Текст книги "Неумышленное ограбление"

Значит, компьютерный червяк предупредил меня вовремя – противник вычислил мою дискету и приступил к активным действиям. И с позавчерашнего дня я нахожусь в состоянии войны. Дискету они, конечно, не нашли.

Марина тряхнула стариной и помогла убрать квартиру. Думаю, этим занятием она не занималась лет эдак двадцать. Женщина для уборки, прачка, повар, массажист и парикмахер обеспечивали Марине комфорт, максимально приближенный к райскому. В принципе она больше путалась под ногами, но ее желание помочь было настолько трогательным и искренним, что ей я не могла, как Антрекоту, сказать: «Прошу тебя, не мешай».

– Вот видишь, Мариночка, – говорила я ей между делом, – а ты собиралась кафель на себе тащить в такую даль. Да какой там кафель! Нам тут скоро и плинтуса обгрызут, и потолочную штукатурку отковыряют. Горячая точка планеты. Сидишь в туалете, размышляешь о жизни, а над бачком мелькают трассирующие пули. Красота! Шаг вправо, шаг влево – паркет в лохмотья: мина. Так и живем.

– Нет, ну ты точно ничего не воспринимаешь всерьез. Ведь на вас явно кто-то покушается. Надо что-то делать.

– Выживем. Работай, работай веничком активнее, подруга. Ты, Марина, когда последний раз держала его в руках?

– Ох, давно.

Серж опять не пришел вечером, мне пришлось удовольствоваться телефонным разговором. Я выложила ему небогатые подробности сегодняшнего взлома квартиры. Если спасемся, то надо будет установить железную дверь.

– Я прозондировал почву, у меня вроде бы все нормально. Слушай, девочка моя, а за тобой ничего не числится? Может быть, граната тебе предназначалась?

Как можно так легкомысленно выкладывать в телефон все, что думаешь? А если он прослушивается?

– Если приедешь – мы сможем обсудить этот вопрос.

– Сегодня я не смогу.

– Страшно мне одной. И замок теперь только один функционирует.

– Крепись. Утром, думаю, буду уже дома. Займи круговую оборону. Или переночуй у бабы Лены.

– А ремонтировать ей квартиру ты сам потом будешь?..

Уже в кровати мне пришла в голову мысль, что надо бы получше спрятать Эванжелинины фотографии, чтобы на них не наткнулись заинтересованные дискетой личности. Или вовсе их уничтожить.

Фотографии были спрятаны за картиной моего собственного производства – такая, знаете ли, изысканная вещица, масло, почти импрессионизм, задумчиво-ностальгическая и непонятная. Правду говоря, я малевала ее под цвет гардин и обоев – на стене как раз не хватало этого акцента, но получилось неплохо: талантливая натура проявляет себя исключительно во всех сферах деятельности – от подрезания кактусовых колючек до изготовления рам на холсты (тоже сама выпиливала).

Я просунула руку под картину, чтобы отлепить приклеенный скотчем конверт с фотографиями. Но, о господи, его там не было!!!

Спокойно. Спокойно. Вот дубина. Ведь просили же уничтожить фотографии! Если они теперь где-нибудь всплывут, как я буду спасать Эванжелину? А она тоже хороша: прохлаждается, красавица, в Америке, греет в шезлонге у бассейна старые кости, миллионершу из себя изображает, а меня тут только головой о шифоньер не бьют. Пока. Но чувствую, день близится.

И предчувствие меня не обмануло. Потом я благодарила бога и районную подстанцию за то, что они отключили утром электричество, утюг вырубился, я не смогла погладить юбку и, как обычно, влезла в джинсы с кроссовками, хотя и имела в тот день настойчивое желание одеться прилично.

Когда я наматывала круги по городу, интенсифицировав поиски доброго компьютерщика, который не побоится моей грязной дискеты (да не СПИДом же она заражена, почему они все шарахаются от нее?), на одной из улиц ко мне с распростертыми объятиями, воскликнув «Таня!», бросился весьма привлекательный парень. И пока, замерев, я мучительно пыталась подвигнуть свои мозги на непосильную задачу – понять: кто? откуда? как зовут? – другой молодой человек возник неожиданно сбоку, подхватил меня под локоть и через долю секунды, пролетев пять метров, почти не касаясь асфальта, я уже мчалась неизвестно куда в автомобиле с тонированными стеклами, зажатая на заднем сиденье между двумя верзилами, один из которых так преждевременно показался мне на улице симпатичным.

Весь путь до намеченной ими цели мы проделали молча. Толкаться, вопить: «Куда вы меня везете!», колоть похитителей шпилькой или бить их по челюсти диктофоном было бесполезно, да и шпилек у меня отродясь не водилось.

Через пятнадцать минут отработанным движением они извлекли меня из авто и повели на третий этаж пустого дома старой застройки. Наверное, если судить по забрызганным краской стенам подъезда, жильцы были выселены отсюда из-за капремонта или реконструкции.

В комнате, куда меня занесли со всеми мерами предосторожности, как ценную посылку, вся обстановка состояла из тахты и магнитофона. Трогательная забота о заключенных. А окно выходило на оживленную улицу. Внизу сновали автомобили, я приготовилась подать семафорный сигнал жильцам дома напротив, но и этот дом был не заселен.

«Моя» комната выходила в гостиную, значительно более обустроенную, – там был и телевизор с видеомагнитофоном, и огромный диван, и несколько затянутых пленкой упаковок пива в углу – из этого можно было заключить, что мое пребывание здесь не будет коротким. Или я лишь незначительный элемент длинной цепи различных лиц, привозимых сюда?

Из гостиной через прихожую можно было пройти на кухню. Минут через тридцать после прибытия я с гордым и независимым видом проследовала в туалет. Туалетная бумага имела место быть. Это воодушевляло. Но через дверь я услышала такое, что чуть не спикировала с унитаза, как бомбардировщик.

– Интересная девка, – сказал один из парней, кажется, тот, который появился вторым. – Молчит, не дергается. Может, она тормоз?

– Сам ты тормоз, – ответил тот, который показался мне симпатичным: плечи вразворот, бедра узкие, как у Круза в «Санта-Барбаре», и, как это ни противоречило образу крутого рэкетмена, очки в тонкой черной оправе.

– Трахнем ее? (Вот в этом самом месте я чуть и не рухнула.)

– Нет, ты точно больной. Тебе же сказали: она должна быть в порядке, – отбрил насильника симпатичный. (Спаситель.)

– Так что, даже и бить не будем? Слушай, шеф раньше чем через два часа не приедет. А может, она и сама не против? Все-таки нервы, наверное, на пределе, расслабиться никогда не вредно…

– Если она тебе так приглянулась, спроси разрешения у шефа.

– Ну надо же, какой серьезный. А я пошутил. С такой тощей – все равно что в железном тазике с лестницы кататься. (Хам!)

– Вот и уймись.

Шеф в самом деле приехал через два часа. Он был молод, обаятелен, улыбчив и разодет, как манекен в витрине дорогого магазина. Он пригласил меня сесть на диван в гостиной, пододвинул столик с двумя хрустальными штуковинками, разлил в них коньяк и предложил выпить за знакомство. Я изысканно-вежливо отказалась. Он в деланном удивлении загнал правую бровь на середину лба: «Что так?» Мне лень было объяснять, что после нашей последней попойки я твердо завязала с этим делом, так как вполне возможна побочная реакция, ребенок родится оранжевый, объясняй потом Сержу, что я ему не изменяла, поэтому я просто отвернулась от импозантного шефа похитителей и стала смотреть в окно.

– Но я знаю, чем можно привлечь ваше внимание. Посмотрите-ка сюда. – Он держал в руке мой конверт с Эванжелинкиными фотографиями. – Ваша подруга очень красива. Роскошное тело. Кстати, почему такое имя – Эванжелина? Родители были космополиты? Решили украсить серый быт иностранной экзотикой? Еще раз предлагаю выпить за знакомство. Меня зовут Игорь.

Я отрицательно замотала головой. Игорь насмешливо оглядел меня, пунцовую от страха и волнения и желания этот страх скрыть, развалился на диване и закинул ногу на ногу.

– Предлагаю обмен, – выложил наконец-то он свои условия, – мы вам фотографии – думаю, вы хотите получить их обратно, а вы нам – дискету, которую переписали у Олега Дроздовцева.

Они все знают. Но я для проформы поотбрыкивалась:

– Дроздовцева знаю, помню. Дискеты никакой не переписывала.

Шеф достал фотографии из конверта и стал их внимательно рассматривать.

– А ведь это мотив, – сказал он задумчиво, как будто эта мысль пришла в его сообразительную голову только что. – Это мотив, да. Если еще предъявить пару свидетелей, слышавших, как Дроздовцев шантажировал Эванжелину этими снимками, обещая их опубликовать, и еще тройку случайных прохожих, видевших вашу подругу недалеко от гостиницы «Подмосковье» в то злополучное утро, то определенный срок этой красавице обеспечен.

Ха-ха, напугал, ищи Эванжелину в Америке, можешь привлечь к этому Интерпол.

– Извините, но ничем не могу вам помочь. Сожалею.

Игорь, вздохнув, спрятал во внутренний карман пиджака конверт, который я проводила кровожадным взглядом, и поднялся.

– Вы упрямы, но я настойчив. И у меня есть очень эффективные способы воздействия. Думайте, – сказал он жестко. – Так и быть, дам вам на размышление сутки. Но потом…

Это «потом» настолько не предвещало ничего хорошего, было таким угрожающим, что щеки у меня запылали еще больше, как красные фонари в определенного сорта кварталах Копенгагена.

Шеф вышел, а я нервно схватила бутылку коньяку и глотнула прямо из горлышка. Мысленная ретроспектива всех виденных мной когда-то фильмов о мафии добавила дрожи в руках – я вспоминала, на какие изощренные издевательства способны вымогатели, и мне становилось по-настоящему страшно. Меня гипнотизировала электрическая розетка на противоположной стене. Богатое воображение дорисовывало шнур и на другом конце его – раскаленный утюг, любимый спортивный снаряд рэкетменов.

Привалившись пылающим лицом к темно-синему велюровому валику дивана, я подумала, что вляпалась непростительно глупо. Если пригрозят утюгом – отдам дискету сразу же.

Проснулась я от холода на тахте в соседней с гостиной комнате. Окно было приоткрыто, измятый плед свидетельствовал, что сон мой не был безмятежным. Это естественно. Хватают человека посреди улицы, угрожают лишить невинности, шантажируют – даже мои крепкие нервы не могли такого выдержать.

Я завернулась в плед, открыла окно и стала смотреть вниз. Вечерняя улица была освещена желтым светом, на первом этаже дома напротив светилась витрина какого-то магазина. Как раз в районе нашего здания движение было перекрыто – внизу копошились рабочие в спецовках, они монтировали какие-то железки. Покричать им, что ли: «Эй, меня похитили, спасите!» Но лучшее, что они мне ответят (в случае, если не обматерят): «Привет, малышка, спускайся к нам».

Рабочие ночью мешали спать. Они колотили металлическими кувалдами по камню, жужжали, стрекотали, орали «майна-вира», громко смеялись, в общем, доставали меня, как могли. Разбуженная в очередной раз, я снова и снова настойчиво пыталась заснуть, как неверная жена, которая не дождется утра, чтобы проводить мужа в командировку. Ждала следующего дня со смесью страха и любопытства.

Утром мне выдали такой продуктовый паек, который можно было бы ожидать в нормальной трехзвездочной гостинице: яичницу, кетчуп, салями, чай, тминные крекеры и двухлитровую пластмассовую бутыль пепси (ну, это уж они перестарались). Наверное, похитители решили меня откормить, чтобы я дольше смогла выдерживать их издевательства, если до этого дойдет дело.

В любые, самые неприятные моменты жизни еда способна трансформировать в нашем сознании события в не столь трагические. Поев, с оптимизмом смотришь в будущее. Самый трудный и напряженный период переживается в сто раз легче, если в духовке присутствует золотистая курочка под чесночно-майонезным соусом, в холодильнике дожидается печеночный паштет, посыпанный укропчиком и петрушкой, а рядом – влажно-розовый окорок. Но чем глубже печаль, тем больше требуется еды.

Надзиратели не препятствовали моему перемещению по квартире. Они с интересом наблюдали за мной. Я даже проверила, заперта ли входная дверь.

– Закрыто, закрыто, не усердствуй! – крикнул мне из гостиной симпатичный.

– Пойдем в преферанс сыграем, нам человека не хватает, – поддержал его козел рогатый, обозвавший меня вчера «железным тазиком». – Баксы есть? Нет?

Конечно, долларов у меня не было. Козел рогатый с сальной улыбочкой сказал:

– Ну, садись, садись, потом разберемся… – и под этим явно читалось, что он не отказался от своего вчерашнего замысла, и они будут в случае проигрыша расплачиваться долларами, а я – моим прекрасным упругим телом.

Ну и просчитались же они! Эти господа и не подозревали, что столкнулись в моем лице с опытным ветераном преферансных боев. Правда, я привыкла играть в более интеллигентной компании. Через пятнадцать минут, в течение которых они неимоверно блефовали, вымогатели поняли, что играют не с дурочкой, знакомой с преферансом лишь по компьютерной версии. Козел рогатый заявил мизер, которым у него и не пахло, и конечно же прогорел. Симпатичный три раза пролетел на восьмерной игре – ну и дурак. Раз не можешь взять восемь взяток – так и не заказывай. Преферанс – это игра для тех, кто умеет трезво оценивать свои возможности и обладает острым глазомером, чтобы надбавить сверху ровно столько, сколько можно взять артистизмом и уверенностью в своей неотвратимой победе. Если через несколько часов мне суждено было погибнуть от рук шантажистов, то сейчас судьба заблаговременно расплачивалась со мной за будущую несправедливость: карта шла, как никогда в жизни.

Через пару часов, разочарованные, боевики отсчитали мне сто тридцать шесть долларов, и, пряча их в карман джинсов, я с тоской думала о том, что раз они мне их отдали, значит, уверены, что живой я от них не уйду.

В «своей» комнате я включила магнитофон (очень в тему зазвучал саундтрэк из «Крестного отца») и снова высунулась из окна. Тротуар притягивал меня, там были люди, по нему можно было уйти далеко-далеко от этого мрачного здания. По дороге неслись автомобили. Да, слишком высоко: третий этаж дома довоенной архитектуры – это все равно что четыре обычной пятиэтажки. Почему-то на дороге не наблюдалось следов работы ночных мучителей. Что же они так усердно сколачивали всю ночь?

Минут через двадцать я с удивлением заметила, что некоторые прохожие задирают вверх головы и смотрят в мою сторону. Неужели заметили мои молящие о спасении глаза? Но острый критический ум сразу же подсказал мне, что не моя симпатичная мордашка интересует разгуливающих внизу, на свободе, мужчин и женщин. Я высунулась в окно по пояс и завертела головой. Ого! Вот это да! На расстоянии вытянутой руки к фасаду дома, закрывая соседние ряды окон, крепилась металлическая конструкция – основа огромного рекламного щита белого цвета. Вот так оперативность! Смонтировали за одну ночь. Конечно, сбоку я не могла прочитать, что рекламировал щит, но сердце сладко заныло в предчувствии неожиданного поворота событий. Усевшись верхом на подоконник, так, что одна нога висела над батареей, а другая – над десятиметровым пролетом улицы, я подергала рукой металлическое крепление. Держалось крепко, хотя и подрагивало. Мои пятьдесят килограммов погоды не сделают, вот восхитительной Монсерат Кабалье в моем положении пришлось бы тяжко, а я справлюсь. Основа рекламного щита могла сойти за узкую лестницу, каждая поперечная перекладина которой соединялась с соседней двумя перекрещивающимися полосками.

Только бы охранники не вздумали проведать меня в столь ответственный момент моей биографии! Сначала я примостила на эрзац-лестнице правую руку и ногу. Центр тяжести переместился, и я уже никак не смогла бы залезть обратно. Минуты четыре ушло на устройство левой части тела. И вот я на свободе! Осталась сущая ерунда – преодолеть девять-десять метров, отделявших меня от тротуара.

Уже через полтора метра я начала выматываться – перекладины были в разрезе не круглыми, а квадратными и больно резали ладони. Переносица чесалась от пота. Не меньшую трудность представляли колени, правое еще куда ни шло, я вытирала им свежую пыль с края щита, а вот левое все время упиралось в угол, образованный шершавой стеной дома и железкой. К тому же начал противно ныть живот.

Если бы можно было вернуться, я бы вернулась и отдала им эту поганую дискету. Но подъем был еще сложнее спуска.

Приземлилась я почти на голову незнакомого парня. Сердце колотилось, дыхание прерывалось. Невероятно, но я была на земле.

– Ну ты гигант, – восхищенно пробормотал парень. – Я наблюдал за тобой. Часто ты так тренируешься?

– Нет. Только как найду подходящий щит, – просипела я, облизывая пересохшие губы, и рванула прочь, вверх по улице. Свобода!!! У меня появился новый повод для внешне беспричинной радости. Теперь, кроме радости просто жить, я всегда буду радоваться тому, что живу на свободе.

Окончательно я отдышалась только в метро, в вагоне. Тут им меня трудно будет выловить.

Куда же мне теперь, преследуемой гнусными вымогателями, податься? А в кармане лежали сто тридцать шесть долларов – не бог весть какая сумма, но для простого советского человека большая радость. Куплю сейчас билет на поезд в Рим.

Хотя Сергей и Антрекот, наверное, уже в панике. Поэтому я вышла на «Новослободской», завернула в валютный магазин, купила ярко-розовую водолазку, черную мини-юбку и солнцезащитные очки, туфли на каблуке, вишневую губную помаду, большой пакет и сумочку. Весь этот маскарад обошелся в сто двадцать один доллар. В примерочной я смастерила себе хвостик на макушке, переоделась, сложила джинсы и прочее в пакет, накрасила губы, повертелась перед зеркалом и вышла из магазина обновленной внешне и внутренне. Внутренне – потому что мне пришла в голову мысль – а почему бы не зарабатывать себе и Антрекоту на жизнь преферансом? Если я сейчас играю так блистательно, то что же будет через год упорных тренировок, учитывая мою неодолимую привычку стремиться к истинному профессионализму во всем, за что ни берусь?

Домой я не пошла. Возможно, там уже устроена засада. Я отправилась на пустующую квартиру Эванжелины, ключи от которой, после отъезда моей Веры Засулич, я носила в связке со своими. Оттуда позвоню Сергею или Марине и предупрежу их об опасности.

Я вставила ключ в замочную скважину и в этот же момент остро ощутила, как мне не хватает бестолковой, ослепительной Эванжелины. Не виделись целый месяц, а до этого не расставались, можно сказать, почти всю жизнь. Очень кстати было бы сейчас получить от нее вызов – укрылась бы в Штатах от преследователей. Хотя вызов в Америку с оплаченным билетом – всегда кстати. На втором обороте ключ повернулся сам собой, дверь резко распахнулась, по инерции я влетела в квартиру и попала прямиком на роскошную грудь Эванжелины!!!

Нежданная моя, она тут же воспользовалась моим состоянием – а у меня случился двусторонний инсульт – и стала мять меня в объятиях и окроплять светлыми слезами радости. В следующий момент из комнаты вылетела Катерина и с победоносным кличем повисла на моем плече.

– Ты прямо как чувствовала, – вопила Эванжелина в экстазе, – мы прилетели сюрпризом! Только что из аэропорта! Тебя не узнать! Два чемодана подарков! Обратно полетим все вместе! На свадьбу! Как мы без тебя скучали! Как удачно ты появилась!

Моя обычная подвижность меня оставила. Я стояла тупо и бесстрастно, как придорожный километровый столбик. Я отказывалась понимать, что легкомысленная Эванжелина не только сама приперлась в Москву, где за ней числился труп Дроздовцева, но и притащила за собой ребенка. И это в самый неподходящий момент, когда начались открытые боевые действия!

– Да что с тобой, Тань? Ты что, не рада?

Я отправила удивленную моим поведением Катю в спальню, а Эванжелину увлекла на кухню, где яростно на нее зашипела:

– Какого черта ты сюда приехала?

Эванжелина чуть не упала:

– Но ведь… Но ты же сказала, что дело закрыли…

Господи, дай мне терпения не убить ее на месте. Я выложила и про фотографии, и про то, как меня похитили, и про угрозу засадить Эванжелину в тюрьму…

Услышав такие печальные новости, Эванжелина обратилась во второй километровый столбик, и теперь нас в комплекте можно было бы выставлять на обочине автомагистрали. Она хлопала глазами, и из них вот-вот должны были снова хлынуть слезы, но уже не радости, а слезы ужаса.

– Постой, не реви! Ну, прости, это я виновата во всем! Но мы выкрутимся! Да не плачь же…

Я бросилась к телефону. Сергей, как ни странно, оказался дома. Я в самом начале пресекла заявления об аморальности моего поведения и попросила сейчас же приехать к Эванжелине и при этом не привести за собой хвост.

– Дело уже в такой стадии? Сейчас приеду. Марину с собой брать? Она здесь, рядом.

– Бери.

Марина с ее тяжелым кошельком и связями могла быть нам сейчас полезна.

Через полчаса на Эванжелининой кухне заседал комитет по чрезвычайному положению. Я не дала Сергею порасспрашивать Эванжелину об Америке и почему она так скоро вернулась, а Эванжелине – узнать у Марины о том, кто теперь массирует ей кожу под глазами и накладывает отбеливающие маски. На эту ерунду времени не было.

Я была основным докладчиком. Пришлось, конечно, по ходу выступления корректировать правду в целях ее максимальной приемлемости для слушателей. Вся правда их поразила бы, особенно Катю и Марину.

Я сообщила собравшимся, что являюсь обладательницей дискеты, на которой полный перечень фамилий и координат лиц, причастных к мафиозной структуре, возглавляемой в свое время Олегом Дроздовцевым. Организация в данный момент вполне дееспособна, живет и действует и желает отобрать у меня заветную дискету. А я, по причине свойственной мне вредности, ее не отдаю. Вчера меня похитили и угрожали расправиться со всеми близкими мне людьми, но, улучив момент, я, мужественная и ловкая, убежала через окно. И теперь мы должны продумать систему самообороны.

– Значит, надо отправить Эванжелину с Катей обратно в Америку. А мы с тобой уж как-нибудь спасемся, – сказал Сергей.

– Но у меня обратные билеты на всех четверых, – воскликнула Эванжелина, – на шестнадцатое октября! Мы специально приехали, чтобы забрать вас на свадьбу!

– Эванжелина, а почему вы не послали билеты почтой или не передали с кем-нибудь? – спросила Марина.

– Но ведь нетрудно приехать! Подарки привезли, я думала, все обрадуются…

Вот она, Эванжелина. Женщина-праздник. А последствия устраиваемых ею праздников ликвидировать приходится мне.

– Но я никак не могу ехать, – категорично заявил Серж. – Свадьба – это прекрасно и ответственно, мы, например, еще до этого не дозрели, но до начала ноября я из Москвы – никуда. Предлагаю: Эванжелина и Катя улетают ближайшим рейсом, на котором окажутся свободные места, ты улетаешь сразу, как оформишь визу, а я потом к вам подтянусь. Билет не пропадет.

– Я тоже сейчас никуда не поеду, – подала голос и я. – Я не считаю бегство из страны универсальным способом решения проблем.

Вот типичный пример женской непоследовательности. Ведь всего час назад я мечтала о вызове в Америку.

– Ты что, собралась вести партизанскую войну? Да тебя же в порошок сотрут, – возмутилась Марина. – Вам мало гранаты? Или тебе, может быть, понравилось висеть за окном третьего этажа? Быстро оформляйте визы и удирайте отсюда. Я возьму к себе Антрекота. И дискету им отдай, пусть подавятся.

О, а про Антрекота я забыла. Нет, ну тогда я вообще никуда не поеду.

– Ребята, я не могу так все оставить. И не хочу прятаться в Америке. Почему я не могу жить в своем городе, в своей квартире, возле своего кота только потому, что кучка наглых бандитов вообразила себя хозяевами жизни? Не сдвинусь с места. Я тоже достану гранату и стану опасной. И дискету им не отдам. Фигушки.

Не могу сказать, что агрессивность – отличительная черта моего характера. Но если шлюзы открываются, то я выхожу из-под контроля и становлюсь даже свирепой.

– Нет, ты или дура, или изображаешь из себя борца за справедливость! – закричала Марина. – Ты же их не знаешь! Для начала они при тебе отрежут Антрекоту уши – и это будет только начало!

Я содрогнулась, но упрямо пробубнила:

– Не поеду.

Ну почему я должна пулей носиться по континентам в угоду этим хамам? Если на этом материке я порчу им самочувствие, пусть сами убираются хоть в Антарктиду.

– Все, прекращаем дебаты. – Сергей хлопнул ладонями по столу и встал. – Эванжелина, поехали менять билеты. Татьяна остается. В конце концов, я тоже могу о ней позаботиться. Окна заложим мешками с песком, пару гранатометов, два «калашникова» – и они нас живыми не возьмут.

– Вы оба ненормальные, – сказала Марина.

– Ну, если жизнь подкидывает такое приключение – зачем отказываться?

– Международные кассы до пяти. Вы уже не успеете, – объявила Катя. – Придется идти завтра утром. Тань, а подарочки будешь смотреть?

Мы с Сергеем переночевали у Эванжелины. У Марины в кассах работала знакомая, и на следующее утро, в субботу, она заехала к нам. В последний момент Эванжелина вспомнила, что «в вашей дурацкой стране» (ренегатка!) могут потребовать предъявить на авиабилет ребенка, и Катю они забрали с собой. Сергей уехал кормить Антрекота, а я осталась одна.

Рассматривая подарки, привезенные Эванжелиной, я мысленно подводила итог прожитой неделе. В понедельник был взрыв на кухне, в среду – погром в квартире и исчезновение фотографий, в четверг – моя кратковременная изоляция от общества, в пятницу – головокружительный спуск с третьего этажа (вспоминая об этом, я не могла удержаться от самодовольной улыбки – так провести двух огромных, натренированных и вроде не совсем тупых головорезов!) и внезапный приезд Эванжелины. Если нам удастся отправить ее с Катей ближайшим рейсом обратно в Америку, можно считать, что первый раунд у мафии я выиграла: не буду больше мусолить эту злосчастную дискету, а отнесу ее Алексею Степанычу – пусть сам разбирается. А когда всех посадят – чья фамилия встретится в списке, – то можно с сознанием исполненного долга ехать в Америку, развлекаться и тратить чужие денежки (Дэниэловы). Если у него еще что-то осталось на банковском счете. Подозреваю, что Эванжелина этот месяц трудилась как пчелка. Только на привезенные мне подарки можно было бы безбедно существовать два года – она скупила пол-Калифорнии: представляю, как она оторвалась в отношении собственной персоны! Очевидно, Дэниэлу пришлось строить новый подземный гараж для автомобилей, купленных Эванжелиной, а для хранения ее платьев, туфель и шуб, наверное, потребовался целый авиационный ангар.

Я представила, как Эванжелина и Марина сейчас идут к авиакассам. Женщины-прохожие подтягиваются, должно быть, к тротуару со стульями, полагая, что начался бесплатный показ мод, а что творится с мужчинами – и думать страшно. Эванжелина надела сегодня мини. Я сначала пыталась побухтеть, что, мол, не время привлекать к себе пристальное внимание общественности, но поймала себя на нелогичности рассуждений: ведь Эванжелина даже в форменном халате и со шваброй в руках будет смотреться провокационно и провоцировать мужчин на необдуманные поступки. Не смогла я удержаться и от того, чтобы не отметить удовлетворенно, как поблекла Марина на фоне моей рецидивистки. Все познается в сравнении: целый месяц Марина олицетворяла собой идеал женской красоты, но вот вернулась Эванжелинка и расставила вещи по своим местам.

Вскоре предмет моих неотступных размышлений возник на пороге с пакетом, из которого торчало три румяных французских батона.

– Билеты поменяли, – отчиталась Эванжелина. – Самолет тридцатого сентября в четыре ноль-пять утра. Ближе не получилось. Тань, а может быть, все не так страшно, как тебе показалось?

– Да, а на верхушке десятиметровой рекламы я, как танк на заборе, болталась исключительно ради собственного удовольствия? А граната? А то, что квартиру вверх дном перевернули? Кстати, где Катя?

– У подъезда с подружкой болтает. А Марина куда-то поехала по своим делам. Знаешь, мне так стыдно – она нам помогает, а я ведь ее мужа прикончила.

– Не переживай. Я думаю, она тебе еще и спасибо сказала бы, если б узнала.

– Не может быть, – выдохнула Эванжелина. – Он вроде так ее любил. Когда он ко мне в косметологию за ней заезжал, он…

Эванжелина не успела обрисовать Олега Дроздовцева с этой неизвестной мне положительной стороны, так как в дверь кто-то громко и суматошно заколотил. На пороге оказалась пожилая соседка. Фартук у нее съехал набок, а волосы растрепались. Женщина тяжело дышала.

– Эвочка, – заголосила она, – там какие-то парни Катю схватили и увезли на машине, я бежала за ними до конца двора…

– Номер, номер запомнили?! – закричала и я страшным голосом.

Эванжелина взвыла, как милицейская сирена, и рванула вниз. Ах, если бы она еще и бегать могла со скоростью девяносто километров в час!

– Нет, у меня зрение, – уже плакала соседка и утиралась фартуком. – Какое несчастье, что же это такое! Среди бела дня…

Я вцепилась в женщину и стала ее трясти:

– Ну постарайтесь вспомнить номер! Мы в милицию позвоним!

– Ой, деточка, у меня зрение, я собаку свою с полутора метров за табуретку принимаю, я бежала за ними до конца двора, машина зеленая такая, импортная, что ли, бежала, бежала, а как из двора выехали – так сразу и исчезли среди других машин.

Я бросила подслеповатую бегунью и помчалась во двор. Двор вымер. Ну не хочет у нас народ ввязываться не в свое дело. С той стороны двора, где дорога выходила на оживленный проспект, медленно шла Эванжелина. Она даже не плакала. Я осторожно взяла ее за руку и заглянула в лицо:

– Эванжелина, это те же самые типы. Они ничего Кате не сделают. Мы их найдем и отдадим им дискету. Они вежливые, я знаю…

Я вспомнила про козла рогатого и похолодела.

Мы вдвоем сидели на диване. Эванжелина упорно молчала. По прошествии каждых девяти минут мой голос терял двадцать процентов уверенности. Через час я истощилась окончательно и уже не могла придумывать аргументы, согласно которым мы обладали девяносто девятью шансами из ста благополучно преодолеть обстоятельства.

Весело и шумно вломился Сергей.

– Девчонки, – закричал он с порога, – дверь все-таки надо закрывать! Вы даже не представляете, какую операцию я провернул. Через неделю об этом будут писать все газеты. – Увидев наши траурные лица, он замолчал. – Что еще?

– Катю украли, – простонали мы дуэтом с Эванжелиной и с мольбой уставились на Сергея. Он мужчина, он должен знать, что делать.

Сергей медленно присел рядом с нами и вдруг яростно врезал кулаком по дивану. Облачко пыли вырвалось на свободу, свидетельствуя о том, что за время отсутствия Эванжелины ее квартиру я посещала нечасто.

– Блин, – твердо и значительно произнес Сергей. – Значит, очень нужна им твоя дискета. Как это произошло?

Мы рассказали.

– Придется все-таки связаться с милицией, – пробормотал Сергей.