Текст книги "Русы от Волги до Дуная"

Глава 5. Мужи ерос и росомоны

В предыдущей главе мы рассмотрели непростые русско-хазарские отношения, однако есть свидетельства о еще более ранних отношениях русов с предыдущей волной азиатских кочевников, вторгшихся в Европу. Я.Е. Боровский, проанализировав старославянские и старогрузинскую рукописи о нападении персов и их союзника – скифского воеводы (кагана) на Царьград в 626 г., пришел к выводу, что они восходят к общему греческому источнику, созданному до 1042 г. Из дошедших до нас текстов известно, что 29 июня 626 г. к Константинополю с европейской части подступил с 30 000 воинов аварский каган, а на азиатской части находились его союзники – персы. Однако долгое время каган бездействовал, ожидая, очевидно, еще какие-то союзные войска, в результате чего штурм столицы Византии он предпринял только 29 июля. Поскольку в Пасхальной хронике до битвы говорится только об аварах и не упоминаются славяне, о которых рассказывается 29 июля в день штурма, то, как логично предположил Я.Е. Боровский, каган ожидал славян, но не тех, что жили на Балканском полуострове или за Дунаем, а славян, прибывших на ладьях-однодеревках (моноксилах) вместе со своими семьями. Пешие славянские воины, двинувшиеся на штурм Константинополя, были вооружены копьями и одеты в латы. Славяне-моряки на ладьях-однодеревках отправились 3 августа к азиатскому берегу, чтобы перевезти персов, но на следующий день были потоплены греками. Уцелевших на море славян по приказанию кагана вырезали армяне и авары. Видевшие это остальные славяне покинули кагана и тем самым вынудили его снять осаду.

Дошедшие до нас византийские источники, составленные вскоре после этого события, говорят о славянах и скифах. Однако старогрузинская повесть, переведенная с греческого языка уже в 1042 г., как в названии («Осада Константинополя скифами, кои суть русские»), так и в самом тексте имеет указание на то, что «осаждавшие в 626 г. Константинополь скифы были русские, государь которых назывался хаканом». Другой историк, Константин Манассия, который при написании своей хроники в XII в. пользовался более ранними источниками, славян, принимавших участие в осаде Константинополя, называет тавроскифами, жившими вокруг Таврии: «Дабы никакая из напастей людских не превзошла беды того времени, судьба подняла на греков и все народы, обитающие в окружии Таврии. Князья жестоких тавроскифов, собрав корабли с несчетным числом воинов, покрыли все море ладьями-однодеревками. Перс был подобен колючему скорпию, злобный скиф – ядовитому змию, тавроскиф – саранче, что и ходит и летает». Тавроскифами впоследствии византийские авторы называли русов. В другом месте Манассиевой хроники (в среднеболгарском переводе) есть выражение «корабли таврьскыих скиф» с глоссой «ветри русiи», указывающее на это тождество.

Переводные повести (старославянская и старогрузинская) также более подробно описывается погребальный обряд славян, участвовавших в осаде Константинополя: после боя они сжигали убитых воинов-скифов и русов («не мощи живым сжигати мертвых», «оставшиеся в живых враги не успевали сжигать трупы павших; сжигание требовалось обычаем варваров»). Данную подробность Я.Е. Боровский соотнес с тем, что у славяне лесной полосы Среднего Поднепровья в VI–VII вв. господствовал обряд трупосожжения, а у степняков в то время в основном практиковалось трупоположение. Кроме того, соотнеся время, которое аварский каган ожидал славянский флот под стенами Константинополя, с известиями Константина Багрянородного, этот исследователь пришел к выводу, что эти славяне приплыли из района будущего Киева.

«Упоминание о нападении русов на Константинополь в 626 г. сохранено и в некоторых рукописных византийских материалах: в Типике Большой Константинопольской церкви (церковном уставе IX–X вв.) по Патмосской рукописи X в. и в хронографе греческого Анонима XVIII в., который, по мнению К. Сафы и А. Кирпичникова, известие об участии русов в осаде Царьграда взял из неизвестных нам древних источников.

Таким образом, рассмотрение всех известных источников (византийских, старославянских и старогрузинских) позволяет сделать вывод о том, что вероятными участниками осады Константинополя в 626 г. были восточные славяне (русы) из Среднего Приднепровья, которые пришли под Царьград морским путем на ладьях-однодеревках. Это был один из первых походов Руси на Константинополь»²⁷⁸.

В дополнение к этому следует отметить, что очевидцы этого сражения говорят о множестве моноксил-однодеревок: «На море были снаряжены славянские моноксилы… (Хагану) удалось превратить в сушу весь залив (Золотой) Рог, (заполнив) его моноксилами, везущими разноплеменные народы…» Когда же византийцы разгромили славянский флот, «весь этот залив заполнился мертвыми телами и пустыми моноксилами… Всего этого было так много, что по заливу можно было (ходить), словно посуху»²⁷⁹. Даже если сделать скидку на неизбежное преувеличение численности врагов, все равно следует признать, что славянский флот был весьма значителен и вряд ли мог быть оснащен одним племенем. Однако для снаряжения подобного флота была необходима какая-то форма организации. И эта организация должна была окрепнуть после неудачного для славян сражения. Как уже отмечалось, источники сообщают, что разгневанный аварский каган велел перебить оставшихся в живых славянских моряков, после чего остальные славяне ушли, вынудив предводителя кочевников снять осаду с Константинополя. Георгий Писида, еще один очевидец осады, в одной из своих поэм приводит следующее любопытное свидетельство о последовавших за ней событиях:

 
Парфяне сжигают персов, скиф же
убивает славянина, а тот убивает его.
Они залиты кровью от взаимных убийств,
и их великое возмущение выливается в битву²⁸⁰.
 

Поскольку скифами Писида называл авар, то в данном фрагменте исследователи не без основания видят указание на начавшийся славяно-аварский конфликт, в результате чего каган начал стремительно терять власть над зависимыми от него перед походом племенами. Поскольку в эту войну неизбежно оказались втянуты русы Среднего Поднепровья, логично предположить, что имевшаяся у них организация, позволившая снарядить достаточно большой флот, должна была только окрепнуть в ходе начавшегося конфликта с аварским каганатом. Франкская «Хроника Фредегара» относит восстание западных славян, живших, по мнению исследователей, в Южной Моравии, Нижней Австрии и Юго-Западной Словакии, против власти авар к сороковому году царствования Хлотаря, то есть к 623–624 гг. Результатом этого восстания стало создания «державы Само» – первого крупного славянского государства, известного западным хронистам. Поскольку борьба завершилась победой славян, а Само, по свидетельству того же источника, благополучно царствовал тридцать пять лет, очевидно, что аварам не удалось разгромить восставших. Положение авар еще больше осложнилось в 630 г., когда после смерти кагана в их среде вспыхнула междоусобная война.

Следует отметить, что примерно к этому же периоду относит упоминание об аварском иге и отечественная летопись: «В си же времена бъıша и Ѡбре иже воєваша на цсрѧ Ираклиӕ. и мало єго не ӕша. си же Ѡбри воєваша на Словѣны. и примучиша Дулѣбы сущаӕ Словѣны. и насильє творѧху женамъ Дулѣбьскымъ. аще поѣхати бѧше Ѡбрину. не дадѧше въпрѧчи конѧ. ни волу. но велѧше въпрѧчи. г҃. или. д҃. ли. е҃. женъ в телѣгу. и повести Ѡбрина. и тако мучаху Дулѣбы. бѧху бо Ѡбри. тѣломъ велицѣ. а оумомъ горди. и потреби ӕ Бъ҃. и помроша вси. и не ѡста ни єдинъ Ѡбринъ. и єсть притча в Руси и де сего дн҃и. погибоша аки Ѡбри. ихъ же нѣсни племене ни изслѣдка»²⁸¹ – «Были в те времена и обры, воевали они с цесарем Ираклием и чуть было его не захватили. Эти обры воевали и против славян и притесняли дулебов – также славян, и творили насилие женщинам дулебским: бывало когда поедет обрин, то не позволял запрячь коня или вола, но приказывал впрячь в телегу трех, или четырех, или пять женщин и везти обрина, и так мучили дулебов. Были же эти обры велики телом, а умом горды, и Бог истребил их, вымерли все, и не осталось ни одного обрина. И есть поговорка на Руси и доныне: “Погибли как обры”, – их же не осталось ни рода, ни потомства». Хоть непосредственное насилие авары осуществляли над дулебами, однако показательно указание летописца на то, что данная поговорка бытовала именно на Руси. Автор ПВЛ относит нашествие авар на дулебов ко времени правления византийского императора Ираклия в 610–641 гг., при котором и состоялось нападение арабов, авар и славян на Константинополь. Несмотря на достаточно точное определение времени описываемых событий летописцем, историки высказывали различные мнения относительно аварского ига. Однако и археологические данные говорят в пользу указанной летописцем даты. На городище Зимно в Волынской области, погибшем в конце VI–VII вв., были найдены аварские наконечники стрел, которые фиксируются и на некоторых других городищах Украины²⁸². Вместе со следами пожара они свидетельствуют о гибели этого городища в результате нападения врагов: «Археологические материалы убедительно свидетельствуют о том, что Зимновская крепость была разрушена во время военного штурма. Здесь, в полосе оборонительных сооружений, найдены останки защитников крепости (скелеты людей) и много оружия (наконечники стрел и копий), которые в основной своей массе принадлежали защитникам крепости. Находки женских украшений (металлических браслетов, бус, разных привесок) свидетельствуют о том, что в крепости во время вражеского нападения нашли приют женщины с детьми»²⁸³. Как и Зимно, Хотомельское городища погибло в огне пожара. На нем также были обнаружены аварские наконечники стрел²⁸⁴. П.П. Толочко связывал гибель пеньковской культуры с аварским вторжением в южнорусские степи.

Судя по всему, как походы на Византийскую империю самостоятельно или в составе аварских войск, а затем и противостояние с последними, так и наемничество в византийской армии стимулировали развитие у славян дружинного сословия. М.М. Казанский, сопоставив данные о вооружении славян у византийских авторов с археологическими находками на территории Восточной Европы, где на раннеславянских памятниках V–VII вв. встречаются обрывки кольчуг или панцирных пластин, то есть защитное вооружение профессиональных воинов, выделяет два этапа развития военного дела у славян в указанную эпоху:

«– до 580-х гг. – основную массу славянского войска составляет легкая пехота, вооруженная дротиками, луками со стрелами и щитами, использующая в основном “партизанские” методы войны. С 530-х гг. у славян появляются отдельные группы профессиональных воинов. Это верховые лучники “гуннского типа”, на службе у ромеев во время Готской войны в Италии, или конные дружины, совершавшие набег на Балканы в 550/51 г.

– 580 – 670-е гг. – наряду с легкой пехотой все чаще фигурирует войско, экипированное профессиональным оружием, таким как мечи или кольчужное и панцирное защитное вооружение (“гоплиты”). Это оружие требует навыков обращения с ним, которое вырабатываются только в профессиональной среде, т. е. в постоянных дружинах или на службе в византийской армии»²⁸⁵. На приведенной М.М. Казанским карте пока немногочисленных находок защитного вооружения у славян (рис. 13) только один памятник находится на границе «Русской земли» в узком смысле слова, в то время как остальные расположены вне ее примерно по периметру. Трудно сказать, является ли подобное расположение случайным или отражает какие-то формы организации по защите территории. Вполне возможно, что по мере новых открытий карта распространения защитного вооружения у славян может измениться, поэтому делать на ее основе сейчас какие-либо выводы представляется преждевременным. В завершение этой темы отметим, что на основании концентрации предметов вооружения и конского снаряжения на таких городищах, как Зимно, и, что особенно интересно, М.М. Казанский не исключает пребывание здесь отрядов профессиональных воинов. Следует отметить, что именно в Днепровском левобережье (Картамышево) был найден широколезвийные меч V–VI вв. с рукоятью, обернутой бронзовой накладкой, а в другом месте этого же региона (Великие Будки) – перекрестие меча первой половины V в.²⁸⁶ Значимость этих находок становится тем очевиднее, если учесть, что во всех других регионах славянского мира находки мечей в этот период не зафиксированы.

Рис. 13. Составленная М.М. Казанским карта находок защитного вооружения на славянских памятниках VI–VII вв.: 1 – Черновка I; 2 – Лебяжье; 3 – Мощенка; 4 – Игрень-Подкова III; 5 – Хотомель. Источник: Казанский М.М. О славянском панцирном войске (VI–VII вв.) // Stratum plus. 2011. № 5

Участие приднепровских русов в походе кочевников-авар на Константинополь заставляет обратить внимание и на некоторые более ранние свидетельства об имени нашего народа. Сирийский автор VI в. Псевдо-Захарий Ритор при описании Восточной Европы упоминает народ ерос. Чтобы оценить данное свидетельство, следует привести соответствующий фрагмент целиком: «Базгун земля со (своим) языком, которая примыкает и простирается до Каспийских ворот и моря, находящихся в пределах гуннских. За воротами (живут) бургары со (своим) языком, народ языческий и варварский; у них есть города, и аланы, у них пять городов. Из пределов Даду (люди) живут в горах, у них есть крепости. Авангур – народ, живущий в палатках. Авгар, сабир, бургар, алан, куртаргар, авар, хасар, дирмар, сирургур, баграсик, кулас, абдал, ефталит – эти тринадцать народов живут в палатках, существуют мясом скота и рыбы, дикими зверьми и оружием. Вглубь от них (живет) народ амазраты и люди-псы; на запад и на север от них (живут) амазонки, женщины с одной грудью; они живут сами по себе и воюют с оружием и на конях. Мужчин среди них не находится, но если желают прижить, то они отправляются мирно к народам по соседству с их землей и общаются с ними около месяца и возвращаются в свою землю. Если они рождают мужской пол, то убивают его, если женский, то оставляют, и таким образом они поддерживают свое положение. Соседний с ними народ ерос, мужчины с огромными конечностями, у которых нет оружия и которых не могут носить кони из-за их конечностей. Дальше на восток у северных краев еще три черных народа»²⁸⁷. Поскольку сначала идет упоминание Каспийского моря, горных жителей Пределов Даду – Дагестана, описание относится к Кавказскому региону. На северо-западе от него локализованы амазонки и по соседству с ними «народ ерос».

Первоначально норманист Й. Маркварт попробовал считать их скандинавами, но поскольку доказать присутствие выходцев из Скандинавии в Причерноморье в эту эпоху оказалось невозможно, то современные норманисты предпочли категорически отрицать достоверность данного свидетельства. Л.С. Клейн поспешил охарактеризовать великанский народ ерос у Захария Ритора как «монстра», которого ни в коем случае не следует рассматривать как «предка Руси»²⁸⁸. Почти слово в слово вторит ему и В.Я. Петрухин, свысока критикующий «деформирующий взгляд на источники» «представителей так называемой исторической школы», не сумевших отличить реальное «этнографическое» описание от мифологизированного описания «народов-монстров на краю ойкумены», к которым относится и народ «рус». Однако, как только дело касается хазар, сведения Псевдо-Захария оказываются заслуживающими полного доверия: «Если не принимать во внимание анахроническое упоминание хазар у Мовсеса Дасхуранци, первая достоверная фиксация этого этнонима, относящаяся к середине VI в., содержится у Псевдо-Захария Ритора в списке тринадцати народов, “живущих в шатрах”»²⁸⁹. Следует отметить, что данное свидетельство Псевдо-Захария признается первым реальным упоминанием хазар А.И. Айбабином, А.А. Комаром и другими исследователями.

Насколько обоснованно отнесение народа ерос к перечню мифических, а не реальных народов той эпохи? Амазонок долгое время также относили к области мифологии, но масштабные археологические исследования заставили ученых изменить точку зрения. В одном скифском кургане вместе со сбруей, щитом и копьем у несохранившегося скелета были обнаружены пряслица и зеркало, а в другом рядом с остатками молодой женщины археологи нашли два копья и колчан со стрелами²⁹⁰. При раскопках женских савроматских и раннесарматских погребений Поволжья и Южного Приуралья оказалось, что почти 20 % из них содержат оружие, чаще всего стрелы, редко мечи и копья. Наиболее ярким погребением сарматской «амазонки» является курган у хутора Сладковского Тацинского района Ростовской области в междуречье Дона и Северского Донца, датируемый IV в. до н. э. При амазонке находился полный комплект вооружения, который включал в себя два наконечника копья, железный меч и колчан, полный стрел с железными и бронзовыми наконечниками²⁹¹. Писавший в том же самом VI в. Иордан так локализует амазонок: «С готами воевал тогда именно тот, о котором мы знаем достоверно, что он сражался с мужьями амазонок, жившими в те времена от реки Борисфена – местные жители называют его Данапром – до реки Танаиса, вокруг залива Меотийского болота»²⁹². Были такие воительницы и среди славянок, притом в эпоху, достаточно близкую Псевдо-Захарию Ритору. При описании упомянутого выше морского сражения у Константинополя византийского флота со славянским в 626 г. патриарх Никифор отмечает такую весьма интересную подробность: «При этом среди тел убитых были обнаружены и женщины-славянки»²⁹³. Это означает, что женщины не только сопровождали мужчин в походе, но и участвовали наравне с ними в морском сражении. Еще позднее об участии женщин в составе войска Святослава говорит и Иоанн Скилица. Неоднократно упоминают «поляниц удалых» как русские былины, так и более поздние формы фольклора. При раскопках Рыльского городища конца VII – начала VIII в. в Курской области было обнаружено захоронение девушки-воина с конем и собакой. В могилу к ней положили два копья, боевой топор и удила²⁹⁴. Существовали они и в хазарскую эпоху. По поводу Дмитриевского могильника второй половины IX в. на лесостепной окраине салтовско-маяцкой культуры С.А. Плетнева отмечает: «Военизация касалась не только мужчин, но и женщин, судя по тому, что многие из них похоронены с оружием и даже с воинскими поясами»²⁹⁵. Совершенно независимо от Псевдо-Захария локализует русов по соседству с амазонками и арабский географ XI в. ал-Бекри: «И на запад от Русов – город женщин. Они владеют землями и невольниками. И они беременеют от своих невольников… Они ездят верхом и лично выступают на войну и обладают смелостью и храбростью»²⁹⁶.

Что касается трех черных народов на восток от еросов, то следует отметить, что в Восточной Европе с древности до наших дней сохранилась традиция именовать определенные территории либо проживающие там народы «черными». В письменных источниках впервые это встречается у Геродота. При описании Скифии «отец истории» по поводу одного племени, не причисляемого им собственно к скифам, отмечает: «Все меланхлены носят черные одежды, отчего и происходит их название. Нравы у них скифские»²⁹⁷. Одни исследователи текста Геродота определяли область меланхленов к востоку от Днепра и севернее реки Конской до Азовского моря, другие – на Среднем Дону, третьи – между Днепром и Доном в окрестностях Харькова, четвертые – в северной части лесостепной зоны по линии Житомир – Путивль – Орел – Тула – Казань. Вопрос осложняется еще и тем, что псевдо-Скилак упоминает меланхленов на черноморском побережье Кавказа, а из декрета в честь Протогена следует, что в районе античной Ольвии также было племя «одетых в черное», но названное не греческим, а иранским термином савдараты. С течением времени скифов сменили сарматы, название которых В.И. Абаев выводит из осетинского «чернорукие» или «смуглорукие». Впрочем, данная этимология не является общепринятой, выдвигались и другие версии. Так, например, О.Н. Трубачев объясняет ее как sar-mat-, «женские, принадлежащие женщинам». Следующим племенем, по поводу которого есть мнение, что его название связано с черным цветом, являются северяне. Часть исследователей отвергает его происхождение от славянского слова север, считая его случайным созвучием, и выводит его из иран. seu, sew – «черный». Однако А.В. Подосинов отметил, что в индоевропейской традиции север соотносился с черным цветом и, следовательно, в названии этого славянского племени вполне могли отобразиться оба значения. Название реки Сев, л.п. Нерусы, л.п. Десны, равно как и реки Савы в Севском уезде, лингвисты также выводят из иранского слова, обозначающего черный цвет. То, что правый приток Сева носит название Черневка или Чернавка, показывает, что смысл данного гидронима был понятен и славянам. Продолжает эту же традицию название древнерусского города Чернигова, в котором сохранилось предание о князе Чорном. Таким образом, три черных народа представляют собой не мифические домыслы о чернокожих, прихотью иноземного писателя помещенных в Восточную Европу, а передачу, скорее всего через ираноязычное посредничество, информации о северянах, которые действительно являлись соседями руси, и притом не только в Поднепровье.

Самым неправдоподобным у Псевдо-Захария выглядит упоминание людей-псов. Однако предания о звероподобных народах встречаются у Геродота (превращающиеся в волков невры), Тацита (у геллузиев и оксионов головы и лица человеческие, а туловища и конечности звериные), Адама Бременского, что нисколько не уменьшает ценности их сочинений как исторических источников. Современный английский историк И. Вуд констатирует даже наличие археологически уловимой основы представлений о подобных народах-«монстрах»: «Возможно, для возникновения историй о кинокефалах существовали и иные поводы, а не одни только намеренно распускаемые слухи. Среди многих замечательных археологических находок, сделанных в гавани Хедебю, было и несколько войлочных масок, поражающих своей реалистичностью, причем некоторые из них с уверенностью интерпретировались как изображения собак. Не исключено, что для того, чтобы терроризировать соседей, не только распространялись слухи о кинокефалах, но некоторые люди были готовы одеться таким образом, чтобы их внешность подтверждала эти рассказы»²⁹⁸. Кроме того, вполне возможно, что одна из накладок из Торслунды изображает песьеголового воина, похожие изображения есть на ножнах из Гутенштайна (Южная Германия) и металлическом фрагменте из Обригхайма, а Ноткер Заика прямо называл викингов кинокефалами. Понятно, что представления о превращении человека в волка были широко распространены по всей Евразии, но весьма странно, что в ходе своих рассуждений о «монстрах» Л.С. Клейн и В.Я. Петрухин, ищущие повсюду в Восточной Европе следы скандинавского присутствия, предпочли полностью проигнорировать приведенные данные, относящиеся к столь любимым ими викингам.

Что же касается утверждения армянского автора о том, что мужей ерос «не могут носить кони», то в предыдущей главе уже были приведены свидетельства восточных авторов, подчеркивавших пеший способ сражения, присущий русам. Данная черта сохранялась достаточно долго. Еще при описании балканских войн Святослава Лев Диакон отметил про наиболее привычный русам способ ведения войны: «Скифы (всегда) сражаются в пешем строю; они не привыкли воевать на конях и не упражняются в этом деле»²⁹⁹. Таким образом, комплексное рассмотрение текста Псевдо-Захария показывает, что ничего мифологичного и фантастического в нем нет, а стремление его дезавуировать у части норманистов объясняется тем, что, не имея возможности поставить под сомнение надежность самого источника и понимая, что он не оставляет камня на камне от их теории происхождения Руси, они под видом лицемерной защиты русов от внесения их в список народов-«монстров» пытаются доказать, что данный фрагмент никакого отношения к истории нашего народа не имеет. Когда же речь заходит о том, чтобы обосновать скандинавское происхождение русов, норманисты с готовностью истолковывают имя Дира как «Зверь», имеющее к тому же эсхатологический оттенок. Следует отметить, что в этом отношении интеллектуально честнее оказался даже М.И. Артамонов, который не стал ставить под сомнение достоверность рассматриваемого известия, а связал росов Псевдо-Захария с волынцевской культурой, не считая, правда, их славянами: «Упоминание народа рос в Восточной Европе имеется у сирийского историка VI в. Захария Ритора. Вряд ли тогда оно относилось к славянам. Это имя дошло до заселивших Среднее Приднепровье славян вместе с волынцевской культурой, которая вошла в круг славянских культур только в VIII–IX вв.»³⁰⁰.

Следует отметить, что свидетельство Псевдо-Захария о народе ерос наиболее известное, но не единственное. Умерший в 510 г. византийский святой Андрей Юродивый по происхождению был славянином, или, по другому списку его жития, русином³⁰¹. В V в. Прокл, описывая гунно-аланское вторжение, ссылается на библейское пророчество Иезекииля о народе рос³⁰². Еще ранее Ефрем Сирин (306–373) утверждал, что «Кетим является отцом росцев»³⁰³.

В книге «Битва у Варяжских столпов» мною было показано, что современным норманизмом движут не столько объективные данные, сколько идеологические представления, суть которых заключается в том, чтобы «“вычеркнуть” русских из истории», если использовать формулировку А. Зиновьева, или «вытолкнуть славян из Европы», если следовать определению академика О.Н. Трубачева. Норманизм стремится сделать это применительно к эпохе образования Древнерусского государства и непосредственно предшествовавшему ему периоду. Выше мы уже видели, что ту же самую задачу для той эпохи применительно к более южному региону нашей страны решает хазарофилия. Однако аналогичную тенденцию мы наблюдаем при освещении рядом исследователей более ранней истории славянства. Применительно к более раннему периоду приверженцы этой идеологии стремятся приписать как отдельные древности, так и целые археологические культуры, в отношении определения этнической принадлежности которых у специалистов имеются расхождения во взглядах, кому угодно, но только не славянам. Уже давно замечено, что если суммировать все предположения об этнической принадлежности различных археологических культур на территории бывшего СССР, приписываемых германцам, балтам и финно-уграм, то для славян там просто не останется места. Однако с VI в., когда принадлежность определенных археологических культур славянам признается практически всеми специалистами, наши предки предстают взорам исследователей как многочисленное племя, заселившее в конечном итоге добрую половину Европы. Понятно, что многочисленные славяне не могли возникнуть из ничего, однако некоторые исследователи пытаются примерно так и представить картину нашего происхождения. Подобно тому как норманисты пытаются приписать все спорные артефакты скандинавам, так и эти археологи пытаются приписать различные древности с первых веков нашей эры вплоть до эпохи образования первых славянских государств то балтам, то германцам. Удивляться подобному сходству не приходится, поскольку в ряде случаев подобные заявления применительно к разным эпохам делают одни и те же археологи. Так, например, М.Б. Щукин в 1989 г. предлагал археологам «встать на позицию тех лингвистов, которые считают, что на определенном этапе глоттогенеза существовала балто-славянская общность и что балтские и славянские языки не являются “братьями”, происходящими от одного индоевропейского предка, а скорее, выступают в отношении “отца” и “сына”. Причем славянский сын родился у “отца” балта сравнительно недавно, незадолго до появления древнерусских летописей»³⁰⁴. В силу этого по аналогии с норманизмом тенденцию максимально возможного отрицания раннеславянских древностей можно назвать гермо-балтизмом.

Показательный пример действия этой идеологии мы видим в случае анализа пальчатых приднепровских фибул V–VII вв. А.А. Спицын охарактеризовал их как «древности антов». Их антская принадлежность была признана как отечественными, так и зарубежными исследователями. Впоследствии Б.А. Рыбаков обратил внимание на то, что данные древности распространяются не по всей территории расселения антов, а совпадают с «Русской землей» в узком смысле этого слова. На основании этого он предложил изменить название рассматриваемых артефактов: «В археологическом материале Х – XII вв. мы также не найдем единства лесостепной полосы… Очевидно, для XI–XII вв. единство Южной Руси было только историческим воспоминанием, не находившим себе соответствия в политической и культурной обстановке того времени. Следовательно, для определения времени и условий сложения единства Южной Руси нам необходимо перешагнуть через рубеж летописных и археологических данных Х – XII вв. и отойти на несколько столетий назад. <…> Область пальчатых фибул и других вещей V–VI вв., выделенных А.А. Спицыным, настолько полно совпадает с летописной Приднепровской Русью, что спицынские “древности антов” следует переименовать в “древности русов”, признавая, что русы – часть антов»³⁰⁵. Отметил ученый и влияние внешней обстановки на сложение этой общности: «Борьба с гуннами и аварами на всей южной границе восточного славянства, а также начавшиеся в VI в. походы и передвижение славян в глубь Византии перекроили группировки славянских племен. В VI в. юго-западные антские племена были объединены в союз волынян, а на юго-востоке, там, где приходилось прежде всего встречать идущие из степей опасности, сложился союз племен, получивший имя Руси, имя, удерживавшееся за этой территорией спустя шесть столетий. В состав русского племенного союза, несомненно, входили сами русы (росы) и северяне (сѣвер), составившие основное ядро союза. Эти два племени жили общей жизнью, судя по археологическим данным, не менее двух столетий: VI и VII.

Возможно, что несколько позднее в русский союз вошли и киевские поляне (“поляне, еже ныне зовомая Русь”)… и ассимилированные славянами сарматские поселенцы в лесостепи.

Русь была очень активна и вне своей земли. Едва ли можно сомневаться в том, что русские племена, скрытые общим собирательным именем антов, приняли участие в завоевание Византии. Русское племя северян проникло в низовья Дуная. Возможно, что “грады русские по Дунаю”, известные нам по записям XIV в., восходят к тому же русскому населению, которое появилось здесь в VI в.

С движением русов на юго-запад, может быть, нужно связывать и болгарский город Русе (Рущук) на Дунае, (Русокастро за Дунаем) и Руску Пояну в южной части Карпат»³⁰⁶.