Текст книги "Русы от Волги до Дуная"

Однако письменные источники позволяют высказать мнение, что славяне оказались там еще раньше. Самый первый римский географ Помпоний Мела, написавший свой труд «Хорография» около 43 г. н. э., при описании Азии отмечает: «Выше амазонок и гипербореев – киммерийцы, киссианты, ахеи, георгилы, мосхи…»⁵⁶⁶ В большинство рукописей стоит форма cisianti. Точно определить, кто были киссианты, мешает то, что данное название встречается только у Мелы и Плиния. Хоть рукописная традиция обоих авторов не дает возможности с полной достоверностью установить первоначальное звучание этнонима, однако с учетом того, что Киссейские горы (monies Cissii) в качестве северо-восточных отрогов Кавказа упоминаются Плинием, река Киссон (Cisson) фигурирует у «Равеннского анонима» и «кессейские рати» (Cessaeae manus) у Валерия Флакка, то, по мнению исследователей, все эти аналогии показывают правомочность существования в качестве отдельной формы первой части этнонима Cissianti. Судя по перечислению племен в данном контексте, киссианты находились где-то в районе Кавказа. Что касается ахеев, то они локализуются в северо-западной части современного района Сочи и на территории Туапсинского района, а георгилы связываются с современными грузинами. Плиний Старший приводит интересующий нас этноним уже раздельно: «Прямо за ними уже скифы, киммерийцы, киссы, анты, геогри и племя амазонок, последнее (простирается) вплоть до Каспийского и Гирканского моря»⁵⁶⁷. Некоторые исследователи связывают с киссиантами также реку Кас, упоминаемую некоторыми античными авторами на Кавказе. Одни отождествляют ее с рекой Самур, чему противоречат приводимые в тексте расстояния от нее до Куры. Другие исследователи соотносят ее с рекой Сулак в Дагестане⁵⁶⁸.

В свете этого весьма важны данные римского поэта I в. н. э. Валерия Флакка. При перечислении скифского войска он называет в его составе следующие племена: «Здесь и благоухающие надушенными волосами микэи, и рати кессейские, и ты, невинный вследствии неведения металлов Аримасп, еще не раскапывающий своей земли, и Авхат, умеющий раскидывать широким кругом летучие арканы и притягивать петлями самые дальние отряды»⁵⁶⁹. Упомянутый вместе с «ратями кессейскими» Авхат является эпонимом авхатов – одного из трех племен скифов-пахарей, ведущих свое происхождение от Липоксая, брата Колоксая. Хоть они локализуются на территории Украины, однако Плиний Старший среди народов, населяющих земли за Яксартом, называет эвхатов и котиеров, тождественных авхатам и катиарам Геродота: «По ту сторону (Яксарта) живут скифские народы. Персы называют их саками по имени ближайшего племени… Здесь неизменное множество народов, их образ жизни похож на парфянский. Самые знаменитые из них – саки, массагеты, дахи, эсседоны, астаки, румники, пестики, хомодоты, хисты, эдоны, камы, камаки, эвхаты, котиеры, автусианы, псаки, аримаспы, антакаты, хроасы, этеи»⁵⁷⁰. Помимо антакаты, название которых перекликается с антами, заслуживают внимание и хроасы. В других античных источниках данный этноним неизвестен, и В. Томашек объясняет его из санскрита как «сыроядцы». Катиары происходили от Арпоксая, еще одного брата Колоксая. Яксарт – это древнее название Сырдарьи. С другой стороны, при описании Кавказа Плиний Старший отмечает, что «реки Минотар и Имитий текут с Киссийских гор по землям агдеев, карнов, оскардеев, аккизов, габров, гегаров, а у истоков Имитии живут имитии и апартен. По другим сюда вторглись скифские племена авхеты, атернеи, асампаты и истребили поголовно танаитов и инапэев»⁵⁷¹. Далее идет длинный список племен, который завершается спалеями – племенем, которые исследователи отождествляют со спалами Иордана и славянскими исполинами. Таким образом, появление антов в северо-восточном районе Кавказа, где впоследствии источники фиксируют русов, можно связать с миграцией на восток части скифов-пахарей. Происходящее из славянского языка название «спалеи», упомянутое в этом регионе, показывает, на каком языке говорили эти скифы. Следует также отметить, что данное обстоятельство также доказывает наличие самоназвания русы у населения лесостепной полосы еще в скифскую эпоху. Следует подчеркнуть, что помимо лесостепной Скифии и Кавказа племя авхатов встречается еще в одном регионе – в Крыму: «От Тафр (территорию) внутри материка занимают: авхеты, у которых начинается Гипанис…»⁵⁷² Как отмечают комментаторы, в данном фрагменте Плиний локализует авхетов на пространстве Перекопского перешейка до Буга. Здесь мы видим единственное в античной литературе свидетельство об их пребывании у Дона и Азовского моря, где они участвовали в истреблении танаитов и напеев. Поскольку Диодор называл эти племена в числе древнейших скифов, это уничтожение должно было произойти в начале скифской истории⁵⁷³.

Следует подчеркнуть, что на Кавказе зафиксированы не только авхаты, но и амадоки. Плиний, начав описание от Меотиды, далее движется на восток и перечисляет следующие племена: «А у Кавказского хребта – икаталов, имадохов, рамов…»⁵⁷⁴ По этому поводу Л.А. Ельницкий писал: «С другой стороны, древнеиндийское amadaka, прилагавшееся к чуждым и диким племенам, позволяет заподозрить в нем этимологизацию амадоков или какого-либо близкого ему скифского имени, бытовавшего в заяксартской Скифии вместе с даями и позднее перенесенного далеко на запад. Промежуточными инстанциями в общем ареале распространения этого имени являются, вероятно, Плиниевы Imaduchi, Imadochi (Plin., NH, VI, 21) на Северном Кавказе и Птолемеевы Μοδοκαι (Ptolem., Geogr. V, 8, 10), локализованные на севере Азиатской Сарматии»⁵⁷⁵. Что касается Птолемея, то выше уже приводился соответствующий параграф его труда, где вместе с сарматами-гипербореямии, сарматами царскими и народом модоков упоминался город Наварис.

Интересно и свидетельство Страбона: «Если войти в Каспийской море, то справа живут скифы или сарматы, пограничные с европейскими странами, между Танаисом и этим морем, большей частью кочевники (о которых я уже упоминал). Слева живут восточные скифы, также номады, область которых простирается до Восточного моря и Индии»⁵⁷⁶. Как видим, ираноязычные племена живут как между Доном и Каспием, в том числе в предгорьях Кавказа, так и между Каспием и Тихим океаном и Индией. Однако в последнем случае они характеризуются как номады, то есть кочевники, а о первых сказано, что они «большей частью кочевники», что косвенно свидетельствует о присутствии в их среде и оседлых племен. Обращают на себя внимание и некоторые приводимые им названия кавказских племен: «На этом склоне гор от моря вплоть до самых вершин обитает на небольшом пространстве часть албанцев и армян, однако большую часть склона занимают гелы, кадусии, амарды, витии и анариаки. Некоторые паррасии, как говорят, живут вместе с анариаками, которых теперь называют парсиями; энианы же построили в области витиев укрепленный город, который называется Энианой…»⁵⁷⁷ Древнейшим индоарийским названием Волги была Раса, и весьма показательно, что племя, содержащее в своем названии данный корень, фиксируется на Кавказе. Поскольку других паррасиев Страбон упоминает в Аркадии, не исключено, что название кавказского племени древнегреческий географ мог немного изменить в соответствии с привычным ему названием аркадцев. Из другого его перечисления можно предположить, что витии обитали недалеко от скифов: «В окружности моря за гирканцами обитают амарды, анариаки, кадусии, албанцы, каспии, витии и, может быть, вплоть до скифов, другие народности»⁵⁷⁸. «Передают также, что некоторая часть энианов поселилась в Витии, другая же – над армянами за горами Абом и Нибаром»⁵⁷⁹. С названием витиев можно сопоставить славянский глагол витати, одним из первоначальных значений которого было «обитать, постоянно жить, поселяться где-либо»: «Якон не подобаеть клирикомъ оставити своея обитѣли и вы инои витати бес повелеѣния епискупля»; «В горахъ тѣхъ обрѣтаются змеи великие; в нихъ же витаютъ гуси и утицы…»⁵⁸⁰.

О том, что и на рубеже нашей эры скифское присутствие продолжало оставаться заметным в данном регионе говорит описание Плиния Старшего севера Каспийского моря: «По обе стороны от пролива живут скифы и по нему сообщаются между собой: по эту сторону – номады и савроматы под многими названиями, по ту стороны – абзои с неменьшим (числом названий). Направо от входа в море на самом краю пролива живут удины – скифский народ, дальше по побережью – албаны, по преданию, ведущие свое происхождение от Ясона, поэтому эта часть моря называется Албанским (морем). Это племя, расселившееся по Кавказским горам, простирается, как сказано, до реки Кир, образующей границу между Арменией и Иберией»⁵⁸¹. Некоторые исследователи отождествляют удинов с витиями и локализуют их на территории Дагестана.

Следует отметить, что на основании сведений Геродота (IV, 12) и археологических находок ученые полагают, что первый поход скифов в Малую Азию в VII в. до н. э. пролегал именно через Дербентский проход⁵⁸². По мнению археологов, в скифских походах в Малую Азию принимали участие не только скифы-кочевники, но и представители племен лесостепи Северного Причерноморья. После этих походов на правом (южном) берегу Сунжи у селений Гойты, Бамут и Мескер-Юрт фиксируются кочевнические захоронения, чуждые местным традициям и датируемые V в. до н. э. Показательно, что при этом они отличаются и от собственно скифских стандартов. В.Г. Петренко указал на определенное сходство гойтинских курганов с памятниками правобережья Среднего Приднепровья. В.Б. Виноградов предложил рассматривать их как трансформированные памятники савроматского круга. Однако его аргументация в первую очередь опиралась не на собственно археологические доказательства, а на рассуждения общего порядка о большей близости к Кавказу савроматов, чем населения украинской лесостепи, и то, что это не вяжется с исторической обстановкой V в. до н. э. Единственное, с чем можно согласиться в его рассуждениях, так это в том, «что рассматриваемые могильники могли быть оставлены прямыми потомками той части многоплеменных орд, которая после походов VII – начала VI в. до н. э. задержалась в присунженской равнине и развивала свою культуру не по канонам своей далекой прародины, а впитывая инородные элементы культуры»⁵⁸³. Впрочем, данное предположение аннулирует его же возражение географического плана. Кроме того, прямое свидетельство античных источников о пребывании скифов-пахарей на Кавказе подтверждает предположение В.Г. Петренко.

Археологи отмечают скифское влияние на местную кобанскую культуру Северного Кавказа, которое прослеживается со второй половины VII в. до н. э. Восточный вариант кобанской культуры частично совпадает с территорией будущего проживания кавказских авар. В скифскую эпоху археологи фиксируют следующие изменения в восточном варианте данной культуры: «В целом для середины VII–IV в. до н. э. заметно увеличение южной ориентировки. Вытянутые погребения в разных могильниках не имели устойчивого направления, но только среди них отмечены захоронения головой на запад. <…> В погребальном ритуале отмечены черты ранее неизвестные: засыпка дна могилы галькой или мелом…»⁵⁸⁴ Однако похожие черты погребальной обрядности в более раннюю эпоху зафиксированы археологами в балановской культуре на Средней Волге и на Кивуткалнском могильнике в Прибалтике, связь которых с русами была показана автором в предыдущих книгах. Относительно Кивуткалнского могильника археологами было установлено, что погребальный ритуал, в ходе которого дно могилы посыпалось белым песком, был свойствен пришельцам, носителям узких долихокранных антропологических форм. Исследователи определили не только смысл, но и ближайшие аналогии данного погребального ритуала: «Подсыпка могильных ям белым песком связана с представлениями о том, что могила – загробный дом умершего – должна быть чистой и светлой… Подсыпка могильных ям песком… известна и по материалам фатьяновской культуры. <…> Во 2-м погребении Лихачевского могильника скелет лежал на светлой смеси из глины и извести, а в 62-м погребении Балановского могильника белой известью было выстлано не только дно могильной ямы, но и обмазаны ее стены»⁵⁸⁵. Следует отметить, что в Балановском могильнике большинство мужских погребений ориентированы на юг, юго-запад и запад⁵⁸⁶, что также следует соотнести с изменениями, произошедшими в кобанской культуре в скифское время. В свете особенностей погребального ритуала балановцев весьма интересным является то обстоятельство, что в связываемом со скифами кургане-1 у села Каякепт в Дагестане погребальная камера была побелена⁵⁸⁷. Отмечаются контакты кобанской культуры со срубной культурой раннебелозерского времени в части обработки металлов⁵⁸⁸.

Рис. 30. Нагрудная бронзовая пластина в виде двузубца из Бештау VIII–VII вв. до н. э

С учетом того что впоследствии двузубец становится знаком Рюриковичей, несомненный интерес представляет то, что именно этот знак гораздо раньше встречается нам в кобанской культуре в виде нагрудной бронзовой пластины VIII–VII вв. до н. э. из Бештау (рис. 30) и бронзовых булавок, кончающихся головами животных или птиц (рис. 31). Речь, разумеется, не идет, что знак Рюриковичей непосредственно происходит из кобанской культуры, а лишь о том, что для части ее носителей данный знак также представлял собой достаточно важный символ, что, возможно, говорит о его общих истоках у людей, разделенных достаточно большим временны́м и пространственным промежутком.

Рис. 31. Бронзовые булавки кобанской культуры

Необходимо подчеркнуть, что весьма интересные данные дает и антропология: «Канонический анализ, помимо выявления территориального распределения краниологических комплексов, позволил сгруппировать их по принципу антропологической близости.

Одна из группировок объединяет население Кавказа среднего и позднего периода бронзы, а также переходного к железу, кобанской культуры Северного Кавказа, балановской культуры и поздней бронзы Прибалтики (Кивуткалнский могильник). Это долихо– и долихомезокранное население, с узким и высоким лицом, резко профилированным и с сильным выступанием носа»⁵⁸⁹. Обратившись к неожиданно упоминаемым на Кавказе римскими источниками скифам-пахарям, мы видим, что и «лесостепные группы скифов – серия из Медвина и сборная серия – отличались от причерноморских, имея более узкий и длинный череп, менее высокое и резко клиногнатное лицо. Эти особенности сближают их с отмеченными ранее узколицыми вариантами эпохи поздней бронзы»⁵⁹⁰. Таким образом, мы видим, что не только письменные и археологические, но и антропологические данные указывают на близость данных регионов. В книге «Одиссея варяжской Руси» мною было уже показано, что территория балановской культуры является прародиной русов, где впервые возникло их племенное самоназвание, а более поздний Кивуткалнский могильник представляет собой древнейшее из известных на сегодняшний день памятников переселения части русов на берега Балтийского моря, где впоследствии в Прибалтике Саксоном Грамматиком фиксируется русское королевство. Аналогичным образом и на Северном Кавказе впоследствии письменные источники свидетельствуют о пребывании там русов в раннем Средневековье. Это позволяет предположить, что и на юге появление русов связано в конечном итоге с носителями балановской культуры, а письменные и археологические данные позволяют отнести этот процесс к скифскому времени.

Глава 9. Русы на Волге

Хоть традиционно считается, что в этом регионе славяне появились достаточно поздно, это не так. Наиболее ранним упоминанием их является указание Птолемея, что «между Керавнскими горами и рекой Ра – оринеи, валы и сербы»⁵⁹¹, локализующее последнее племя близ Волги. Во время арабо-хазарской войны 737 г. родственник халифа Марван с огромной армией (источники называют цифру в 120 000 человек) сначала вторгся в Армению, подчинил ее, а затем «пришел в ущелье, называемое Баб-аль-Аллан, все убивая, пока не пришел он в Самандар, который есть один из хазарских городов. Также войско из Баб-аль-Абваба пришло с человеком по имени Асид аль-Лям и у Марвана дополнилось войско до 150 000. С этим войском следовал он до города Самандара, где живет царь хазарский. Хакан бежал, и Марван отправился дальше, оставив город позади себя, расположился лагерем при Славянской реке, напал на жилища неверных, убил их всех и разрушил 20 000 домов»⁵⁹². Эта Славянская река стала самой северной точкой, до которой когда-либо доходили арабские завоеватели. По поводу ее локализации мнения ученых разделились: одни видели в ней Дон, другие – Волгу.

Ал-Балазури, умерший около 892 г., писал: «Напал Марван на славян, которые были в стране хазар, взял из их числа в плен 20 тысяч семей и переселил в Кахетию. А потом они убили своего властителя и убежали, но их догнали и перебили». Ал-Куфи: «Марвану и мусульманам в стране хазар сопутствовал успех, и они достигли даже земель, расположенных за Хазарией. Затем они совершили набег на славян и на другие соседние племена безбожников и захватили из них 20 тысяч семей. После этого они пошли дальше и вскоре добрались до реки славян». Из этого описания следует, что славяне жили не в Хазарии, а за ней и, следовательно, на них в момент похода еще не распространялась власть кагана. Еще более ранний писатель Халифа ибн Хаййат, умерший в 854–855 г., описывая поход Марвана в 737 г. не упоминает пленных славян, но зато отмечает его более раннее нападение на них: «Марван выступил в 114 (732–733 гг.) году и (продвигался), пока не перешел реку ар-Р. мм. Он убивал, угонял в плен и совершал набеги на славян»⁵⁹³. Последнее обстоятельство говорит о том, что славяне жили относительно недалеко от Кавказа.

В свете относительно недавних археологических исследований особое внимание следует обратить на именьковскую культуру, существовавшую на Средней Волге в III–VII вв. н. э. (см. рис. 35). Первоначально высказывались предположения, что ее создателями были буртасы, мордва, тюрки или балты, однако достаточно рано отдельные археологи начали указывать на присутствие в ней славянских черт. Одним из первых вопрос о славянской принадлежности именьковской культуры поднял А.П. Смирнов, который еще в 1960 г. указал, что рождественские погребения именьковцев близки к погребениям Волынцевского могильника и принадлежат славянам⁵⁹⁴. Положение о славянской принадлежности именьковской культуры было обосновано в многочисленных работах Г.И. Матвеевой. В 1981 г. она обратила внимание на западные истоки именьковской культуры, первоначально связав ее с зарубинецкой культурой. Впоследствии были показаны пшеворские и черняховские параллели данной культуры. В 1988 г. эта же исследовательница писала об именьковской культуре следующее: «Почти все элементы погребальной обрядности находят аналогии в могильниках восточного варианта Пшеворской культуры. По мнению В.В. Седова, они являются типично славянскими… Именьковские поселения располагаются гнездами, неукрепленные селища преобладают над городищами. Это также находит параллели в славянских культурах. <…> Вопрос о языке племен именьковской культуры пока не может быть решен, но следует отметить, что на территории ее распространения довольно много славянских гидронимов, некоторые из них упоминаются Ибн-Фадланом (Сок, Черемшан, Майна, Утка, Бездна). Следует отметить, что в восточных источниках волжские болгары всегда именуются славянами или тюрко-славянами»⁵⁹⁵.

Значительный вклад в обосновании славянской принадлежности именьковской культуры принадлежит В.В. Седову, который именно в ее носителях видел будущих создателей Русского каганата: «Вполне очевидно, что становление волынцевской культуры было обусловлено появлением в Днепровском Левобережье, на Дону и Оке значительных масс нового населения. Вопрос о том, откуда шла эта миграция, ныне решается достаточно авторитетно. <…> Сопоставительный анализ характерных маркеров волынцевской культуры обнаруживает ее близость к именьковским древностям, которые в конце IV–VII в. получили распространение в Среднем Поволжье (от Нижней Камы до Самарской луки). Свойственные волынцевской культуре горшки с цилиндрическим верхом и высокими плечиками были весьма характерной формой и именьковской керамики. Волынцевские миски в равной степени сопоставимы с именьковскими. Тем и другим древностям свойственны однотипные глиняные сковородки. Единственным орнаментом именьковской керамики, как и волынцевской, были пальцевые вдавления по венчику.

Однотипны и поселения волынцевской и именьковской культур. Жилища именьковской культуры – опущенные в грунт прямоугольные в плане строения каркасно-столбовой, реже – срубной конструкции – сопоставимы с волынцевскими. Отапливались они также глиняными печами, каменками или очагами. В волынцевском ареале также известны глиняные печи, каменки и очаги. Правда, в именьковских жилищах чаще встречаются очаги, в то время как на поселениях волынцевской культуры доминировали печи, а очаги свойственны только постройкам раннего этапа. Для поселений обеих культур весьма характерны ямы-кладовки однотипного строения (колоколовидной или цилиндрической формы, стенки обмазывались глиной и иногда обжигались).

Грунтовые могильники именьковской и волынцевской культур состоят из однотипных захоронений по обряду кремации умерших на стороне. Там и тут очищенные от углей и золы кальцинированные кости помещались в неглубоких ямках и сопровождались глиняными сосудами.

Нельзя не отметить и полную однородность экономики волынцевского и именьковского населения. Их культуры характеризуются одинаковым земледельческим укладом. Им свойственны одинаковые орудия сельскохозяйственного труда, идентичны культивируемые растения, тождественны соотношения долей животноводства и охоты, однороден видовой состав домашнего скота.

Установлено, что в конце VII в. основная масса именьковских поселений (а их археологам известно более 600) и могильников прекращают функционировать. Раскопки их показывают, что селения не были разгромлены или сожжены. Они были оставлены именьковским населением. В силу каких-то обстоятельств обширные плодородные земли Среднего Поволжья оказались опустошенными. Земледельцы этого региона вынуждены были искать новые территории для своего расселения.

Именно в конце VII в. в Днепро-Донском междуречье археологически документируется появление крупных масс нового населения, которое создает волынцевскую культуру, безусловно продолжившую традиции именьковской. Причиной миграции именьковского населения стало появление на Волге воинственных орд тюркоязычных кочевников.

Именьковская культура связывается со славянским этносом. Ее носителями были славяне, составившие крупную культурно-племенную группировку после гуннского погрома Черняховского ареала. В этой ситуации какая-то часть (довольно многочисленная) антов в конце IV в. переместилась из этого ареала в Среднее Поволжье, где и основала именьковскую культуру.

Славянская атрибуция населения именьковской культуры находит подкрепление в лингвистических материалах. Согласно В.В. Напольских в пермских языках имеется ряд праславянских лексических заимствований, которые относятся ко времени до распада пермской этноязыковой общности, то есть они не могут быть позднее середины I тыс. н. э. Заслуживает особого внимания присутствие в перечне этих заимствований лексемы “рожь”. Как известно, до славянского расселения в восточноевропейских землях рожь не культивировалась. Польский исследователь К. Яжджевский утверждает, что эта сельскохозяйственная культура и в Средней Европе получала распространение только в процессе расселения славян.

Меньшая часть именьковского населения, по всей вероятности, не покинула Средневолжские земли. П.Н. Старостин считает, что отдельные группы именьковцев ушли в глухие местности Поволжья, в частности в регион р. Черемшан, где в керамических материалах болгарского времени проявляются некоторые особенности именьковской посуды. На поселении Криуши в слоях IX–XI вв. открыты полуземляночные жилища славянского облика. Нередкой находкой на этом памятнике являются горшки с высокой цилиндрической горловиной, напоминающие именьковскую керамику. Подобные сосуды с полосным лощением встречены на Суварском, Танкеевском и Муромском городищах, а также в Болгарах и ряде памятников Нижнего Прикамья. Кроме того, на территории Волжской Болгарии на поселениях Белымерское, Хулаш, Кайбельское, Малопальцевское и других обнаружена славянская керамика X–XII вв.»⁵⁹⁶.

Сам В.В. Напольских предпочитал говорить об источнике заимствований в пермских языках как о балто-славянском, следуя соответствующей гипотезе, отмечая при этом его близость к праславянскому и называя его в одной из своих работ протославянским в смысле близости к праславянскому, но не идентичности ему. На это указывает и составленная им схема, на которой этот язык, связанный им с именьковской культурой, расположен гораздо ближе к праславянскому, чем к различным вариантам балтских языков (рис. 32). Согласно этому лингвисту, в перечень заимствований входит название ржи, спорыньи; участка земли, поля, луга; земли как таковой; горы; гриба; гуся; вырубать, делать паз, зарубку; прясть, веретено; пушной зверек, белка, песец; бежать, течь, выйти замуж; вечер.

Рис. 32. Место именьковского языка в балто-славянском ареале (согласно В.В. Напольскому)

Целый ряд археологов поддержал точку зрения В.В. Седова. Весьма показательно, что против славянской принадлежности именьковской культуры и связи ее с волынцевской яростно выступили норманисты, хазарофилы и балто-германисты. Отрицалось все: и принадлежность ее славянам, и переселение ее носителей на запад, и, самое главное, связь ее носителей с формированием «Русской земли» в узком смысле слова. Доходило до абсурда: пока именьковцы считались финно-уграми, тюрками или балтами, общепринятой была точка зрения об исчезновении этой культуры в связи продвижением в их регион предков волжских булгар. В посвященном ей исследовании П.Н. Старостин в 1967 г. писал: «Мы считаем, что дата именьковских памятников может быть определена III–IV–VII вв. н. э. <…> Таким образом, VII в. н. э., когда пришли в Прикамье болгарские племена, следует определить верхнюю дату именьковских памятников»⁵⁹⁷. Ровно двадцать лет спустя другой археолог, А.Х. Халиков, констатировал: «Последние (именьковцы. – М.С.) в правобережных районах Волги могли быть лишь до рубежа VII–VIII в., когда они отсюда были вытеснены ранними болгарами…»⁵⁹⁸ В другой своей статье он отмечал: «В свою очередь, основная масса именьковского населения под натиском мадьяр-венгров с востока и ранних болгар с юга, очевидно, не позднее рубежа VII–VIII вв. н. э. вынуждены были покинуть Среднее Поволжье и отойти на прежнюю территорию обитания, т. е. в лесостепное левобережье Поднепровья, где в конце VII – начале VIII в. начинают функционировать памятники волынцевского типа, удивительную близость которых к именьковской культуре неоднократно отмечал А.П. Смирнов. Показательно, что в волынцевской культуре, особенно в керамике, появляются некоторые черты, присущие культуре ранних болгар»⁵⁹⁹. Однако стоило лишь заявить о славянской принадлежности именьковской культуры, так сразу же стало отрицаться даже утверждение о связи прекращения функционирования именьковских городищ в связи с появлением на Средней Волге булгар.

Следует отметить, что это была достаточно развитая культура для того региона и той эпохи. Номенклатура кузнечных изделий у именьковцев насчитывала 31 наименование, в число которых входили не только косы, серпы, ральники, топоры, но и наконечники стрел, копий, кольчуги и даже один меч. Их кузнецы умели делать не только железные, но и стальные предметы. Сравнение их технологии обработки металла с технологией финно-угров показало, что именьковцы обладали более развитым техническим строем, чем финно-угры Поволжья V–VII вв.⁶⁰⁰

Достаточно развитым для того времени было и земледелие. О его роли в именьковской культуре Л.А. Вязов пишет: «Земледелие играло значительную роль в хозяйственной системе именьковского населения. Об этом свидетельствует расположение поселений в благоприятных почвенных условиях, относительно развитый набор земледельческих орудий, многочисленность их на памятниках именьковской культуры. Так, для сравнения с памятников I тыс. н. э., расположенных на территории современной Польши, происходит в общей сложности немногим более 20 экземпляров наральников, с территории, занятой черняховской культурой, – около 40, на гораздо более удаленных от центров античной земледельческой культуры территориях Среднего Поволжья, занятых именьковской культурой, количество находок наральников составялет 16 экземпляров. Косвенным свидетельством высокой роли земледелия является наличие на именьковских памятниках ритуальных глиняных “хлебцев”, находящих аналогии в черняховской и культурах Прикарпатья и Подунавья VI–VII вв. н. э.

Истоки земледельческих традиций именьковской культуры следует искать среди культур полей погребений первой половины I тыс. н. э. Аналогии именьковским наральникам обнаруживаются на погребениях черняховской культуры. <…> Традиция изготовления железных наральников в III–IV вв. н. э. проникает и в киевскую культуру, возможно, не без участия черняховского влияния. Вероятно, распространение этого типа орудий в Среднем Поволжье происходит как раз с появлением здесь киевского населения. Аналогичным путем распространяются в Среднем Поволжье и другие важнейшие орудия земледельческого производства, серпы и жернова. Характерно, что наибольшую близость к именьковским обнаруживают серпы колочинской культуры, сформировавшиеся на основе киевской культуры во второй четверти V в. н. э.». В заключение исследователь отмечает: «Относительно других культур Восточной Европы середины I тысячелетия н. э. земледельческие традиции именьковской культуры можно охарактеризовать как одни из самых развитых»⁶⁰¹. Показательны и результаты анализа зерновых: «Сравнение состава выращиваемых культур показывает, что преобладание проса, отмеченное на селище Ош-Пандо-Нерь I/II, характерно для зарубинецких, киевских и пеньковских древностей, в то время как большой процент ячменя, характерный для городищ Ош-Пандо и “Шолом” – для позднедьяковского земледелия»⁶⁰².

Весьма показательны и данные, полученные при исследовании Кирбинского городища. Выяснилось, что в именьковское время площадка мыса служила городищем-святилищем. В центре его находился толстый столб, возможно идол. С южной, восточной и северной сторон его окружали столбы и очаги, с помощью которых жрецы могли определять фазы движения Луны и Солнца. Исследование линий, соединяющих эти объекты, показало земледельческий характер праздников, совпадающих с теми, которые впоследствии отмечались на Руси. Это в первую очередь Ярилин день (6–8 июня) и Ивана Купалы. С земледельческими работами связана и линия, указывающая на день 1 сентября. Еще один азимут отмечал восход солнца 8–9 октября⁶⁰³. На Руси впоследствии считалось, что 1 сентября должно быть теплым, как прощальный привет уходящего лета, что подтверждалось поговоркой: «Теплик держится – ушедшему лету вслед кланяется». С принятием христианства к этой дате был приурочен день Андрея Стратилата, а народная примета утверждала, что теплый ветер способствует дозреванию овса: «На Стратилата тепляк – пошли овсы наспех» или «Стратилатов день приспел – овес поспел»⁶⁰⁴. Этнографы отмечают, что подобные пословицы были распространены на Руси всюду, где выращивался овес. Была известна эта культура и именьковцам. Как отмечал В.В. Седов, на территории именьковской культуры широко культивировались просо, пшеница, полба, ячмень, рожь, овес и горох⁶⁰⁵. Что касается 8 октября, то уже в христианскую эпоху на Руси данный день был посвящен Сергию Радонежскому, а в народном сознании был связан с началом зимы и ее приметами: «На Сергия зима начинается, а с Матрены зимней (22/9 ноября) устанавливается», «Если первый снег на Сергия, то зима установится на Михайлов день (21/8 ноября)», «Если снег падет на ущербе (месяца) да еще на мокрую землю, зима скоро ляжет»⁶⁰⁶.