Текст книги "Неумышленное ограбление"

Но Даша собирала сведения. Давала о себе знать творческая натура, а энергичный характер не позволил ей пройти мимо факта, который можно было выгодно использовать. Но неужели это сероглазое создание решило заняться шантажом?

А я со своей стороны рассказала Андрею о загадочной квартире, которую часто навещала Дарья. Доблестный сыщик предложил немедленно отправиться туда и взломать дверь, но удалось убедить его, что разумнее будет посетить таинственное убежище банкирской дочери во вторник вечером, когда консьержка отправится в сто двадцать седьмую квартиру смотреть телесериал «Санта-Барбара».

В воскресенье поздно вечером телефонный звонок оторвал нас от увлеченного распития бутылки драгоценного коньяка. К моему огромному удивлению, звонил из Албании Сергей. Какие албанские события могли заинтересовать телевидение Дании, которое на данном этапе истории выплачивало зарплату моему далекому, изменившемуся и, возможно, изменяющему любовнику? Но Сергей был очень кстати: это продемонстрировало Андрею, что я пока еще не свободна и обо мне трудно забыть даже в Албании.

Сергей назвал меня рыбкой, крошкой, лапкой и поклялся, что думает только о своей костлявой маргаритке, оставленной в далекой Москве. Еще он сообщил, что привезет Антрекоту стокилограммовую упаковку «Педигрипала» (?!). Наверное, это была шутка, так как собачий «Педигрипал» совершенно свободно продавался в Москве, и Антрекот, отдавая дань чувству непримиримого антагонизма, ни за что не соглашался есть пищу врага.

Понедельник стал днем сплошных неудач. Сначала я отправилась в Тверь, предварительно запугав Эванжелину жестоким аутодафе, если она посмеет отправиться в гости к своему зеленоглазому экс-девственнику. Меня настораживал грозный тон письма к Даше, а целеустремленный художник, видимо, создавал в это время один из своих шедевров, которые в будущем доведут до экстаза участников аукционов «Сотби» и «Кристи», так как упорно не подходил к телефону.

Не оказалось его и дома. Мама художника, добрая, внимательная и усталая женщина, пожаловалась, что творческая профессия сына почему-то подразумевает и творческое отношение к посещению отчего дома – Валерий бывал в нем крайне нерегулярно. Зато, выяснив, кто я такая, женщина дала мне ключи от мастерской Валеры, чтобы я могла восхититься дивным даром молодого Брюллова.

Мастерская представляла собой переделанный чердак этого же здания. Первоначально просторный, но темный, сейчас он был загроможден холстами, заготовками рам, рулонами ватмана, табуретками и подставками, на которых разноцветным калейдоскопом толпились банки с красками и кистями, а на полу валялись рваная бумага и тряпки, пропитанные когда-то ацетоном.

Я посмотрела несколько картин, отодвигая их от стены и устанавливая на подставку. Чувствовалось настроение. Я не художественный критик, но холсты Валерия удивляли игрой бликов и ярким ощущением пространства. Казалось, что еще немного, и можно будет войти в картину между предметами на переднем и заднем плане и вдохнуть ее воздух.

Аккуратно составляя творения Валеры обратно, я наткнулась на небольшую квадратную картину, завернутую в простыню и перевязанную шпагатом. Это оказался портрет Даши. Она была изображена на фоне заснеженной елки в своей роскошной песцовой шубе. Ветер трогал волнистые каштановые волосы и пушистый мех, Даша улыбалась, но на открытой шее горела кроваво-красная полоса, как будто кто-то перетянул эту белую нежную кожу гитарной струной. Я содрогнулась от отвращения и пригляделась. Полоса была нарисована поверх картины чем-то по консистенции напоминающим лак для ногтей…

Вторым неприятным событием понедельника, оставившим тяжелый осадок в моей ранимой и чуткой душе, был разговор с директором туристического бюро. Вырвав меня резким телефонным звонком из-под прохладного душа, где я смывала духоту, грязь и неприличные взгляды тверской электрички, он попросил заехать, а потом в течение получаса, уставившись в мою переносицу маленькими злыми глазками, намекал на жестокую расправу. Его квадратный кулак, поросший рыжими волосами, непроизвольно сжимался на столе так, что под рубашкой вспучивался устрашающий бицепс. Очевидно, Василию Эдуардовичу уже сообщили, что вчера кто-то порылся в Дашином столе, и не надо было обладать эйнштейновским коэффициентом умственного развития, чтобы заподозрить мою причастность. Наблюдая, как он прыскает слюной на документы и сдерживает усилием воли желание придушить меня одной рукой, я ощущала страх. Раздражать и выводить из себя можно любимого мужчину в строго определенные вечерние часы – тем плодотворнее будут последующие, но попасться под горячую руку такому стокилограммовому чудовищу – безрадостная участь…

И третий визит, предпринятый в понедельник, едва пагубно не отразился на состоянии моей физиономии. Я отправилась в ресторан «Ночное рандеву», где, по достоверным сведениям, в дневное время репетировали стриптизеры, в надежде выведать у Виктора что-нибудь про Дашу. Внутрь меня не пустили, и битый час я слонялась под палящим солнцем, привлекая внимание продавцов воздушной кукурузы своей явной неохваченностью их услугами. Я бесплатно посоветовала им помыть кукурузный аппарат, навертеть из бумаги ярких пакетиков и выставить плакат, разъясняющий благотворное влияние кукурузы на детский желудок.

Около шести часов вечера с заднего двора ресторана потянулся народ – скромные, ненакрашенные стриптизерки и просто танцовщицы. Появился и Виктор. Он был одет в белые брюки и рубашку, выглядел шикарно, как Грегори Пек в «Римских каникулах», и нес вокруг себя магнитное поле агрессивного сексапила. На мой хриплый оклик (осипла я что-то внезапно) он обернулся и поднял брови в высокомерном удивлении.

– Я бы хотела поговорить с вами о Дарье Лозинской, – просипела я.

– Вы кто? – презрительно спросил он, оглядывая меня с ног до головы с явным неудовольствием, плавно перетекающим в кислое отвращение.

– Вы же знаете, что Даша исчезла… Может, вы могли бы помочь.

Виктор был красив. Густые ресницы расчерчивали черными симметричными полосками веки, губы алели, и весь он притягивал внимание облагороженной непристойностью своего откровенно роскошного тела.

– Слушай, иди-ка ты отсюда, – вдруг резко отвлек он меня от разглядывания тонкой талии и стройных ног. Развернувшись круто и стремительно, стриптизер зашагал прочь, очевидно, намереваясь прыгнуть в припаркованный неподалеку «опель-рекорд» и оставить меня в грустном одиночестве.

– Нет, постой, – разозлилась я, хватая Виктора за локоть, – ты с Дашкой встречался…

Он с яростью вырвал руку, толкнул меня в то место, где обычно болтается кулончик (хорошо еще, что грудь на моем теле обнаруживается только после пятикратного увеличения картинки микроскопом, а то я заорала бы от боли), чуть не уронил Танюшку на асфальт, рванул к автомобилю, вскочил в него и резво скрылся из виду.

Кукурузные продавцы были на моей стороне. Они громко выражали свое сочувствие и предлагали использовать металлический бок своего автомата в качестве охладителя. Расстроенная, почти избитая, я отправилась домой.

В вечернем выпуске новостей мы снова услышали информацию об исчезновении «дочери крупного банкира» с привычным комментарием «жить стало страшно» и «когда же, наконец, правоохранительные органы займутся…» и так далее.

Эванжелина по-турецки сидела на кровати, вгрызалась жемчужными зубками в сочный «дюшес д’Ангулем» и с умным видом, который всегда приводил меня в замешательство, читала книжечку «Убийство Распутина». Из всего обилия литературы в нашей с Сергеем квартире она почему-то выбрала именно эти дневниковые записи Пуришкевича, наверное, прельстившись маленьким объемом книжечки или желая заполнить пробелы в своем знании российской истории. Антрекот, похоже, занимался йогой: он лежал на спине, хвост был вытянут вдоль орнамента покрывала ровной линейкой, а лапы, словно антенны, тянулись к потолку.

В общем, в это утро они меня удивляли.

В начале одиннадцатого, когда я в зеркале изучала синее пятно в самом центре грудной клетки, в квартиру ворвался растрепанный Андрей с блуждающим взглядом. Он бестактно выдернул меня из ванной (привык уже к голым девицам) и приказал живо собираться. Я попыталась заявить, что прочищенная канализация и выпитый коньяк еще не позволяют ему вести себя подобным…

– Похитители объявились! – заорал Андрей. – Одевайся! Едем!

Рано утром в резиденцию Лозинских позвонил какой-то тип, велел приготовить пятьдесят тысяч долларов за Дашу и не двигаться с места до дальнейшего сеанса связи. Но Дмитрий Васильевич умудрился записать разговор на пленку – его автоответчик в определенном режиме фиксировал на кассете телефонный диалог, и запись уже была передана эксперту-слухачу.

Зареванная, но излучающая надежду Нина Ивановна сидела на диване около мужа, крепко сжимая его руку. Несколько товарищей в штатском собрались вокруг стола и синхронно (военные!) барабанили пальцами по полировке в напряженном ожидании. Увидев меня, Дашина мама бросила Дмитрия Васильевича на произвол судьбы и с возобновленными рыданиями повисла на моей шее. Это обычная реакция расстроенных женщин на мое появление.

Ровно в двенадцать прогремел звонок. Похититель осведомился, собрана ли необходимая сумма денег, и, услышав положительный ответ, велел сложить доллары в синий пакет с надписью «XEROX» и точно в 12.37 Нине Ивановне без сопровождающих стоять под электронными часами на станции «Павелецкая».

Пакет был найден, деньги уложены, запудренная Нина Ивановна и запрещенное похитителем сопровождение отправились в метро. Мрачный Андрей сидел в кресле и, опустив голову, разглядывал свои руки. Я чувствовала, что, несмотря на возможность успешного завершения истории, ему было досадно оказаться неудачливым археологом, копавшим совсем не в том месте.

Напряженная тишина делилась на доли секундной стрелкой. Мы ждали.

А через некоторое время привезли Нину Ивановну, на которой совсем уже не было лица. Она захлебывалась слезами. Дмитрий Васильевич старел на глазах.

На станции «Павелецкая» за одно мгновение до отправки очередного поезда к Дашиной маме подошел скромный молодой человек, вежливо взял из ее рук пакет и попытался вскочить в электричку. Но незаметные товарищи в штатском сработали оперативнее. «Похититель» уверял, что его «просто попросили забрать пакет», но сравнительный анализ записанного на пленку диалога с Дмитрием Васильевичем и этого «просто попросили…» не давал ему никаких шансов уверить правосудие в своей лояльности. Парень оказался мелким клерком банка «Альянс», услышавшим вчера в новостях объявление о пропаже дочери своего директора…

Вернувшись домой, я обнаружила, что Эванжелина исчезла. Антрекот тоже. Зато звонил разъяренный Потапов. «Понял, кровопийца, насколько я была незаменима. В конторе теперь все, наверное, рушится и разваливается на части», – удовлетворенно подумала я, услышав первые звуки его отвратительного голоса.

– Максимова, – орал в трубку Владимир, – я уже установил тебе персональную надбавку в сто процентов! Я отдам тебе свой блокнот для визиток! Я устрою тебе встречу с японцами, которые прочитали твою книгу о «деле Тупольского» и давно хотят с тобой встретиться, но не могут – я не даю им твоего телефона. Но не будь же ты гнилым артишоком, зайди в агентство хотя бы на полчаса!

– Отвали, – ласково отвечала я ему, как отвечает жена, спалившая бифштекс, голодному мужу, – обслуживай себя сам. Я в отпуске. У меня дела. Не беспокой. Точка. Целую. Таня Максимова.

– Ну погоди, – яростно промычал Потапов, – вернешься ты ко мне. Я пропущу тебя через электромясорубку и сдам пирожки теткам у метро. Только вряд ли они смогут их выгодно продать – ты ведь и на вкус ужасна.

– О! – задохнулась я от подобного натурализма. Перспектива стать начинкой в сдобном пирожке меня потрясла до глубины души. – Де Сада, что ли, начитался? Ну, прощай. Некогда мне с тобой разговаривать…

В прихожей кто-то заковырялся в замке, дверь отворилась, и вошли Эванжелина и Лена. «Интересное сочетание», – подумала я. Сказочно прекрасная, богатая похитительница зеленоглазого секс-вундеркинда и скромная, трудолюбивая Золушка. Во взгляде последней читалось твердое намерение не отдавать своего будущего первого мужчину коварной американской соблазнительнице.

– Столкнулись в подъезде, – объяснила Эванжелина, робко сторонясь суровой Елены.

Вряд ли она боялась оказаться побитой, но, видно, совесть ее слегка мучила.

– Таня, посмотрите! – Лена протянула мне листок бумаги. – Я читала «Красное и черное», книгу взяла у Даши, и нашла вот эту записку…

У Дарьи мания складывать любовные послания в художественную литературу. Я развернула бумажку.

«Виктору – 5000 долларов. 13 августа вернет 6000».

Это было написано среди кружочков и завитушек, так, словно Даша машинально черкала ручкой на листке, разговаривая по телефону или думая о чем-то.

– А тринадцатого числа мы последний раз ее видели! – возбужденно заговорила Елена. – Но откуда у нее такие деньги?

Я стояла с видом сосредоточенным и самоуглубленным, и, чтобы полностью сейчас походить на Шерлока Холмса, мне не хватало только трубки.

– Что-то новенькое нашли? – заискивающе поглядывая на Лену, спросила Эванжелина. Она выползла из спальни, где сменила трикотажное платье на просторный халат в африканских мотивах. – Хотите, я поставлю чай? У нас есть… белоснежная идея фирмы «Ферреро» – «Рафаэлло». – Она достала из-за спины золотисто-белую коробку с шариками миндального печенья.

– Давно бы уже поставила, болтушка, – ответила я, недовольная, что меня оторвали от размышлений галактической важности. – Бегом давай.

За столом Эванжелина, не встречая колкостей или язвительных замечаний со стороны молчаливо страдающей соперницы, разболталась. Любая другая женщина, которая извергала бы потоки слов с таким усердием, была бы тут же причислена к категории невыносимых созданий, удобоваримых лишь с солидным резиновым кляпом во рту. Но на Эванжелину это не распространялось. Звуки ее нежного голоса, яркие губы, которые в процессе монолога принимали форму то бантика, то дудочки, то бублика, удивленные глаза – все это действовало как дурман. В конце концов даже Лена перестала хмуриться и улыбнулась.

– Эванжелина! – вдруг заорала я. – Это что же такое творится! На подоконнике лежала книжечка «Убийство Распутина», и на раскрытых страницах высилась горка семечной кожуры. Неаккуратное обращение с книгами моментально превращает меня в разъяренного птеродактиля, которому подпалили хвост.

– А что? Вот у нас в Америке: вырываешь из какого-нибудь сочинения десяток страниц, а потом в пробке на дороге читаешь. Не тащить же с собой целый фолиант! – невинно возразила Эванжелина.

Я едва удержалась, чтобы не надеть ей на голову коробку от «Рафаэлло». Лена отряхнула книгу и прочитала название:

– «Убийство…» Как вы думаете, Дашка еще жива?

Мы помолчали. Потом книговредительница снова открыла рот:

– Ой, там так интересно… Но страшно. Бедного мужика убивали в сорок шесть приемов: и ядом травили, и стреляли в него, и в прорубь кинули, а он все еще был жив! Я сначала читала как детектив, а потом подумала: ведь это он, Пуришкевич, сам и убивал. Убивал человека. И каким бы плохим этот человек ни был, как можно все так хладнокровно описывать? Я бы не смогла описать, как…

Я устрашающе зыркнула на Эванжелину. Еще не хватало, чтобы она начала распространяться о событиях годичной давности. Эванжелина, уловив мой запретительный взгляд, сдавленно замолкла. Елена спросила разрешения взять книгу: ей захотелось прочесть.

– Вы не волнуйтесь, семечки на ней я грызть не буду, – успокоила она, бросив в сторону Эванжелины уничтожающий взгляд.

Это было единственное выражение неприязни за все время визита. Эванжелинка, доедавшая последнее миндальное печенье с грустным видом маленького бегемота, которому служитель зоопарка забыл долить воды в бассейн, конечно же ничего не заметила.

В прихожей снова зазвенел звонок. Я открыла дверь и увидела Антрекота, из-за лохматой спины которого заинтересованно выглядывала полосатая кошечка с ультражелтыми глазами.

– Так, – протянула угрожающе я и осеклась: взгляд Антрекота ясно дал понять – одно слово против его юной наложницы, и я больше никогда не буду просыпаться по утрам, ощущая пяткой щекотание его влажного носа. Он соберет в чемодан банки с сардинами и килькой в томате и покинет этот дом навсегда.

– Вроде бы раньше у вас был только один кот, – заметила Елена, выходя на лестничную площадку.

– Кот-то один. Но сколько к нему бесплатных приложений. Антрекот порядочный, конечно, не мог не жениться! – зло прошипела я.

Полосатая сожительница с невозмутимым видом прошла на кухню.

– Теперь еще и эту вот кормить, – добавила я возмущенным шепотом, боясь, что услышит Антрекот.

– Киски, – восторженно завопила на кухне Эванжелина, – сейчас я вас покормлю!

Да, там, где я бунтую и возмущаюсь, моя подруга радостно принимает жизнь во всех ее проявлениях.

Кукурузные торговцы испарились со своей территории у ресторана «Ночное рандеву». Очевидно, мои мудрые советы по части ненавязчивой рекламы стали последней каплей в чаше их невезучести, и кукурузники окончательно обанкротились.

Мы с Эванжелиной прохаживались туда и обратно, ожидая появления Виктора.

– Давай еще раз сходим, посмотрим, как он танцует. Мне понравилось. Очень, – говорила Эванжелина. Она надела просторную фуфайку в матросском стиле и короткие белые шорты с золотыми пуговицами-якорями по бокам, и уже по крайней мере пять проходивших мимо мужчин едва не свалились на раскаленный асфальт, пытаясь как можно дольше удерживать в поле зрения голые коленки и фигурно очерченные лодыжки Эванжелины.

– А что, если он снова улизнет? – размышляла я. – Надо было захватить с собой Андрея.

Появился Виктор и направился к «опелю». Я решительно преградила нервному стриптизеру путь своим худым и слабым телом. То, что этот ненормальный согласился пройти с нами в соседнее с рестораном летнее кафе, – целиком заслуга Эванжелины. Виктор несколько секунд откровенно разглядывал ее милое лицо, круглый, как дынька-колхозница, бюст под тонким трикотажем и загорелые ноги. А потом с высокомерным видом позволил увести себя под полосатые тенты забегаловки.

Мы разместились в удобных креслах из итальянской пластмассы, перед нами возникли вазочки с шоколадным мороженым, и Эванжелина тут же принялась есть – словно мы сюда именно для этого и пришли.

– Ты должен рассказать нам о своих отношениях с Дашей, – с разбегу выпалила я.

Виктор наблюдал за Эванжелиной.

– Я абсолютно ничего вам не должен, – резонно заметил танцор и был прав: старик Карнеги упал бы в обморок, услышав, как я пытаюсь наладить контакт с собеседником, нападая на него с первой же фразы. Но этот красивый самовлюбленный грубиян, который зарабатывал деньги, раздеваясь перед возбужденными посетительницами ресторана, вызывал у меня устойчивое чувство отвращения.

Ни один мой вопрос о Даше не получил ответа.

– Ты, может быть, еще скажешь, что не брал у нее пяти тысяч баксов! – заорала я в конце концов, вскакивая с места в приступе ярости.

Виктор тоже вскочил. Эванжелина снизу испуганно смотрела на нас, переводя взгляд с одного на другого.

– Какие доллары, кретинка, ну, ты меня достала! – заорал сексапильный неврастеник.

Он двинулся вперед, схватил меня за плечо и швырнул (ну, это было совсем не трудно – пара килограммов костей и кожи) на соседний столик. Молодым бизнесменам в дорогих летних костюмах не повезло. Кофейный шарик мороженого, плавно преодолев пространство, метко приземлился на шелковый галстук одного из них, а мой локоть сдвинул бокал с коктейлем прямо на светло-зеленые брюки другого. Легкий столик отъехал на два метра. Бизнесмены застыли в отчаянии, представляя собой в этот момент полную трагизма скульптурную группу «Пионеры, пойманные при отпиливании хвоста у нейтронной бомбы, найденной в лесу», но я, слава богу, ушиблась не сильно.

Но самое непонятное произошло в следующий момент. Эванжелина, нежный утренний цветок, симфония вечной женственности, с возмущенным криком налетела на Виктора. Через две секунды он уже пробовал на вкус горячую пыль раскаленного тротуара. Каратистка сидела на нем верхом и выкручивала танцору руки.

Бизнесмены забыли про испорченные костюмы и молча восторгались мстящей Эванжелиной. Я выждала пять минут (пусть помучается, гад!), а потом предложила подруге оставить жалкого психа и помогла ей подняться, опередив в этом деловых мальчиков. Один из бизнесменов робко протянул Эванжелине визитную карточку и осведомился, не захочет ли она стать его личным тренером по каратэ. Растерзанный, испачканный Виктор, прихрамывая, тихо и удивленно уполз к своему «опелю».

– Ты сильно ударилась? – ощупывала меня Эванжелина. – Ну и козел! Женщину бить! Может, догоним?

– На сегодня ему хватит. Эванжелина, ты меня потрясла! Ты где научилась таким смертельным приемам?

– А в Штатах богатые, как я, только тем и занимаются, что учатся защищаться. Я и стреляю из всего, что стреляет.

Мы оставили восхищенных бизнесменов слизывать мороженое с галстука и брюк и вяло поковыляли к автомобильной трассе ловить частника. Моя «шестерка» сегодня отдыхала, так как теперь из нее пошел не белый, а сизый дым, и Елена, автомобильный специалист, сказала, что, очевидно, износились поршневые кольца (или шатунные вкладыши, или еще какая-то абракадабра) и в цилиндре горит масло.

– Не понимаю, как могла Даша, такая прелестная девочка, дружить с этим типом, – удивлялась Эванжелина по дороге. – Раздевается он, конечно, красиво, но подлец неимоверный. Правда?

Правда. У меня ныло колено, локоть и плечо, как же тут не согласиться?

– Смотри, мы такие грязные и лохматые. – Эванжелина оглядела свои испорченные белые шорты. На коленках у нее теперь краснели ссадины.

Рядом зашуршали протекторы знакомого «опеля», и не успели мы опомниться, как два здоровых типа уже волокли нас в подворотню, в сумрачный проход меж двумя старыми домами, проход с мерзким запахом железнодорожного туалета и бурыми пятнами плесени на облупленных стенах.

Кажется, нас решили повторно лишить того, с чем мы добровольно расстались в шестнадцать лет. Эванжелина с энергичностью сперматозоида извивалась в крепких руках насильника и пыталась пробить его железобетонный пресс изящными кулаками. Я с ужасом чувствовала, что моя длинная и узкая васильковая юбка предательски скапливается на талии, и вертела головой, чтобы не ощущать гнилого прокуренного дыхания.

Где же это я читала, что один мужчина не может самостоятельно изнасиловать женщину: она в состоянии оказать ему достаточное сопротивление? Подозреваю, это такая же чушь, как и семьдесят шесть процентов того, что пишем в газетах мы, журналисты.

Брюки Эванжелины превратились в плиссированную юбочку, растянутые доставшимся ей тяжеловесом, но она еще сражалась и даже подбила агрессору левый глаз. Но я… Я уже два раза получила кулаком по симпатичной морде, с изумлением понаблюдала за праздничным салютом искр, брызнувших из глаз, прокусила этому козлу плечо (он, распалившись, даже не заметил). И когда я поняла, что самое мерзкое все же сейчас произойдет, в темный проход с солнечной улицы влетел Андрей.

В это мгновение он показался мне особенно милым, хотя и недостаточно высоким с его 187 сантиметрами роста. Первым ударом он поместил на стене дома портрет Эванжелининого собеседника. Потом длинным прыжком оказался около моего визави, развернул его к себе и врезал так… О! Как он ему врезал!

Эванжелина активно трудилась над телом своего обидчика, который с тихим стоном сполз по стене, – она в упоении пинала его острым носком туфельки. Андрей еще пару раз зверски ударил моего несостоявшегося партнера…

Раненой птицей закричали на повороте тормоза, и «опель-рекорд» с Виктором за рулем ворвался в наше тихое убежище между двумя домами. Словно разноцветные кружочки конфетти мы разлетелись в стороны, но Андрей совершил цирковой трюк, который много и охотно исполняют полицейские в видеофильмах. Он прыгнул на капот автомобиля и врезался в лобовое стекло. Стекло рухнуло миллиардом белых кубиков. Виктор затормозил, и в следующий момент его многострадальная физиономия, еще со следами упражнений на асфальте, колотилась о руль, направляемая стальной кистью Андрея…

– А вдруг ты не сможешь открыть дверь?

Наступило время «Санта-Барбары» – время, когда жены забывают о грязной посуде в раковине, приготовленном фарше и неглаженом белье, оставляют мужей самостоятельно ополаскивать под краном двухмесячных младенцев, напрочь выпадая из графика домашних работ.

– Не думаю, – ответил Андрей.

Мы плавно скользили по вечернему городу. Пульсирующая боль в левой скуле ежесекундно напоминала мне о веселом дневном происшествии. Мы собирались взломать квартиру Даши. Кодом подъездной двери воспользоваться не пришлось, так как она была распахнута настежь. Около крыльца крепкие жилистые мужики в легких рубашках с расстегнутыми до пупа пуговицами, с пятнами пота под мышками и на спине пилили какое-то железо. По фрикативной «г» и направлению диалога было понятно, что они приехали в Москву с Украины на заработки: поднакопить российских рублей, столь презираемых на родине, но уже ставших желанной валютой в некоторых суверенных республиках.

Андрей попросил подождать несколько минут на улице. Убедившись, что мои способности к самозащите предельно ограничены, я уже не рыпалась и вела себя как восточная женщина. Сейчас я бы с радостью надела и паранджу, чтобы скрыть от посторонних глаз фиолетовую физиономию.

– Думаешь, хорошо в этот раз заплатят? – переговаривались мужички, вгрызаясь в железную трубу с энергией бензопилы пятого поколения. – Жена заказов надавала…

– В прошлый раз капитально повезло. Помнишь красавицу из девяносто восьмой квартиры – рыжую Брижит Бардо… Она была исключительно щедра…

Я прислушалась. Это была квартира Даши, и «рыжеволосой Брижит» являлась тоже она.

– Господа, стойте, – появился из кустов очкарик с блокнотиком. – Путем некоторых математических действий я пришел к заключению, что, если вы сейчас перейдете в эту часть трубы и подпилите здесь шесть миллиметров перпендикулярно краю, а потом начнете снизу и пройдете здесь еще три миллиметра, как раз получится то, что нам надо.

Мужики кивнули – видно, очкарик был в их компании идейным лидером, безропотно перевернули трубу на другой бок и продолжили работу.

– Да, девочка не скупилась. Но как мы намучились с ее батареями! Это снять, сюда прицепить, тут у нее шкаф, тут еще что-то, через день передумала – все обратно. Женщины непостоянны, но в этом их прелесть.

– Ну, смотря какая внешность.

Из кустов снова возник очкарик:

– Хорошо. Но я подсчитал, что если вы сейчас сместитесь на миллиметр влево…

Мужики бурно выдохнули воздух и вытерли пот со лбов.

– Завлаб, ты достал. Сначала определись, чего ты хочешь. Следующий раз оставим дома, будешь сопеть в пробирки и заканчивать докторскую, – сказал один из них. Но они все-таки перевернули трубу и последовали указаниям заведующего лабораторией.

В дверях подъезда показался Андрей и жестом позвал меня. Я прошмыгнула мимо украинских профессоров-тружеников и вступила на порог законспирированной Дарьиной обители.

Это была большая двухкомнатная квартира с просторной прихожей, заставленная гарнитурами из натурального дерева. В спальне стояла огромная кровать под стеганым покрывалом с коллекцией круглых подушек, на полу белела мохнатая шкура. В гостиной сияла люстра, на портьерах переливались диковинные цветы – все говорило о том, что Даша любила комфорт и не чуждалась простых мещанских радостей. Честно говоря, интерьер не позволял заподозрить у хозяина квартиры наличие тонкого вкуса. В замысловатой картине над диваном узнавался знакомый почерк – я безошибочно определила руку Валерия.

– Пива не хочешь? – Андрей оторвал меня от рассматривания трехметрового лепного потолка. – Холодильник битком.

С потолка мое внимание переместилось на обои – матовый кофейно-молочный фон в серебристо-бронзовых мазках – и на дубовый плинтус. Около плинтуса, затаившись в тени велюрового дивана, скромно лежал пейджер. Я нагнулась и взяла в руки эту игрушку, встряхнула прибор, не подававший никаких признаков жизни, и на экране вдруг на долю секунды вспыхнули и тут же погасли цифры – номер телефона.

– Нашла что-нибудь? – за моим плечом снова появился Андрей. Теперь он жевал кусок сухой соленой колбасы. Поразительная наглость – шарить в чужом холодильнике! – О, пейджер! – Андрей забрал у меня из рук Дарьину игрушку. – Итак, мне все ясно. Банкирская дочь втайне от предков содержала данное жилище. Зачем ей это было нужно, наверняка спросишь ты, моя невинная Татьяна, и я, конечно, тебе объясню. Миллионы половозрелых девиц…

– Не выношу людей, которые с умной мордой излагают трюизмы.

– Пардон? – не понял меня образованный детектив.

– Не выношу людей, которые преподносят избитые истины с видом первооткрывателя. Ты меня просвещаешь, как Фросю-трактористку из деревни Нижние Уключины.

– Извини, забыл, что у тебя диплом Сорбонны и девятнадцать иностранных языков. Но выглядишь ты сейчас действительно как Фрося-трактористка, попавшая под пьяную руку сначала начальнику колхозного гаража, а потом – мужу-механизатору.

Я осторожно прикоснулась к разбитой скуле и надулась. И некому пожалеть! С самого начала у людей складывается несправедливое представление обо мне как о железном прутике – все доверяют свои горести и печали, а я утешаю. А меня пожалеть – претендентов не находится.

– Ну, не хнычь, лапочка, – смягчился все-таки Андрей, – давай уходить. «Санта-Барбара» на исходе, сейчас примчится консьержка и вызовет милицию. Сиреневая ты моя девочка…

Во сне меня жестоко избивали бесчисленные стриптизеры. Я проснулась в холодном поту, скулу дергало, синяки ныли. А на здоровый сон Эванжелины ужасное нападение, которому мы сегодня подверглись, не повлияло. Она мирно сопела на своей подушке, по бокам виднелись пушистые морды Антрекота и его очередной жены. Бессовестный донжуан! Мало того что привел в дом эту полосатую развратную девку, он еще и в кровать ее беспардонно уложил – греться около горячей Эванжелины.

Направляясь в ванную, чтобы заморозить скулу, я обнаружила на диване в гостиной загорелое мускулистое тело частного детектива, едва прикрытое простыней. Да что же это такое! Дом превращается в благотворительную ночлежку!

Рука Андрея дернулась во сне, ладонь сжалась в кулак с разбитыми костяшками пальцев. Видно, он и во сне бил, бил, бил наших с Эванжелиной преследователей.