Текст книги "Русы от Волги до Дуная"

По сути, М.И. Артамонов не только воспроизвел, но и усилил утверждение В.О. Ключевского, сделанное им в его исследовании о боярской думе: «В то самое время, с конца VII в., на пространстве между Волгой и Днепром утвердилось владычество хозарской (так в тексте. – М.С.) орды, пришедшей по аварским следам. Славяне, только что начавшие устрояться на своем днепровском новоселье, подчинились этому владычеству. С тех пор как в Хозарию проникли торговые евреи и потом арабы, хозарская столица на устьях Волги стала сборным торговым пунктом, узлом живых и разносторонних промышленных сношений. Покровительствуемые на Волге и на степных дорогах к ней, как послушные данники хозар, днепровские славяне рано втянулись в эти обороты»¹⁷¹. Если эти утверждения делались В.О. Ключевским в 1902 г., то М.И. Артамонов повторял и усиливал их семьдесят лет спустя, насильственно подгоняя археологические факты под свои хазарофильские представления. Весьма показательно, что оба этих историка были не только хазарофилами, но норманистами. Родство обоих гипотез, в которых идеология господствовала над фактами, отметил в свое время еще Б.А. Рыбаков: «Хазарская теория происхождения русской государственности сочеталась с норманнской. Русские земли были поделены на “варяжскую группу” и “хазарскую группу”. Самостоятельному, внутреннему развитию славянских племен не оставалось места»¹⁷². Следует также добавить, что и другие археологи отнюдь не соглашаются со столь идиллической картиной славяно-хазарских отношений. Так, например, О.В. Сухобоков на основании своих археологических исследований славянского пограничья со степью в интересующий нас период отмечает прямо противоположное: «Находясь в сфере влияния Хазарского каганата, славянское население Левобережного Поднепровья и Подонья неизбежно отставало в своем развитии от других восточнославянских племен. Это нашло отражение в определенной архаичности древностей роменского и боршевского типов»¹⁷³.

Однако такая мелочь, как несоответствие фактов их идеологическим построениям, не останавливала отечественных и зарубежных хазарофилов, во что бы то ни стало стремившихся отыскать «доказательства» благотворности хазарского господства для славян. Защитить Хазарию от «русского шовинизма» и «реабилитировать» ее историю в советское время взялся убежденный норманист М.И. Артамонов. В своем итоговом труде он так характеризовал первый этап (до принятия иудаизма) истории каганата: «Даже после падения Тюркского каганата хазары остались верны древнетюркским обычаям и также острой саблей и длинным копьем распространяли свою власть над соседними племенами и народами. Тем не менее в эту эпоху роль хазар в истории была прогрессивной. Они остановили натиск арабов, открыли двери византийской культуре, установили порядок и безопасность в прикаспийских и причерноморских степях, что дало мощный толчок для развития хозяйства этих стран и обусловило заселение славянами лесостепной полосы Восточной Европы»; «Итак, в первый период Хазарское господство для народов Восточной Европы было не обременительно, спасало от нападения злейших врагов – мусульман – и давало возможность личного обогащения…»; «На основании археологических данных можно заключить, что только со времени утверждения хазар в южной части нашей страны и под их прикрытием со стороны степей славянское население расселяется из исконных своих областей в лесах Среднего Поднепровья, Волыни и Подолии, в лесостепную полосу с ее черноземами»¹⁷⁴. В другом месте этот археолог суммировал свои представления как о благотворности хазарского ига, так и свою веру в то, что хазары осознанно или нет были защитниками Европы: «Только с подчинением хазарам земледельческие славянские племена получили возможность занять лесостепную полосу Украины, куда их издавна манили тучные черноземы и где для их сельского хозяйства в целом открывались особенно благоприятные возможности при безопасности от грабительских нападений степняков. До IX в. никаких соперников в господстве над Северным Причерноморьем и примыкающими к нему лесостепными областями Поднепровья у хазар не было. Хазарское государство в течение по меньшей мере полутора столетий было полным хозяином южной половины Восточной Европы и представляло собою мощную плотину, запиравшую Урало-Каспийские ворота из Азии в Европу. В течение всего этого времени оно сдерживало натиск кочевников с востока»¹⁷⁵. Однако гипотеза «щита», которым якобы Хазария была по отношению к восточным славянам, раскритиковал Б.А. Рыбаков: «Для того чтобы так оценивать итоги войн Святослава и предполагаемую роль каганата, нужно совершенно забыть о конкретных географических условиях южнорусских степей. Разве Саркел и другие хазарские города на Дону могли быть стеной, сдерживавшей печенегов? Саркел защищал только северокавказские степи, оставляя печенегам, уграм и болгарам всю прилегавшую к Руси степную полосу шириной в 300 км. За сто лет до разгрома Хазарии в этой полосе уже хозяйничали угры… Русь сама защищала себя от всех кочевников, в том числе, вероятно, и от хазар»¹⁷⁶. С опорой на источники он показал «паразитарный характер государства, жившего преимущественно за счет транзитной торговли».

Зарубежные хазарофилы устами Н. Голба и О. Прицака провозгласили новую грандиозную историческую «истину» о том, что основатель Киева Кий с братьями, равно как и все поляне, были выходцами из Хазарского каганата: «Киев, расположенный на Днепре, был основан как город (вернее, как предполагали, серия городков) не ранее первой половины IX в. Этот факт засвидетельствован археологическими раскопками. К тому времени по Днепру проходила хазарская граница, и возможно, что Киев был первоначально хазарским гарнизонным городом. Постоянная хазарская армия (alʼarsiya), защищавшая западную и северные границы, была укомплектована мусульманами восточноиранского происхождения. Можно ожидать, таким образом, что этот элемент играл решающую роль в превращении пограничного поселения в торговый город»¹⁷⁷. Поскольку в своем сочинении Масуди упомянул, что Ахмад бен Куйа был главой наемного мусульманского войска, укомплектованного выходцами из Хорезма, в Хазарском каганате, соавторы довольно логично предположили, что Куйа было имя его отца. Однако дальше пошла уже цепь ни на чем не основанных предположений: возможно, что в течение последнего десятилетия VIII в. и в первом десятилетии IX в. должность главы вооруженных сил Хазарского государства занимал Куйа; возможно, что именно Куйа укрепил крепость в Берестове и разместил там оногурский гарнизон. И из цепи этих предположений, подкрепленных превратным толкованием летописи, делается вывод: «Поэтому ничто не мешает нам полагать, что хорезмиец Кuуа, министр вооруженных сил Хазарии, послуживший прототипом Кия летописей, и был основателем (или строителем) Киевской крепости.

Таким образом, название Киева в его древнейшей неславянской форме с точки зрения лингвистики отражает его хорезмийское (восточноиранское) происхождение. Однако в культурном и политическом отношении оно должно быть признано хазарским (каварским и оногурским) элементом»¹⁷⁸. Самое интересное заключается в том, что часть туземной интеллигенции с готовностью подхватила эту совершенно надуманную версию и стала пропагандировать ее в своих статьях.

У нас в стране после крушения СССР идиллическая картина экономического процветания славян под мудрым и необременительным господством иудеев пришлась в буквальном смысле ко двору, если вспомнить национальное происхождение значительной части российских олигархов в ельцинское время, в результате чего часть историков с энтузиазмом подняли на щит дореволюционные идеи. Так, например, начав свою статью с радостной констатации того, что «в последние годы открылись возможности для свободного изучения “экзогенных” факторов русской государственности», В.Я. Петрухин с готовностью подхватил высказывание В.О. Ключевского о том, что хазарское иго способствовало развитию экономики славян, и ни много ни мало объявил его «провидческим». Как это соотносится с известным к тому времени фактом экономической блокады Русской земли со стороны Хазарии, речь о которой пойдет далее, остается загадкой. Он же изо всех сил пытается подвести под свои норманистские и хазарофильские фантазии археологический материал: «Большие курганы Черниговщины, Черная могила и Гульбище, насыпанные с сооружением скандинавских традиций, содержали также “трофеи” – груды вооружения, спекшиеся на погребальном костре: ближайшие параллели такому обряду известны в салтовских – хазарских древностях (вплоть до упомянутых комплексов типа Вознесенки). В камерных гробницах и курганах с трупосожжениями всадников кони укладывались иногда не “по-скандинавски” (в ногах), а “по-кочевнически” (сбоку от хозяина). Древнейшей русью были восприняты многие традиции хазар и других степняков как в одежде, так и в декоративном искусстве, – но особенности обряда заставляют предполагать не просто внешнее влияние, а участие выходцев из степи в совершении дружинных обрядов и, стало быть, включение их в состав русской дружины, что было характерно и для XI в.»¹⁷⁹. Этот норманист и хазарофил постулировал и «потребность собственно Руси в культурных достижениях еврейства», и то, что «летописный князь Владимир действительно уподобился Булану еврейско-хазарской переписки»¹⁸⁰. Правда, даже В.Я. Петрухин был вынужден констатировать, что фантастическая гипотеза о Кие-Куйя, подвергнутая к тому времени критике другими учеными, «никак не согласуется с киевскими реалиями», но зато вслед за еврейским историком Г.М. Барацем старается обосновать еврейскую этимологию для брата Кия Хорива, утверждая, что имеющиеся обстоятельства позволяют предположить, «что имя “Хоревица” закрепилось за киевской горой в дохристианский период и было заимствовано славянскими жителями Киева у еврейско-хазарской общины, которая приурочивала легендарные топонимы к киевским реалиям»¹⁸¹.

Вернемся к широковещательным заявлениям М.И. Артамонова, в связи с которыми возникает закономерный вопрос: каких именно, по его мнению, «колониально эксплоатируемых царской империей народов» узконационалистическая русская дворянско-буржуазная историография лишала «своего славного прошлого»? Естественно предположить, что ими были хазары. Однако в русских летописях хазары последний раз упоминаются в 1083 г., а в иностранных источниках – в 1245 г., после чего этот народ окончательно исчезает из истории. Этого обстоятельства изучавший историю хазар М.И. Артамонов не мог не знать. Таким образом, колониальную эксплуатацию хазар вменить в вину Российской империи даже при всем желании не представляется возможным. Часть поволжских и кавказских народов, некогда входивших в состав каганата, продолжали существовать к началу ХХ в., однако период хазарского ига в их истории вряд ли можно считать их «славным прошлым». Поскольку происхождение от хазар крымских караимов и кавказских татов представлялось ему маловероятным, единственным оставшимся вариантом оказываются связанные с хазарами евреи. Подтверждает это предположение и то, что позднее, в своем главном труде о Хазарии, описывая Тмутаракань уже после включения ее в состав Древней Руси, М.И. Артамонов писал: «Можно допустить, что именно хазары держали в своих руках торговлю этого города, а вместе с тем, что в какой-то своей части они состояли из евреев, издавна обосновавшихся в нем и после принятия хазарами иудейской религии считавшихся хазарами»¹⁸². Уже в нашем столетии П.П. Толочко отмечал, что «международная торговля Хазарии находилась в руках трансэтнического еврейского торгового капитала»¹⁸³. Вот его-то славу на самом деле и собрался воспеть М.И. Артамонов.

Как известно, собственная государственность у евреев была уничтожена еще Римом в античную эпоху, после чего этот народ был лишен собственного национального государства почти две тысячи лет. Подобное отличие от остальных народов ими переживалось достаточно остро. Понять эти чувства помогает письмо видного представителя еврейской общины в Испании Хасдая, бывшего сановником кордовского халифа, к хазарскому царю. По его словам, евреям после разрушения римлянами их царства и рассеяния их народа по другим странам неоднократно приходилось выслушивать от иноплеменников, что «у каждого народа есть (свое) царство, а о вас не вспоминают на земле». Как только он услышал о существовании могущественного иудейского царства, его «охватила радость, мои руки окрепли и надежда стала тверда». Аналогичное действие эта весть произвела и на других испанских евреев: «Когда они услыхали о моем господине (хазарском. – М.С.) царе, о мощи его царства и множестве его войск, они пришли в изумление. Через это мы подняли голову, наш дух ожил и наши руки окрепли. Царство моего господина стало для нас (оправданием), чтобы раскрыть (смело) уста. О, если бы эта весть получила еще большую силу, так как благодаря ей увеличится и наше возвышение! Благословен Господь, Бог Израиля, который не лишил нас заступника и не упразднил светоч и царство у колен израильских! Да живет наш господин, царь, вовек!» Не останавливаясь перед расходами, Хасдай решил проверить это известие, «чтобы (только) разыскать и узнать истину, (а именно) существует ли (где-либо) место, где имеется светоч и царство у израильской диаспоры и где не господствуют над ними и не управляют ими. Если бы я узнал, что то, что я слышал, верно, я бы пренебрег своим почетом и отказался от своего сана, оставил бы свою семью и пустился бы странствовать по горам и холмам, по морю и суше, пока не пришел бы к месту, где находится господин мой, царь, чтобы повидать его величие, его славу и высокое положение…»¹⁸⁴ Возможность записать в свой актив большой и могущественный Хазарский каганат влекла, однако, не только средневековых евреев, но и симпатизирующих им историков последующих времен.

Движимый, по всей видимости, теми же чувствами, что и Хасдай, М.И. Артамонов осуществил свой замысел, написав фундаментальный труд по истории хазар с использованием всех известных на тот период письменных источников и археологических данных, немалая часть которых была собрана и, что самое главное, интерпретирована лично им. Как известно, могущество и слава любого государства во многом зависят от величины занимаемой им территории. Соответственно, хазарофилы стараются представить каганат как можно более обширной империей. Вопрос точного определения границ Хазарии объективно труден в силу того, что сколько-нибудь подробно они описываются только в одном документе – письме хазарского царя Иосифа. Он так описывает границы своих владений на Волге: «Вот их имена: Бур-т-с, Бул-г-р, С-вар, Арису, Ц-р-мис, В-н-н-тит, С-в-р, С-л-виюн. Каждый народ не поддается (точному) расследованию и им нет числа. Все они мне служат и платят дань. Оттуда граница поворачивает по пути к Хуварезму (доходя) до Г-р-гана. Все, живущие по берегу (этого моря) на протяжении одного месяца пути, все платят мне дань. А еще на южной стороне – С-м-н-д-р… С западной стороны – Ш-р-кил, С-м-к-р-ц, К-р-ц, Суг-рай…»¹⁸⁵ Буртас, первый упомянутый народ, мусульманские авторы помещают на Волге между булгарами и хазарами. Волжские булгары также одно время были вассалами Хазарии, однако уже в 922 г. принимают ислам, надеясь на поддержку своих новых единоверцев против каганата. С-вар традиционно понимается как Сувар, город волжских булгар, а арису – как эрзя. Упоминание черемис (ц-р-мис), которых знают только русские летописи, как признавал сам М.И. Артамонов, служит серьезным доводом в поддержку предположения о достаточно позднем возникновении пространной редакции письма Иосифа, благодаря которой в него могли внести те или иные добавления¹⁸⁶. В В-н-н-тит, С-в-р, С-л-виюн видят название вятичей, северян и еще каких-то славян. На востоке, согласно утверждению Иосифа, его власть доходила до Хорезма и Гургана, то есть южного побережья Каспийского моря. Самандар – это древняя столица Хазарии на юге, локализуемая в современном Дагестане. Что касается Ш-р-кил, С-м-к-р-ц, К-р-ц, Суг-рай – то это Саркел, возможно, Тамараха, Керчь и Судак. А.П. Новосельцев отмечает: «Пределы Хазарии на северо-западе из письма Иосифа сколько-нибудь ясно не вырисовываются. Упоминание Саркела, кажется, свидетельство того, что в середине Х в. это был пограничный город. Дальше на запад кочевали печенеги, которые, согласно трактату Константина Багрянородного, выглядят не только самостоятельными от хазар, но и одной из трех важнейших политических сил (другие – Русь и Венгрия) Восточной Европы. <…> Сложен вопрос и о восточной границе Хазарии. Царь Иосиф утверждает, что пределы его государства доходили до Хорезма и Гургана, но в это трудно поверить даже для более раннего времени. Ни один арабский или персидский источник не дает и намека на хазарскую власть не только в Гургане, но и в Хорезме»¹⁸⁷. Таким образом, даже если оставить в стороне вопрос о подлинности еврейско-хазарской переписки и дополнений, вносимых в нее впоследствии, очевидно, что безоговорочно доверять хазарскому царю, стремившемуся изобразить себя как можно более могущественным правителем, нельзя. Кроме того, границы Хазарии едва ли оставались неизменными на протяжении столетий и, по всей видимости, менялись в зависимости от политической обстановки. Поскольку вопрос о границах Хазарии на северо-западе имеет весьма важное значение не только для локализации Русского каганата, но и для определения его исторической судьбы, остановимся на этом вопросе подробно.

В свое время М.И. Артамонов отождествил Хазарский каганат с салтово-маяцкой археологической культурой, и достаточно большое число историков и археологов до сих пор придерживаются его точки зрения. Посмотрим, на каких фактах основывается выдвинутая им гипотеза: «Археологическая культура собственно хазар остается до сих пор неизвестной, но поскольку хазары находились в близком этническом родстве с болгарами и издавна жили вместе с ними, естественно предположить, что она была сходной с болгарской, известной по памятникам Дунайской Болгарии и Среднего Поволжья. По ряду признаков болгарская культура совпадает с салтовской культурой и во многом тождественной с ней культурой северокавказских аланов.

Того же рода культура, вероятно, была распространена и среди хазар, тем более что сходная с салтовской культура представлена многочисленными находками на Таманском и Керченском полуостровах, где, как известно, жили не только болгары, но и хазары. Близка к салтовской и аланской также археологическая культура хазарского времени в Северном Дагестане, где находился древний центр хазар». Дальше – больше: «В свете приведенных данных трудно допустить, что культура хазар существенно отличалась от салтовской, с одной стороны, и от агачкалинской – с другой. Ввиду этого военный гарнизон Саркела с его совершенно особой культурой, не похожей ни на салтовскую, ни на агачкалинскую, невозможно признать собственно хазарским по этнической принадлежности. Скорее всего, это были кочевники тюрки, близко родственные или даже тождественные с гузами или печенегами, находившиеся на службе у хазар и для несения этой службы поселенные в крепости и ее окрестностях.

Что касается другой, представленной в Саркеле культуры – салтовской, то она, как уже говорилось, сближается, с одной стороны, с аланской культурой Северного Кавказа, с другой – с болгарской культурой Добруджи и Среднего Поволжья. Ввиду этого, вопрос о ее этнической принадлежности остается спорным. Большинство исследователей считает, что носители салтовской культуры были аланами так же, как и население центральной части Северного Кавказа того же времени.

В том, что они действительно были связаны с аланами по происхождению, едва ли можно сомневаться. В пользу этого говорит не только полное сходство могильных сооружений и обряда погребения, но и тождество антропологического типа погребенных как в собственно салтовской культуре, так и в аланской культуре Северного Кавказа. К тому же именно для аланов катакомбная могила является исконной формой, появляющейся вместе с ними еще в первые века нашей эры. С другой стороны, в том, что в состав тюркского по языку населения степей Восточной Европы вошли ассимилированные тюрками древние местные сармато-аланские племена, также не может быть сомнения. Об этом со всей убедительностью свидетельствуют антропологические данные и многие черты культуры хазарского времени, продолжающие сармато-аланскую традицию. Ввиду этого, вполне можно допустить, что прямые физические потомки аланов, представленные салтовской культурой, к хазарскому времени могли быть уже отюречены и говорили не на аланском, а на тюркском языке. На это указывают надписи, вырезанные на камнях и стенах Маяцкого городища, представляющего характерный памятник салтовской культуры. Они написаны буквами тюрко-орхонского алфавита и читаются по-тюркски. Таким образом, носители собственно салтовской культуры могли быть в хазарское время уже не иранцами, а тюрками по языку»¹⁸⁸. Следует сразу отметить, что данное чтение не является единственной версией и существует другая, согласно которой эти надписи читаются с помощью осетинского языка. Таким образом, даже с археологической точки зрения многие его построения в значительной степени основывались лишь на предположениях и допущениях. Касаясь вклада М.И. Артамонова в заложение краеугольных камней храма археологического хазароведения, С.А. Плетнева отмечала: «При рассмотрении вариантов (салтово-маяцкой культуры. – М.С.) М.И. Артамонов подчеркивал, что этническая их принадлежность не самое главное, существеннее то, что все памятники конца VIII – первой половины Х в. в бассейне Дона являются остатками поселений и могильников Хазарского каганата, т. е. к какой бы этнической группе они ни принадлежали, они входили в каганат в качестве составной части»¹⁸⁹.

Интересующая нас салтовская культура близка аланскому населению Северного Кавказа, а исследования антропологов также указывают на длинноголовый индоевропейский тип. Ю.В. Готье еще в 1927 г. доказал генетическую связь салтовской культуры с аланами Северного Кавказа и возражал против попыток приписать ее хазарам. Даже сподвижник М.И. Артамонова И.И. Ляпушкин считал, что существовали две археологические культуры: салтовская, для которой характерны катакомбы, долихокранный антропологический тип, прямоугольные полуземлянки, и зливкинская (ямные погребения, брахикраны с монголоидной примесью, округлые жилища – юрты). Однако хазарофилы всех мастей упорно относят салтовскую культуру к Хазарскому каганату. Выступал категорически против подобной трактовки такой видный археолог, как Б.А. Рыбаков: «Однако, несмотря на убедительное обоснование аланской принадлежности салтовской культуры, хазарская теория была вновь воскрешена в работах М.И. Артамонова и следовавшего ему В.В. Мавродина. Речь идет не столько об этническом определении салтовцев, сколько о включении области салтовской культуры в состав собственно хазарских земель»¹⁹⁰. Говоря об истории изучения салтовской культуры последователями М.И. Артамонова, современный археолог Г.Е. Афанасьев отмечал: «Вместо строгого научного анализа вновь открытым памятникам автоматически приклеивался ярлык принадлежности к салтовской культуре. С этого момента и начался процесс трансформации научного понятия “салтовская культура”, начались попытки возведения этого понятия в ранг общей государственной культуры всего населения Хазарского каганата. И, как следствие, стали предприниматься попытки бездоказательно приписать создание салтовской культуры не аланам, а всему населению Хазарского каганата и, в частности, болгаро-хазарам. <…> Создалась ситуация, при которой в строгое научное понятие “салтовская археологическая культура” были бездоказательно включены раннесредневековые памятники населения черноморского побережья Болгарии и Румынии, Крыма, Северного Кавказа и Поволжья. Раннесредневековые памятники коренных народов Северного Кавказа – адыгских, вайнахских и дагестанских племен – без какого-либо научного анализа объявлялись болгарскими или болгаро-хазарскими. И все это происходило потому, что четкая научная дефиниция “салтовская археологическая культура” была заменена субъективными представлениями о сфере культурного и политического влияния Хазарского каганата»¹⁹¹. Построения С.А. Плетневой он охарактеризовал как догадку, а не научную гипотезу. Б.А. Рыбаков был совершенно прав, утверждая: «Область салтовской культуры никогда не входила в состав Хазарии и не была ей подчинена»¹⁹². На основе современного анализа письменных источников о Хазарском каганате и А.П. Новосельцев дипломатично отметил, что М.И. Артамонов «допускал иногда неточности в сторону преувеличения роли Хазарии и ее территориальных размеров»¹⁹³.

В условиях, когда даже в письме царя Иосифа четко не очерчиваются северо-западные границы Хазарии, решающее значение приобретают археологические данные, их всестороннее изучение и датировка. Однако по поводу Салтовского могильника С.А. Плетнева еще в 1999 г. писала: «К сожалению, этот великолепный материал, как из дореволюционных, так и из новых раскопок, остается почти не изданным, а потому и малодоступным. Кажется невероятным, что памятник, известный археологам-медиевистам всего мира, давший название культуре, не издан и работы по подготовке такого издания не ведутся. <…> Вопросы его хронологии, этнического определения, сложнейшие социально-экономические проблемы фактически остаются не только не решаемыми, но и не поднятыми»¹⁹⁴. А.А. Комар отмечал, что, несмотря на столетний юбилей исследования салтовской культуры, до сих пор нет и ни одного, пусть даже поверхностного объяснения механизма ее происхождения.

Поскольку практически никто не возражает против принадлежности салтовской культуры аланам, ключевым моментом, позволяющим определить, входили они в состав Хазарского каганате или нет, является время и обстоятельство их появления на Дону. Письменные источники хранят на этот счет молчание, в результате чего по поводу причин переселения части аланов на север был высказан целый ряд гипотез, ни одна из которых на сегодняшний момент не может считаться доказанной. По мнению одних, этой причиной стали арабо-хазарские войны в Закавказье, другие указывают на продвижение булгар, эпидемию чумы, внутреннее социально-экономическое развитие аланского общества. Придерживающийся последней точки зрения Г.Е. Афанасьев датирует переселение примерно серединой VIII в. и полагает, что подобная широкомасштабная акция была бы невозможна без содействия со стороны хазар или вопреки их политическим интересам¹⁹⁵. Однако если это переселение произошло во время арабо-хазарских войн, то вполне возможно, что миграция аланов состоялась и без одобрения каганата. Письменные источники сообщают, что в 737 г. арабский полководец Мерван нанес хазарам сокрушительное поражение, вторгся далеко в глубь их территории и даже заставил кагана принять на какое-то время ислам. Очевидно, что в тот период хазары едва ли могли контролировать передвижение крупных людских масс в восточноевропейских степях. Даже если исходить из того, что аланы передвинулись на север с согласия или даже по воле кагана, это не могло произойти в середине века: письменные источники, сообщающие о новом нашествии хазар в Закавказье в 762–763 гг., отмечают, что именно после этого каганат овладел областями Хамзин, Лака и Алан, которые, как предположил М.И. Артамонов, со времени завоевания их Мерваном находились в руках арабов. В составленной им хронологии включение аланов в Хазарское государство датируется вообще 772–773 гг.¹⁹⁶ Поскольку переселение аланов на север едва ли произошло немедленно после присоединения Алании, то его в этом случае следует отнести скорее к концу VIII в., а не к его середине. Однако в другой своей работе Г.Е. Афанасьев отмечает, что традицию изготовления горшков с гребенчато-волнистым орнаментом центральнокавказские аланы перенесли в первой половине VIII в. в бассейн Среднего Дона¹⁹⁷. С.А. Плетнева относит исход части аланов из Предкавказья на север салтово-маяцкой культуры к 40—50-м гг. VIII в. Окончательный ответ на этот вопрос может дать только точное определение времени возникновения салтовской культуры, однако следует отметить, что в случае переселения аланов в результате похода Мервана оно состоялось не в результате целенаправленной политики хазар по укреплению своих рубежей и вне зависимости от их воли. В этом случае логичным представляется вывод, что область салтовской культуры первоначально не подчинялась Хазарскому каганату и была от него независима. А.П. Новосельцев, проведя анализ письменных источников о Хазарии, поставил следующий вопрос: «…являлось ли царство (северокавказских. – М.С.) аланов частью Хазарского каганата? Источники на него дают отрицательный ответ, поскольку аланы всегда выглядят как самостоятельный субъект политики, то выступая в союзе с хазарами (чаще), то склоняясь на сторону Византии или Халифата»¹⁹⁸. Более того, под 721–722 гг. один мусульманский автор отмечал, что хазары напали на аланов¹⁹⁹. Это обстоятельство делает еще менее вероятным, что оказавшиеся на севере аланы изначально входили в состав Хазарского каганата.

Несомненный интерес для данной темы представляет вывод, сделанный на основе последних археологических открытий в 2005 г. B.C. Аксеновым. Его вывод оказывается тем показательнее, что сам археолог придерживается традиционного взгляда на границы Хазарского каганата и разделяет взгляд Г.Е. Афанасьева на то, что аланы были переселены на его северные границы хазарами. И вот к какому заключению пришел данный специалист после анализа известных к тому моменту данных: «Таким образом, различия в погребальном обряде захоронений из бассейна верхнего течения Северского Донца и хазарских захоронений второй половины VII – первой половины IX в. не позволяют пока выделить на данной территории погребальные комплексы этнических хазар. Поэтому отождествление некоторыми исследователями населения, оставившего салтовские трупосожжения и могильники Красная Горка, Нетайловка, с хазарами (кабарами) представляется нам необоснованным и несколько преждевременным. Хотя отсутствие хазарских памятников в районе такого крупного административного центра, как Верхний Салтов, и на пути к нему выглядит на первый взгляд довольно странным. В политическом отношении северо-западные районы Хазарского каганата с его центром в районе современного Верхнего Салтова представляли собой обособленную административно-политическую единицу, имевшую возможность проводить самостоятельную внешнюю и внутреннюю политику. На северо-западных границах Хазарии, с переселением сюда аланов и в их контакте с присутствующими здесь разноэтничными группами населения, собственно, и начала свое формирование салтово-маяцкая археологическая культура, существенно отличающаяся от культуры этнических хазар»²⁰⁰. Однако проведение «самостоятельной внешней и внутренней политики» во все времена является самым главным признаком независимости. Хоть B.C. Аксенов и пытается совместить сделанный им самим же вывод с устоявшимися представлениями о размерах каганта, однако это удается ему лишь путем логического противоречия. Иными словами, никаких оснований считать территорию салтовской культуры изначально частью Хазарии до строительства там крепостей по византийскому образцу, о чем речь пойдет ниже, у нас нет, если, разумеется, не считать достаточным основанием одно желание воспеть хазарскую славу путем максимально возможного расширения границ каганата.