Текст книги "Капкан на наследника"

Глава 25

– Дог.

Интонация была не вопросительной. И объяснений она тоже не требовала. Шарон просто произнесла мое имя. Я выключил свет и затолкал ее в офис, откуда была видна маленькая компания под дождем. Старики, смеясь, отправились по своим автомобилям.

Стрелок не промахнулся. Он сделал это нарочно.

Избавься от толпы и выходи на сцену, говорил он. Арнольд Белл здесь, и он собирается предъявить свои права на наследство. Киллер из киллеров. И не упрощай мне работу, потому что все должны узнать, что я встретился с тобой лицом к лицу и что ты мне и в подметки не годишься. И цены сразу влетят до небес, Дог. Я стану получать такие бабки, которые тебе и во сне не снились. Ты не можешь раздавить меня, да ты даже не в состоянии найти меня! Именно мне решать, где и когда произойдет решающая схватка, и от этого работа моя превращается в сущее удовольствие, и я трахну у тебя на глазах милую блондиночку, которая всегда за тобой таскается... и это будет даже лучше, чем рассказывать о том, как вы оба описались со страху. И ты будешь корчиться в предсмертных судорогах, а Арнольд Белл будет смеяться над тобой. И я наконец-то смогу потратить свои денежки. И мне будут платить где угодно, даже в Мадриде. В Марселе. В Стамбуле. В Париже. Черт подери, да мне будут платить где угодно, даже в Москве, потому что, когда ты протянешь ноги, я стану главным. Иди же сюда, котик, поцелуй тигру задницу.

– Давай наклоняйся, Тигр, у котика зубки что надо.

– Дог... что ты сказал?

– Ничего.

Ее взгляд снова изменился.

– Дог...

– Послушай...

– Нет. Прошу тебя... Дог.

Все ушли, и я погасил фонари, освещающие территорию фабрики. Где-то на задворках работал мотор.

– Это правда, насчет Шейлы?

Одна из венецианских ставней скособочилась, и я поправил ее.

– Да.

– Она была... хороша?

– Все они хороши.

– Ты же не...

– Я трахаюсь с девицами не потому, что люблю их, котеночек. Так что заткнись.

– Они рассказали мне про... шарик. Раньше, чем показали его тебе.

Я поглядел на Шарон. Она вся горела.

– Я просила их не отдавать его тебе, – выпалила Шарон.

– Премного благодарен.

– Стэнли просто посмеялся надо мной. Сказал, что я всего лишь... всего лишь... женщина.

Черт, мне тоже пришлось рассмеяться:

– Но так ведь оно и есть, куколка моя!

– Совсем недавно мне хотелось поглядеть на твой труп.

– Кому-то надо было заставить мою мать сделать аборт.

– Что ты собираешься делать?

– Убраться отсюда к чертовой матери, вот что.

– Я с тобой.

Милая сердцу ночная тьма. Она скрывала все мои чувства, все мои мысли, и я мог позволить себе цедить слова сквозь зубы, и этот надтреснутый шепоток означал, что игра вошла в финальную фазу, у аутсайдеров оставались последние минутки, чтобы догнать тех, кто вырвался далеко вперед, но шансов все равно немного, а если к тому же кто-то решит помешать, то победы им не видать, как своих собственных ушей.

– Это невозможно, милая моя.

– Пошел ты к чертям собачьим, урод.

– Что за слова из уст леди?

– Какая я тебе на хрен леди, Дог? Я твоя девчонка.

Ее руки белели в темноте.

– Не перекладывай это на меня только потому, что твой парень погиб. А чего вы еще хотели, посылая жениха на войну, юная леди?

– Нет, как вам это нравится!

– Ты выходишь из игры.

Шарон ехидно рассмеялась, и я почувствовал, как она берет меня под руку и прижимается ко мне горячим телом, таким милым, таким живым, таящим в себе удивительные секреты, прямо мина-ловушка, а не женщина. И у меня не достало сил оттолкнуть ее, избавиться от нее, потому что теперь мне вдруг стало все равно, как и где умирать.

– Куда ты, туда и я, – проворковала она.

– Тогда возьму тебя туда, куда тебе совсем не хотелось ехать, – ответил я.

– Возьми меня.

Я провел ладонью по ее лицу, по груди, скользнул вниз, в изумительную ложбинку между ее ног. Сквозь тонкую ткань я ощущал покалывание волосков, мягкую влажную щелку и даже исходящий из нее жар. Ладонь моя проделала обратный путь к ее щеке.

– Возьму. Как только доберемся до места, – улыбнулся я.

* * *

Нам обоим нравилась ночь, но на этот раз она играла на моей стороне, потому что я выбрал себе роль зверя, а не охотника. Я знал, где прячусь сейчас и куда направляюсь. А охотник – нет. Ему придется поломать себе голову, строить планы, разрабатывать стратегию, а потом действовать исходя из обстоятельств, все время опасаясь расставленных ловушек. Все время красться на цыпочках. Все время дрожать от страха. Ему тоже были известны все хитрости и приемы. Он был вполне способен найти меня, найти мою машину. Он мог выстрелить так, чтобы пуля оцарапала мне висок, и дать понять: он рядом, он ждет, никогда не упуская из виду, как сильно он рискует, и тут я услышал, как кто-то тихо смеется, и чуть не оглянулся, чтобы поглядеть, кто же это, пока не сообразил, что смеюсь я сам.

Может ли лис обхитрить лиса?

Она оставила машину на главной стоянке, и люди еще уезжали, когда я запихнул ее в «форд» и сел за руль. Я наклонил ее, прижал к сиденью и выехал на главную дорогу, пристроившись за остальными, которые направлялись в заведение Тода. Сделав вид, что я ищу место для парковки, я резко попятился назад, развернулся и вклинился в поток машин. На пустынном перекрестке я свернул влево, сделал полный круг, выбрался на шоссе и погнал в сторону Нью-Йорка. На первой же попавшейся на пути развязке я повернул назад и направился к Линтону старой дорогой.

Вся процедура заняла не меньше полутора часов, но в финале я выехал на проселочную дорогу, которая привела нас к пункту назначения. Я не стал выключать фар, чтобы Шарон имела возможность как следует рассмотреть то, что я давно собирался показать ей.

Лейланд Хантер нанял превосходных мастеров. Они отлично знали свое дело. Старый дом Шарон стоял, посверкивая белыми боками в ярком свете автомобильных огней, и даже ее старый велосипед, выправленный и заново покрашенный, поджидал у крылечка свою хозяйку. Во входной двери торчал белый конверт, и я догадывался, что находится внутри. Я вылез из машины, обошел ее и помог выбраться Шарон.

Она тоже знала, что в конверте, но отказывалась верить себе, пока не убедилась воочию, вскрыв его и достав оттуда ключик, прикрепленный к документам.

– Он твой, моя блондиночка.

– Дог... – еле слышно выдохнула она.

– Все приведено в первоначальное состояние.

– Но почему?

– Пусть по крайней мере у одного из нас будет дом.

Она хотела что-то сказать, но не смогла. Слезы брызнули у нее из глаз. Счастливая владелица сунула ключ в замочную скважину и повернула его. Дверь бесшумно распахнулась. Она протянула руку к выключателю, вспыхнул свет, и я услышал, как у Шарон перехватило дыхание.

– Полагаю, Советник задавал кое-какие вопросы, – сказал я.

Все было простенько, без претензий. Это был всего лишь старомодный дом, такой теплый, такой уютный, что казалось, будто в воздухе висит запах пирожков, томящихся в духовке, а со двора доносятся звонкие детские голоса. Старшие играют за столом в карты, а женщины подают им пиво и сплетничают на кухне. Феминисткам здесь не место. Запах краски еще не совсем выветрился, и ноги ступали по непритоптанному ворсу новых ковров. Дом был полностью готов и с нетерпением ожидал, когда прибудут люди и поселятся в нем, если, конечно, кто-то вообще захочет жить здесь со всей этой ностальгией по давно минувшим дням.

– Как мило, Дог.

– Тебе очень повезло, сладкая моя. Хотел бы я иметь в детстве такой же дом.

– Но у тебя ведь был целый особняк на холме.

– Не у меня. У меня лично ничего не было. Я же незаконнорожденный.

– А там... наверху...

– Пошли поглядим, – пожал я плечами.

Мы поднялись по устланной голубой дорожкой лестнице. Она с улыбкой открыла двери, ведущие во все комнаты верхнего этажа, оставив свою спальню напоследок. Тут они особенно постарались. Глаза ее были на мокром месте, губы дрожали, и настал момент оставить ее здесь и сейчас.

Снаружи стояла непроглядная тьма, и мишень должна была покинуть густонаселенную территорию.

Она медленно повернулась ко мне, долго-долго пронзала меня изучающим взглядом и начала снимать пиджак. Так же неторопливо она расстегнула кофточку и бросила ее к ногам. Бюстгальтера на ней не было, и ее полные грудки уставились на меня своими сладкими сморщившимися сосочками.

– Нет, милая, – сказал я, но она не обратила на мои слова никакого внимания, просто стащила с себя юбку и осталась в маленьких трусиках, которые, впрочем, недолго задержались на теле. И теперь она стояла передо мной полностью раздетая, бесстыдно похваляясь своей наготой, а ее девственная киска улыбалась мне своими влажными губками, а темный треугольничек, скрывающий ее, насмехался над белокурой прической. Она улеглась на свою собственную кровать, на которой спала ребенком, призывно вытянула стройные ножки и несколько минут задумчиво разглядывала свои руки, прежде чем задать мучивший ее вопрос.

– Кто ты, Дог?

– Ты же знаешь меня.

– Никто тебя не знает, Дог. Особенно теперь. Может, мне известно больше, чем тебе кажется, но мне бы хотелось услышать это из первых уст.

– Зачем? Ты же все равно мне не поверишь.

– Скидывай свою одежку.

– Нет.

– Я хочу увидеть твой член.

– Прекрати, черт бы тебя побрал!

– Дай мне поглядеть на твой член. – Ноги ее напряглись, на лице появилась улыбка.

Пальцы мои безвольно потянулись к пуговицам и «молниям».

– Черт бы все это побрал...

– Дог... зачем сопротивляться? Я тоже ничего не могу с собой поделать.

Брюки полетели на пол вслед за рубашкой, и у меня был такая эрекция, которой я не заслуживал, а она лежала на свету, сверкая наготой, и поглаживала свой нежный животик и манящую ложбинку. В ушах у меня зазвенело, живот напрягся, и я улегся рядом с ней, чтобы она могла протянуть руку и ощутить мою плоть.

– Шарон...

Она облизала пальчик и провела им между ног.

– Так кто ты такой, Дог?

– Послушай...

– Начнем с войны. Расскажи мне о Роланде Холланде.

Я наклонился вперед, пригибая свой чертов, торчащий как палка член, поднял с пола игрушку 45-го калибра и бросил ее на кровать, рядом с подушкой. Ситуация была из рук вон, мне необходимо было придумать что-нибудь, но ничего лучшего в голову не приходило.

– Роланд Холланд, – настаивала она.

– Финансовый гений, – сдался я. – Я отдал ему свои сбережения и то, что мне заплатили после увольнения из армии, чтобы он смог начать свое дело. Моя доля составляла десять процентов. Все законно.

Она поглядела на свою руку и решила, что еще недостаточно готова, поэтому снова облизала палец.

– Десять процентов от миллиардов – это миллионы.

– Умница, детка, а теперь бросай свое занятие, потому что я собираюсь одеться.

Она повернулась на бок и уперлась прямо в меня:

– Ты же обещал сделать это.

– Шарон...

– Тот человек в Нью-Йорке... Винс Тобано. Он полицейский.

– Черт возьми, да можешь ты...

– Все, что от тебя требуется, – несколько слов. Пара предложений. Ты же всю душу из меня вытряс, заставил ненавидеть себя. Почему просто не рассказать все, как есть?

Черт бы побрал мой вздыбленный член! Бессмыслица какая-то. Жаль, смеяться некому. Я потянулся к брюкам, вытащил из кармана пачку сигарет, сел на край кровати спиной к Шарон и закурил.

– Меня завербовали, – сказал я.

– Кто?

– Правительство. Прикрытие у меня было идеальное. К тому времени я уже разбогател. Из меня сделали дельца черного рынка, через мои руки проходили огромные партии, и, когда что-нибудь срывалось, моей вины в этом никто не находил, просто небрежная работа на другом конце цепочки. Я всегда принимал участие в рэкете. И только само агентство да еще парочка человек знали, что я работаю на другой стороне.

– В Нью-Йорке...

– Винс Тобано – самый честный полицейский из всех, каких тебе приходилось видеть, куколка моя. Второй, кто чуть не наложил в штанишки, – это Чет Линден, именно он командовал операцией по захвату крупной партии наркотиков. Он чуть не спятил от мысли, что я испорчу ему всю картину, и когда я передавал им гроб, то чуть не лопнул, пытаясь сдержаться и не засмеяться. Представляешь, старина Винс получит повышение, а этому идиоту Чету в Пентагоне задницу оторвут за то, что он позволил ситуации так далеко зайти! Ха! Теперь Чет не осмелится послать за мной братву с пистолетами, иначе Винс порвет его на части. Кроме того, я ведь тоже не железный, могу и рассердиться, а это даже хуже всего остального. Этот чертов синдикат потерял партию героина стоимостью миллионы долларов, великие мира сего в смятении, Семья чешет репу, раздумывая, как бы добраться до нас, хотя прекрасно знает, что это им никогда не удастся, и...

Внезапно взгляд мой упал на брюки, и Шарон повернулась поглядеть, что же так привлекло мое внимание. Карман, в который я засунул странный металлический шарик, висел в воздухе.

– ...и мне всегда хотелось трахнуть тебя, – закончил я.

– Почему?

– Потому что я люблю тебя.

– Тогда почему ты до сих пор не сделал этого?

– Ты же помолвлена. А теперь говоришь, что парень мертв.

– Неужели у тебя и правда настолько высокие моральные принципы, что ты не мог переспать со мной?

– Я предпочитаю думать именно так.

– Слюнтяй! – поддела она меня.

Я повернулся и очень нежно схватил ее за горло.

– Не говори так! – пристально поглядел я на нее.

– Тод чуть было не проговорился.

– О чем?

– Когда ты уходил на войну, одной маленькой девочке едва исполнилось десять лет, и она была единственной, кто провожал тебя до железнодорожной станции. И ты пообещал жениться на ней, когда вернешься назад, по пути заглянул в магазинчик и купил ей колечко с зеленым камушком. И она не снимала его долгие-долгие годы, пока наконец не решила, что мужчина, которого она ждет, погиб. – Шарон улыбнулась, залезла в карман блузки, вытащила оттуда глупое маленькое колечко и снова нацепила его себе на палец. – Должно быть, ужасно так долго оставаться девственницей. Надеюсь, что будет не слишком больно.

Все произошло слишком быстро, слишком нелепо, слишком хорошо. И в конце нас накрыла огромная приливная волна, пронеслась сквозь меня, смывая все старое и даря взамен новую, чудесную жизнь. Она была такой прекрасной, такой гладенькой, блондинкой и брюнеткой одновременно, изгибы ее тела сводили меня с ума, мышцы ее отвердели, и постепенно нарастало желание высвободиться, испытав потрясающий оргазм. А я был здесь, в ее маленькой комнатке, в которой она спала девочкой, в комнате, которая была так похожа на ту, в которой мой отец занимался любовью с моей матерью, и теперь все должно было встать на свои места, все налаживалось, и фабрика, и старики, и Линтон, и возвращение домой... все будет хорошо, потому что они передали мне этот маленький шарик, который перевернет весь мир.

И когда я перекатился на нее, над нами раздался голос:

– Как мило. Как мило.

Но ему не следовало повторять это во второй раз. Не надо было растягивать наслаждение и наблюдать за обнаженными телами. Слишком долго он решал, куда всадить пулю, потому что, когда за дело берется сорок пятый, он в состоянии разорвать на куски любого, кто подвернется ему на пути, а мой сорок пятый был у меня под рукой. Первый выстрел лишил его руки, а второй не оставил и воспоминаний о лице Арнольда Белла, потому что никакого лица у него больше не было. Кости вперемешку с кровью и кожей повисли на стене за обезглавленным телом, и завтра придется вызывать новых рабочих, чтобы они привели все в порядок и заделали дыру, и если мне очень повезет, то кровь не протечет сквозь трещины в полу и не испортит потолок на первом этаже.

– Что теперь? – спросил я ее.

Эхо выстрелов все еще звенело у нее в ушах. Шарон как ни в чем не бывало поглядела на безобразие, творящееся у двери, и даже бровью не повела. Она не слышала моих слов, но и так знала, о чем я спрашиваю.

Шарон улыбнулась, повернула старый медный перстенек камушком вниз, так что теперь он стал похож на дешевое обручальное кольцо.

– Хорош болтать и трахни меня наконец, – сказала она. – Как пес.