Текст книги "Звездочет"

Глава 21

Когда Нило вернулся с посланием, Бьянка была у Марины, которая укладывала ей волосы. Она провела три часа в нетерпеливом ожидании, пока юноша вернется, поскольку успех или провал задуманного ею полностью зависел от сведений, которые он доставит.

– Проклятие! – воскликнул он, завидев Бьянку. Его неожиданное появление повергло обеих женщин в смятение, от которого первая оправилась Бьянка.

– Нило, это слово недопустимо произносить в обществе дам!

Мальчик с минуту помолчал в задумчивости, а потом кивнул:

– Вы правы. Я не стану так говорить, пока не вырасту таким же высоким, как его светлость.

– Прекрасно. Теперь, когда мы разъяснили этот вопрос, рассказывай, что она сказала, – нетерпеливо потребовала Бьянка.

– Ничего, – с невинным видом отозвался он. – Вернее, это не совсем так. Она сказала: «Подожди здесь, малыш». – Он внимательно смотрел на госпожу, чтобы угадать момент, когда нужно будет прекратить испытывать ее терпение.

– И что? – спросила Бьянка.

– Я стал ждать. – В желудке у него урчало от голода.

– И? – произнесла Бьянка таким угрожающим тоном, что Нило стало ясно: если он немедленно не даст требуемый ответ, то может распроститься с едой навсегда.

– Она вернулась и дала мне вот это. – Он залез под тунику.

Бьянка выхватила у него письмо, торопливо сломала восковую печать и дрожащими от волнения пальцами развернула белый лист, на котором оказалось всего две строчки. Крупный, размашистый почерк на надушенной бумаге вызвал в памяти образ его обладательницы. «Дорогая, все, чем я владею, в твоем распоряжении. С большой радостью помогу тебе, чем смогу».

Она согласилась, и, значит, план можно приводить в действие. Бьянка не могла понять, обрадована она или напугана, а времени разобраться в своих чувствах у нее не было. Часы пробили восемь, когда она пришла в себя от волнения. Простившись с Мариной и Цезарем, она велела Нило пойти на кухню, съесть что-нибудь и немного обсохнуть, а затем явиться к ней в комнату.

Ожидая его, она достала из ящика письменного стола шесть кремовых конвертов и в последний раз внимательно их осмотрела. Она отдавала себе отчет в том, что, отправив их, сожжет за собой все мосты. Но выбора у нее не было.

Больше всего ее тревожила судьба мальчика. Он вскоре появился, розовощекий и улыбающийся после сытного обеда у кухонного очага, однако его улыбка тут же улетучилась при виде строгого лица госпожи.

Нило поклонился, и Бьянка вручила ему конверты. Ее голос показался ему неузнаваемо чужим:

– Ты должен доставить все шесть конвертов сегодня вечером. Но сделать это необходимо так, чтобы тебя не выследили и не узнали. Для этого тебе придется действовать со всем проворством и хитроумием, на какое ты способен. Все, кому ты доставишь письма, очень расстроятся, а один из этих людей станет даже опасным.

Нило кивнул и тщательно осмотрел конверты. С одной стороны они были скреплены массивной восковой печатью с незнакомым гербом, с другой – рукой Бьянки был написан адрес, причем она постаралась, как могла, изменить почерк. Нило старательно прочитал адреса, и один из них привлек его внимание. Он вскинул глаза на Бьянку и протянул ей конверт:

– Госпожа, вы уверены, что не ошиблись? Здесь написано…

– Да, я знаю, – перебила она его. – Доставить это письмо будет труднее всего. Но оно едва ли не самое важное. Ты должен быть уверен, что письмо попало в руки адресату, и еще более уверен, что тебя не узнали.

Мальчик аккуратно спрятал письма под туникой и низко, церемонно поклонился.

– Будь осторожен, – сказала она своим прежним, ласковым голосом. – Мне бы не хотелось, чтобы ты попал в беду.

За трогательными пожеланиями они не сразу заметили, что давно уже не одни. Йен стоял в противоположном углу комнаты и с интересом наблюдал, как Бьянка отдает своему слуге какие-то распоряжения, сопровождая их резкими, чересчур эмоциональными жестами. Наконец ему надоело, что никто не обращает на него внимания. Он кашлянул и направился к ним.

– Надеюсь, синьор, вы не сделали предложения руки и сердца моей даме? – серьезно обратился он к Нило.

– Нет, милорд, – потупился юноша. – Я не сделаю этого, во всяком случае, до тех пор, пока не вырасту таким высоким, как вы, и не смогу вслух произносить слово «проклятие».

– Ну, к счастью, это произойдет не очень скоро. – Йен уже перестал удивляться способности своей нареченной притягивать к себе безумцев. – А пока, если позволите, я хотел бы пригласить ее на обед.

Нило с достоинством кивнул, не осмеливаясь поднять глаза. Йен взял Бьянку под руку.

Она искоса поглядывала на него, стараясь вспомнить, за что рассердилась на него сегодня днем – да и как вообще на него можно сердиться! Он был великолепен. Манжеты и ворот серебристо-голубой шелковой рубашки, которая так шла к его глазам, изящно выбивались из-под расшитой бархатной куртки. Она застегивалась двумя бриллиантовыми пряжками и доходила до талии, позволяя беспрепятственно любоваться его мускулистыми ягодицами, обтянутыми серебристо-черными бархатными лосинами. Бьянка почувствовала, как участилось ее дыхание, когда она прикоснулась к нему и позволила увести себя из комнаты.

Они спустились по первой лестнице, а затем Йен потянул ее к маленькой двери, которую Бьянка до сих пор не замечала. За дверью оказалась ярко освещенная свечами лестница, достаточно широкая, чтобы они могли подниматься по ней рука об руку. Она была оформлена в антично романском стиле, популярном в начале столетия: алые стены, фриз с изображением игривых сатиров и пышнотелых селянок. Бьянку потрясло и восхитило убранство, и Йену пришлось едва ли не силой тащить ее за собой наверх, пообещав, что самое интересное впереди.

Когда Йен распахнул перед ней дверь и пропустил вперед, она убедилась, что он не лукавил. Какая-то магическая сила перенесла их из дождливого ноябрьского вечера в залитый весенним светом прекрасный романский садик. Стены комнаты словно растворились, превратив ее в цветущий павильон. Бьянке казалось, что она вдыхает свежий аромат жасмина и слышит шелест листвы, тронутой теплым бризом.

– Где мы? – зачарованно вымолвила она.

– Это личная столовая бабушки и дедушки. – Йен с гордостью широким жестом обвел комнату. – Бабушка ненавидела зиму, и тогда дед пригласил из Рима самого Рафаэля, чтобы тот расписал для нее комнату, в которой всегда будет весна.

– Неужели мы все еще в вашем дворце? – Бьянка не могла прийти в себя от изумления.

Не отдавая отчета в том, что он вредит своей охране, Йен рассмеялся:

– Мы находимся между вашим и моим этажами, примерно под комнатами Роберто и Франческо.

– Что это? – вздрогнула и резко обернулась Бьянка, заслышав музыку, которая вдруг стала заполнять комнату.

– Волшебство, – тихо отозвался Йен, но его слова не были ответом на ее вопрос. Его заворожил образ прекрасной девушки, которая кружилась у него перед глазами, разметав пышные пряди волос, сияющих золотом в отблеске свечей. Платье лишь подчеркивает совершенство ее фигуры, темное золото парчи сливается с цветом медовых глаз, а белоголубые кружева создают чувственный контраст нежно-кремовой коже.

В этот момент Йен понял, что никогда не наступит тот долгожданный день, когда он перестанет хотеть ее, тянуться к ней, ощущать ее притягательную власть. И еще он понял, что не может испытывать таких чувств к убийце. Он начал верить в ее невиновность, но только теперь это стало для него неоспоримой истиной.

От этой мысли блаженное тепло разлилось по всему его телу, подвергая искушению вообще отказаться от обеда и сразу же перейти в смежную спальню. Однако своевольному телу не удалось взять верх над разумом, который убедительно советовал насколько возможно продлить этот тщательно спланированный вечер и сполна насладиться каждым его мгновением.

Бьянка обратила внимание на изысканно сервированный стол на возвышении в углу комнаты, напоминающей беседку, увитую цветущим жасмином. Белые цветки выглядели совсем как настоящие, и Бьянка хотела, прикоснуться к ним, но вовремя спохватилась.

– Можете потрогать – они настоящие. Бабушка любила жасмин, и я держу здесь эти цветы в память о ней.

Еще две недели назад Бьянка не могла бы допустить и мысли, что Йен Фоскари, граф д'Аосто, холодный и неприступный, как каменное изваяние, способен на такой сентиментальный поступок. Она внимательно следила за тем, как он отломил пышное соцветие от стебля и приколол ей на лиф платья. Ее грудь обдало жаром от его нечаянного прикосновения, и Бьянка невольно подумала о том, не слишком ли он голоден, чтобы отказаться от обеда. Но прежде чем она успела предложить ему это, он указал ей на скамью с противоположной стороны стола.

Великолепное фамильное серебро Фоскари сверкало на белоснежной скатерти в свете пятидесяти свечей, расставленных в нишах по всей комнате. Словно повинуясь телепатическому приказу господина, вошли лакеи: один с графином вина и двое других с серебряными супницами, из-под крышек которых струился аппетитный пар. Они беззвучно поставили все это на стол и удалились так же быстро и неприметно, как появились. Йен разлил искрящееся золотистое вино в бокалы, затем положил что-то перед Бьянкой.

Это оказалась коробочка с инициалами личного ювелира Фоскари, выгравированными на крышке. Бьянка уже видела похожую, в которой Йен преподнес Туллии изумрудные серьги в качестве платы за ее услуги. Отвращение и ярость, хлынувшие ей в душу при виде коробочки, сменились печалью. Она решительно оттолкнула ее и грустно вымолвила:

– Я не могу принять этого, милорд.

У Йена было ощущение, что его ударили кинжалом в сердце. Бьянка не просто отвергала его подарок, она выражала явное презрение к нему. – Что это значит? Почему?

– Черт побери, Йен, я влюбилась в вас, а вы обращаетесь со мной как с одной из своих шлюх!

Йену показалось, что он ослышался.

– По-вашему, если я делаю вам подарок, то обращаюсь с вами как со шлюхой?

– Да, – решительно кивнула она. – Вы хотите откупиться от меня этим подарком, потому что не желаете дать мне то, что гораздо ценнее и важнее. Вы хотите подменить этим свои чувства – доверие, привязанность, любовь…

Настал подходящий момент, чтобы сказать, что он считает ее невиновной, что полностью доверяет ей, что его привязанность к ней с каждым днем становится все сильнее, но Йен был слишком растерян и огорчен из-за того, что его сюрприз не удался. К тому же Бьянка встала из-за стола и собралась уходить.

Граф схватил ее за руку и насильно усадил обратно, после чего снова поставил перед ней коробочку.

– Откройте, – приказал он.

Бьянка упрямо покачала головой. Тогда Йен развернул ее к себе и заговорил. Его голос прозвучал мягче:

– Прошу вас, Бьянка, откройте.

Не его слова, но взгляд человека, поставившего на карту все, чем владеет, а может, и саму жизнь, заставил ее уступить. Она приподняла крышку.

То, что она увидела внутри, повергло ее в состояние восторженного шока и одновременно раскаяния.

– Как они прекрасны! – сказала она, вынимая отцовские ножницы – отремонтированные и заточенные – из зеленого бархатного чехла. – Йен, как я могу отблагодарить вас?

В ее глазах светилось обожание, и Йену не нужно было больше никакой благодарности… или почти никакой. Он откашлялся, взглянул на Бьянку и произнес:

– Не хотите супа?

– Вы неотразимо великолепны! – как ему показалось, ответила Бьянка.

– Это тыквенный суп, – продолжал он, как будто Бьянка ничего не сказала.

– Мое сердце бьется быстрее каждый раз, когда вы прикасаетесь ко мне, – отозвалась она, как будто не слыша его.

– Его лучше есть горячим, – бесстрастно гнул свою линию Йен.

– Вы – все, о чем я мечтала в жизни, – вторила ему она.

– Бульон с легким привкусом корицы, – вымолвил он и отвернулся, чтобы Бьянка не видела выражения его лица и не заметила, что в уголках его глаз скопилась нежданная влага.

– Я думаю, что вы – самый прекрасный из живущих людей. – Бьянка придвинулась ближе.

– Попробуйте суп с миндалем. – Он протянул ей небольшую миску.

– Йен Фоскари, я люблю вас, – прошептала она и поцеловала его руку.

На этот раз ошибки быть не могло. Она произнесла эти слова. Она любит его. Миндальные орехи полетели на пол с грохотом, которого никто за столом не услышал: сердце Бьянки билось слишком часто и громко, в ушах у Йена звенели ее слова. Он прижался губами к ее губам, чтобы не дать улетучиться невесомому чувству и запечатлеть его в своей душе. Никогда в жизни он не ощущал себя таким счастливым.

Стол стал вдруг досадной помехой их стремительному движению навстречу друг другу. Йен прихватил со стола графин вина и пару бокалов и кивнул Бьянке в сторону двери в глубине.

Запах жасмина почти не ощущался в другой комнате, зато здесь витал терпкий аромат мускуса, который вполне соответствовал обстановке. На каждой стене восьмиугольной комнаты были изображены любовные пары в самых затейливых позах, сулящих, по всей видимости, необычайное наслаждение. Бьянка испытала величайший соблазн рассмотреть их как следует, но пальцы Йена, впившиеся ей в плечо, напомнили о существовании других соблазнов. Он подвел ее к массивной квадратной кровати, которая являлась не только пространственным, но и логическим центром комнаты. Серебристое шелковое покрывало, с золотой шнуровкой по краю и четырьмя кистями по углам, тускло переливалось в полумраке. Серебряные канделябры украшали кроватные столбы, источая экзотический аромат и одновременно наполняя комнату тусклым светом. Все здесь создавало чувственную атмосферу обольщения.

Бьянка все еще находилась под впечатлением от увиденного, когда почувствовала, как Йен надевает ей что-то на шею.

– Если я скажу, что купил их скорее для себя, чем для вас, то вы согласитесь их носить? В качестве одолжения? – Йен никогда прежде не смущался, делая женщинам дорогие подарки.

Бьянка провела рукой по шее и оглянулась в поисках зеркала. Догадавшись, что ей нужно, Йен указал на потолок. Он представлял собой одно большое зеркало, устроенное так, чтобы те, кто лежал в постели, могли видеть себя и сравнивать с изображениями на стенах. Увидев россыпь сапфиров вперемежку с бриллиантами, сияющую у нее на шее, Бьянка старательно искала повод оставить драгоценности себе. Это было проще, чем оправдать восхитительное ощущение прохладных дорогих камней на шее.

– Я готова сделать вам одолжение и поносить их, – с благородной сдержанностью ответила она. – Но только в том случае, если в ответ я смогу попросить вас об услуге.

– Конечно. Все, что угодно. – Йен почувствовал, что пережил бурю, и позволил себе держаться великодушно.

– Разденьтесь. – Это больше походило на приказ, чем на просьбу, но Йен был неустрашим.

Бьянка удобно расположилась на кровати и приготовилась наблюдать. Под ее пристальным взглядом он расстегнул бриллиантовые застежки на куртке и избавился от нее. Она не отводила глаз, когда он сбросил шелковую рубашку. А когда он принялся распускать шнуровку лосин, особенно в том месте, которое прикрывало его мужское достоинство, она поймала себя на том, что пожирает его ненасытным взглядом. Йен видел, как внимательно следит Бьянка за его движениями, и от этого ощущал стеснение в гортани. Однако он не торопился раздеться и наслаждался ее взглядом, причем его пальцы дрожали от возбуждения. Он не помнил, чтобы кто-нибудь еще приводил его в такое состояние транса, душевной ранимости.

Шнурки все медленнее покидали дырочки, поскольку Йен заметил, что каждое его движение заставляет Бьянку дышать глубже и взволнованнее. Наконец он открыл ее взору свою распираемую чувством мужскую плоть.

Тысячи воображаемых сцен пронеслись в этот момент в сознании Бьянки, она представила себе, как станет целовать, обнимать, ласкать, кусать, массировать тело Йена, но ни одна из них не возобладала. Поэтому она поднялась и пригласила его лечь на кровать.

Она наслаждалась видом его ягодиц, когда он залезал на ложе, когда приблизился к ней, восхищалась тем, что его член вставал все выше, стоило ей проявить к нему внимание. Наконец он лег на спину, вытянувшись во всю длину и подложив под голову руку, и сладострастно посмотрел на нее. Он стал дышать чаще, когда Бьянка дотянулась до графина и отхлебнула вина. Затем она склонилась над ним и взяла его плоть в рот.

На какое-то мгновение он почувствовал удивительную прохладу, но затем ее язык заскользил по головке, а горячие губы так плотно обхватили ее, что у Йена перехватило дух. Когда она начала сосать, раскрасневшись от удовольствия, к нему постепенно вернулась способность дышать. Он застонал, и Бьянка, воодушевившись окончательно, взяла член в руку и стала медленно проводить по нему большим пальцем от основания до головки. Йен открыл глаза и увидел Бьянку в зеркале над головой, поражаясь тому, что она догадалась, как доставить ему наибольшее удовольствие: ощущение ее губ на нежной плоти пениса было восхитительно, а между тем она оставалась полностью одетой.

Йен дотянулся до ее головы и погладил волосы, она возбудилась сильнее и стала щелкать языком по нижней стороне члена, продолжая ласкать рукой его верхнюю сторону. Восхищенный стон донесся до его слуха, и Йен не сразу понял, что это его собственный голос, – отражение над головой помогло ему. Он не мог терпеть дольше. Выгнув спину, он кончил ей в рот, дрожа всем телом и извергая потоки спермы до тех пор, пока не ощутил себя полностью опустошенным.

Бьянка была удовлетворена своим экспериментом. Она подползла вверх и улеглась головой на его вытянутую руку.

– Нам не следует поступать так впредь, – вымолвил он наконец, прижимая ее к груди.

Бьянка испугалась, что ошиблась, приняв его крик боли за крик восторга. В ее глазах застыл немой вопрос.

– Говоря так, я преследую только ваши интересы, – серьезно заявил Йен, все еще тяжело дыша. – Если вы полностью лишите меня жизненных сил, как я смогу удовлетворить вас?

Он улыбнулся, и Бьянка хотела было сказать, что с такой улыбкой ему не придется даже пальцем прикасаться к ней, чтобы удовлетворить, но передумала, решив не сдаваться так быстро.

– Вы очень заботливы, милорд, – ответила она. – Но вам не стоит так беспокоиться. Тем более что сейчас я больше всего на свете хочу есть.

– М-м-м, – задумчиво протянул Йен. – Понятно. – И, помолчав, добавил: – Нет.

– Нет? – Бьянка удивленно приподняла брови.

– Нет, – решительно покачал головой Йен.

– Что – нет?

– Никакой еды. До тех пор, пока вы не снимете с себя это великолепное платье. Вы можете испачкать его. – С этими словами он протянул руку к шнуровке.

– Ваше беспокойство о моем гардеробе особенно трогательно, милорд, – сказала Бьянка, пока он помогал ей избавиться от платья, оставив при этом на шее сапфиры.

– Кто-то же должен об этом позаботиться, – совершенно серьезно ответил Йен с осознанием груза ответственности, возложенного на его плечи.

– М-м-м, – в свою очередь, простонала Бьянка, ощущая его пальцы на своей обнаженной спине. Он обнял ее сзади, притянул к себе, а затем оттолкнул. – Нет! – воскликнула она, протестуя.

– Вы сказали, что хотите есть, – сказал граф, доставая из гардероба, который Бьянка раньше и не приметила, два шелковых халата. – Впрочем, если вы будете себя хорошо вести, то, возможно, мы сможем удовлетворить оба ваши желания.

Возбужденная такой перспективой, Бьянка быстро накинула халат и последовала за Йеном в соседнюю комнату. Стол убрали и накрыли заново, на этот раз постелив не белоснежную, а темно-красную шелковую скатерть. Через минуту после того, как они вошли, появились слуги с блюдами и графином вина. Йен подождал, пока они их поставят, и, отказавшись от услуг, отослал всех.

На этот раз в графине оказалось тосканское кьянти, которое прекрасно подходило к бифштексам по-флорентийски. Хотя в этом блюде не было ничего особенно утонченного или романтического, Йену оно нравилось, и он попросил своего повара приготовить его, поскольку испытывал страстное желание познакомить Бьянку с тем, что любит больше всего. Он потягивал вино и наблюдал за тем, как Бьянка не только бурно восхищается блюдом, но и с удовольствием поглощает его, собирая лепешкой мясной соус и отправляя его в рот. Опустошив тарелку, она взглянула на него и усмехнулась. Йен никогда прежде не видел, чтобы женщина в сапфировом ожерелье так себя вела, поэтому невольно усмехнулся в ответ.

– Я наелась, – сказала она, смакуя кьянти. – Не пора ли удовлетворить прочие мои нужды?

– Я как раз задавался этим же вопросом, – кивнул Йен. – Пойдемте посмотрим, готова ли комната.

Оставив изумленный взгляд Бьянки без ответа, он повел ее обратно в альков сладострастия. Еще с порога она заметила, что роскошное покрывало снято с кровати, а белоснежные простыни перевернуты. На столике на огромном блюде она увидела кусок льда в форме чаши, в которой лежали разноцветные шарики. Бьянка не переставала удивляться тому, как слуги догадываются, что, когда и куда приносить, но назначение шариков занимало ее едва ли не больше.

– Это съедобный лед, – объяснил Йен и отломил ложкой кусочек розового шарика. – Попробуй, – предложил он, хотя Бьянка отнеслась к такой идее скептически.

Но через мгновение она блаженно закрыла глаза, наслаждаясь восхитительным малиновым вкусом, а Йен тут же зачерпнул другой шарик – на этот раз персиковый – и поднес к ее губам ложку. Бьянка откинулась на кровать, и он дал ей перепробовать все оставшиеся шарики, причем после каждого она решительно заявляла:

– Этот мне нравится больше всего.

Йен отложил ложку и принялся снимать с Бьянки халат, нежно лаская ее кончиками пальцев. Когда она потребовала лимонный шарик, он прервался, чтобы выполнить ее просьбу, сам съел целую ложку и прикоснулся губами к ее соску.

Контраст между льдом и жарким дыханием Йена раскалил Бьянку. Она потерлась ягодицами о его бедро. Казалось, ее намек сработал, потому что Йен опустился вниз, но тут же вернулся, после чего стал снова скользить вниз по ее телу, но на этот раз оставляя за собой сладкий след прохладной жидкости.

Однако вместо того, чтобы следовать ее безмолвным указаниям, он не взял в рот ее клитор, а стал медленно слизывать сладкий ручеек, оставленный им. Между тем растаявший лед стек по животу между ног. Ледяные капли попадали на ее разгоряченную плоть, доводя до сумасшествия.

Йен оставил немного миндального мороженого во рту, чтобы поддержать соответствующую температуру, после чего прикоснулся к ее клитору холодными нежными губами. Он стал ласкать его языком, прикасаясь к нему всей его поверхностью. Бьянка извернулась, а затем с силой прижалась к нему. Наконец он всосал ее в себя, растворив предварительно ледяной шарик мороженого.

Бьянка сходила с ума от желания, не находя в себе сил ни потребовать проникновения внутрь его плоти, ни оторваться от будоражащего ощущения холода между бедрами. Йен сохранил небольшой кусочек мороженого и языком поместил его во влагалище, наслаждаясь тем, как от его таяния возбуждались лепестки ее губ. Чувствуя это, он продолжал ласкать языком ее клитор, и даже прихватил его зубами. С каждой секундой он чувствовал, что она возбуждается все сильнее.

Бьянка вспомнила о зеркале на потолке. Она увидела его голову между своих ног и ощутила, как он всасывает в себя ее влагу. Она изогнулась всем телом, обвила его ногами за плечи и притянула к себе. Его ладони сначала проникли под ее ягодицы, и наконец один из пальцев проник в глубь влагалища. Бьянка застонала, изогнулась несколько раз, не в силах бороться с собой. Из ее уст вырвался звериный стон.

Высвободившись от мертвой хватки ее ног, Йен расслабился и откинулся на спину, наслаждаясь тем, как восхитительно играют сапфиры ее ожерелья.

– Тебе было хорошо? – лицемерно поинтересовался он.

– Это было мило, – открыв глаза, ответила Бьянка.

– Но ведь я кажусь тебе более милым, не так ли? – встревожено поинтересовался Йен.

– Не вижу разницы.

Йен не был уверен, что получил желаемый ответ, но в ситуации, когда ее тело было прижато к его, он счел свой вопрос несущественным. Приведя ее в состояние оргазма губами и языком, он возбудился и готов был продолжить, что и продемонстрировал круговыми движениями ягодиц.

– Мы снова займемся любовью, Йен? – спросила она с оттенком неудовлетворенного голода.

– Если ты настаиваешь, – прошептал он, входя в нее. Их близость не была похожа на прежнюю, и они оба это почувствовали. Ранее ни один из них не смотрел в зеркало на потолке, потому что интересовался выражением лица. Йен ложился сверху, пытливо глядя в глаза, стремясь проникнуть в их сияющую глубину, поверить в то, что эта близость не обезоружит его, не сделает уязвимым. И Бьянка всякий раз убеждала его в этом. Они отдавались друг другу без страха и упрека, без ограничений и вопросов.

И Бьянке, и Йену вскоре суждено будет оглянуться назад и удивиться тому, насколько наивными они были.