Текст книги "Русы от Волги до Дуная"

Однако в этой схеме предыстории, происхождения, развития и позднейшей судьбы черняховской культуры далеко не все звенья оказываются достаточно надежными. Прежде всего из ареала наиболее ранних черняховских памятников, очерченного B.Д. Бараном, должны быть исключены Северное Причерноморье и Среднее Поднепровье. Как было показано в последних работах, самые ранние северопричерноморские комплексы можно отнести лишь к середине или второй половине III в. н. э. Предположение о возможности возникновения черняховской культуры в Среднем Поднепровье на рубеже II–III вв. базируется главным образом на материалах отдельных поселений (Ломоватое). Однако убедительных фактов для обоснования этой датировки пока не существует.

Хронология большинства культурных групп, существовавших накануне сложения черняховской общности, разработана еще крайне слабо. Разногласия по поводу датирования конкретных памятников препятствуют созданию единой и непротиворечивой в целом картины расселения и миграций племен – носителей культур I–III вв. <…> Недостаточно убедительно обоснована и идея о прямой генетической преемственности между черняховскими и раннеславянскими памятниками в верховьях Днестра и Буга. Поселения со смешанными материалами интерпретируются как переходные. Однако многие из них (Черепин, Сокол, Бакота, Теремцы, Рипнев II) содержат и более ранние, чисто черняховские слои, поэтому вполне возможно, что при постройке на месте черняховского поселения раннесредневековых полуземлянок с печами-каменками в них оказался смешанный материал, относящийся к разным культурам. Такое смешение прослеживается на поселении Бакота, где черняховская керамика найдена даже в древнерусских жилищах, и хорошо видно на поселении Черновка I, где черняховские материалы встречены во всех жилищах VII–VIII вв. В то же время открытие на некоторых поселениях хорошо датированных комплексов V в. н. э., содержащих черняховские и раннесредневековые славянские материалы, еще не доказывает генетическую преемственность между этими группами памятников, а может свидетельствовать лишь о каком-то периоде их синхронного существования»³³⁷. Одним из наиболее важных и вместе с тем наиболее сложных вопросов является точное определения времени существования черняховской культуры и разработка ее периодизации. От правильного решения этого вопроса во многом зависит правильность интерпретации археологического материала. «Однако, – как признают сами археологи, – в определении хронологических границ различных регионов черняховской культуры и даже отдельных памятников до сих пор существуют значительные расхождения. Подобная ситуация в значительной мере объясняется характером самого археологического материала, привлекаемого в качестве основного источника при хронологических исследованиях, и возможностью различной его интерпретации. Для большинства категорий датирующих вещей – фибул, гребней, бус, стеклянных сосудов – в настоящее время определяется довольно длительный период бытования. Хронология этих находок разработана еще недостаточно подробно, возможны также существенные изменения в современных представлениях об их датировках»³³⁸.

Достаточно рано отдельные ученые стали высказывать мнения о полиэтничности черняховской культуры. М.А. Тиханова предложила выделить в черняховской культуре ряд локальных вариантов, которые бы отражали отличия входивших в нее ранородных скифо-сарматских, дако-гетских, славянских и германских племен. Предложенный вариант подразделения был подвергнут критике, однако сам этот подход к проблеме оказался плодотворным. Позднее археологи В.Д. Баран, Е.Л. Гороховский и Б.В. Магомедов стали разрабатывать концепцию полиэтничности черняховской культуры, выделяя в ней те регионы, в которых связь черняховских и раннесредневековых памятников устанавливается, и те регионы, где подобная связь не прослеживается. В рамках этого подхода внутри данной культуры они выделили локальные группы на побережье Черного моря между устьями Днепра и Дуная; в междуречье Днестра, Прута и Дуная; в лесостепной и северной степной зонах Украины. «Анализ археологических материалов отдельных локальных групп показывает, что их этнический состав был смешанным, но в каждой из них какой-то элемент преобладал. Для причерноморской группы это поздние скифы и сарматы, для междуречья Днестра – Прута – Дуная – гето-дакийцы и сарматы. В лесостепной группе черняховских памятников выделяется славянский этнический элемент…»³³⁹

Чтобы определить, с германцами или славянами в первую очередь следует соотносить черняховские древности, обратимся к данным антропологии: «Оценка физического облика черняховцев на фоне колебаний признаков в германских группах дает резкое отличие их от последних. Если считать готов носителями определенного антропологического типа, то представление о готской принадлежности черняховской культуры в свете антропологических данных оказывается несостоятельным. В то же время черняховцы обнаруживают значительное сходство со скифами лесостепной полосы, антропологические особенности которых восходят к местному населению эпохи бронзы. В свете антропологических данных кажется правдоподобным предположение о формировании черняховской культуры в среде местных, по-видимому, ираноязычных племен, которые впоследствии приняли участие и в сложении антропологического облика восточных славян, в частности полян. Последние по физическим чертам весьма сходны с черняховцами, что дает основание считать их славянизированным местным населением»³⁴⁰.

Одним из последних к вопросу о связи черняховцев с готами и славянами обратился С.П. Сегеда, сделав акцент на одонтологическом аспекте. В качестве исходного материала для сравнения с готами им были взяты две краниологические серии из могильников так называемой масломенчской группы (70 черепов), расположенных на юго-востоке Польши. По мнению польского исследователя А. Коковского, выделившего эту локальную группу черняховско-вельбарских памятников Побужья, в ее создании, возможно, участвовали готы и местные племена, ассимилированные готами во время их передвижения в направлении Мазовья, Подляшья, Полесья и Boлыни. Черепам масломенчской группы свойственно сочетание характеристик присущих носителям так называемого северного грацильного типа, черты которого распространены среди древнего и современного населения Скандинавии, Юго-Восточной Прибалтики, северо-запада Российской Федерации. Таким образом, мы видим, что ни о какой чистоте сравнения говорить не приходится и «готские» черты выделяются достаточно приблизительно и вполне могут относиться не только к ним, но и к целому ряду других племен, в том числе и негерманских. Однако даже и такие, более чем широкие критерии для сравнения не привели к удовлетворительному результату для сторонников решающего готского компонента в формировании черняховской культуры: «Сравнения объединенной масломенчской серии с черняховскими выборками свидетельствуют о том, что различия между ними в основном имеют довольно принципиальный характер, обусловленный всем комплексом признаков, которые лежат в основе антрополого-одонтологической типологии древних и современных популяций Восточной Европы. Исключение составляет лишь гавриловская серия, где обнаружены некоторые определяющие черты северного грацильного типа…

В целом антрополого-одонтологические данные не отрицают определенного взноса готов в формирование физического типа людей черняховской культуры на территории современной Украины. Возможно, именно с ними связан долихокранный высокоголовый, относительно широконосый и низкоорбитный морфологический компонент, выявленный в погребениях с северной ориентацией. Однако полученные нами данные указывают на преобладание в черняховских сериях черт, присущих населению скифского времени». Для решения вопроса об участии славянских племен в формировании черняховской культуры этот же исследователь взял для сравнения данные древнерусских могильников лесостепной зоны Украины. Результатом анализа стал следующий вывод: «Сопоставление журавской и древнерусской григорьевско-бучанской серий, которые происходят из могильников Днепровского Правобережья, свидетельствует о схожести их одонтологических комплексов…

Близость антрополого-одонтологических характеристик черняховского и древнерусского населения Правобережья Среднего Поднепровья является важным аргументом в пользу их генетического родства. Это означает, что славяне или ассимилировали часть черняховцев, приобретя черты своих предшественников, или входили в конгломерат племен – создателей черняховской культуры. Вопрос остается открытым, поскольку присущий журавской и григорьевско-бучацкой сериям среднеевропейский одонтологический тип, как известно, был издавна распространен как среди славянских, так и неславянских групп Восточной Европы. Что касается территорий современной Украины, то впервые он был представлен здесь еще среди племен днепровско-донецкой культуры эпохи неолита (VI–IV тыс. до н. э.), в дальнейшем встречаясь в отдельных группах носителей ямной культуры эпохи энеолита территории Среднего Приднепровья, белозерской культуры эпохи поздней бронзы территории Нижнего Поднепровья, скифских племен лесостепной зоны Украины.

Отмеченная нами близость одонтологических комплексов черняховского и древнерусского населения Правобережья хорошо согласуется с итогами краниологических исследований»³⁴¹.

Отметим, что и международный коллектив генетиков полностью согласился с выводом антропологов о том, что население пшеворской, вельбарской и черняховской культур имеет гораздо большее сходство с раннесредневековым славянским населением, чем с германским³⁴². Преемственность черняховцев и славян прослеживается и в сфере религии, на что обратил внимание И.С. Винокур: «Очень важной является и такая категория памятников, как жертвенники-капища на поселениях черняховской культуры с антропоморфными каменными идолами. Такие памятники теперь известны на территории Среднего Поднестровья у сел Иванковцы, Калюс, Ставчаны, Кузьминчик, Хребтиев, Бакота и в других пунктах. Эти антропоморфные идолы Среднего Поднестровья четко выделяются в единую группу, отличную от каменных баб кочевых народов. Антропоморфные статуи черняховской культуры типологически связываются с известным Збручским Святовитом. Между черняховскими идолами и Збручским Святовитом, очевидно, существует историческая преемственность». Отмечая полиэтничный характер черняховской культуры, исследователь утверждал: «Мы считаем, что основным ядром среди населения II–V вв. на территории Юго-Восточной Европы, в лесостепном Днестро-Днепровском междуречье, были местные восточно-славянские племена»³⁴³.

Фрагмент религиозных представлений древних русов той эпохи сохранился и в сочинении Зенобия Глака. Этот армянский писатель VIII в. включил в свою книгу следующую легенду: «Деметр и Гисаней были князья индов и братья племенами. Они замыслили против царя своего Динаскея козни, узнав о чем, царь послал за ними (с наказом) или убить их, или изгнать их из страны. Оказавшись на волосок от смерти, они искали убежища у венценосца Валаршака, и он пожаловал им землю Тарон с правом владеть, где они построили город и назвали его Вишап. Придя затем в Аштишат, они поставили здесь идолов по имени тех идолов (Деметра и Гисанея), которых они почитали в Индах. Спустя пятнадцать лет (армянский) венценосец убил обоих братьев, не знаю из-за чего, и дал власть трём их сыновьям: Куару, Мелтею и Хореану, а Куар построил город Куары, и назван он был Куарами по его имени; а Мелтей построил на поле том свой город и назвал его по имени Мелтей, а Хореан построил свой город в области Палуни и назвал его по имени Хореан. И по прошествии времён, посоветовавшись, Куар и Мелтей и Хореан поднялись на гору Каркея и нашли там прекрасное место… так как были там простор для охоты и прохлада, а также обилие травы и деревьев, и построили они там селение, и поставили двух идолов, одного по имени Гисанея, а другого по имени Деметра»³⁴⁴. Давно уже было отмечено, что армянская легенда имеет поразительное сходство с преданием ПВЛ об основании Киева, «область Палуни» – это земля полян, Куар – слегка видоизмененное имя Кия, а Хореан соответствует Хориву. Исключение составляет имя среднего брата, однако существует мнение, что в данном случае вместо фонетического присутствует семантическое совпадение, а имена Щек и Мелетий одинаково обозначают «змея». Следует отметить, что запись легенды об основании Киева армянским летописцем свидетельствует, что на славянской почве она существовала уже в VI–VII вв. Несмотря на то что в изложении Зеноба Глака она приобрела армянские черты, из нее все равно можно выделить некоторую информацию относительно религиозных верований основателей будущей столицы Киевской Руси. В этом отношении несомненный интерес представляет образ Деметра и Гисанея, провозглашенных в данном изложении отцами трех братьев. У Зеноба они фигурируют как князья индов, в связи с чем стоит отметить, что и мусульманские авторы, описывавшие языческую веру славян, неоднократно сравнивали ее именно с верой индийцев. То, что в данном тексте они выступают то как неверные подданные Динаскея, то как невинные жертвы Валаршака, следует отнести, скорее всего, на счет творчества самого Зенона. Однако сквозь поздние напластования прослеживается первоначальная основа: получив землю от армянского правителя, они неожиданно ставят там двух идолов во имя себя, причем неожиданно говорится, что этот культ был учрежден «по имени тех идолов (Деметра и Гисанея), которых они почитали в Индах». Основав новый город, Куар, Мелтей и Хореан также ставят там двух идолов в честь Деметра и Гисанея. Все эти обстоятельства указывают на то, что оба этих персонажа уже изначально были богами и превратились в исторических личностей лишь под пером армянского летописца. Ему же мы обязаны и их именами. Специалисты полагают, что в армянской мифологии действительно существовала пара богов Деметр и Гисанэ, имена которых и были перенесены на богов славянского предания. Имя армянского Деметра восходит к имени античной богини земли и плодородия Деметре, а слово Гисанэ означает буквально «длинноволосый» и, возможно, первоначально являлось эпитетом Деметра, превратившись впоследствии в самостоятельное божество³⁴⁵. Какие же славянские божества могли быть названы этими именами? Из договоров Руси с Византией мы знаем, что русы клялись Перуном и Волосом. При описании пантеона Владимира 980 г. летописец особо отметил «ус злат» у громовержца Перуна, а имя Волоса этимологически также перекликается с понятием волоса. Безусловно, этих совпадений явно недостаточно для того, чтобы отождествить верховных богов древнерусского язычества с Деметром и Гисанеем армянской легенды. Однако в пользу подобного отождествления существуют и другие аргументы. В древнерусском апокрифе «Хождение Богородицы по мукам» присутствует такой фрагмент: «Нъ забыша Бога и вероваше, юже бе тварь Богь на работоу створилъ; то то они все богы прозваша: солнце и месяц, землю и водоу, звери и гады; тосетьнее и человчьска (и) мена то оутрия Троюна, Хърса, Велеса, Пероуна на боги обратиша, бесомъ злышимъ вероваша»³⁴⁶. Острие критики автора обращено против людей, обоготворивших созданные христианским Богом природные стихии и давших им имена. Солнце здесь соотнесено с Трояном, месяц – с Хорсом, земля – с Велесом, а вода – с Перуном. Соотнесенность с землей как русского, так и армянского божества является уже более весомым аргументом в пользу того, что при описании бога другого народа армянский автор заменил его на известного своим читателям персонажа со сходными функциями. Но есть ли доказательства того, что Гисаний может быть сопоставлен с Перуном? Подобное доказательство тоже существует. Как в новгородских, так и в киевских преданиях громовержец изображался в виде змея или дракона, а былина о Волхе Всеславьевиче повествует, что князь-чародей родился от союза его матери со змием. В армянской же легенде Деметр и Гисаней строят город Вишап. Однако в мифологии армянского народа вышапами называются драконы, персонифицирующие собой грозовую бурю, смерч или грозовые облака³⁴⁷. В свете этого не случайным оказывается и «змеиное» имя Мелетия-Щека. Таким образом, мы видим, что божественные прародители трех братьев оказываются наделены теми же характеристиками, что и Перун с Волосом в славянской мифологии. То, что летописные русы при заключении мира с греками клялись теми же двумя верховными богами, которым поклонялись поляне при основании Киева в VI в., также указывает на преемственность религиозных представлений.

Глава 6. Загадка амадоков

В связи с именами братьев-росомонов, сохранившимися в труде Иордана, чрезвычайно важными являются сведения Птоломея, который на реке Борисфен (Днепр) во II в. н. э. указал города Сар (56º – 50º15') и Амадоку (56º – 50º30')³⁴⁸. Ценность этого известия увеличивается тем, что эти сведения относятся к периоду до появления готов в Восточной Европе: великий греческий географ упоминает гутов на острове Скандия и каких-то гутонов в излучине Вислы. Название первого города в точности совпадает с именем первого брата, во втором случае совпадает лишь корень, однако к названию города оказывается ближе форма Хамдир из Старшей Эдды. Помимо этого города выдающийся античный географ указывает на существование в Восточной Европе Амадокских гор (59º – 51º), причем «ниже соименных гор» жило особое племя амадоков, а в другом месте находилось озеро с аналогичным названием: «Часть реки Борисфена у озера Амадоки лежит под 53º30' – 50º20'…»³⁴⁹ Из упоминания одноименных города, гор, озера и племени можно предположить, что амадоки занимали достаточно большую территорию в Восточной Европе. Хоть Птоломей и приводит географические координаты, однако точное определение многих упоминаемых им мест затруднено, поскольку в некоторых случаях максимальная ошибка приводимых им данных составляет около 2º, средняя же квадратичная ошибка составляет ± 90'³⁵⁰. Дело еще больше осложняется тем, что Птолемей использовал источники разных времен, одни из которых исходили из длины вычисленного Эратосфеном одного градуса широты в 700 стадий (примерно 110 км, что весьма близко к истинному его значению в 111 км), а другие – из данных Посидония, у которого эта длина составляла уже 80 км. Понятно, что ни Птолемей, ни кто-либо из древних географов сами непосредственно не проводили астрономических вычислений на далекой периферии варварского мира, а наносили известные им из путеводителей и других сочинений названия на градусную сетку, исходя из находящихся там данных о расстоянии между ними. Определялись эти данные из сведений о днях пути между этими пунктами, что, естественно, носило достаточно приблизительный характер. Как уже давно убедились исследователи его текста, необходимо не просто механически переводить приводимые им координаты в современные, а реконструировать с привязкой к местности всю систему указываемых им топонимов. Тем не менее исследователи истории античной географии отмечают, что широту древние научились определять с достаточно высокой точностью, в то время как долготу определяли гораздо хуже. Следует сказать и о ее точке отсчета: вслед за Марином Тирским Птолемей отсчитывал долготу от одного из Канарских островов. Ученые установили, что начальный меридиан у Птолемея имеет долготу 18º15' з.д. Однако и в этом случае различные современные исследователи подчас по-разному отождествляют встречающиеся у Птолемея малоизвестные названия.

В различное время с городом Амадокой отождествлялся будущий Киев, Ф.А. Браун помещал этот город в низовьях Днепра, Н.Н. Погребова соотнесла Амадоку с Каменским городищем, а Сар – с Гавриловкой. В.Г. Зубарев предположил, что Амадока – это городище Золотая Балка, а Сар – Гавриловское городище, отождествляя, правда, при этом данный участок Борисфена в описании Птолемея не с Днепром, а с Южным Бугом. М.Ю. Брайчевский, полагая, что связанное с фракийским миром название Амадока упомянуто на Днепре ошибочно, допускал отождествление с будущим Киевом Сара или другого упомянутого Птолемеем города Азагария, трактуя его как славянское Загорье. Следует отметить, что в пользу первого варианта отождествления говорят сами данные греческие географа, если понимать их буквально: «Как видим, расположение городов в произведении Птолемея дано очень точно – по градусам долготы и широты. Если бы этим данным можно было доверять, локализация упомянутых пунктов не вызвала бы каких-либо затруднений и в таком случае на месте Киева пришлось бы поставить Сар…»³⁵¹ Едва ли можно согласиться с мнением последнего исследователя об ошибочности помещения Птолемеем названия города Амадоки на Днепре, поскольку на его карте в том же регионе им упоминаются одноименное озеро и горы. По поводу достаточно высокой точности совпадения координат одного из двух упомянутых Птолемеем днепровских городов с будущим Киевом интересную гипотезу предложил В. Янович. Он обратил внимание на то, что в середине I в. до н. э. античный город Ольвия был уничтожен гетами. Жители города бежали на север. Видимо, тогда ольвиополиты посетили своих северных соседей и достаточно хорошо познакомились с расположением их городов. Через несколько лет переселенцы по просьбе скифов вернулись, привезя с собой данные о координатах этих городов. Соответственно, Азагарий В. Янович поместил в район Старых Петривцев, Лютежа, где заканчивается Приднепровская возвышенность, а за ней в долине Ирпенской поймы в зарубинецкое время находился город, который специализировался на производстве железа из болотной руды. Амадока отождествляется им с Киевом, Сар – с Ходосовским городищем, Серим – с селом Зарубино, причем расположенное рядом с ним древнее городище местные жители называли Сурмы, Трубы, Зарубы. Первое название очень напоминает Серим. Он отметил, что если до города Серим течение Днепра в старом русле имело направление с севера на юг, то на его широте Днепр уходит на целый градус на восток. Это отражено в сведениях Птолемея и подтверждает их справедливость. Другим подтверждением сведений Птолемея о местоположении четырех северных городов, по его мнению, является то, что в указанных им местах действительно находились значительные поселения соответствующего времени³⁵².

Что касается Амадокских гор, то их, вопреки данным Птолемея, видели к западу от среднего течения реки Днепра или соотносили с Минской или Оршанской возвышенностями, а с озером Амадока отождествляли Пинские болота в верховьях Припяти или исток Березины. По поводу гипотезы действительного существования в Восточной Европе большого озера мнения разделились: одни специалисты рассматривали ее как совершенно фантастическую, другие пытались доказать его наличие. К числу последних принадлежали В. Верина, располагавшая это озеро между поселком Кузьминым и городом Скалат (Тернопольская область), и О. Пламеницкая, локализовавшая его в пределах современных Хмельницкой и Тернопольской областей, между Хмельницким и Збаражем, считая, что из этого озера в древности брали начало такие северные притоки Днестра, как Збруч, Смотрич, Студеница, Ушица, на восток вытекал Южный Буг, а на север – Случь и Горынь. Последняя исследовательница обратила внимание, что в этом регионе Подолии встречается дакийская топонимика с названиями поселений, содержащих в себе слова «дава», такие как Лядава, Летава, Видава, Витал, Шатава и т. п. Данное обстоятельство демонстрирует связь между территорией расселения амадоков и рассмотренной выше Русидавой вблизи Дуная.

К сожалению, карты самого Птолемея до нас не дошли. Чтобы получить хотя бы приблизительное представление о том, где античный географ размещал племя амадоков и связанные с ним названия, обратимся к карте Европейской Сарматии, составленной на основе его сочинения Николаусом Лауренти в 1480 г. (рис. 16), и современной реконструкции Ф. Миттенхубера (рис. 17).

Рис. 16. Карта Европейской Сарматии, составленная Николаусом Лауренти в 1480 г.

Рис. 17. Реконструкция карты Европейской Сарматии по Птолемею Ф. Миттенхубера

Как видим, относительно более точной локализации связанных с амадоками объектов мнения ученых достаточно сильно расходятся. Очевидно, что в связи возможной неточностью приводимых Птолемеем географических координат наиболее правильным представляется отождествление того или иного природного объекта и определение относительно его оставшихся топонимов. Поскольку Амадокские горы сразу отождествить с каким-либо реальным объектом затруднительно, наибольший интерес представляет озеро Амадока. Из всех существующих гипотез наиболее обоснованной представляется мнение О. Пламеницкой, основанное на анализе письменных источников, топографии и гидрографии Подолья, старинных картах данного региона, торговых путях, маршрутах татарских вторжений и целом ряде других фактов. В частности, лишь сравнительно недавно было установлено, что при строительстве Замкового моста, связывающего Старый город с Каменец-Подольской крепостью, использовался раствор, быстро твердеющий от контакта с водой. Однако в настоящий момент данный мост находится на высоте около 11 м над уровнем современного течения реки³⁵³. Поскольку подобное явление едва ли могло касаться только одной реки, наиболее вероятным объяснением является гипотеза о том, что раньше уровень воды в регионе был гораздо выше современного. На основании своих исследований О. Пламеницкая выдвинула гипотезу о расположении озера Амадока в древности (рис. 18). Согласно ей это озеро находилось примерно в точке 49º40' с.ш. – 26º29' в.д., если пользоваться современной системой координат. Разница с координатами Птолемея составляет соответственно примерно 1º и 27º. Применительно к днепровским городам величина ошибки становится меньше, и координаты Амадоки (50º30' с.ш. – 56º в.д.), как уже отмечалось некоторыми авторами, достаточно точно соответствуют координатам Киева (50º27' с.ш. – 30º31' в.д.). Очевидно, что греческие торговцы лучше знали Днепровский бассейн, а о координатах удаленных от него территорий имели менее точные представления. Что же касается Амадокских гор (51º с.ш. – 59º в.д.), то их в таком случае можно отождествить с начинающейся в современной Сумской области западной частью Среднерусской возвышенности. Наиболее высокие точки данной области составляют соответственно 222 и 226 м над уровнем моря³⁵⁴. Первая расположена рядом с селом Симоновка (50º49' с.ш. – 34º37' в.д.), вторая – неподалеку от села Ярославец (51º32' с.ш. – 33º39' в.д.). Как видим, разница между данными Птолемея и реальными географическими объектами снова увеличивается по мере удаления от Днепра.

Рис. 18. Расположение озера Амадока в древности согласно О. Пламеницкой. Источник: Пламеницкая О. Castrum Camenecensis. Фортеця Кам’янець. Кам’янець-Подільський, 2013. С. 131–132

Как уже отмечалось, существуют и другие варианты локализации озера Амадока, наиболее вероятным из которых является их отождествление с Пинскими болотами (52º07' с.ш. – 26º05' в.д.). Хоть подобная гипотеза предполагает более значительное расхождение с координатами Птолемея, Амадокские горы в таком случае теоретически еще можно соотнести со Среднерусской возвышенностью в Брянской области. Однако слабым местом данной гипотезы является расположение городов на Днепре. Согласно данным античного географа, города Азагарий и Амадока находятся севернее этого озера. Поскольку об их существовании было известно в Античном мире, логично предположить, что их жители вели торговлю с греками и римлянами. Археологическим показателем данной торговли являются импортные предметы и находки римских монет. Согласно обобщающему труду В.В. Кропоткина, на Украине по числу найденных кладов римских монет бесспорное лидерство принадлежит Киеву, на территории которого было найдено 6 кладов против 3 в Нежине, а также трех других городов, в которых было найдено по 2 клада. Соответственно, едва ли можно сомневаться в том, что поселение на месте будущего Киева было упомянуто Птолемеем в числе днепровских городов. Кроме того, если мы обратимся к составленной им карте кладов римских монет, то увидим, что севернее Киева по течению Днепра клады практически не встречаются, за исключением Чернобыля на Припяти (рис. 19). В силу этого от гипотезы отождествления озера Амадока с Пинскими болотами, не говоря уже про Березину, следует отказаться и признать в наибольшей степени соответствующей всему комплексу данных гипотезу О. Пламеницкой.

Рис. 19. Составленная В.В. Кропоткиным карта кладов римских монет. Источник: Кропоткин В.В. Клады римских монет на территории СССР. М., 1961

Важность приведенных Птолемеем сведений не ограничивается тем, что благодаря расположению городов Сар и Амадока мы можем установить, где именно находились главный город иордановских росомонов, а также утверждать, что они жили на территории современной Украины еще до прихода туда готов. Сопоставив связанные с амадоками названия античного географа с картой «Русской земли» в узком смысле слова, мы получаем чрезвычайно интересную картину: как озеро Амадока, так и Амадокские горы достаточно точно совпадают с границами «Русской земли» на западе и на востоке примерно тысячелетие спустя (рис. 20). С другой стороны, главный город этого племени с достаточно большой степенью вероятности может быть отождествлен с будущей столицей Киевской Руси. Подобное совпадение при желании еще можно было бы трактовать как случайное, хотя оно и маловероятно сразу для трех ключевых точек, однако именно в этом регионе мы имеем и антропологическую преемственность населения от скифской до древнерусской эпох. Т.И. Алексеева в свое время писала: «Поляне антропологически очень сходны с населением черняховской культуры. М.С. Великанова, отметив эту связь, сделала очень осторожное замечание по поводу того, что сходство черняховцев и славянского племени полян еще не дает права относить черняховцев к предкам средневековых славян. Совершенно справедливое замечание. Но это сходство может быть истолковано в плане неславянской принадлежности полян. На юге европейской части СССР обнаруживается определенная линия преемственности: племена степной полосы эпохи бронзы (исключая трипольцев) – скифы лесостепной полосы – население черняховской культуры – поляне. Эта линия преемственности скорее свидетельствует против славянской принадлежности племен черняховской культуры, но черняховцы в данном случае в той же мере “скифы”, в какой скифы – население эпохи бронзы»³⁵⁵. Сама М.С. Великанова, беря для сравнения другие критерии, подчеркивала: «Однако нам кажется существенным тот факт, что именно у лесостепных “скифов” обнаруживаются столь постоянные для восточных славян большая величина носового указателя и относительно низкое по указателю лицо. У собственно скифов этих особенностей нет»³⁵⁶. Сравнительно недавно проведя канонический анализ восточнославянских племен совместно с древними популяциями Поднепровья, А.А. Мовсесян продемонстрировала «цепочку скифы – черняховцы – славяне, скрытую за межплеменной изменчивостью»³⁵⁷.