Текст книги "Русы от Волги до Дуная"

Рис. 27. Приазовье на Певтингеровой карте

При описании последней, которая в его сочинении с севера ограничивается «неизвестной землей», великий греческий географ отмечает: «Сарматию занимают в местностях, прилегающих к неизвестной земле, сарматы-гипербореи, ниже их – сарматы царские, народ модоки и сарматы-конееды, а еще ниже их – закаты, свардены и асеи; затем вдоль северного поворота реки Танаиса – многочисленный народ периербиды…» Из городов, перечисленных в данном параграфе, следует упомянуть город Наварис (70°—55°), расположенный несколько южнее Дона недалеко от Азовского моря⁵¹⁰. В.А. Бронштэн помещает Наварис Птолемея на месте современного Ростова-на-Дону⁵¹¹, а в наше время В. Зубарев отождествил этот город с Темерницким, или Нижне-Гниловским, городищем. Обращает на себя внимание и народ модоков, которые исследователи уже давно связывают с амадоками. Таким образом, уже в первых веках нашей эры это племя находилось на севере Азиатской Сарматии, вполне возможно, что и в Донском регионе.

Следует отметить, что какие-то контакты со Средним Поднепровьем присутствуют и в Приазовье скифского времени. Исследование Елизаветовского городища IV–III вв. до н. э., бывшего своего рода столицей Донского края, выявило сильную неоднородность населения данного региона. Если черепа из нижнедонских степных курганных могильников в основном широколицые и брахикранные, то среди жителей одновременных правобережных донских поселков преобладают долихокранные варианты. Если мужские и женские черепа из курганов Елизаветинского могильника, не относящиеся к группе «Пять братьев», европеоидные, крупные, суббрахикранные и брахикранные, то захороненные с исключительно богатым инвентарем в Пятибратных курганах люди имели узколицее и долихокранное строение черепа. «Было проведено сравнение по формуле Гейнке размеров двух мужских черепов из кургана 8 группы “Пять братьев”… Оба черепа показали наименьшую суммарную разницу со скифскими сериями лесостепной и степной зон Украины. Только для первого (молодого) ближе черепа из лесостепных правобережных серий (Днепро-Побужская, Трипольская и Ворсклинская), а для черепа постарше – серия из степной зоны…»⁵¹²

В силу этого становится понятно, почему именно северяне «составляли основное славянское население Дона и Тмутаракани. Не случайно Донец с раннего времени назван Северским. Начав свой путь на Сейме и Суле, северяне ширили свои поселения на юг и юго-восток, дойдя до Северского Донца и Дона. Не остановились они и на этих рубежах. Как полагают, и город Тмутаракань “скорее всего мог явиться колонией северян”. Тому подтверждение – “постоянная связь Тмутаракани с Черниговом”»⁵¹³. Полностью согласны с этим и исследователи русского летописания: «Нашествие половцев, нахлынувших в южнорусские степи и Подонье, оторвало Тмутаракань от Поднепровья. Но на нее на некоторое время продолжал распространяться сюзеренитет “Русской земли”, и с выделением Черниговского княжества право на Тмутаракань получил черниговский князь: Святослав держал в Тмутаракани своего сына Глеба»⁵¹⁴.

Если обратиться к археологии, то часть исследователей предполагает проникновение славян в верховья Дона в период существования черняховской культуры. Археологические данные говорят о присутствии черняховцев среди населения, мигрировавшего на Дон в конце IV–V в. н. э. и оставивших памятники круга Чертовицкого-Замятино. Допуская присутствие в их среде иных этнических элементов, Д.В. Акимов отмечает, что, «судя по приведенным археологическим материалам, на рубеже Древности и Средневековья основной поток мигрантов на Верхний Дон с запада (юго-запада) составляли племена, которые большинство современных исследователей признают раннеславянскими. Вероятно, это была вторая (после носителей древностей типа Каширки-Седелок) массовая волна славянской миграции в Подонье во 2-й четверти – середине I тыс.»⁵¹⁵. Ее он связывает с походами готского короля Германариха против венедов. Следует отметить, что это была уже вторая волна миграции носителей черняховской культуры в данный регион. Первая из них связывается с древностями типа Каширки-Седелок, датируемых серединой III – началом IV в.

Славянские древности фиксируются и южнее. После того как примерно в середине III в. н. э. был разрушен город Танаис, основанный греками в устье Дона, на его руинах уже в гуннский период возникает новое поселение. Жившее в нем население было новым и частично связанным с черняховской культурой. В его составе на основе керамики выделяется позднескифское ираноязычное население, готы, аланы Северного Кавказа и формы, характерные для раннеславянской киевской культуры и памятников ее круга лесостепного Поднепровья и Подонья. В свете приведенных выше данных показательно, что отмечаются «связи населения Танаиса и верхнего Подонья (памятников типа Чертовицкого-Замятино) в гуннский период»⁵¹⁶.

А.М. Оболомский обратил внимание на то, что в Подонье местная сарматоидная культура прекращают свое существование не позднее конца III в., а в регионе появляются две этнокультурные группы населения: киевского и позднескифского нижнеднепровского происхождения. Затем все поселения типа Каширки-Седелок оказываются уничтожены пожарами. Эти археологические данные были им связаны с текстом Иордана о покорении Германарихом венетов. «Сведения о военной акции, предпринятой готами против венетов и закончившейся разгромом и подчинением последних, приводятся Иорданом сразу после подробного описания похода готов на херулов-элуров, которые в этом месте “Гетики” размещены на Меотиде (т. е. около Азовского моря), причем и сам этноним “херулы” Иордан связывает с греческим словом “эле”, что обозначает “болото”, очевидно, для подтверждения своей локализации. Учитывая все эти наблюдения, не исключено, что венеты, которых покорил Германарих, обитали где-то недалеко от херулов, также к востоку от основных готских владений. <…> Весьма вероятно, что обитатели Верхнего Подонья в позднеримский период, в составе которых преобладали генетически связанные с киевскими племенами группировки, и были теми венетами Иордана, против которых был направлен поход готов. Эвакуация населения последовала за завоеванием. Очистка территории с разрушением поселков (по принципу “выжженной земли”) при насильственном перемещении обитателей достаточно типична для древних германцев»⁵¹⁷.

Интересен и такой вывод археологов: «Часть лесостепного киевского населения из области контактов черняховской и киевской культур (вероятнее всего, из Среднего Поднепровья) непосредственно перед появлением гуннов или в раннегуннский период переселилась в Черниговское Полесье. В раннегуннское время происходит проникновение племен, населявших деснинско-сейминское Полесье, на восток – на водораздел Днепра и Дона, и на юг – в Посулье и среднее течение Псёла, что привело к образованию колочинской раннесредневековой культуры и распространению ее на земли, ранее занятые как черняховским населением, так и находившимися под значительным его влиянием племенами сейминско-донецкого варианта киевской культуры»⁵¹⁸.

Впоследствии, уже в VI в., Прокопий Кесарийский указывает на существование в Приазовье многочисленных славянских племен. По поводу Северо-Восточного Причерноморья он отмечал, что «прибрежную ее часть, как и внутреннюю, занимают варвары вплоть до так называемого “Меотийского Болота” и до реки Танаиса (Дона), который впадает в “Болото”. Само это “Болото” вливается в Эвксинский Понт. Народы, которые тут живут, в древности назывались киммерийцами, теперь же зовутся утигурами. Дальше, на север от них, занимают земли бесчисленные племена антов»⁵¹⁹. По мнению лингвистов, потомки части этих антов сохранились в этом регионе, несмотря на все последующие нашествия кочевников: «По отношению к древним сдвигам ударения “верхнедонские говоры” (в том числе архаичный говор Деулина) относятся к “антской” группировке…»⁵²⁰

Существует мнение, что славяне присутствовали в Донском регионе до сложения салтовской культуры: «Салтовская культура, распространившаяся сюда с аланизированного Предкавказья, наслоилась на местных славян, чьи типичные жилища-полуземлянки обнаруживают в долине Оскола с VI в. и даже уже с V в., считая возможным говорить о распространении здесь “культуры оскольско-пеньковского облика”, причем второй, пеньковский компонент ее как бы паспортизует связь с правобережноднепровским славянством и древний приход оттуда»⁵²¹. С.А. Плетнева отмечает следы славян там и в хазарскую эпоху.

В свете нашего исследования представляет несомненный интерес то обстоятельство, что «Равеннский аноним» упоминает город Малороссу в составе Боспорского царства⁵²², погибшего в IV в. Точная локализация этого города отсутствует, что же касается его названия, то О.Н. Трубачев предполагает: «Ср. также некоторые возможные остатки киммерийско-фракийской топонимии, не известные прежним исследователям: Цюцюль, гора в Крыму, <…> Malorossa, один из боспорских городов (Равеннский аноним), ср. рум. mal “берег”, алб. mal(i) “гора”…» Последнее название он рассматривает как киммерийско-синдомеотский гибрид с предположительным значением «белый берег»⁵²³. С одной стороны, действительно, само понятие Малая Русь впервые упоминается в 30-х гг. XIV в. в грамоте галицко-волынских князей⁵²⁴, однако в качестве названия города оно фигурирует уже в более ранний период в Венгрии. Что касается киммерийцев, то к моменту написания «Равеннского анонима» около 700 г. н. э., где впервые был зафиксирован топоним Малоросса, этот народ, о котором практически ничего не известно, уже тысячу лет как исчез с арены мировой истории. В это время гораздо естественнее предположить в регионе Боспора славянское влияние, нежели албанское или румынское, не говоря уже про давно не существовавших к тому моменту киммерийцев. Если обращаться к венгерской аналогии, то там мы видим, что название «Малороссы» предполагает название «Великороссы». Вполне возможно, что эти Великороссы и были тем городом Русийа восточных авторов и Росией византийских писателей.

Несколько названий с интересующим нас корнем фиксируется античными авторами и на восточном берегу Азовского моря. Обосновывая свою теорию, О.Н. Трубачев особое внимание обратил на упомянутые Птолемеем при описании Азиатской Сарматии населенные пункты (рис. 28): «Ko-rusia, Ge-rusia, Asta-rusia, все – с значащим компонентом Rusa, Rusia в составе, тождество которого с местным же городом Ρωσια… нельзя не видеть»⁵²⁵. В другой своей работе он приводит следующие индоарийские этимологии данных топонимов: asta-ru(k)sia, «белый дом» (?) от др. – инд. asta-, «дом, жилище»; geru(k)sa-/ gaia-ru(k)sa снова «белый дом» (?) от др. – инд. gaia-, «дом, хозяйство, семья»; что касается самого первого названия, то какой-либо убедительной интерпретации первого слога им предложено не было, исследователь ограничился указанием на значение «белый» корня ru(k)sia⁵²⁶. Как видим, в двух случаях из трех им с некоторым сомнением было предложено толкование «белый дом», хоть оба города находились относительно недалеко друг от друга и вряд ли дублировали названия друг друга. Кроме того, едва ли оправдано включение в этот список Астерусии, поскольку Стефан Византийский отмечал, что «Астерусия – гора в южной части о. Крита, обращенная к морю; от нее и лежащий у Кавказа синдский город назван Астерусией, так как туда была послана критская колония…»⁵²⁷. В. Зубарев отождествил Герусу с городищем Терноватый Редант, Антикит – с Кубанью, а Корусию – с одним из городищ в окрестностях Усть-Лабинска. Следует также отметить, что в некоторых списках «Естественной истории» Плиния Старшего говорится о том, что «Киммерию населяют меоты, вали, сербы, аррехи, синды, рсесы…»⁵²⁸. Являются ли рсесы искаженным названием русов, сказать трудно, однако в данном фрагменте они упомянуты рядом с синдами, жившими в ту эпоху на Таманском полуострове.

Рис. 28. Реконструкция карты Азиатской Сарматии по Птолемею Ф. Миттенхубера

Однако в описании Азиатской Сарматии у Птолемея мы встречаем одну показательную деталь. Один из интересующих нас топонимов с корнем рус- упоминается в следующем окружении: устье реки Малый Ромбит (69°—50°30′), Аксабитийская коса (68°—50°), Тирамба (69°40′—49°50′), устье реки Аттикита (70°—49°20′), город Геруса (70°—49°)⁵²⁹. Живший до Птолемея другой великий географ, Страбон, не знает Герусу, но дает название одного из топонимов в несколько ином варианте: «От Малого Ромбита шестьсот стадиев до Тирамбы и реки Антикита…»⁵³⁰ По всей видимости, более ранний автор точнее передал название реки. Саму реку Антикита-Аттикита современные исследователи отождествляют с Кубанью либо ее частью. Таким образом, непосредственно рядом с Герусой располагалась река, название которой было образовано от корня ант, которым в раннем Средневековье называлась часть славянских племен. Одним из первых о них упомянул готский историк Иордан, когда описывая «многолюдное племя венетов», как еще западные авторы называли славян; он отметил: «Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и антами. <…> Анты же – сильнейшее из обоих (племен) – распространяются от Данастра до Данапра, там, где Понтийское море образует излучину…»⁵³¹ Может показаться, что упоминание вместе связанных с антами и русами названий является случайным, но это не так. В следующей главе мы увидим, что данные названия вместе встречаются и в более восточном регионе Кавказа. Как отмечал в свое время В.П. Кобычев, связанные с антами названия фиксируются относительно недалеко от Кубани: алано-осетинское слово an-da обозначает «вне», а его производное andag – «внешние», «окраинные жители». У черкесов-шапсугов еще в XIX в. была зафиксирована родовая группа антхэр, где слово хэр является показателем множественного числа, а также фамилии Антоко (абадзехи) и Антелава (абхазы). Название Антхирь (Антхэр?) носил один из мелких притоков реки Убина на северо-западном побережье Кавказа, а в убыхском языке (одного из черкесских племен) слово анта обозначало «чудовище, лесной человек». Следует также отметить, что Страбон зафиксировал параллелизм в названиях между рассматриваемым регионом и Северо-Западным Причерноморьем: «В озеро (Таманский залив. – М.С.) впадает один рукав реки Антикита и образует остров, омываемый этим озером, Меотидой и рекою. Некоторые и эту реку называют Гипанисом, подобно (реке), соседней с Борисфеном»⁵³². С одной стороны, мы видим перенос древнего названия Днестра на данный западнокавказский гидроним, что, возможно, отражает какие-то контакты Кубани с регионом, соседним со скифами-пахарями.

Следует отметить, что память об антах на Черноморском побережье Кавказа сохранились в записанных Ш.Б. Ногмовым (1794–1844) адыгейских преданиях. Упомянутая Иорданом казнь Божа была переосмыслена в них в предание о смерти Баксана, сына Дауо, его братьев и старейшин антов. Сохранилось в их фольклоре и сказание о том, как аварский каган Байкан потребовал от антов подчиниться, но Лавристан и другие вожди этого племени ответили ему гордым отказом. Нашествие авар обескровило антов, и возникло даже выражение «Байканов смертный путь», и, как отмечал Ш.Б. Ногмов, еще и в его время дороги, ведущие от Черного моря через горные ущелья к реке Кубани, назывались «смертоносные пути». Не в силах отразить нашествие кочевников, адыги обращались к своему небесному заступнику: «Спаситель и помощник наш, могущественный Илия! Из огромных туч неотразимой дланью уничтожь коня Байканова…» Анты были вынуждены покориться и идти вместе с аварами в поход на Дербент. В этой войне отличился их витязь, «неустрашимый Олгико», имя которого весьма показательно в свете попыток норманистов обосновать скандинавское происхождение имени Олег.

Однако из сочинения византийского историка VI в. Менандра известно, что на самом деле описываемые события произошли на противоположном побережье Черного моря и вовлечены в них оказались не собственно анты, а славяне. Именно к проживающим на территории современной Румынии славянам отправил аварский каган Баян посольство с требованием подчиниться и получил гордый отказ от Даврита и других славянских вождей. Через некоторое время после этого, переправив с помощью византийцев свою шестидесятитысячную орду через Дунай, Баян обрушился в 578 г. на славян, принявшись «жечь деревни славян, разорять поля, все грабить и опустошать»⁵³³. Некоторые сомнения вызывает форма имени Лавристан у Номова: дело в том, что в парижском издании Менандра 1729 г. по ошибке появилась форма Лавритас, попавшая в научную литературу. По поводу смерти Лавристана его жена сказала: «Высок рост его, широки плечи, осанка мужественна. Он вошел в Русь через горы. Стан его уподоблялся кимирианскому чубуку»⁵³⁴. Если адыгские предания действительно восходят к VI в., то данное выражение показывает не только существование Руси в то время, но и то, что некоторые славянские вожди ее посещали, хоть, разумеется, определить ее местоположение на основании этих слов невозможно.

Интересно отметить, что некоторые достаточно ранние памятники, вполне возможно, также указывают на какую-то связь антов и русов с Кавказом. Так, в торжественной титулатуре византийского император Юстиниана I появляется слово «Антский», впервые упомянутое в акте 533 г. Однако в одном из документов это слово оказалось выскоблено и рукой древнего редактора было вписано «Лазский»⁵³⁵. Поскольку никогда такой эпитет больше не встречается, исследователи предполагают, что это была ошибка писца, ничего не знавшего об антах, однако антская топонимика на кавказском побережье Черного моря, позволяет усомниться в таком объяснении. Что касается лазов, то они упоминаются на территории Колхиды, то есть южнее Кубани, и писец мог заменить название одного варварского племени, побежденного императором, на другое, находившееся в том же регионе. В связи с упоминавшимися выше этнонимами ветхозаветного Тираса и тоурсиями Жития Кирилла следует отметить, что «Равеннский аноним» при перечислении племен Черноморского побережья Кавказа констатирует: «Далее находится страна, которая называется (страной) / зихов / геолиев / тирсиев»⁵³⁶.

В свете стремления некоторой части современных «ученых» любой ценой отрицать даже, казалось бы, бесспорные ранние свидетельства о славянах вполне закономерно было бы ждать очередного «открытия», что анты на самом деле были адыгами. Однако этому препятствует как расположенность земель антов далеко к западу от Кавказа, так и то, что никаких следов пребывания там этого кавказского племени не отмечается. Гораздо естественнее предположить, что какая-то часть славян и антов оказалась на Кавказе и в ходе контактов с адыгами последние восприняли часть их преданий. Более того, данный пример не является уникальным: выше уже приводилось предание об основании Киева, сохранившееся у армянского историка Зенобия Глакка. В фольклоре чеченцев присутствует образ громовержца Пиръона, в котором видели переосмысленный образ Перуна. Все эти примеры указывают на достаточно ранние контакты славян с народами Кавказа. О том, что процесс взаимодействия был двусторонним, свидетельствует наблюдение над некоторыми русскими былинами. Специалисты давно обратили внимание, что сюжету об Илье Муромце и Святогоре встречается параллель в осетинском эпосе, где этой паре соответствуют Созырко и сын Силы Мук(к)ара, также именуемый «князь скал»⁵³⁷.

В связи с тем, что город Корусия в античные времена находился на среднем течении Кубани, следует отметить, что там фиксируется скифское присутствие. В конце ХХ в. археологи констатировали: «В настоящее время известно более 20 погребений VII–VI вв. до н. э., которые можно отнести к скифским. Они находятся в бассейне среднего течения р. Кубань на право– и левобережье, распространяясь на юг до предгорий Кавказа»⁵³⁸. Весьма интересные данные дали археологические исследования данного региона, подтвердившие связь Кубани с северо-западной частью Причерноморья: «Раскопками 1949 г. было установлено наличие в Пашковском могильнике (Краснодарского края. – М.С.) обряда трупосожжения, чуждого сарматскому миру и племенам Прикубанья в целом в предшествующий период. <…> Проникновение в Прикубанье нового обряда трупосожжения, наряду с определенной общностью культуры Пашковского могильника и приднепровских полей погребений, еще более подтверждает тесное общение между сарматским населением Прикубанья и племенами Поднепровья в IV–V вв. и, возможно, свидетельствует о проникновении какой-то группы населения из восточных районов культуры полей погребений в Среднее Прикубанье»⁵³⁹. Впоследствии археологи отмечают достаточно заметный рост количества трупосожжений в Западном Предкавказье: если в VI – VII вв. они встречаются спорадически, составляя 2–4 % в Пашковском могильнике или два погребения в Борисовском могильнике, то «в VII – начале VIII в. процент трупосожжений увеличивается в Борисовском могильнике, в частности, до 20 % в каменных ящиках и 10 % – в грунтовых могилах. Еще заметнее этот процесс становится во второй половине VIII–IX в.; в Абрау-Дюрсо во всех (173) случаях сожжение произведено на стороне… в Борисовском могильнике в 64 % трупосожжения захоронены в каменных ящиках, в 10 % – в грунтовых могилах, в 16 % – в ямках… Увеличивается число трупосожжений в урнах (Архипово-Осиповка, Геленджик, Тахтамукай)»⁵⁴⁰. По всей видимости, резкое увеличение нового обряда захоронения связано с притоком в регион какого-то нового населения, однако единого мнения о его этнической принадлежности археологи пока не выработали. Относительно предпоследнего пункта Б.А. Рыбаков провел следующие археологические параллели: «И именно здесь, в Геленджикской бухте, и был раскопан могильник, давший вещи, необычайно сходные с Воскресенским комплексом в предполагаемой земле уличией и с комплексами из могильников в области Донца. Речь идет о Борисовском могильнике близ Геленджика. Здесь мы встретим и стремена, и удила сходных типов, и ножны сабель, близких к воскресенским, и самые сабли, согнутые на огне. Есть черты, роднящие могильник и с салтовским. Особенно важно отметить, что в этом могильнике в VIII–IX вв. появляется обряд трупосожжения, необычный для Северного Кавказа и обычный для русских областей»⁵⁴¹.