Текст книги "Русы от Волги до Дуная"

Сравнительно недавно Д.А. Сташенков высказал мнение о более ранней датировке возникновения именьковской культуры: «Вероятно, появление основной массы памятников относится к IV в., а, судя по радиоуглеродным датировкам материалов из горна Новинковского I селища, отдельным формам сосудов Выползовского селища и особенностями бус, не исключен и III век»⁶⁰⁷. Если данная точка зрения подтвердится, то переселение предков именьковцев на Волгу следует соотнести не с гуннским, а с готским нашествием. Следует отметить, что наиболее раннее из известных на сегодняшний день свидетельств о религиозных представлениях переселившихся с запада в Среднее Поволжье племен происходит из постзарубинецкого селища Шапкино II в Тамбовской области, датируемого концом II – началом III в. н. э. Рядом с ним было исследовано 19 ям и одная постройка, имевшие, по мнению проводившего раскопки А.А. Хрекова, ритуальный характер. На самом поселении Шапкино II, отмечал этот же исследователь, обнаружены фрагменты лощеной миски с прочерченными знаками-символами, не являющимися орнаментом, а имевшими какое-то магическое значение (рис. 33). Одним из центральных сюжетов был ромб. Внутри его изображен крест, концы которого заканчиваются свастиками. Вверх и, возможно, вниз от углов ромба отходят длинные крестовидные отростки в виде свастик. В свою очередь, ромб соединен двумя горизонтальными линиями с треугольником, концы которого заканчиваются крючками, а в центре помещена свастика.

Рис. 33. Знаки на керамике постзарубинецкого селища Шапкино II в Тамбовской области, конец II – начало III в. н. э., раскопки А.А. Хрекова. Источник: Хреков А.А. Культовое место Шапкино II и некоторые вопросы мировоззрения постзарубинцев Прихоперья // Археологическое наследие Саратовского края. Вып. 3. Саратов, 1999

Поскольку давно уже было установлено, что ромб и ромб с крючками является символом женского начала в природе, плодоносящей матери-земли и плодоносящего поля, А.А. Хреков предположил, что это была магическая чаша для обряда вызывания благоприятной погоды и хорошего урожая. На основании этой и ряда других находок он пришел к выводу, что культ плодородия являлся важнейшей составной частью религиозного мировоззрения постзарубинецкого (праславянского) населения лесостепного Прихоперья⁶⁰⁸.

Весьма близкая композиция впоследствии встречается и на вятических семилопастных височных кольцах (рис. 34). Исследовавшие их Т.И. Макарова и Т.В. Равдина пришли к заключению: «Композиции с ромбом и солярными знаками, символизирующими солнце – мужское начало, дают кратчайшую идеограмму жизни. Оба этих важнейших элемента геометрического орнамента сохранились на вятических кольцах. Они легко угадываются в композициях, состоящих из ромба и крестов по сторонам или внутри его. При этом кресты, крестообразные и свастичные фигуры даются в сочетании ромбов как неразрывные части единой композиции»⁶⁰⁹. С учетом того что ромб был символом земли, а свастичный знак – солнечного начала, вписанность последнего в первый показывает, что идея светоносности родной земли сформировалась в отечественной культуре уже в первые века нашей эры. Впоследствии эта же идея светоносности встречается нам в самом начале «Слова о погибели Русской земли»: «О, светло светлая и прекрасно украшенная земля Русская!»⁶¹⁰

Рис. 34. Височные кольца вятичей. Источник: Макарова Т.И., Равдина Т.В. Семилопастные височные кольца с орнаментом // СА. 1992. № 4

В связи с критикой, которой подверглась гипотеза В.В. Седова со стороны приверженцев названных выше идеологических направлений, особо остановимся на тех письменных свидетельствах, которые указывают, что по крайней мере часть именьковцев называла себя русами. Сделать это необходимо, поскольку большую их часть этот исследователь не приводил в своих работах. О том, что киевская группа русов назвалась Равас в одной из рукописей сочинения ал-Идриси, говорилось в четвертой главе. Весьма важным представляется наблюдение, сделанное О.Н. Трубачевым в отношении пермских языков: «Заслуживают внимания данные пермских языков, где лексика этого корня – коми роч “русский”, удм. зуч “русский” – столь однозначна семантически. Эти пермские названия русского возводятся еще к общепермскому roč, которое объясняется заимствованием из прибалтийско-финского, а именно – из уже известного нам названия “жителя Скандинавии” – фин. Ruotsi “Швеция” или его древней формы. От внимательного глаза, однако, не может ускользнуть заминка, возникающая оттого, что засвидетельствовано только значение “русский”, а не “житель Скандинавии”, почему пытаются прибегнуть к компромиссу буквально в том смысле, что “первоначально слово roč в пермском языке-основе могло обозначать прибывшего из других краев чужеземца…”. Все-таки немаловажно знать при этом, что, как полагают специалисты, прапермская общность распалась около VIII века.

Произошло это вследствие экспансии на Волгу тюркских народов и вызванного ею переселения предков коми дальше на север уже с ѴІ—ѴІІ вв. Генезис прапермского roč “русский” разумно датировать, таким образом, временем до расселения…»⁶¹¹ Сам филолог связывал это общепермское слово с индоарийским населением Причерноморья, однако, на мой взгляд, еще более естественно связать это обозначение русов с именьковцами, с которыми племена пермской общности могли контактировать непосредственно во время их проживания на Средней Волге, а не с далеким и тогда от них приморским населением. По этому поводу в другой своей статье В.В. Седов отметил: «Если это так, то этот этноним мог быть известен и среди славян Среднего Поволжья. Русью могла именоваться какая-то значительная часть населения именьковской культуры. Только от этого населения еще до распада прапермской общности этот этноним мог получить известность среди финских племен Волго-Камья»⁶¹².

Указывают на это и данные письменности. Ибн Хаукал еще во второй половине Х в. так описывал народы Севера: «Следует читать в этой части (карты) позади слова “север” – сторона йаджудж и маджудж. Затем подъем наверх – славяне, и это – доля другой части суши. Затем позади тех в направлении востока – булгары, русы. Затем по (Константинопольскому. – М.С.) проливу – сторона Трапезунда, а сверх реки, идущей рядом (Волги. – М.С.), – булгары, русы, башджарты (башкиры. – М.С.), буртасы, хазары, печенеги…»⁶¹³ Если в первом случае упоминания русов вместе с булгарами можно еще предположить, что под первыми имеется в виду население Древнерусского государства, то во втором случае однозначно перечисляются народы, живущие на Волге, причем русы помещаются между волжскими булгарами и башкирами. Багдадский писатель Ибн ал-Джаузи XII в. в своем труде отметил, что в июле 1042 г. в Багдад, по пути в Мекку, прибыл некий вельможа из Болгара в сопровождении 50 спутников. Халифский двор оказал ему внимание, его кормили продуктами из дворцовой кухни. В числе сопровождающих был хорезмиец Йа’ла б. Исхак, которого опросили в диване в присутствии кади, то есть как бы под присягой. В частности, его спросили о болгарах – что они за народ? И хорезмиец ответил: «Это народ по происхождению между тюрками и славянами (рождённый между тюрками и славянами) и страна их на окраине тюркских стран». Как отмечают С.Г. Кляшторный и Д.Г. Савинов, это было последнее смутное воспоминание о древнейшем тюрко-славянском единении на берегах Волги⁶¹⁴. Данное обстоятельство позволяет понять одно место из сочинения Ибн-Фадлана, лично побывавшего в 922 г. на Волге в составе посольства к правителю Волжской Булгарии, решившему принять ислам. Однако царь булгар в то же время именуется арабским путешественником и как «царь славян», а его столица характеризуется следующим образом: «Булгар – город славян, который лежит на севере»⁶¹⁵. С момента опубликования этого известия по этому поводу высказывались самые разнообразные мнения: предполагалось, что арабы называли сакалибами не только славян, но и все другие народы, что титул «царь славян» следует понимать как царь, воюющий со славянами, и т. д. Однако открытие того, что часть населения Волжской Булгарии действительно составляли славяне, объясняет этот непонятный на первый взгляд титул. В.В. Седов отмечал, что именьковская культура повлияла на развитие земледелие волжских булгар, наральники которых полностью идентичны именьковским. С именьковских времен почти неизменным остался и состав культивируемых злаков, и только наследием именьковской культуры можно объяснить наличие на ранних болгарских поселениях подпрямоугольных полуземлянок. Отмечаются следы предшествующей культуры и в булгарской керамике: «Глиняная посуда II этнокультурной группы встречена на множестве болгарских земледельческих поселений, расположенных на Волге и на ее малых левобережных притоках, и почти полностью отсутствует в городах и могильниках с доминирующими тюркскими захоронениями (в Болгарах, Биляре, Суваре и Танкеевском некрополе ей принадлежит не более 0,01 % керамического материала). Встречается эта керамика уже в самых ранних памятниках болгарской культуры (в Кайбельском могильнике в погребениях IX в.) и бытует в основном до XI в. включительно. В памятниках XII – начала XIII в. ее фрагменты крайне редки если действительно керамика II этнокультурной группы была оставлена потомками именьковского населения, то можно полагать, что к началу XII в. они окончательно влились в болгарский этнос.

Таким образом, изложенное позволяет утверждать, что в этногенезе волжских болгар участвовало довольно значительное местное земледельческое население, т. е. славяне. Последние, очевидно, и придали болгарской культуре земледельческий облик с самого начала ее развития»⁶¹⁶. Проживание славян в Среднем Поволжье до конца I тысячелетия н. э., устанавливаемое по данным археологии, отмечает этот исследователь, снимает все сомнения в достоверности сведений Ибн-Фадлана.

Весьма интересное сообщение встречается нам в Никоновской летописи: «Кiй княжаше въ родѣ своемъ и ратоваше многи страны… Идущу же ему и з вои, на Болъгары ходивъ, и прiиде къ Дунаю, и възлюби мѣсто и създа градъ, хотя тамо сѣсти съ роды своими, и не даша ему тамо живущеи, всегда рати сотворяюще; градище же то и донынѣ нарицается тамо живущiими Дунаичи Кiевець. Таже на Воложскiа и Камскiа Болгары ходивъ и побѣди, и возвратився прiиде въ свой градъ Кiевъ, и ту животъ свой сконча…»⁶¹⁷ Если известие о том, что Кий пытался закрепиться на Дунае и основал там городок, также названный его именем, восходит к ПВЛ, то информация о его походе на восток уникальна и в других летописях больше не встречается. Поскольку перед этим стоит известие о дунайском предприятии Кия, предположение о том, что летописец просто перепутал дунайских и волжских болгар исключается – сразу после Дуная текст совершенно четко упоминает Волгу и Каму. Однако, если следовать наиболее распространенной датировке жизни Кия, исключается и его война с волжскими булгарами, поскольку последние к тому времени просто еще не успели переселиться на Волгу. Вполне возможно, что несохранившийся источник последнего летописного известия знал какое-то предание об успешном походе жителей Среднего Поднепровья в Волжско-Камский регион и, поскольку оно относилось даже для него к каким-то древним временам, отнес его к самому первому из известных ему правителей Киева, то есть к основателю города. Археологические данные показывают, что это был не поход, а переселение части жителей, состоявшийся задолго до времени жизни Кия. Однако с течением времени вынужденное переселение превратилось в победоносный поход, приуроченный летописцем к самому первому полянскому князю. Несмотря на эти неточности, данный летописный текст указывает на наличие в средневековой Руси представления о какой-то весьма ранней связи между Среднем Поднепровьем и областью именьковской культуры.

Великий азербайджанский поэт Низами в поэме, посвященной Александру Македонскому, приводит целый ряд интересных подробностей о наших предках. Упоминание о них начинается с того, что русы нападают на каспийский город Бердаа и похищают его правительницу. Правитель Абхазии спешит сообщить об этом Александру Македонскому:

 
Приди на помощь, о шах, от притеснений русов…
Русские бойцы из Аланов и Арков
Ночное нападение совершили, словно град.
К Дербенду в той области пробились,
По рекам к морю устремились.
Совершили нападение непомерное,
В этих местах старую вражду обновили,
Разграбили всю эту землю…
Царство Бердаа они опрокинули,
Город, полный сокровищ, уничтожили.
 

Данное сообщение не является поэтическим вымыслом – из сочинений мусульманских авторов известно, что русы действительно захватили и разграбили азербайджанский город Бердаа, но сделали это не во времена Александра Македонского, а в 943–944 гг. Низами как уроженец Азербайджана хорошо знал эту историю и, по всей видимости, немало знал и о нападавших. Так, он отмечает, что «русы, привычные к трудностям, крепкие мозгом», вместо монет у русов шкурки белок и соболей, власть шаха русов крепка, а его родственника зовут Купал. Решив отомстить за набег, Александр Македонский идет походом на север от Бердаа, заявив перед этим: «Ни буртасов я не оставлю на месте, ни русов…» Если первоначально русы упоминались поэтом вместе с аланами и загадочными арками, да еще говорится про их старинную вражду с жителями Азербайджана, то последние слова великого полководца связывают русов с жившими на Волге буртасами. «Когда Кинтал-рус, который был их предводителем», узнал о том, что на него идет великий завоеватель,

 
Собрал он войско из семи русских (племен)…
Из буртасов и аланов и хазранов толпы
Созвал он, поток, словно море и гора.
От земли Ису до кыпчакской степи
Покрыл он землю мечами и кольчугами.
 

Ису или Вису арабских писателей – это весь отечественной летописи, а кипчаки – это половцы. Несмотря на полководческий талант Александра Македонского и мощь его армии, ему с огромным трудом и лишь после семи сражений удается победить русов. Предводителя русов Кинтала он делает своим вассалом, накладывает на него дань и отпускает. Прослышав, что еще дальше на севере, в стране мрака, находится источник бессмертия, Александра Македонский отправляется на его поиски. Поскольку в его войске оказалось много больных и раненых, их он вместе с тяжелой поклажей оставляет около пещер, там, где был разбит его стан и проходила битва с русами.

 
От тех людей, которые там поселились,
Эти пустынные земли стали обитаемы.
Бун-и гар (глубокие пещеры) называли это место хранители степи,
По имени этой «глуби пещер» получилось Булгар.
Те, кто правят этой областью, —
Потомки слуг шаха Искандера⁶¹⁸.
 

Понятно, что предание о происхождении булгар от воинов Александра Македонского, равно как и основание им будущей столицы Волжской Булгарии, является выдумкой и не имеет ничего общего с исторической действительностью. Однако данная легенда упоминается такими средневековыми мусульманскими авторами, как ал-Гарнати и ал-Омари, а также сохранилась в татарском фольклоре⁶¹⁹. Данное обстоятельство показывает, что, согласно представлениям Низами, сражение Александра Македонского с русами происходило близ столицы Волжской Булгарии. Едва ли следует говорить, что сам Низами, один из хорошо образованных людей своего времени, живший в Каспийском регионе, явно знал, где в действительности находится Древнерусское государство, равно как и то, что булгары не входят в его состав. Однако то, что место решающей битвы этого великого полководца Древнего мира с русами он определил на Средней Волге, показывает, что, согласно его представлениям, русы в эпоху Александра Македонского жили примерно в этом регионе. Является ли это личной догадкой азербайджанского поэта, или ему было известно какое-то предание о прародине русов – вопрос этот остается открытым. Случайно или нет, но место битвы русов с великим полководцем в посвященной последнему поэме Низами совпало с областью именьковской культуры.

Еще одним свидетельством пребывания русов на Волге являются летописные упоминания о так называемой Пургасовой Руси. В январе 1228 г. князь Владимирский Юрий Всеволодович вместе с другими русскими князьями совершил поход на мордву: «Вшедъ в землю Мордовьскую Пургасову волость пожгоша жита и потравиша. и скот избиша». Местные жители разбежались по лесам, но затем в апреле того же года «придоша Мордва с Пургасомъ к Новугороду. и отбишася их Новгородци. и зажегше манастырь с(вя) тое Б(огороди) ци. и ц(ерко) вь иже бѣ внеѣ града», однако жителям Нижнего Новгорода удалось отбиться от нападающих. Под тем же годом летописец сообщает: «Побѣди Пургаса Пурешевъ с(ы) нъ. с Половци. и изби Мордву всю и Русь Пургасову. а Пургас едва вмалѣ оутече»⁶²⁰. Итак, мы видим, что в землях морды на Средней Волге располагалась какая-то «Пургасова волость», которая в другом месте неожиданно называется летописцем Пургасовой Русью. Как видно из текста, она не только не входила в состав древнерусских княжеств, но и находилась с ними во враждебных отношениях. Несмотря на это, автор Лаврентьевской летописи именует ее Русью, что указывает на то, что по крайней мере часть ее населения составляли именно русы. Как они оказались в мордовских землях? Теоретически они могли бежать на Волгу из Древней Руси, однако едва ли смогли создать там какое-то образование, которое могло бы называться волостью. А.Н. Насонов видел в Пургасовой Руси бродников, другие – русских крестьян, бежавшие от феодального гнета или язычников, спасшихся в глухих лесах от насильственной христианизации. Не отрицая того, что представители всех этих групп могли вливаться в ее состав, отметим, что наиболее обоснованное мнение по поводу ее первоначального происхождения было высказано В.В. Седовым: «В этой связи нельзя не обратить внимание на наличие крупного островка памятников именьковской культуры в мордовских землях в бассейне Суры. Они слабо изучены и судьба этой группы именьковского населения остается неясной. Не были ли жители Руси Пургасовой начала XIII в. потомками этого населения? При таком допущении находятся ответы на поставленные выше вопросы»⁶²¹. Составленная исследователем карта показывает территорию как Пургасовой Руси, так и именьковской культуры (рис. 35).

Исчерпывающий обзор историографии по вопросу Пургасовой Руси был сделан В.В. Фоминым. Различные исследования позволяют конкретизировать ее территорию. Еще В.Н. Татищев, говоря о бегстве Пургаса, отмечал, что тот «едва с малыми людьми ушел за реку Чар». П.И. Мельников-Печерский, хорошо знавший те края, писал, что Пургас жил «недалеко от нынешнего города Кадома, на правом берегу реки Мокши». Действительно, в документах 1628 и 1630 гг. упоминается «Пургасова городище» в 8 км от села Пурдошки «на нижней Мокше, на расстоянии 60–70 км к востоку от Кадома». Исходя из этого, П.Д. Степанов локализовал Пургасову волость на нижнем течении реки Мокши от Темнико-Вадских лесов к реке Оке. Недалеко от Старого Кадома, находящегося на востоке Рязанской области, расположено село Пургасово. Кроме того, местная жительница сообщила П.Д. Степанову предание, согласно которому в районе села Большой Мокателем (Первомайский район Горьковской области) раньше находилось «Пургасово городище». Археолог В.Н. Мартьянов соотнес его с обнаруженным им в том же районе Понетаевским городищем и высказал предположение, что «Пургасова волость» занимала обширную территорию, ограниченной на севере и востоке рекой Тёша, на юге реками Алатырь и Мокша, а на западе рекой Окой. Другой археолог Е.А. Голубева связала с данным образованием район мордовских городищ в бассейне рек Тёши и Сатис (правый приток Мокши). Еще позднее В.Н. Мартьянов определил Пургасову Русь в междуречье рек Тёши и Мокши, связав ее со следующими топонимами: село Пургасово около города Кадом на Рязанщине, села Пурдошки и Пургасово городище в Мордовии, Пургасово городище около села Большой Мокателем и Пургасово прудище в верховьях реки Иржа (левый приток Тёши) в Нижегородской области. Вся эта топонимика на достаточно большой территории показывает, что Пургас был достаточно сильным правителем. Об этом же говорит как участие в походе на него нескольких русских князей, так и то, что после разорения своей волости он все-таки обладал достаточными силами для организации ответного похода на Нижний Новгород. Проанализировав имеющиеся данные, В.В. Фомин показал, что Пургасова Русь отличается от мордвы и является этническим образованием, уходящим в глубокое прошлое, не имевшим даже в XIII в. отношения ни к Киеву, ни к Владимиро-Суздальской земле.

Рис. 35. Составленная В.В. Седовым карта именьковской культуры и Пургасовой Руси: 1 – ареал именьковской культуры; 2 – памятники волжских болгар; 3 – граница Волжскобогарского государства. Источник: Седов В.В. К этногенезу волжских болгар // Российская археология. 2001. № 2

Прояснить происхождение Пургасовой Руси помогают данные антропологии. Исследовавший в этом отношении Мордовию К.Ю. Марк выделила на ее территории пять антропологических комплексов: северо-западный, восточный, западный, центральный и северо-восточный. В рамках восточного комплекса исследовательница указала на особый антропологический тип, названный ею «сурским», поскольку основные его представители занимают бассейн реки Суры. Это «почти все эрзянские группы, терюхане, а также мокшанские группы, которые живут на востоке Пензенской области». По своим признакам данный тип отличается как от мокши, так и от эрзи и оказывается наиболее близок к «ильменскому типу», который был выделен «среди русских, живущих в окрестностях Ильменского озера». Помимо ильменских словен представители «сурского» типа «имеют сходство также с некоторыми группами западнобалтийского типа, в особенности с эстонцами Пярнуского района…», то есть с теми территориями, на которых в древности располагалась Прибалтийская Русь. Кроме того, наименование владений Пургаса славянским словом «волость» говорит в пользу славяноязычия ее населения. Исходя из всего этого В.В. Фомин предположил, «что Пургасова Русь могла представлять собою остаток тех варягов (варяжской руси), которые, давно оторвавшись от своих сородичей, влившихся в состав населения Древнерусского государства, жили в соседстве с Волжской Болгарией и мордвой, имея давние и теснейшие связи с ними, в том числе политические». Поскольку в этом регионе фиксируется также следы салтовского влияния, по его мнению, можно говорить о двух истоках Пургасовой Руси – северо-западной (или южно– и восточнобалтийской) и южной (аланской)⁶²². В данном случае исследователь руководствовался предположением А.Г. Кузьмина и Е.С. Галкиной о том, что Пургасова Русь может быть реликтом русов-аланов Подонья, являвшимся, по их мнению, Русским каганатом. Выше уже было показано, что мнение о том, что область салтовской культуры являлась Русским каганатом, достаточно уязвима для критики и, не отрицая определенного влияния, шедшего из этого региона, едва ли можно относить к нему само название «Русь».

Археологически связи мордвы со славянами фиксируются довольно рано. По поводу самой западной части мордвы, жившей на реке Цне и ее притоках, Р.Ф. Воронина отмечает: «Связи со славянами можно прослеживать еще с V–VI вв., о чем свидетельствуют фибулы, украшения. С падением Хазарского каганата эти связи усиливаются. В погребениях Крюково-Кружновского, Пановского, Лядинского могильников в изобилии встречаются славянские украшения: бусы, перстни, браслеты, гривны, оружие, крестовидные привески и т. д. В это же время в среднецнинских могильниках появляются захоронения отдельных представителей восточнославянского этноса»⁶²³. В связи с данными антропологии следует обратить внимание на еще одно обстоятельство: «Между тем данные антропометрических исследований серий черепов славян Подонья, как считают специалисты, указывают на наличие у вятичей специфических антропологических признаков. Действительно, черепа вятичей относятся к долихокранному узколицему типу (черепной указатель 74,1 при скуловом диаметре 129,3). Согласно наблюдениям антропологов, наиболее близким вятичам населением являются мордовские племена»⁶²⁴.

Показательно и имя Пургас. Оно не является общемордовским и означает «гром» (Пургас-пургине) на эрзянском языке, что соотносится с культом громовержца. Мнение о языческом характере Пургасовой Руси отчасти находит свое подтверждение не только в летописном сообщении об уничтожении историческим Пургасом православного монастыря и церкви, но и в мордовском фольклоре, в котором есть предание о невесте Пургаса Сыряве (Заре): «Эту девушку мокшанку хватают в городе Сызрань и ведут в дом русского воеводы. Там “главный поп” хочет окрестить язычницу, но та отказывается принять христианство. Тогда девушку везут подальше, велят закопать в землю по плечи, а сверху прогнать табун лошадей. Сырява же обращается с мольбой к своему возлюбленному Пургасу, чтобы он поднялся с востока, разрушил дом воеводы, а попа закопал по плечи в снег. И происходит чудо: табун лошадей останавливается перед девушкой, с востока же подул буран, занесший попа снегом. Испуганный воевода вынужден был отпустить девушку»⁶²⁵. Следует отметить, что в мордовской традиции есть целый ряд мотивов, сближающих ее с русским язычеством. Еще в XIX в. П.И. Мельников-Печерский обратил внимание на любопытную параллель летописной статье 1071 г. о мятеже волхвов в Ростовской земле. Тогда в Поволжье во время голода волхвы со своими приверженцами избивали «лучших» жен, обвиняя их в том, что те прячут жито, мед, рыбу и тому подобное, вынимая эти продуктов из разрезов на их спине. В Мордовии же впоследствии при сборе припасов к коллективному жертвоприношению пивовар и повар отправлялись по деревням. Женщины там собирали все необходимое в специальные мешочки на тесемках. Когда в дом заходили служители культа, они читали молитвы мордовским богам, после чего женщины по очереди вешали себе на спины мешочки с провизией, пятясь задом спиной, подходили к сборщикам. Один из сборщиков пять раз колол особым жертвенным ножом спину и плечи женщины, после чего обрезал тесемки, и мешочек падал в меховую одежду, которую наготове держал другой сборщик. Параллели на этом не заканчиваются: богом – покровителем животных у мордвы был Волцы-пас (пас – «бог»), и имя, и функции которого перекликаются с древнерусским «скотьим богом» Волосом. Н.А. Криничная обратила внимание, что былинному мотиву о тридцатилетней неподвижности Ильи Муромца, обретшему возможность двигаться после того, как калики перехожие попросили у него воды напиться, соответствует мордовское предание о первом человеке. Согласно ему, когда Бог ходил по земле, на ней был некий чудесный пенек, напоминавший человека, но не имевший ни рук, ни ног, ни глаз. Он стоял тридцать лет, пока Бог не попросил у него напиться, на что пенек ответил, что он не может дать Богу воды, поскольку у него нет ни рук, ни ног. Тогда Бог велел ему встать, после чего пенек зашевелился, у него появились руки, ноги и глаза. Наконец, пахарь-богатырь Тюштян становится правителем мордвы после того, как воткнутая им в землю сухая палка зазеленела⁶²⁶. Однако аналогичный сюжет присутствует уже в чешском средневековом предании о первом князе-пахаре Пржемысле, текст которого был приведен во второй главе.

Хоть из-за вторжения булгар бóльшая часть именьковцев переселилась на запад, какая-то их часть осталась на Волге. Вполне возможно, что именно они были связаны с упомянутой в летописи Пургасовой Русью, хоть не исключены ее и другие истоки.