Текст книги "Кто хочет стать президентом?"

Глава тридцать седьмая
Жизнь Арсеньева

Охапкино, предвыборный штаб Голодина

Кирилл Капустин проводил пресс-конференцию. В зальчик, рассчитанный максимум на два десятка человек, набилось с полсотни журналистов. На столе – заросли микрофонов, воздух как в сауне. В атмосфере жадного до информации собрания чувствовался привкус злорадного интереса.

– Как чувствует себя господин Голодин после голодовки?

Этот вопрос в разных вариациях с разными подводками задавался раз за разом, будто одного ответа на него было недостаточно.

– Андрей Андреевич чувствует себя как человек, который не ел пять дней.

Наиболее ехидные акулы пера интересовались, какие конкретные результаты принесла акция, кроме повышения рейтинга кандидата.

– Что за конкретику вы имеете в виду?

– Сдвинулось ли дело дольщиков с мертвой точки?

– Да, создана комиссия из представителей местной и центральной власти, господин Дорожкин вызван в прокуратуру. История эта не будет исключена из сферы внимания Андрея Андреевича даже в том случае, если он не станет президентом.

– Каковы ближайшие планы господина Голодина? Не собирается ли он еще где-нибудь поголодать?

Капустин посмотрел на задавшую вопрос тетеньку, напоминавшую бочку в штанах, и подумал, что ей самой неплохо бы прибегнуть к голодательной терапии. Вслух сказал:

– Нет. В ближайшее время Андрей Андреевич голодать не намерен, потому что собирается все же дожить до выборов и встретить их в достаточном здравии.

Зря стараются. Хотя СМИ наперебой иронизировали по поводу этой истории, журналистской братии убедительно отвечал господин рейтинг: каждый день воздержания от пищи приносил кандидату Голодину один процент роста его популярности.

– И все же о планах. Чем намерен теперь заняться кандидат Голодин?

– Он намерен уехать из Москвы. Не хочу повторять банальности, но придется: Москва – далеко не вся Россия, успех в Москве надо закрепить признанием провинции.

– А куда именно уедет?

Капустин сделал широкий жест рукой:

– А сразу на Камчатку.

– Не собирается ли господин Голодин как-то повлиять на циклон, отравляющий существование жителям Петропавловска?

Капустин улыбнулся этому прыщавому гаденышу, сидевшему в первом ряду.

– А чем черт не шутит? Если мы сумели шугануть зажравшееся чиновничество хотя бы на районном уровне, то что нам камчатский циклон!

С того места, где сидел Капустин, было отлично видно крыльцо пансионата. В тот момент, когда Кирилл рассуждал о сравнительной силе коррумпированного чиновничества и отдельных природных явлений, на крыльце происходило интересное. Господа Бэнкс и Парачини провожали невысокого плотного господина отчетливо восточной внешности. Господина по фамилии Ли. Жали руку, распахивали дверь лимузина. Вот куда вам нужно бы смотреть, господа четвертая власть, если вы хотите устроить подкоп под позиции кандидата Голодина! Два клерка американского Госдепа, приставленные наблюдателями к голодинскому штабу, провожают одного из своих шефов, только что проведшего с кандидатом некую специальную работу.

Четвертая власть, четвертая власть… Довольно странная, как выясняется, сила, судя по событиям последнего времени. Сколько раз люди, сидящие сейчас в этом зале, и прямо говорили, и тонко давали понять, что их заветной мечтой является победа на выборах либерально мыслящего кандидата – например, такого, как Голодин. Но стоило ему заработать реальные очки на поле предвыборной борьбы, они всей стаей кинулись его клевать. Им не нравятся методы работы кандидата, который им в принципе нравится. Неужели непонятно, что нельзя победить в реальной России, говоря на языке, используемом подавляющим меньшинством граждан.

Интересно, очень интересно, о чем там шла речь у Андрея с уважаемым господином Ли.

Капустин, дождавшись, когда черный лимузин выедет из ворот пансионата, начал сворачивать пресс-конференцию.

Голодина он нашел в кабинете. В кресле, повернутом к окну. За окном сияло прелестное мартовское, несмотря на конец февраля, солнышко, но по всему чувствовалось, что настроение у Андрея Андреевича ноябрьское. Видимо, беседа с господином Ли доставила ему не больше удовольствия, чем стоматологическая процедура.

Кирилл сел в другое кресло, тоже повернув его к окну. Вид, открывавшийся отсюда, успокаивал. Не было крыльца, рассеивающейся толпы журналистов, вообще никаких людей. Лес и поле, залитые солнцем.

Несмотря на наличие перед глазами умиротворяющих видов, Капустин чувствовал необходимость в какой-то психологической терапии по отношению к шефу. Надо вытащить занозу, которую, кажется, загнал тому в самолюбие заокеанский куратор.

– Прочитал на днях одну любопытную книжку. Голодин неопределенно хмыкнул:

– У тебя есть время читать? Капустин пропустил колкость мимо ушей.

– Вы, наверное, слышали, Андрей Андреевич, о таком Арсеньеве. Путешественнике. Начало прошлого века. О нем еще Куросава фильм снял – «Дерсу Узала».

Кандидат опять хмыкнул:

– Странно.

– Что странно?

– Путешественника зовут Арсеньев, а фильм называется «Дерсу Узала». Может, это Дерсу написал «Жизнь Арсеньева»?

И эту остроту начальник службы безопасности не стал комментировать.

– Арсеньев этот, как выясняется, путешествовал не только для удовлетворения своего научного интереса. Давали ему средства на снаряжение еще и потому, что он выполнял что-то вроде разведывательных функций.

Андрей Андреевич зевнул, как объевшийся лев:

– Что там разведывать, тайга.

– Там граница. Китай напирает, японцы слоняются, высматривают. Дальний Восток не считался окончательно русским в те годы. Его рассматривали как объект большого будущего передела. Например, на Камчатке до 1934 года были японские рыбзаводы и мелкие порты. Японские корабли заходили туда как к себе домой, никаких границ не признавалось.

– Это ты меня перед поездкой в Петропавловск инструктируешь?

– Можно считать и так.

– Все меня инструктируют. Даже Нинка. Капустин продолжал говорить, как бы ничего не слыша:

– После революции безхозность Дальневосточного края сделалась еще более очевидной. И тогда упоминавшийся мною Арсеньев стал американским шпионом. Это потом выяснилось, после его смерти. Кстати, умер он на Камчатке, и энкэвэдэшники вскоре после того пересажали всех его знакомых.

– Американским шпионом?

Капустин кивнул, хотя шеф не мог видеть его кивка.

– Его надо правильно понять. Он наблюдал бессилие России и чувствовал давление Азии. Но он хотел, чтобы богатства Дальнего Востока достались белой расе. Пусть не русским, раз они не способны их удержать, пусть американцам. Все же они слишком другие – я имею в виду японцев и китайцев.

– Как пристально подмечено!

– Я, как вы помните, был недавно в Шанхае. Никто там не говорит ни по-английски, ни по-русски. Искать переводчика времени не было. Город я немного знаю, но для подстраховки взял коробок спичек из отеля, чтобы показать таксисту, куда мне надо вернуться. Показал. Так знаете, куда он меня привез?

Лев зевнул еще раз:

– На спичечную фабрику.

– Да. У них совсем другие мозги. Под азиатским гегемоном не развернешься. Надо уже сейчас делать цивилизационный выбор, как Арсеньев в свое время.

– Но он же ошибся. Никакого Китая на Дальнем Востоке не наступило.

Начальник службы безопасности вскочил со своего кресла и прошелся взад-вперед по кабинету.

– Отсрочка. Россия сделала на один имперский вздох больше при своей кончине, чем некоторые рассчитывали. Но теперь-то уже очевидно, что не только как центральная мировая, но и как просто отдельная, специальная цивилизация Россия не состоялась. Великое будущее, грезившееся перед Первой мировой войной, увы, не настало, хотя на попытку его осуществить ушли все живые силы народа, весь, как гундят нынче, генофонд. И теперь все равно, почему это произошло: был ли то мировой заговор, в чем убеждены ультрапатриоты, или все случилось «силою вещей» – мир содрогнулся от перспективы оказаться под лапой Третьего Рима и стряхнул с себя уже павшую на него тень этой лапы. Не состоялось – и хватит горевать. Из артериального народа мы превратились в венозный. Что я имею в виду? Объясню.

– А я не спрашиваю.

– Тем не менее. Вот вам много приходится говорить о Чечне.

– При чем здесь Чечня, Кирюша?

– В тему, в тему. Поведение Чечни – один из главных признаков нашего внутреннего ослабления. Чеченцев выслали в свое время где-то двести тысяч, вернулось четыреста тысяч, а к началу ельцинской войны их было уже больше миллиона. Мы, русские, с каждым годом убывали на миллион человек, а они возрастали в числе – понемногу, но устойчиво. Тут не важны абсолютные цифры, тут важна тенденция: они растут – мы вянем. Поэтому они и бросились в драку. Психология растущего народа – огромная сила. Миллионы вкачанных в это дело долларов и продажность наших вояк – все это вторично. Никаким подкупом нельзя поднять народ на восстание, если он внутренне не готов восстать. Война начинается в постели. Чеченка перерожала русскую.

Голодин хохотнул:

– Ты прямо чеканишь фразы. Пафос. Что с тобой?

– Я хочу провести всего лишь одну мысль. Нас не оставят в покое. Мы составляем два процента мирового населения и при этом владеем третью всех богатств. Причем бездарно владеем, добываем их неловко и грязно, тратим на вредные для мира вещи – ракеты и бомбы. Синюшная алкашка с гранатой в руке сидит на огромном ящике с драгоценностями, а вокруг бродят мускулистые, злые, деловые и, главное, многочисленные охотники залезть в этот сундук – вот образ нашей ситуации. Граната в руке – не вечная гарантия от посягательств. Рано или поздно будет придумано, как ее обезвредить, и тогда… Короче говоря, России давно уже пора посмотреть правде в глаза и самой выбрать наиболее подходящего жениха, пока еще до какой-то степени уважается ее право выбирать. И не должен стесняться и самоугрызаться тот, кто может дать хороший в этом деле совет: за американца иди, самый справный хлопец на мировой деревне сегодня, а иначе будешь бессловесной подставкой для башмаков желтомазого барина. Патриотизм нынче состоит не в том, чтобы тупо орать о своей самобытности, а в том, чтобы признать над собой достойнейшего руководителя, раз мы не в состоянии самостоятельно выбраться из болота, в которое забрели.

Там, снаружи, облако на время заслонило солнце, и радостная картина мартовского дня померкла. Андрей Андреевич повернулся к начальнику службы безопасности.

– Послушай, я только сейчас догадался. Ты что, успокаиваешь меня после разговора с этим вашингтонским парнем?

Капустин кивнул.

– Ты решил, что я терзаюсь оттого, что будто бы торгую интересами отечества ради приобретения власти?

Капустин опять кивнул.

– До чего ж ты тонко организован, Кирюша. Спасибо тебе за заботу. И про Арсеньева так интересно рассказал.

Начальник службы безопасности опустил голову.

– На будущее я тебе вот что скажу. Эти душеспасительные лекции оставь для Нинульки. А я со своими душевными переживаниями как-нибудь сам разберусь.

– Я все понял. Прошу прощения.

– Ты лучше распорядись заказать мне место в самолете. На Камчатку я таки лечу. Но ты мне простишь, если могилку Арсеньева я посещать не стану?

Капустин кивнул в третий раз, направился к выходу и услышал посланное ему вдогонку:

– А в твоих рассуждениях только на первый взгляд все стройно.

Капустин замер не оборачиваясь.

– От Америки-то ко мне сегодня приезжал как раз китаец. Какой тут может быть выбор, а, умник?

Глава тридцать восьмая
Кладоискатели

г. Калинов, фирма «Китеж»

Елагин и Джоан отправились в гости к «кладоискателям», как только стемнело. От квартиры племянника Варвары Борисовны до укромного двора, где по-прежнему располагалась фирма Бобра, Кастуева и братьев Савушкиных, можно было дойти пешком за каких-нибудь двадцать минут. Дворами, скверами. Майору не хотелось привести с собой «хвост». Кому бы он ни принадлежал – бандитам, ментам или марсианам.

Ничего подозрительного замечено не было. Кажется, можно успокоиться: квартира не находится под наблюдением.

С особенными предосторожностями проникали в заветный двор. Не обычным путем, каким сюда въезжала незабвенная пятерка Бобра, чтобы чуть позже взлететь на воздух. Еще со времен своего прежнего посещения Калинова майор знал другую дорогу. Пришлось сделать небольшой круг, пройти по темному вонючему проулку между овощным магазином и пивным киоском, перелезть через невысокий кирпичный заборчик, обогнуть трансформаторную будку, задумчиво гудевшую в полумраке. Дальше – почти невидимая в тени железного навеса дверь, за ней протухший темный коридорчик – тылы какого-то заведения, обычно чем-то густо заставленные. В этот раз – картонными коробками из-под неизвестного товара. Поворот, две ступеньки вверх, снова дверь – и наконец вывеска «Китежа» на облупившейся стене.

Джоан перенесла это весьма экзотическое путешествие стоически. Впрочем, а что ей оставалось?

«Кладоискатели» появлению красивой пары обрадовались не очень. По крайней мере так показалось Джоан. Иностранцы иногда принимают обычное поведение русских аборигенов за неприветливость.

Бобер спросил, что нужно на этот раз.

– Компьютер.

– Срочно?

– Да как сказать…

Кастуев, разглядывавший на экране какие-то наконечники, свернул деятельность и уступил место майору. Тот, к его удивлению, усадил к клавиатуре Джоан.

– Разберешься? – спросил он, естественно, по-английски.

Девушка с некоторой опасливостью поглядела на замызганные клавиши, но зато осталась довольна суперсовременным видом системного блока. Фирма «Китеж» не экономила на оборудовании. Выделенный Интернет, вау!

Майор оставил ее одну и вышел в общую комнату, набирая попутно номер на мобильнике. Бобер, Кастуев и старший Савушкин сидели у стола и пили чай.

– Есть очень интересная новость, – говорил в трубку майор. – Да, да, я намекаю, что неплохо бы встретиться. Прямо сейчас. И не дома, а в цехе. Если опечатано, можно распечатать. Поверьте, жалеть не придется. Я гарантирую. Может быть, этот день окажется самым важным в вашей жизни. Да, именно так торжественно. Я отвечаю за свои слова. До завтра ждать не хотелось бы, мало ли что может произойти за ночь… Да, вопрос стоит именно так.

Майор обратился к чайному столу:

– За сколько можно добраться до улицы Зои Космодемьянской?

– Минут за десять, – ответил Бобер.

– На машине?

– Пешком. Здесь все рядом.

– Давайте точный адрес, – сказал майор, убирая телефон.

Ему молча налили чая в большую кружку. Для Джоан стали искать чашку, бормоча, что где-то хотя бы одна приличная должна же была заваляться.

– С кем это ты? – спросил Кастуев.

– Лапузин.

Чаепитие заинтересованно замолкло, ожидая пояснений. Елагину ничего говорить не хотелось, но промолчать было бы слишком невежливо и не по-товарищески.

– Есть подарок для вашего гения из-за границы. – Фраза одновременно объясняла и смысл звонка, и появление иностранки.

– Понятно, – сказал Савушкин, хотя, конечно, преувеличивал.

– Как у вас дела? Наезд остановлен?

– Пока да, – вздохнул Бобер. – Но наш хозяин – фигура явно не самостоятельная. Кто-то его пихает под руку.

– И кто же?

– Танкер.

– Из-за меня?

– Риторический вопрос.

– Откуда он вообще узнал обо мне, о моем приезде и о цели приезда?

«Кладоискатели» пожали плечами.

– Мы пришли сюда черным ходом. Убежден, никто нас не видел. Сегодня я разберусь с Лапузиным и перестану портить вам жизнь.

– Да ладно тебе, – махнул рукой Бобер. – Не зарекайся.

– Спасибо вам, мужики, вы сделали для меня значительно больше того, на что я мог рассчитывать.

– Так что, тебя не надо будет сегодня сопровождать в ангар?

– Нет, Бобрик, не надо. Мы уйдем тихо, опять черным ходом, и никто не узнает, что мы здесь были. А если доведется делить славу, в чем я почему-то сильно сомневаюсь, никто забыт не будет.

В дверях появилась Джоан. Она держала двумя пальцами только что снятый с дисковода диск. Елагин улыбнулся.

– Молодец! – сказал он ей по-русски, и она явно его поняла. Он уже хвалил ее за предусмотрительность, когда узнал, что она решила не тащить через все границы и таможни секретную отцовскую информацию ни на каком материальном носителе. Лайма напрасно перетряхивала ее белье. Университетская девушка, впутываясь в шпионскую историю, рассудила, что даже в сибирской тайге должен найтись хотя бы один компьютер, подключенный к Интернету, и все необходимые сведения можно будет вызвать прямо из Америки нажатием нескольких клавиш. У племянника Варвары Борисовны компьютер был, но только для игр.

– Машину возьмешь? – спросил Савушкин, провожая майора с его загадочной дамой.

– Хватит с меня ваших машин.

Лапузин принял гостей на кухне. Маленькой, захламленной, с не очень чистым полом, с подоконником, заставленным банками соленых огурцов. Профессорское семейство отсутствовало: профессор отправил жену, дочь и внучку к родственникам в Кемерово. Чем дальше, тем больше ему казалось, что история, в которую он ввязался, хорошо не кончится. Появление странной пары профессор расценил как подтверждение своих опасений.

– Это Джоан, – сказал майор, показывая на свою спутницу. Та улыбнулась, профессор неуверенно кивнул в ответ. Ему было непонятно, зачем здесь иностранка. Он с самого начала не очень-то хотел видеть иностранцев в своем деле, из-за чего почти насмерть поссорился с братом, а тут ему на ночь глядя привозят в дом рыжеволосую цацу с ее дурацкой улыбкой.

Майор достал из кармана пластиковую упаковку с диском.

– Вот то, о чем я говорил по телефону.

Лапузин не выразил никакого отношения ни к предмету, ни к словам. Словам он давно уже перестал верить. Майор положил руку на плечо Джоан.

– Для начала надо пояснить, кто эта девушка. Лапузин поморщился:

– Я бы без этого обошелся.

– Бросьте. Она из Америки.

Лапузин обреченно кивнул. Америка, ну конечно, от нее никуда не денешься даже здесь, в Калинове.

– Ее отец – мистер Реникс. Вам что-нибудь говорит эта фамилия?

Профессор замер. Он знал, чем занимается человек по фамилии Реникс. Еще год назад упоминания о его работах попадались в электронной печати. Потом они исчезли. Это могло свидетельствовать как о том, что Реникс прекратил заниматься данной проблемой, так и о том, что он добился очень серьезных результатов и их засекретили.

– Мистер Реникс погиб, – сказал майор. – Погиб в тот момент, когда подходил к решающей фазе испытаний абсолютного топлива. «Чистой силы».

Профессор опустил голову и спросил тихо, в пол:

– Его убили?

– Трудно сказать. Так или иначе, он не успел провести эти последние испытания.

Профессор Лапузин помялся на своем стуле. Он все же был ученым, хотя и с авантюристическими задатками, и его пугала и раздражала фантастичность сложившейся ситуации. Как можно было поверить во все это? Здесь, у него на кухне, сидит дочь американского профессора… для чего она здесь сидит? Почему приехала именно сюда? Им некуда больше ездить – дочерям погибших американских профессоров, кроме как в Калинов?!

– Ей что-то от меня нужно?

– Да.

– Что именно?

– Для начала – разобраться вот с этим. – Майор достал из кармана пластиковый контейнер, заключавший в себе диск с пришедшей из Америки информацией.

– Что там?

– План последних испытаний мистера Реникса. Тех, что он не успел осуществить.

Лапузин нахмурился.

– Не удивляйтесь, – сказал майор. – Так сложились обстоятельства, что Джоан не может доверять своему правительству и официальным версиям. Она хочет сама разобраться в случившемся. И единственное место, кроме лаборатории ее отца, где это можно сделать, – ваша лаборатория. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – без особого энтузиазма произнес Лапузин.

– Но вы как будто не рады такой возможности?

– Честно говоря, эта история мне кажется слишком фантастичной. И, вы меня уж извините, какой-то не типичной. Ну, представить нашего человека, отправившегося на Запад в поисках защиты своих прав, я еще могу – взять хотя бы моего брата. Но обратная ситуация… американка ищет справедливости и защиты у нас… Такого не бывает. Это или розыгрыш, или… вообще не знаю что!

– Да возьмите вы в руки то, что вам дают, впихните в свой компьютер и разберитесь, а не гадайте! Вы один дома?

– Я один дома. Жена уехала…

– Зато приехала удача.

Лапузин покосился на него, на молчаливую американку. Взял наконец диск и ушел, шаркая шлепанцами, в темную комнату. Оттуда послышались звуки запускаемой техники.

– Что он сказал? – спросила Джоан.

– Он слишком удивлен.

– Я понимаю.

– Все так неожиданно. Кроме того, наши люди часто бывают насторожены. Особенно в тех ситуациях, когда им везет. Слишком большая удача слишком ошеломляет.

– Ты так уверен, Саша, а я боюсь, что там может не оказаться ничего важного. Я ведь не разбираюсь в математике.

– Ты говоришь, дядя Фрэнк перерыл весь дом в поисках этого диска?

– Да.

– Если бы он не был уверен, что там много важного и интересного, он не стал бы этого делать. Поверь.

– Все же мне будет очень неудобно, если окажется, что я побеспокоила профессора зря.

В этот момент из комнаты донесся довольно сильный свист. Майор вскочил, Джоан, наоборот, пригнулась на своем стуле. В коридоре появился профессор Лапузин, выражение лица у него было весело-сумасшедшее.

– Ну что? – спросил Елагин по-английски, и не успел он перевести вопрос на родной язык, как Лапузин ответил:

– Это надо попробовать. И немедленно! Едем!

Майор был настроен на решительные действия сегодняшней ночью, но даже ему решительность ученого показалась немного пугающей.

– В ангар?

– Куда же еще?!

Лапузин уже натягивал пальто.

Майор усмехнулся:

– Вы бы брюки надели вместо ваших треников. Просто классическая ученая рассеянность.

– Да-да, вы правы, и ключи надо взять. И не только ключи. Вы мне не поможете?

Они вытащили из комнаты довольно большой старинного вида фибровый чемодан.

– Что здесь?

– Некоторые съемные части установки. Без них та штука, что стоит в ангаре, ничего собой не представляет.

– А на чем поедем?

– Виталик оставил мне свою машину, только я вожу не очень.

– Я вожу очень. Джоан, кам он.

Перед подъездом громоздилось несколько куч слежавшегося снега. Профессор указал на одну из них, утверждая, что это машина Виталика. Сбегали за лопатой. Кучу расчистили, машину обнаружили, заводиться она, разумеется, не хотела и имела на это право: с нее был снял аккумулятор. Сбегали за аккумулятором. Погрузили чемодан, тронулись.

Когда выехали из города, майор наконец поинтересовался:

– Так что вы там обнаружили, на этом диске?

– Очень интересная идея.

– Послушайте, профессор, а вы мне можете в двух словах объяснить суть проблемы? Я имею в виду «чистую силу». Именно в двух простых словах, без формул, без терминологической мути.

Профессор порылся в бороде, словно там держал те самые простые слова.

– А я не уверен, что такое простое объяснение должно быть. Не уверен, что тот, кто попытается его дать, поступит правильно. Года два назад кто-то доказал одну из теорем Пуанкаре. Так вот доказательство заняло триста страниц математического текста. Предложите этому человеку объяснить все в двух простых словах!

Майор орудовал баранкой, обгоняя идущие вереницей трейлеры.

– К тому же я не уверен, что и момент для выслушивания этих слов вы выбрали идеально.

– Поймите меня правильно. За последнее время я слышал слишком много разных мнений относительно «чистой силы» – от утверждений, что скоро мы будем продавать портативные генераторы по всему миру и закрывать нефтедобычу до брезгливых заявлений, что все разговоры об абсолютном топливе – это всего лишь дилетантские бредни. Какой пункт проблемы дает основания для столь различных мнений? Я ведь видел, как работала ваша «черепаха» перед телекамерой. Недолго работала. Почему недолго? Потому что больше не может или потому что время телепередачи ограничено?

После некоторого молчания профессор сказал:

– Стабильность.

– Какая стабильность?

– Вы слышали о том, что время от времени открывают новые элементы таблицы Менделеева?

– Слышал.

– Их открывают, но это не значит, что ими можно пользоваться. Эти элементы живут ничтожные доли секунды, да и то только при особых трудноосуществимых условиях, понимаете?

Майор еле успел возвратиться в свой ряд, увернувшись от слепящих ужасающих фар ревущего гиганта.

– Так и с «чистой силой». Вся проблема – в обеспечении стабильности ее существования, тогда как факта существования отрицать нельзя. Она работает как абсолютное топливо, но абсолютно недостаточное время. Виталию, брату, было достаточно, что факт существования установлен, меня же больше мучает то, что установлен всего лишь данный факт, и мы не знаем способа, как поддерживать жизнь «чистой силы» хоть сколько-нибудь длительное время.

– А на диске, который я вам передал, вы…

– Я увидел очень остроумный вариант поддержки. Причем его можно проверить прямо сейчас.

Джоан, находившаяся в шоке от майорского стиля вождения наперегонки со страшными грузовиками, немного пришла в себя, когда дорога очистилась, и осторожно поинтересовалась, о чем они столь оживленно беседовали с профессором. Майор ответил, что сейчас будут испытания.

– А это не опасно?

Майор пожал плечами, одновременно выруливая на встречную полосу.

– Ай донт ноу. Профессор, моя подруга спрашивает, не опасно ли то, что вы сейчас собираетесь делать?

Лапузин рассеянно погладил бороду:

– Любые испытания представляют определенную опасность. В данном случае я даже… нет, не знаю, что тут сказать.

– Саша, объясни ему, что папа очень много внимания уделял вопросам безопасности. Я слышала его разговоры по телефону, и у меня такое впечатление, что он не считал свой метод абсолютно надежным.

Майор перевел это профессору, после чего они свернули с основной дороги на узкую горбатую бетонку, уводящую в совершенную черноту без единого проблеска света впереди.

Профессор отнесся к предупреждению философски:

– Работа с абсолютным топливом не может быть абсолютно безопасной.

Территория филиала была огорожена высокой кирпичной стеной, по верху которой торчали кривые ржавые штыри.

– Объект стратегического назначения, – усмехнулся майор. – Как мы внутрь-то попадем?

Профессор, не отвечая, подошел к железным воротам и начал пинать их носком ботинка, пока с той стороны не раздался недовольный прокуренный голос:

– Кто там?

– Петрович, открывай.

«Почему-то всех старых вахтеров на свете зовут Петровичами», – подумал майор.

Послышалось лязганье железа, одна створка ворот приотворилась, и в образовавшейся щели появилась заспанная неприбранная физиономия с потухшей папиросой во рту. Типичный Петрович. Единственное, что было необычно, – спиртным от него не пахло.

– Сидор Иваныч, ведь сами знаете, что не велено. Только вместе с Виталием Иванычем.

Лапузин сердито отмахнулся:

– Знаю, помню, но сейчас особый случай, дай пройти, время дорого.

– А это что за люди?

– Они будут мне помогать. Ассистенты. Продолжая что-то недовольно бормотать, вахтер пропустил ночную делегацию на территорию.

Джоан хотела было заговорить с майором, но тот прижал палец к губам: совсем не обязательно Петровичу знать, что среди ассистентов профессора есть иностранцы.

– Мы договорились с братом заморозить работы в Калинове, пока он с людьми Винглинского рекламирует изобретение в Америке. Но случай действительно особенный. Думаю, Виталик меня извинит.

Они продвигались по темной захламленной территории, спотыкаясь о внезапные рельсы, но профессор, было понятно, хорошо ориентировался даже при таком освещении.

– Извините, что спрашиваю, – обратился к нему майор, – вы полностью находитесь на обеспечении Винглинского?

– Да, он очень серьезно вошел в ситуацию. Западная пресса вообще воспринимает его в основном именно как куратора проекта «чистая сила». Шумиха жуткая. Кто-то высмеивает, но есть и такие, которые пророчат начало новой энергетической эры. Винглинский вложил в проект много денег и свое имя, но я, при всей моей благодарности, буду только рад, если государство приватизирует установку и саму идею. Такая сила в руках у частника – это опасно.

Наконец профессор остановился.

– Пришли, Сидор Иванович?

– Да. Тут нужны сразу три ключа, и они у меня есть. Ворота ангара отворялись с недовольным скрипом.

– Сейчас я включу свет.

Щелкнул рубильник, под потолком началось припадочное вспыхивание люминесцентных ламп. Пахло пылью, старым железом, какой-то производственной тоской. В неосвещенных углах мерещились черти техники.

Профессор деловито руководил. Показал, куда поставить чемодан.

– Вы мне поможете, товарищ майор?

– Разумеется, если смогу.

– Тут все довольно просто. С работой гаечного ключа знакомы?

Джоан стояла в стороне, поглядывая вокруг. Все происходящее казалось ей кинофильмом, в котором она не героиня, а всего лишь зрительница, случайно попавшая в кадр. Немного успокаивало то, что с одним из главных героев у нее особенные отношения. Она была уверена: он ее не бросит. Майор в горячке работы по сборке лапузинской установки то и дело улучал момент, чтобы подбодрить возлюбленную нежным взглядом.

– Вы тут заканчивайте. Нужно просто дойти до края, последовательно подвинчивая эти колпачки. А я – в лабораторию, смешаю реактивы по новой схеме.

Лаборатория располагалась за высокой стеклянной стеной, через которую, когда профессор зажег там свет, начали смутно просвечивать какие-то штативы и бутыли. Лязгнула дверь открываемого железного ящика.

Вид российского научного центра нисколько не удивлял Джоан – спасибо фильму «Апокалипсис». После него она намертво уверовала, что даже в самых тонких научных областях русские работают в основном с помощью кувалды.

– Все, я закончил, профессор.

– Пройдитесь еще раз, затяните потуже, это важно.

Вскоре Лапузин появился в респираторе и с двумя высокими толстыми колбами. В одной было что-то прозрачное, в другой дымящееся. Профессор сделал знак майору дымящейся колбой: заканчивайте работу и уходите. Туда, туда, – энергично показывал он в сторону какой-то железной двери.

– Пошли, – сказал Елагин Джоан.

– Я вижу, он понимает, что эксперимент опасен. Может, лучше не рисковать?

Майор посмотрел на профессора.

– Мне кажется, спорить с ним бесполезно. Кроме того, я уверен: он лучше нас знает, какова степень опасности.

Они удалились в маленькую комнату с одним круглым столом, одним стулом и одной небольшой лампочкой без абажура под потолком. Окончания эксперимента, который, возможно, перевернет всю жизнь человечества, пришлось ждать в этих непрезентабельных условиях. У стены стоял еще небольшой шкаф с шеренгой картонных папок. На корешках были какие-то надписи. Рядом лежали старые выпуски журнала «Природа» и «Охота и охотничье хозяйство». Вот и все интеллектуальное обеспечение эпохального энергетического прорыва.

– Как ты думаешь, нам долго придется ждать? – спросила Джоан.