Текст книги "Синухе-египтянин"

Его гнев рос, по мере того как он говорил. Он начал похлопывать себя золотой плеткой по худой ноге, нахмурился и продолжал:

– Воистину ты стал подобен песчинкам под моими пальцами и слепню на моем плече! Я не могу позволить расти в моем саду кусту, который не плодоносит и утыкан одними лишь ядовитыми колючками! Сейчас в земле Кемет весна: ласточки устраивают свои гнезда в иле, пока вода стоит низко, воркуют голуби и цветет акация. Это дурное время – весна всегда будит беспокойство и ненужную болтовню. Взбудораженным мальчишкам кровь бросается в голову; они хватают с земли камни и побивают ими стражников, а мои статуи в храмах уже вымазаны в навозе. Мне не остается ничего другого, как только выдворить тебя из Египта, Синухе, чтобы тебе никогда больше не видеть земли Кемет. Иначе, если я позволю тебе остаться, наступит день, когда мне придется велеть тебя убить, а я этого не хочу, потому что ты однажды был моим другом. Твои глупые слова могут стать искрой, которая воспламенит сухой тростник, а он, загоревшись, сгорает дотла. Ибо злое слово может быть опаснее копий, и я намерен очистить от злых слов землю Кемет, как добрый садовник очищает грядки от сорной травы. Я хорошо понимаю хеттов, сажавших на колы вдоль дорог колдунов. Я не позволю земле Кемет снова заняться пожаром – ни ради людей, ни ради богов, и поэтому я изгоняю тебя, Синухе, ибо ты никогда, верно, не был египтянином, ты какой-то странный урод, в чьих жилах течет смешанная кровь. Поэтому в твоей больной голове роятся больные мысли.

Быть может, он был прав. Быть может, муки моего сердца происходили оттого, что священная кровь фараона смешалась во мне с бледной, умирающей кровью митаннийской земли, страны закатной тени. От его слов я начал хихикать и из вежливости прикрыл рот рукою, чтобы приглушить свой смех. Но сказанное им ужаснуло меня, ибо Фивы были моим родным городом, я родился и вырос здесь и не хотел жить ни в каком другом городе, кроме этого. Мой смех сильно разгневал Хоремхеба, который ждал, что я упаду перед ним на лицо свое и буду молить о пощаде. В ярости он сломал царскую плетку и воскликнул:

– Быть по сему! Изгоняю тебя из Египта на вечные времена! Когда же ты умрешь, тело твое также не будет погребено в Египте, хотя я разрешу сохранить его, согласно нашему обычаю, для посмертной жизни. Оно будет похоронено на берегу Восточного моря, откуда отплывают корабли в страну Пунт, в том крае, который я назначаю местом твоего изгнания. Сирия для этого не подходит, Сирия пока еще подобна груде раскаленных угольев и не нуждается в поддувалах. Не годится и земля Куш: ты ведь уверял, что цвет кожи не имеет значения и что негры и египтяне равны. Поэтому ты можешь заронить глупые мысли в головы чернокожих. Берега же моря пустынны, и ты волен обращать свои речи к красным волнам и к черному ветру пустыни, волен молиться, сколько душе угодно, взывая со скал к шакалам, воронам и змеям. Стражники отмерят тебе пространство, в котором тебе позволено будет перемещаться, но, едва ты нарушишь указанные границы, ты будешь пронзен копьем и умрешь. В остальном ты не будешь знать нужды: постель твоя будет мягка и пища обильна, и всякое твое разумное желание будет исполнено. Одиночество – достаточное наказание, и у меня нет желания ужесточать его – ведь ты был когда-то моим другом! – тем более что цель моя будет достигнута и я избавлюсь от твоей глупой болтовни.

Но одиночества я не боялся, всю свою жизнь я был одинок, и одиночество было предназначено мне от рождения, сердце же мое преисполнилось грусти при мысли, что никогда больше я не увижу Фивы, никогда моя нога не ступит на мягкую илистую почву земли Кемет, никогда мне не доведется испить нильской воды. И я сказал Хоремхебу:

– У меня совсем мало друзей, потому что люди сторонятся меня из-за моей бранчливости и моего злого языка, но, быть может, ты все-таки позволишь мне проститься с ними. Я бы хотел проститься также с Фивами, пройти еще раз по Аллее овнов, вдохнуть воздух, смешанный с жертвенными воскурениями между пестроцветными колоннами большого храма и пропитанный чадом жареной рыбы в бедных кварталах в вечернюю пору, когда женщины разжигают костры перед своими глиняными мазанками, а мужчины, устало сутулясь, возвращаются с работ.

Хоремхеб не преминул бы выполнить мою просьбу, начни я лить слезы, распластавшись перед ним, – он был тщеславен и настоящей причиной его гнева было, как видно, понимание, что я не могу восхищаться им и в глубине души не считаю его законным царем. Но как ни был я слаб, каким боязливым ни было мое сердце, я все же не хотел склоняться перед ним, потому что негоже знанию клонить голову перед властью. Поэтому я поспешил поднять ко рту руку, чтобы скрыть неудержимую зевоту, нападавшую на меня в мгновения великого страха и испуга, – от ужаса я всегда хотел спать и этим, наверное, отличался от многих других людей. Хоремхеб ответил:

– Нет, я не стану позволять никаких дурацких прощаний и воздыханий. Я воин и прямой человек, все эти нежности мне не по вкусу. Поэтому я облегчу твой отъезд и отправлю тебя немедленно, тем более что мне совсем не нужен какой-либо шум или громогласные изъявления чувств из-за тебя, – ты ведь известен в Фивах, известен больше, чем ты думаешь. Вот отчего ты сейчас же отправишься в путь в закрытых носилках, – если же кто-то изъявит желание последовать за тобой в твое изгнание, я не буду этому препятствовать. Но этот человек должен будет оставаться с тобой во все дни твоей жизни и не покидать назначенное тебе место даже после твоей смерти, там надлежит умереть и ему. Зловредные идеи подобны чуме и легко передаются от одного человека к другому. А я не желаю, чтобы твое безумие вернулось в Египет с кем-то еще. Если же, говоря о своих друзьях, ты имел в виду какого-то раба с мельницы со сросшимися пальцами, или пьяницу-художника, малевавшего богов, сидя на корточках у дороги, или парочку негров, которые захаживали в твой дом, то напрасно ты жалеешь, что не сможешь попрощаться с ними, – они уже отбыли в далекое путешествие и больше никогда не вернутся!

В эти мгновения я ненавидел Хоремхеба, но еще больше я ненавидел себя, потому что по-прежнему мои руки сеяли смерть, хоть я не желал этого, и мои друзья принимали страдания из-за меня. Я не сомневался, что Хоремхеб велел убить или отправить в синайские медные рудники тех нескольких друзей, которых я собрал вокруг себя ради их памяти об Атоне. Поэтому я ничего не ответил Хоремхебу и молча поклонился, опустив руки к коленям, а потом оставил его, и стражники увели меня. Дважды он размыкал губы, чтобы сказать мне что-то еще перед моим уходом, и даже шагнул ко мне, но потом остановился и, ударив себя плеткой по ляжке, проговорил:

– Фараон сказал.

И тогда стражники усадили меня в закрытые носилки и повлекли, унося из Фив, мимо трех одиноких фиванских скал с остроконечными вершинами, на восток, в пустыню, по проложенной Хоремхебом, вымощенной камнем дороге. Они несли меня двадцать дней, по истечении которых мы прибыли в гавань, где раз в году снаряжают корабли для плавания в Пунт, разгрузив сначала грузы, доставленные сюда из Фив по воде – вниз по реке, а затем через канал в Восточное море. При гавани было селение, поэтому стражники пронесли меня дальше по берегу моря на расстояние трех дней пути к заброшенной деревушке, где прежде жили рыбаки. Там они отмерили мне участок для прогулок и построили дом, в котором я и провел многие годы, пока не стал стар и не утомился от жизни. У меня не было недостатка ни в чем, что мне было потребно, и в моем доме я вел жизнь богатого человека: у меня были письменные принадлежности и прекрасный папирус, были ларцы из черного дерева, в которых я храню написанное мной и лекарственные инструменты. Но этот свиток, который я заканчиваю, пятнадцатый – последний. Мне нечего больше поведать, я устал писать, устала моя рука, и устали мои глаза, смутно различающие уже письменные знаки на папирусе.

Думаю, однако, что я не смог бы жить, если бы не писал, и, пока я писал, я прожил свою жизнь заново, пусть и не слишком много хорошего я мог рассказать о ней. А рассказывал все это я ради самого себя – чтобы выжить и чтобы понять, зачем я жил. Увы, этого мне, как видно, понять не дано, и, дописывая свой пятнадцатый свиток, я знаю об этом еще меньше, чем когда принимался за мой труд. Так или иначе, писание очень утешало меня во все эти годы, когда каждый день я видел перед собой море и наблюдал его красным и черным, зеленым среди дня и белым по ночам, а в пору палящего зноя – синим, сине́е, чем каменья, так что воистину я чрезмерно пресытился этим зрелищем, – море слишком велико и устрашающе, чтобы человеку смотреть на него всю жизнь, голова начинает кружиться от его огромности, и сердце падает в бездну, когда видишь его в пору предвечерних сумерек.

А еще все эти годы я видел вокруг красные горы и изучал песочных блох; скорпионы и змеи стали моими знакомцами, они не убегали от меня, а выслушивали мои слова, когда я разговаривал с ними. Думаю все же, что человеку они плохие друзья, и мне наскучило их общество еще больше, чем раскаты морских волн, которым нет конца.

Должен упомянуть, однако, что в первый год моей ссылки в заброшенном селении среди белевших костей и рассыпавшихся глиняных хибар, в пору снаряжения нового посольства в Пунт ко мне из Фив вместе с царским караваном прибыла Мути. Она явилась ко мне и с глубоким поклоном приветствовала меня, а потом разразилась горькими слезами из-за моего плачевного вида, ибо щеки мои ввалились, живот исчез, и все мне было безразлично, почему я и проводил время, сидя у моря и глядя на него, пока голова у меня не начинала кружиться. Но довольно скоро Мути успокоилась и принялась, по своему обыкновению, бранить меня и ворчать, говоря:

– Разве не предупреждала я тебя тысячу раз, Синухе, чтобы ты не совал голову в петлю, как это свойственно мужчинам, которые глухи как камни и подобны мальчишкам, толкающим стену собственными лбами, – только стена от этого и не шелохнется! Воистину достаточно уже ты бился головой о стену, Синухе! Пора тебе угомониться и вести размеренную жизнь, если только та маленькая штука, которую мужчины скрывают под платьем, даже перед собой стыдясь ее, – если она уже перестала беспокоить тебя и обдавать жаром твою голову, потому что все зло в мире – от нее!

Но тут я стал корить ее, говоря, что ей не следовало покидать Фивы и ехать ко мне, потому что теперь она никогда не сможет возвратиться назад, и что, приехав, она навечно связала свою жизнь с моей жизнью изгнанника, чего я ни в коем случае не допустил бы, если бы знал о ее намерениях. На это она ответила, посмеиваясь:

– Вот уж нет: нынешнее твое положение – самое лучшее из тех, что были за всю твою жизнь. Не сомневаюсь, что фараон Хоремхеб – настоящий твой друг, раз он назначил тебе это тихое место в дни твоей старости. Да и я тоже порядком устала от фиванской горячки и от склок с соседями, которые не возвращают одолженных горшков и вываливают мусор в мой двор! Если прикинуть, то бывший дом плавильщика меди никогда уже не был прежним после пожара: жаркое всегда подгорало в котле, масло в моих кувшинах становилось прогорклым, от пола дуло, а щиты на окнах вечно скрипели. Ну а здесь мы можем начать все сначала и обустроиться так, как нам захочется. Я уже присмотрела отличное местечко, где я посажу зелень и водяной кресс, который ты так любишь, мой господин, они нужны мне как приправа для соусов. И воистину я задам работу этим бездельникам, которых фараон приставил к тебе для защиты от грабителей и прочих злодеев. Они у меня будут каждый день охотиться, чтобы тебе иметь свежее мясо, и ловить рыбу в море, и собирать на берегу моллюсков и раков – хотя боюсь, что морские моллюски и раки не так вкусны, как наши речные. А потом, со временем, я выберу себе подходящее место для отдыха, если ты позволишь, мой господин, потому что, добравшись сюда однажды, я уж точно не намерена отсюда уезжать. Довольно я намаялась, кочуя с места на место, пока не нашла тебя. Путешествия страшат меня – ведь я сроду не покидала Фив, шагу не сделала за городские ворота!

Вот так Мути утешила меня и развеселила своим брюзжанием. Думаю, что только благодаря ей я вступил в новую жизнь и начал писать: ведь было бы просто неблагодарно с моей стороны – умереть и бросить ее одну в ссылке в дни ее старости. Она подбадривала меня в моем труде, и я усердно водил своим тростниковым пером, однако сама Мути читать не умела и, я знаю, втайне считала писание глупым чудачеством. Но ей хотелось, чтобы у меня было занятие, которое делало бы мое существование в изгнании осмысленным, и поэтому она следила, чтобы я не засиживался за писанием в сумерках и не портил себе глаза, но занимался своим делом размеренно, отдыхая время от времени и угощаясь вкуснейшими блюдами, которые она мне готовила. Выполняя свое обещание, она обременила фараоновых стражей работой, сделав их жизнь невыносимой, отчего они кляли Мути за ее спиной и называли ее ведьмой и чудовищем. Но перечить ей они не решались, ибо, когда они набирались для этого храбрости, Мути обрушивалась на них с бранью, и ее язык был острее жалящей пики, которой шпыняют быков, чтобы те тащили волокуши, – она, например, не забывала упомянуть ту штуку, которую мужчины скрывают под платьем, и все в таком роде, так что стражи от стыда не знали, куда девать глаза, и только ковыряли босыми пальцами землю.

Думаю, однако, что влияние Мути для них было полезно: она постоянно находила им занятия, так что время их службы при мне текло быстро; к тому же у них не было лишнего мгновения, чтобы проклинать меня или замышлять мое убийство, дабы, избавившись от меня, вернуться в Фивы, – они молили только об отдыхе. Мути вознаграждала их усердие, выпекая им отменный хлеб и ставя для них в поместительных корчагах густую брагу, с ее огорода они получали свежие овощи, и она научила их разнообразить свой стол, так что хвори, терзавшие их предшественников и проистекавшие от однообразной пищи, благополучно их миновали. Всякий год в пору снаряжения кораблей в Пунт Каптах по собственному почину присылал нам из Фив караван ослов со всяческим добром и приказывал своим писцам отправлять мне послания с описанием всех происходящих в городе событий. Так что моя жизнь не была уж вовсе жизнью в мешке. Из всего этого мои стражи извлекали несомненную пользу: благодаря Мути они приобрели полезные навыки, а благодаря моим подаркам сделались относительно богаты, так что они не слишком тосковали по Фивам.

Теперь, рассказав обо всем этом, я чувствую, что очень устал от писания и глаза мои утомлены. Кошки Мути вспрыгивают мне на колени и трутся мордочками о мою руку, держащую перо, так что мне невозможно продолжать. Мое сердце также утомлено долгим рассказом, и тело мое устало и жаждет вечного покоя. Быть может, я не знал счастья, но я не так уж несчастлив в своем одиночестве, и чем глубже было мое одиночество, чем отчужденнее от людей я был, тем яснее видел их, и их дела, и суетность этих дел. Ибо суетны дела человека во все дни его жизни.

Да будет благословен этот папирус и это перо – они подарили мне возможность снова ощутить себя маленьким мальчиком и спуститься вниз по реке в просмоленной тростниковой лодочке, не ведая еще о печалях этого мира и скорби приумножающего знания. Опять я был ребенком в доме отца моего Сенмута, и слезы Мети – потрошильщика рыбы – снова падали горячими каплями мне на руки. Я брел по дорогам Вавилонии с Минеей, и прекрасные руки Мерит обвивали мою шею. Я плакал со скорбящими и раздавал зерно беднякам. И все это я буду помнить, а совершенное мною зло и горечь моих утрат я помнить не хочу.

И вот, все это написано мною, Синухе-египтянином, ради меня самого. Не ради богов, не ради людей, не ради того, чтобы мое имя сохранилось на вечные времена, но ради меня, ничтожного смертного, ради моего сердца, чья мера уже полна. Я не могу надеяться, что написанное мною сохранит мое имя, я знаю, что стражники уничтожат все эти свитки, как только я умру. Они уничтожат свитки и разрушат до основания стены моего дома, выполняя волю Хоремхеба, но я не могу сказать, что это огорчает меня: после всего, что мне довелось изведать, я не слишком стремлюсь к увековечиванию своего имени.

И тем не менее я бережно храню все пятнадцать свитков моих писаний, для каждого из которых Мути сплела прочный покров из пальмовых волокон; свитки в этих покровах я поместил в серебряный ларец, его поставил в ларец из твердого дерева, тот – в закрытый медный ларь, совершенно так же, как поступили с божественными свитками Тота, заключенными когда-то в ларцы и опущенными на дно реки. Спасутся ли таким образом мои свитки и сумеет ли Мути спрятать их в моей могиле – я не ведаю, и мне это, пожалуй, безразлично.

Ибо я, Синухе, человек, и я жил в каждом, бывшем до меня, и буду жить в тех, кто придет после меня. Я буду жить в их плаче и радости, в их скорби и страхе, в добром и злом, в праведном и нечестивом, в слабом и крепком. Я, человек, буду жить вечно в других людях, и поэтому я не хочу ни жертвоприношений на моей могиле, ни бессмертия для моего имени. Так записал Синухе-египтянин, Тот, который был одинок во все дни своей жизни.

Исторический словарь

Азиру – царь амореев, XIV в. до н. э.

Аллея овнов – аллея криоморфных (т. е. изображающих божество в виде барана) сфинксов в Фивах. Овен – священное животное бога Амона.

Аменхотеп III – фараон поздней, XVIII династии, XIV в. до н. э.

Аменхотеп IV – сын Аменхотепа III, основатель монотеизма, с шестого года своего царствования взял новое имя Эхнатон.

Амон – в эпоху Нового царства основное божество Древнего Египта, покровитель Фив, отождествлялся с верховным богом Ра.

Амореи – семитические племена, расселялись по сирийской степи.

Амт (букв. «пожирательница») – чудовище на суде Осириса, которое должно растерзать осужденного.

Амурру – государство амореев, занимавшее часть территории современной Сирии.

Анубис – древнеегипетский бог мертвых, изображался человеком с головой шакала.

Апоп – чудовище, стремящееся поглотить солнце во время его ночных странствий по преисподней.

Астарта – богиня плодородия, плотской любви, войны и распри.

Атон – солнечный диск. В начале царствования Аменхотепа IV выступал как воплощение всех главных богов Солнца; в идеологии Эхнатона – творец и промыслитель мира, но не бог, т. к. существование богов отрицалось Эхнатоном.

Ахетатон – город в Древнем Египте, построенный по приказу Аменхотепа IV, столица государства во время его правления.

Ба – душа человека, оставляющая его после смерти, изображалась в виде птицы с головой человека.

Баст – богиня любви, женщина с головой кошки, «кошачьеголовая».

Библ – древний город в Финикии, современный Джебейль в Ливане.

Буррабуриаш – царь Вавилонии, XIV в. до н. э.

Ваал – хананейское божество плодородия, вод, войны. Буквально – хозяин того или иного места.

Вавилон – древний город в Месопотамии к юго-западу от современного Багдада.

Вавилония – древнее государство на юге Месопотамии, на территории современного Ирака.

Верхний Египет или Верхнее царство – территория от Мемфиса к югу до первых порогов Нила.

Водяная мера времени – современный час.

Восточное море – Красное море.

Газа – город на восточном побережье Средиземного моря, пограничный между Египтом и Азией.

Гелиополь (греч. «город солнца») – один из древнейших городов мира, располагался на окраине современного Каира, практически не сохранился.

Гиксосы – древний народ, выходцы из Азии, в XVII в. до н. э. захватили Нижний Египет и на протяжении двухсот лет владели троном фараонов.

Грифоны – в древневосточной мифологии фантастические животные с туловищем льва, орлиными крыльями и головой льва и орла. Женское подобие сфинксов.

Двуречье – исторический регион в долине рек Тигр и Евфрат на Ближнем Востоке. Другие наименования: Междуречье, Месопотамия.

Дебен – мера веса (91 грамм золота, серебра или меди), соответствующая определенной денежной единице.

Жезл и бич – символы власти фараона. Бич символический, а не для наказания.

Исида – богиня Древнего Египта, покровительница материнства, плодородия, жизни и здоровья.

Иштар Ниневийская – чужеземное божество. Почиталась в Древнем Египте как целительница.

Ка – по верованиям древних египтян, незримый двойник, рождающийся вместе с человеком и охраняющий его в загробном мире после смерти.

Кадеш – древний город на реке Оронт в Сирии.

Касситы – древние племена, выходцы из Западного Ирана, правили Вавилонией в XVI–XII вв. до н. э.

Каркемиш – хеттский город-государство в верховьях Евфрата, крайняя точка в походах египтян в период XVIII династии.

Кемет – Черная земля, собственно Египет.

Короны Египта – красная и белая, соответственно Нижнего и Верхнего Египта. Им соответствуют геральдические растения: папирус для Нижнего Египта и растение, своим обликом напоминающее геральдическую лилию Франции, – для Верхнего Египта.

Красная земля – земли пустыни, окружающие Египет.

Куш – страна на берегах Нила к югу от Египта, она же Эфиопия греков. Современная Эфиопия лишь воспользовалась этим названием.

Мардук – бог-покровитель Вавилонии, верховное божество вавилонского пантеона.

Мегиддо – древний город-государство в Палестине, современный Тель-эль-Мутеселим в Израиле.

Митанни – древнее государство в Северной Месопотамии, на территории современных Сирии, Турции и Ирака. В египетских текстах чаще встречалось другое название – Нахарина.

Мут – богиня неба.

Нефертити – супруга фараона Аменхотепа IV, дочь верховного жреца Эйе, впоследствии ставшего фараоном.

Нижний Египет, Нижнее царство, или Низовье, – территория к северу от Мемфиса до моря.

Ниневия – столица Древней Ассирии.

Осирис – бог мертвых, живущих после кончины в царстве мертвых; брат и супруг Исиды, отец Хора, покровитель и судья мертвых.

Птах – один из главных богов Древнего Египта, создал при помощи слова других богов, мир и все в нем существующее.

Пунт – в древности страна в Восточной Африке, на территории современной Сомали.

Ра – верховное божество Древнего Египта, бог Солнца, создатель мира и людей, отец богов и фараонов, в отдельных случаях объединялся с Хором (Ра-Хорахти).

Рамсес I – исторически не был сыном Хоремхеба, основатель XIX династии, правил больше года.

Саргон – так называемый Древний, в отличие от ассирийского царя Саргона II, царь древнего государства Аккад на территории современного Ирака; в XXIV в. до н. э. объединил под своей властью Северную Месопотамию.

Сарданы – воинствующая народность, один из так называемых народов моря. Существует научная теория, связывающая название этого народа с названием острова Сардиния.

Сет – в древнеегипетской мифологии бог пустыни и чужеземных стран, брат и убийца Осириса.

Сехмет – богиня войны и палящего солнца, изображалась в виде женщины с головой львицы, «львиноголовая».

Сидон – древний город-государство в Финикии, современная Сайда в Ливане.

Симира – древний финикийский город на границе современной Сирии и Ливана.

Скарабей – род жука в Древнем Египте, почитался как одна из форм солнечного божества.

Суппилулиума I – хеттский царь, XIV в. до н. э.

Тадухипа – дочь царя Митанни, жена Аменхотепа IV. Согласно общепринятой версии, умерла в юном возрасте.

Таммуз – в древневосточных религиях умирающий и воскресающий бог плодородия и скотоводства, возлюбленный богини Астарты.

Танис – древнеегипетский город в дельте Нила. Упоминание его в контексте романа – анахронизм.

Тейе – супруга фараона Аменхотепа III, мать фараона Эхнатона. Некоторые характерные черты Тейе генетически сохранились в облике Тутанхамона.

Тир – древнее название города Сур в Ливане.

Тот – бог мудрости, счета и письма.

Тутанхамон – один из последних фараонов XVIII династии, XIV в. до н. э.

Тутмос I – египетский фараон XVIII династии, XVI в. до н. э. Великий завоеватель, один из создателей Египетской империи.

Тутмос II – сын Тутмоса I, царствовал не более трех лет. Отец величайшего полководца Древнего мира Тутмоса III, супруг царицы Хатшепсут.

Хабири – народ неизвестного происхождения, живший в Палестине в XV в. до н. э.; название деклассированных элементов, которые устраивали беспорядки в Сирии и Палестине.

Хатти – название государства хеттов, заимствовано у покоренного ими древнего народа хаттов.

Хаттушаш – древний город в Центральной Малой Азии, столица хеттского государства.

Хатшепсут – египетская царица, дочь Тутмоса I и супруга Тутмоса II. Фактически правила Египтом около двадцати лет в пору малолетства Тутмоса III, наследника, сына ее мужа.

Хетты – народ индоевропейского корня, живший в Центральной Малой Азии.

Хор – бог Солнца, изображался в виде сокола или человека с головой сокола, сын Осириса и Исиды.

Хоремхеб – последний фараон XVIII династии. Хоремхеб, по-видимому, был связан с царским домом посредством женитьбы.

Хутнисут – город в Верхнем Египте, родина Хоремхеба.

Эйе – отец царицы Нефертити. В силу этого родства Эйе носил особый титул «божий отец», который неотличим от жреческого титула 2-го класса. На самом деле это термин родства, описывающий состояние священного брака, т. е. брака земной женщины с божеством.