Электронная библиотека » Михаил Серяков » » онлайн чтение - страница 11


  • Текст добавлен: 20 апреля 2018, 17:00


Автор книги: Михаил Серяков


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Данный вывод поддержал и П.Н. Третьяков, отметивший, что последующие археологические исследования показали, «что “древности русов” отнюдь не случайны и не безродны. Им соответствуют остатки многочисленных поселений и могильники с трупосожжениями. <…> Отсюда следует, что “древности русов” – это бесспорные памятники славянской культуры»307. Он же отметил, что спецификой части данных славянских поселений является керамика реберчатых биконических форм, которую он, в рамках своей собственной концепции, связал с северными областями Поднепровья. «Следовательно, – сделал вывод этот археолог, – общность культуры, связывающая воедино население Русской земли, была результатом общности его происхождения, общности судьбы. Это были племена, расселившиеся в послечерняховский период в плодородных областях Среднего Поднепровья, что в беспокойной обстановке того времени было невозможно без какого-либо союза. И понятно, что этот союз охватывал не только группировки новоселов, но и родственное им население, оставшееся на старых местах. Границы древнейшей Русской земли включали районы Стародуба, Трубачевска, Курска, т. е. охватывали не только Среднее Поднепровье, но и Среднее Подесенье и бассейн Сейма»308. Развивая мысли Б.А. Рыбакова, О.В. Сухобоков конкретизировал в этих древностях северянский компонент: «Рассматривая “древности русов”, Б.А. Рыбаков обратил внимание на то обстоятельство, что некоторые клады из восточных районов Левобережной Украины содержат двухспиральные подвески. По его мнению, эти подвески типологически предшествуют спиральным височным кольцам северянского набора украшений XI–XIII вв. Именно такая двухспиральная подвеска была найдена на раннесредневековом поселении позднезарубинецкого времени вблизи с. Спартак в бассейне Десны. Можно предположить, что эти клады, по крайней мере какая-то часть их, принадлежали протосеверянам. По-видимому, именно они оставили открытые поселения в бассейнах Десны, Сейма, Псёла, а также бескурганные урновые и безурновые погребения в грунтовых могильниках по обряду трупосожжения около с. Кветунь на Десне и с. Артюховка на Суле»309. По поводу «древностей антов» П.П. Толочко отметил, что некоторые из кладов (в селе Вильховчик) были найдены в типичных пеньковских лепных горшках или на пеньковских поселениях310.

В советское время выводы этих археологов никто не оспаривал. Однако во время перестройки и последующего крушения СССР прозападнические тенденции на какое-то время возобладали не только в политике, но и во многих других областях. В археологии этот период ознаменовался не только всплеском норманизма, но и отрицанием славянской принадлежности более ранних памятников. И.О. Гавритухин в 1991 г. окрестил интересующие нас древности «поствосточногерманской группой фибул». Однако это предположение было подвергнуто критике И.С. Винокуром, который опирался на результаты исследования Бернашевского ювелирного комплекса V–VIII вв., в котором была выявлена первая в Европе форма для изготовления пальчатых фибул. Сам этот комплекс на левом берегу Днестра данный исследователь однозначно определил как славянский311. Определение И.О. Гавритухина показалось О.А. Щегловой по сути верным, но тяжеловесным и неудобопроизносимым, в результате чего она уверенно связала женский убор из кладов «древностей антов» уже с готским влиянием. Симптоматично, что ее статья была опубликована в том же самом номере археологического журнала Stratum plus, в котором Л.С. Клейн попробовал провозгласить окончательную победу норманизма. Однако другие исследователи, не принадлежащие к гермо-балтийскому направлению, указывают совсем на другие связи. Так, например, Н.Л. Щурик связывает антропозооморфные фибулы «древностей антов» с сасанидскими традициями312. В.С. Аксенов и Л.И. Бабенко попробовали связать днепровские фибулы с сармато-аланами, попавшими в славянскую среду313. Как видим, недостатка в различных гипотезах нет, но объединяет их одно – желание опровергнуть положение Б.А. Рыбакова о связи данных древностей с русами.

Другим весьма ранним упоминанием названия наших предков в Северном Причерноморье является сочинение Иордана. Этот готский историк, использовавший более ранний труд Кассиодора, законченный им около 533 г., так описывал конец жизни знаменитого короля Германариха, правившего готами во время их пребывании в Причерноморье: «Вероломному же племени росомонов, которое в те времена служило ему в числе других племен, подвернулся тут случай повредить ему. Одну женщину из вышеназванного племени [росомонов], по имени Сунильду, за изменнический уход [от короля], ее мужа, король [Германарих], движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав ее к диким коням и пустив их вскачь. Братья же ее, Сар и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом»314. Данный фрагмент породил ожесточенный спор и бесчисленное количество литературы. Кем были эти росомоны, оказавшиеся вовлеченными в трагические события IV в. (Германарих умер в 375 г.), название которых перекликается с более поздним названием росов византийских писателей? Можно ли это известие считать одним из первых упоминаний русов в Восточной Европе? По поводу последнего вопроса следует отметить, что если бы в тексте речь шла не о росомонах, а о росоманах, то есть «мужах рос», то данное отождествление было бы оправданным. Хоть о росомонах говорится в большинстве дошедших до нас списках Иордана, однако в одном из наиболее ранних списков IX в. речь идет о Rosomanorum, а еще один список дает форму Rosimanorum315. Таким образом, эти варианты позволяют предположить, что в первоначальном тексте речь могла идти именно о «мужах рос», и дать положительный ответ на второй вопрос. Что касается первого вопроса, то ответить на него гораздо труднее в силу того, что росомоны упоминаются в сочинении Иордана один-единственный раз.

Характеристика этого племени как «вероломного» наводит на мысль, что оно также входило в число тех племен, которые покорил Германарих, и это предположение подтверждается прямым указанием Иордана на то, что оно «служило» готскому королю. Однако в приведенном этим автором перечне покоренных народов росомоны не значатся, что еще больше запутывает ситуацию. Контекст всего фрагмента позволяет предположить, что речь в нем шла не только об индивидуальной кровной мести братьев, а о восстании всего племени. Единственную возможность прояснить ситуацию дают имена участвовавших в разыгравшейся драме представителей этого племени. Имя Сунильда по-германски означает «лебедь», и оно вполне может представлять собой перевод его значения. Точно так же впоследствии звали и сестру Кия, основавшего Киев. Что касается имен ее братьев, Сара и Аммия, то, насколько можно судить, эти имена не славянские и не германские. Хоть при описании событий последующей истории готов около 400 г. упоминается еще один Сар в качестве противника Алариха, это имя вполне могло быть заимствовано готами в Причерноморье от своих соседей. Наиболее убедительной является иранская этимология обеих имен: sar – «глава», ama – «могучий»316. Задолго до прихода готов в Добрудже был известен царь скифов Сарий, который во II в. до н. э. чеканил монету со своим именем в греческих городах Томи и Одесс317. Кроме того, уже в первые века нашей эры на Днепре были зафиксированы два города, названия которых перекликаются с именами обоих братьев. Упоминающий их источник мы рассмотрим в следующей главе. В связи с иранской этимологией следует вспомнить и предложенное М.Ю. Брайчевским объяснение из осетинского языка русских названий Днепровских порогов, упомянутых Константином Багрянородным, которые, по его мнению, возникли в III–IV вв.318 Иранская этимология «русских» названий Днепровских порогов естественным образом соотносится с иранскими именами росомонов.

В Старшей Эдде сюжету мести братьев за казнь сестры посвящены две песни «Подстрекательство Гудрун» и «Речи Хамдира», и там имена мстителей даются в измененной форме Сёрли и Хамдир, что косвенно свидетельствует о чуждости этих имен германскому ономастикону. «Подстрекательство Гудрун» начинается с перечисления детей Гудрун и конунга Йонакра: «Их сыновей звали Сёрли, Эрп и Хамдир. Там же воспитывалась и Сванхильд, дочь Сигурда. Ее выдали замуж за Ёрмунрекка Могучего»319. Интересно отметить, что имя Йонакр Р. Хайнцель объяснил как славянское юнак – «воин, дружинник», что указывает на связь его сыновей со славянским миром320. В «Речах Хамдира» говорится, что Эрп был сводным братом Сёрли и «духом отважного» Хамдира, который именует его «чернышом». В свете того, что впоследствии русы неоднократно оказываются тесно связанными с северянами и уже у Псевдо-Захария в качестве восточных соседей мужей ерос помещены три черных народа, подобное известие эддической песни оказывается весьма интересным.

Неожиданную подробность из жизни Сара и Аммия сообщает нам датский хронист XII в. Саксон Грамматик, исключительная значимость труда которого для изучения древнейшей истории варяжской Руси была показана нами в предыдущих исследованиях. Он отмечает, что женой готского короля Ярмерика (Германариха) была сестра четырех геллеспонтских разбойников. Интересной иллюстрацией к этому сообщению является очень крупный Оболонский клад, найденный в 1876 г. на киевском Подоле. Находка состояла примерно из 200 медных монет, однако к ученым попало лишь 57 из них. Все они четко делятся на две части: первая состоит из монет центральной римской чеканки, выпущенных между 306 и 366 гг. н. э., а вторая происходит из небольшого провинциального городка Антиохии Писидийской, расположенной в глубине Малой Азии. 28 монет, то есть подавляющая часть второй части, была выпущена в правление Волюзиана и еще 7 монет – другим императором, Галлиеном. Необходимо отметить, что малоазиатские монеты III в. в Восточной Европе встречаются крайне редко, монеты Волюзиана, кроме двух других находок в Киеве, больше не попадались ни разу, а монеты Антиохии Писидийской, за исключением данного клада, также ни разу не зафиксированы в Восточно-Европейском регионе. Исходя из всего этого М.Ю. Брайчевский справедливо предположил, что получить в столь большом количестве монеты Волюзиана, к тому же отчеканенные в Антиохии Писидийской, можно было вскоре после их выхода в свет и где-то поблизости от места их чеканки. Он связал писидийскую часть Оболонского клада с походом неких варваров на малоазиатские провинции империи, случившимся в 264 г. во время правления императора Галлиена321. Античный источник так описывает его: «Пока такие события происходили в стране персов, скифы вторглись в Каппадокию. Захватив тамошние города, они после продолжительной войны, шедшей с переменным успехом, устремились в Вифинию»322. Как видим, римский писатель обозначил нападавших общим термином «скифы», указывая на их северопричерноморское происхождение и не вдаваясь детально в их племенную принадлежность. Часть исследователей обычно считает их готами, хоть и отмечает, что в этих морских походах принимали участие и другие племена. М.Б. Щукин, следуя достаточно распространенному мнению, связывает поход 264 г. на Каппадокию с пленением готами деда и бабки будущего епископа Вульфилы, переведшего впоследствии Библию на готский язык323. Однако ведущий австрийский специалист по истории готов Х. Вольфрам отметил ошибочность подобного мнения, показав, что предки Вульфилы стали пленниками дунайских готов в 257 г.324 Как видим, память об успешном морском походе через Черное море, в котором принял участие кто-то из проживавших на месте будущего Киева воинов, оказалась весьма устойчива и впоследствии отразилась в записанном Саксоном Грамматиком предании, отнесенном уже ко временам Германариха.

Следует отметить, что это далеко не единственный клад из данного региона. Так, в Киевской губернии еще до революции был найден клад из золотых вещей, а именно браслет с зооморфными окончаниями, пряжка с декором cloisonne и гривна, разрубленная кладоискателями на четыре части. Браслет позднеримско-ранневизантийской работы, наиболее яркие параллели гривне происходят из Закшува, Концешти, Керчи. По сочетанию вещей Киевский клад относится к середине – второй половине V в. Несмотря на то что все эти вещи можно было обменять, купить, получить в дар или захватить во время набега, рассматривавшие этот клад И.Р. Ахмедов и M.M. Казанский поспешили приписать его гипотетическим германцам, гипотетически вернувшимся в Восточную Европу после поражения сыновей Аттилы в битве при Недао и основавшим в Среднем Поднепровье не менее гипотетическое германское королевство, совершенно не отраженное в письменных источниках. С помощью каких «весомых» аргументов эти исследователи отметали всех других претендентов на обладание данным кладом, позволяет судить следующий пассаж: «Как и днепровско-левобережные клады, Киевский и Ольвийский клады содержат вещи, типичные для княжеской варварской цивилизации оседлых народов, в первую очередь германцев, не характерные для кочевников постгуннской эпохи. Неизвестны пока такие вещи и у славян, которые явно владели Среднеднепровским регионом во второй половине V в., хотя теоретически нельзя исключить возможность появления таких украшений у антской знати»325.

Археологи отмечают достаточно важную роль будущей столицы Киевской Руси в экономике всего региона: «Об исключительно важной роли предкиевского куста поселений в экономике Среднего Поднепровья – да и Восточной Европы вообще – свидетельствуют многочисленные находки на территории современного города древних монет и кладов. “Из всех пунктов, где встречаются римские импорты последних столетий до н. э. и первых столетий н. э. от Роси на юге и до Десны на севере, – пишет П.П. Толочко, – наиболее богатой на находки является территория Киева”. И добавляет далее относительно позднезарубинецкого черняховского времени: “Количество находок римских монет в этом районе больше, чем в каком-либо другом районе Восточной Европы”. <…> Всего в пределах Киева обнаружено около десяти монетных кладов (II–IV в.), найдены десятки отдельных монет»326. Отметим, что клад, найденный на Львовской площади, весил более десяти килограммов.

О существовании какой-то Руси во время движения готов на юг говорит и скандинавская традиция. Рассказывая о странствиях готов до их появления на Черном море, «Сага о гутах» так описывает их путь: «Отправились они оттуда на один остров близ Эйстланда, который зовется Даге. И поселились там. И построили там крепость, которая все еще видно. И там не могли они себя прокормить. Оттуда отправились они вверх по той реке, что зовется Дюна (Западная Двина. – М.С.). И вверх через Рюцаланд (Ruza land – Русь) так далеко уехали они, что пришли они в Грикланд»327. Рукопись саги датируется XIV в., но специалисты уверены, что сам текст в его нынешней форме был создан в первой четверти XIII в. Следует отметить, что сама эта сага была сложена на Готланде, который считается одной из предполагаемых прародин готов и исходной точкой их маршрута. Несмотря на то что эта сага была записана достаточно поздно и ее составитель мог перенести в текст современные ему географические названия, однако она основана на фольклорном источнике, содержит подробности, отсутствующие у Иордана, и, что достаточно интересно, дает название Руси не в той форме, в которой оно встречается в остальных скандинавских памятниках того времени, а через z, что соответствует, как было показано выше, древненемецкой традиции. Посколько название Руси в «Саге о гутах» дается не в книжной, латинизированной форме, а в более архаичной, немецкой, подробно исследованной А.В. Назаренко, это говорит о том, что предание о проходе готов через Русь возникло на Готланде достаточно рано. Из текста саги непонятно, находился ли Рюцаланд непосредственно на Западной Двине или вглубине Восточной Европы, однако сага указывает на существование Руси в эпоху начала переселения готов на юг, то есть уже в I–II вв. н. э.

Другое скандинавское произведение, «Сага о Хёрвер», записанная между 1250 и 1334 гг., посвящена истории волшебного меча. Согласно ей сын Одина Сигрлами был королем Гардарики-Руси. Нечего и говорить, что такого сына Одина другие скандинавские саги не знают. Этому Сигрлами наследовал его сын Свафрлами, который, как и его отец, правит Русью. Свафрлами однажды на охоте поймал карликов Двалина и Дулина и за их освобождение потребовал, чтобы они выковали ему приносящий победу в битвах меч. Карлики сделали требуемое, но предрекли, что меч совершит три позорных дела и станет его убийцей. «Повелитель Гардарики назвал меч Тюрфингом, носил его всегда при себе и одерживал победы в битвах и поединках, но, в конце концов, предсказание карликов сбылось: Тюрфинг стал виновником его кончины»328. Когда на Гардарики напал викинг Арнгрим, Свафрлами вышел с ним на поединок. Во время схватки он отрубил врагу низ щита, после чего меч вошел в землю. Арнгрим отрубил Свафрламу руку, выхватил Тюрфинг и убил им его владельца. С богатой добычей Арнгрим возвращается в Скандинавию, и дальнейшая часть саги повествует об истории меча у его потомков, завершаясь описанием великой битвы готов и гуннов. Нечего и говорить, что правителя Руси с именем Свафрлами не знает больше ни один источник. Однако название меча весьма интересно. Тервингами (tyrfingr) называли тех готов, которых впоследствии станут именовать вестготами, и одновременно занимаемую ими страну. Это самоназвание этимологически связано с названием волшебного меча, образ которого у готов появляется, по предположению исследователей, под влиянием почитавшегося в виде меча скифского бога войны. Впервые название тервингов было письменно зафиксировано в 291 г.329

Образ волшебного меча генетически восходит к скифской эпохе и, следовательно, имеет южное, причерноморское происхождение. «Отец истории» оставил нам следующее весьма интересное описание поклонения одному из божеств у этих ираноязычных кочевников: «Аресу (богу войны. – М.С.) же совершают жертвоприношения следующим образом. В каждой скифской области по округам воздвигнуты такие святилища Аресу: горы хвороста нагромождены одна на другую на пространстве длиной и шириной почти в 3 стадии, в высоту же меньше. Наверху устроена четырехугольная площадка; три стороны ее отвесны, а с четвертой есть доступ. От непогоды сооружение постоянно оседает, и потому приходится ежегодно наваливать сюда по полтораста возов хвороста. На каждом таком холме водружен древний железный меч. Это и есть кумир Ареса. Этому-то мечу ежегодно приносят в жертву коней и рогатый скот, и даже еще больше, чем прочим богам. Из каждой сотни пленников обрекают в жертву одного человека, но не тем способом, как скот, а по иному обряду. Головы пленников сначала окропляют вином, и жертвы закалываются над сосудом. Затем несут кровь на верх кучи хвороста и окропляют ею меч. Кровь они несут наверх, а внизу у святилища совершается такой обряд: у заколотых жертв отрубают правые плечи с руками и бросают их в воздух; затем, после заклания других животных, оканчивают обряд и удаляются. Рука же остается лежать там, где она упала, а труп жертвы лежит отдельно»330. Утверждение «Саги о Хёрвер» о том, что первому владельцу меча Тюрфинга Свафрлами на поединке отрубили руку с мечом восходит, таким образом, к описанной особенности человеческого жертвоприношения у скифов. Поскольку создатель саги едва ли читал Геродота, можно предположить, что эта особенность ритуала стала известна скандинавам благодаря готскому посредничеству. Последние вполне могли узнать о данной подробности от аланов, также обитавших тогда в степях Причерноморья. То, что скандинавская сага считает первым обладателем меча Тюрфинга правителя Гардарики, вновь указывает нам на какие-то весьма ранние русско-готские контакты.

О широкой известности данного образа скифской мифологии в эпоху Великого переселения народов красноречиво говорит тот факт, что он был использован гуннами. Задолго до создания этой саги Иордан так описал историю появления священного скифского меча у Аттилы, равно как и те последствия, которые это за собой повлекло: «Хотя он по самой природе своей всегда отличался самонадеянностью, но она возросла в нем еще от находки Марсова меча, признававшегося священным у скифских царей. Историк Приск рассказывает, что меч этот был открыт при таком случае. Некий пастух, говорит он, заметил, что одна телка из его стада хромает, но не находил причины ее ранения; озабоченный, он проследил кровавые следы, пока не приблизился к мечу, на который она, пока щипала траву, неосторожно наступила; пастух выкопал меч и тотчас же принес его Аттиле. Тот обрадовался приношению и, будучи без того высокомерным, возомнил, что поставлен владыкою всего мира и что через Марсов меч ему даровано могущество в войнах»331. Таким образом, мы видим, что образ волшебного скифского меча активно использовался во время Великого переселения народов Аттилой для создания мифа о божественной поддержке и своей непобедимости. Подробности «Саги о Хёрвер» свидетельствуют, что данный мифологический образ и связанный с ним ритуал был известен и готам, по всей видимости, в результате контактов с аланами. От готов данный сюжет становится впоследствии известен и скандинавам. Утверждение саги о том, что первоначальным владельцем этого волшебного меча был правитель Гардарики, показывает, что для ее создателя Гардарики-Русь существовала уже в готскую эпоху. Возникновение образа этого меча под влиянием скифской мифологии указывает на Южную Русь, которую в тот период мы можем отождествить с упомянутыми Иорданом росомонами.

В связи с присутствием росомонов в Днепровском регионе уже в готское время необходимо отметить, что ряд данных указывает на генетическую связь летописных полян с частью населения черняховской культуры. В.В. Седов, отмечая, что единственным признаком для дифференциации славянских курганов Среднего Поднепровья является различное положение умершего, выделил на этом основании две группы – насыпи с трупоположениями на материке и насыпи с захоронениями в ямах, вырытых в материке. Вторая группа занимает более южные области (рис. 14). При анализе краниологического материала выяснилось, что черепа из курганов с ямными трупоположениями мезодолихокранны и характеризуются сравнительно узким лицом (скуловой диаметр 131,6).


Рис. 14. Составленная В.В. Седовым карта распространения курганов с трупоположениями в Среднем Поднепровье: 1 – курганные могильники с трупоположениями на материке; 2 – курганные могильники с трупоположениями в грунтовых ямах; 3 – курганные могильники с двумя типами трупоположений; 4 – места находок украшений Х в., выполненных в технике тиснения; 5 – граница Руси в узком смысле слова (по А.Н. Насонову); 6 – граница распространения памятников с пражской керамикой. Источник: Седов В.В. Формирование славянского населения Среднего Поднепровья // СА. 1972. № 4


Трупоположения на горизонте представляют собой совершенно иной антропологический тип – черепа также мезодолихокранны, однако все они широколицые (скуловой диаметр 136,5). «Поиски аналогий мезодолихокранного узколицего антропологического типа славян Среднего Поднепровья приводят к черняховским материалам. Славянские черепа из курганов с могильными ямами обнаруживают значительное сходство с черепами из черняховских могильников III–IV вв. Среднего Поднепровья (Черняховский, Масловский и Дедовщицкий). Черняховские черепа в свою очередь обнаруживают сходство с черепами из скифских курганов Среднего Поднепровья, что неоднократно отмечалось исследователями. В краниологических коллекциях Средней и Восточной Европы более близких аналогий рассматриваемым курганным черепам среднеднепровских славян найти не удается.

В этой связи можно утверждать, что славяне Среднего Поднепровья, хоронившие умерших по обряду трупоположения в курганах с грунтовыми ямами, являются потомками черняховского населения»332. Заслуживают внимания и другие выводы, сделанные этим исследователем. Во-первых, им был очерчен среднеднепровский вариант черняховской культуры. Во-вторых, он отметил, что славянская культура типа Пеньковки имеет местное происхождение, являясь наследием части черняховской культуры, разрушенной гуннским нашествием. Однако наиболее важным для нашего исследования оказывается третий вывод, сделанный этим выдающимся археологом: «Начиная с VI в. источники знают этноним “рос”. Очень вероятно, что так назывались среднеднепровские анты, уцелевшие от аварского истребления. На основе анализа древнерусских летописей исследователями в Среднем Поднепровье реконструирована “Русская земля” в узком смысле, т. е. земля русов, существовавшая в течение последних веков I тысячелетия. И теперь оказывается, что древнейшая “Русская земля”, обрисованная по данным русской письменности, во многом соответствует ареалу курганов с трупоположениями в грунтовых ямах»333. Следует также отметить, что двум группам полян соответствуют не только разные антропологические типы, но и различные способы образования топонимов: если в более северных областях господствуют топонимы на – ичи, – овичи, то в более южных областях Среднего Поднепровья – топонимы на – овцы, – инцы и гидронимы с приставочными ко- и су-. Однако, если мы обратим внимание на карту с ареалом курганов с трупоположением в грунтовыми ямах и сравним ее с составленной им же антропологической картой среднеднепровских славян (рис. 15), то заметим, что в обоих случаях западные границы очерченных этим археологом ареалов выходят за пределы «Русской земли» в узком смысле слова.


Рис. 15. Составленная В.В. Седовым антропологическая карта среднеднепровских славян по курганным материалам: 1 – мезодолихокранный относительно широколицый антропологический тип; 2 – мезодолихокранный узколицый антропологический тип; 3 – граница Руси в узком смысле слова (по А.Н. Насонову); 4 – граница распространения памятников с пражской керамикой. Источник: Седов В.В. Формирование славянского населения Среднего Поднепровья // СА. 1972. № 4


Однако если курганные могильники с трупоположениями в грунтовых ямах выходят за эти пределы как на северо-западе, так и на юго-западе, то мезодолихокранный узколицый антропологический тип выходит за эти пределы только на северо-западе и распространяется на Прикарпатскую территорию, которая, как было показано во второй главе, также именовалась Русью. Ранние источники ничего не говорят о какой-либо Руси на юго-западе от «Русской земли» в узком смысле слова, и данное обстоятельство показывает большую значимость антропологических данных по сравнению с обрядом захоронения.

Следует также отметить, что сам В.В. Седов рассматривал мезодолихокранный узколицый антропологический тип славян Среднего Поднепровья как результат славянизации ираноязычного населения черняховской культуры данного региона. Ученый полагал, что на основании антропологической преемственности неправомерно делать вывод о славянской принадлежности черняховской культуры. Однако далеко не все специалисты согласны с ним в данном вопросе. Е.В. Максимов отмечал, что иранские названия рек не проникли с юга в Среднее Поднепровье, и на основании этого и других данных полагал, что «главной силой в сложении древнеславянского этноса являлись местные племена Среднего Поднепровья»334.

Ряд археологов высказывался против наличия славян в черняховской культуре. Как это только стало возможным после смерти Сталина, М.И. Артамонов одним из самых первых с 1957 г. начал отстаивать мнение о готах как создателях и основных носителях черняховской культуры. В свете его хазарофильства и норманизма подобная позиция выглядит весьма последовательной. Отрицая наличие славян в черняховской культуре, М.Б. Щукин писал: «Для всех этих гипотез, однако, осталось неразрешимым одно противоречее: последние звенья, “мисочные” и “фибульные” культуры “третьего мира” (черняховская и пшеворская) по структуре резко отличаются от “горшечных” раннеславянских культур. Столь резкая трансформация культурного облика населения мало реальна, а ссылки на общую деградацию культур после крушения Империи не помогают, так как в тех местах Европы, куда славяне не проникли, преемственность культурной структуры сохраняется»335. Однако подобный взгляд, в очередной раз постулированный в 1989 г., далеко не нов, и контраргументы по данному вопросу были высказаны за тридцать лет до появления данной статьи: «Часть исследователей, занимающихся вопросами истории древних славян, отказывается видеть их в носителях культуры полей погребений, прежде всего вследствие несоответствия культурного уровня. Население культуры полей погребений имело высокую культуру, что сказывается, в частности, в наличии плужного земледелия и развитого гончарного ремесла. Большое число привозных римских вещей и монет характеризует широкие международные связи. Культура славян IX–X вв. на первый взгляд имеет более примитивный облик и как будто ничем не связана с культурой полей погребений. Нельзя не заметить, что сложившееся в среде археологов суждение о культуре полей погребений только на основании инвентаря могильников страдает значительной неполнотой. Материал селищ оставляет несколько более примитивное впечатление, чем могильный инвентарь. Это чувствуется в землянках, которые, в частности, довольно близки киевским. На селищах встречается много грубой лепной посуды, сосуществующей с гончарной; изделия из металлов довольно примитивны. Нельзя не отметить эти элементы, связывающие культуру полей погребений со славянской культурой IX–X вв. Близость эта отмечалась уже в литературе. Так, горшки, известные в могильниках полей погребений, можно сравнить с такой же формой сосудов и славянских памятников начала II тысячелетия н. э.»336. В обобщающем труде по черняховской и другим культурам рубежа последних веков до нашей эры и первых веков нашей эры, выпущенном Институтом археологии, говорится как о последних на тот момент работах, связывающих черняховскую и славянскую культуры, так и об их спорных или слабых сторонах: «Широкие полевые работы в Поднестровье привели к интересным открытиям. Прежде всего было выявлено много общих черт раннеславянских и черняховских памятников этого региона – в лепной керамике и домостроительстве. Выяснилось также, что на этой территории между теми и другими памятниками не существует хронологического разрыва. На некоторых поселениях найдены вещи, датируемые IV–V вв., – железная фибула со сплошным приемником из Черепина, обломок стеклянного сосуда и фрагмент узкогорлой светлоглиняной амфоры из Сокола, бронзовая трехпальчатая фибула из Теремцов. Наряду с обычной лепной керамикой здесь обнаружена и гончарная посуда, аналогичная черняховской. Отмечены и другие важные обстоятельства. Одной из выразительных черт культуры ранних славян, не известной за пределами славянского мира, является печь-каменка. Подобные печи обнаружены на многих поселениях со смешанным – черняховским и раннесредневековым славянским – материалом на Днестре и Пруте (Черепин, Теремцы, Сокол, Бакота). Все эти факты, по мнению В.Д. Барана, свидетельствуют о том, что раннеславянская культура с керамикой пражского типа унаследовала традиции той части черняховской общности, которая сложилась на позднезарубинецкой и пшеворской основе.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации