время с этой минуты просто понеслось…

– Куда пропал? – разводит руками заведующая.

10.

Тем же вечером Мишка, пробегая по своим делам, увидит чистую машину, стоящую на своей обычной стоянке под берёзками. Борт заделан и свежевыкрашен в том самом месте, где вчера при ударе о берёзу образовалась большая дыра.

А ещё через день Фёдор позвал его поехать вместе с ним за продуктами в Боровое, чем немало удивил всех пацанов и персонал дачи, ведь с мальчишками он раньше даже не здоровался.

По дороге Фёдор сильно удивил и Мишку. Они ехали не по-обычному маршруту (вокруг деревни и сразу на молочные фермы), а в центр Борового. Там они первым делом заехали в хозяйственный магазин, и Фёдор купил ему новые сандалии.

С тех пор они часто будут ездить вдвоём в Боровое, на зависть остальным мальчишкам, а те после с интересом и нескрываемой завистью расспрашивать Мишку, что это Фёдор делает ему такое исключение, и почему при встрече он стал здороваться с ним за руку. Но никогда – ни Фёдор, ни Мишка ни одним словом не обмолвятся о произошедшей на тракте аварии даже между собой. Мишке вообще через некоторое время это будет казаться каким-то дурным сном.

А потом командировка Фёдора закончится, и он на прощание притащит Мишке большой пакет цветных леденцов. Мишка в этот день доедет с ним до выезда за ограду, и там они, молча пожав друг другу руки, расстанутся. А уже следующим вечером на привычном месте будет стоять их старенький «ГАЗ»… И все будут почему-то рады этой перемене.

А Мишке будет жаль той большой новой машины и молчуна Фёдора.

Калейдоскопом летит лето. Каким-то бешеным калейдоскопом.

Ещё недавно мальчишки собирали в бору бруснику, а уже через час обнаружили в ближнем с дачами берёзовом околке, прямо у просёлочной дороги, семейку молодых белых груздей и засыпали её листьями, чтобы те подросли.

Вот только что вроде бы они разбежались по своим комнатам на ночлег, а уже утро, и новые дела торопят их, и пешком тут никак нельзя, иначе и не успеешь – всё бегом…

И ведь не остановить никак время, не растянуть его, не прибавить… Лето ведь…