Текст книги "Забытые крылья"

– Маш, ты можешь помолчать? – с раздражением сказал Леша, и девушка, шумно отодвинув стул, вскочила и метнулась от стола. Окинув быстрым взглядом замерших взрослых, Леша выбежал за ней прочь с веранды.

– Вот так да, – пропел Митя и качнул горлышком бутылки над Светиной рюмкой.

Она сделала утвердительный жест и быстро, не дожидаясь тоста, опрокинула налитое в рот. За полуоткрытым окном веранды послышались шаги, короткая возня и Машин возмущенный голос:

– Да вы вообще тут все извращенцы какие-то! Собрались, понимаешь. Один с бабой живет вдвое себя младше, другие изображают счастливую семью, а сами по разным домам разъехались. Да на вас смотреть смешно! И ты на эту старуху смотришь, как… как…

– Заткнись, дура! – яростно крикнул Лешка, и Вадим вдруг почему-то взглянул на Надю виновато, будто был причиной этой грубости сына.

– Какая интересная сцена! – очень громко, звенящим голосом провозгласила Майя Васильевна. – А ведь ты говорил, Вадим, что девушка из хорошей семьи. Я уже давно заметила, что у нее довольно странные манеры!

– Мам, ну что ты сразу. Маша просто нервничает, – Вадим попытался защитить подругу сына, но при этом так пристально и вопросительно смотрел на Светлану, что градус всеобщего замешательства только повысился.

Пораженная случившимся Надя перевела взгляд на академика и Альбину:

– Простите нас, пожалуйста, мы не знали… Маша никогда… Это все так неожиданно.

– Надя, не извиняйся. Ты не виновата, что девочка не умеет себя вести, – сумрачным голосом ответил Михаил Степанович. – Нынешние молодые считают себя вправе всех судить. Они еще ничего в жизни не сделали, ничего не добились, но почему-то громко указывают старшим на их так называемые промахи.

Его голос задрожал, и Альбина положила ладонь на руку Михаила Степановича, нервно комкающую салфетку рядом с прибором:

– Миша, ну что ты. Не надо…

– Представь себе, Аля, мне неприятно, что ты и я в моем доме выслушиваем инвективы какой-то… пигалицы, – голос профессора начал забираться к высоким частотам, и тихая Альбина ответила ему неожиданно властно:

– Миша, просто перестань. В конце концов, мы с тобой такое слышали уже сотню раз – и ничего, – она устало вздохнула и начала поправлять беспорядочно стоящие тарелки на потерявшем изначальное великолепие столе.

Михаил Степанович на секунду запнулся, потом кивнул:

– Да, душа моя. Ты права. Конечно, – он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал с такой непринужденной нежностью, что сердца собравшихся за столом женщин на мгновение сжались от зависти.

– У молодежи всегда все так бурно! – слегка невпопад легкомысленным тоном заметила Марина, и Майя Васильевна уставилась на сватью, явно сдерживаясь, чтобы не ответить ей резкостью.

Света вдруг громко засмеялась, но под пронзительным взглядом отца осеклась и снова схватилась за бокал с вином.

– Предлагаю тост! – Михаил Степанович поднялся, как будто отсекая своей высокой фигурой пространство за пределами стола, и все с облегчением стали смотреть на него. – За этот дом. За наше семейное гнездо, в котором сегодня благодаря моей дочери собрались дорогие нам люди. Спасибо вам за то, что приехали. За то, что разделили успех наших детей. Я желаю всем здоровья и процветания и хочу, чтобы мы еще много раз собирались за этим столом этим составом. Ваше здоровье! – Михаил Степанович высоко поднял бокал, и в центр стола потянулись руки с хрусталем, наполненным разноцветными напитками.

Светлана залпом осушила бокал, и Митя в очередной раз спросил интимно:

– Еще, Светочка?

Она кивнула и тут же снова поднесла бокал к губам, но выпить не успела: в дверях появился Леша и начал пробираться к своему месту у стола.

– А Маша где? – резко и громко спросила Света.

– Не знаю. Ушла, – буркнул он.

– Немедленно иди за ней! Ты слышишь? – Света приподнялась, и все взгляды теперь были прикованы к ее покрасневшему яростному лицу. – Ты ее сюда привез, ты ее и увезти должен, понял?

Последнее слово, будто недопеченный колобок, выкатилось из ее рта без буквы «н» и резануло своей вульгарностью. Леша вздрогнул и собирался ответить, но передумал и быстро вышел, тяжело ступая по деревянному полу.

Света со злым лицом села, махом опорожнила свой бокал и снова протянула его Мите. Художник молча налил ей вина – уже без улыбки, оценивающе глядя исподлобья на предмет своего романтического интереса. Света откинулась на спинку стула и, держа бокал в одной руке, другой неряшливым движением шире распахнула ворот белой рубашки. Всем внезапно стало ясно, как она пьяна, и в воздухе над столом сгустилась неловкая брезгливость.

– Наверно, нам уже пора ехать, время позднее, – громко, подчеркнуто светским тоном произнесла Майя Васильевна. – Как ты думаешь, Вадим?

– Да, конечно. Мы же с Лешей приехали, лучше всем вместе и уехать, наверно, – Вадим вопросительно взглянул на Надю, но та не заметила. Ее внимание было сосредоточено на Свете, которая теперь странно кривила рот и тяжело дышала.

– Свет, тебе нехорошо? – обеспокоенно спросила Надя.

– Мне прекрасно! – хрипло отозвалась Света и сделала широкий жест рукой, едва не расплескав вино. – У меня тост! Налейте всем!.. Митя, ну!

– Может, уже не стоит? – попыталась вмешаться Надя и тут же осеклась, почувствовав, что своими возражениями только придает очевидной проблеме некий законный статус.

«Недаром же все другие ведь молчат, куда я лезу», – одернула она себя.

Митя очень спокойно поднялся со стула и начал, меняя бутылки, методично наполнять рюмки и бокалы гостей. Но Светлана не дождалась, пока он закончит:

– За колею! Я хочу выпить за колею!.. Каждый из вас, – она с неточной горькой улыбкой обвела гостей рукой, – нашел себя в жизни. У каждого своя колея. Папа у нас ученый, Вадим – художник, Надя – жена. Вы вот, – резко указав на Майю Васильевну, Света покачнулась и схватилась левой рукой за край стола, и стоящая на нем посуда отозвалась тонким звоном, – вдова. Альбина! Альбина у нас лингвист. Только вот я… Я, – произнесла она с нажимом, – человек без колеи. Но! У меня есть шанс! Наверно. И давайте за это выпьем!

– Света, тебе лучше сейчас выпить кофе, – хмурясь, поднялся Михаил Степанович и не глядя протянул руку Альбине.

– Михаил Степанович, не волнуйтесь за Свету, я займусь, я помогу, – засуетилась Надя.

Все одновременно поднялись и зашумели, покидая стол. Марина положила руку на спину дочери, которая растерянно смотрела на смущенных гостей, и шепнула:

– Не волнуйся, ну случается, ничего страшного.

– Спасибо, мам, – пробормотала Надя и, повернувшись к Вадиму, переспросила: – Что ты сказал?

– Я должен отвезти маму…

– Ну конечно, разумеется!

– Пожалуйста, захватите меня завтра по дороге в аэропорт, – быстро, будто боясь отказа, добавил Вадим. – Я буду дома. Хочу проводить Марину Юрьевну.

Надя посмотрела на него удивленно, но Марина вмешалась:

– Вадим, спасибо, конечно, мы обязательно заедем. А то в эти дни все так сумбурно, мы даже не поговорили толком. Я очень рада!

Михаил Степанович остановился в паре шагов от стола и с тревогой смотрел на Свету, которая совершенно обмякла и неловко развалилась на стуле. И эта несчастная женщина, беспомощная, слабая, с нелепыми пьяными жестами и мутным взглядом – его дочь? Он сам не понимал, чего в его душе сейчас больше – сочувствия или гнева. Взять бы ее за грудки да встряхнуть хорошенько! Но разве девочке от этого станет легче? Михаил Степанович вздрогнул, когда Альбина провела ладонью по его плечу и тихо сказала:

– Миша, поедем. Нам тоже пора. Завтра позвоним и узнаем, как она.

– Хорошо, Аля. Да, ты права, – профессор кивнул и, ссутулившись больше обычного, направился к выходу.

Глава 22

Гости, включая заплаканную Машу и мрачного Лешу, рассаживались по машинам, чтобы ехать в Москву, когда калитка резко распахнулась и из нее вылетел художник Митя.

– Я успею еще? Можно к вам? – крикнул он в сторону отъезжающих.

– А вы разве не останетесь? – брякнула Надя, которая, хоть и не признавалась в этом даже себе, не хотела оставаться без мужского общества в доме с напившейся подругой.

Она рассчитывала на помощь мускулистого художника, который еще час назад собирался заночевать в Кратово.

– Вам куда? – откликнулась на его призыв Альбина, у которой было опущено водительское стекло.

– Да все равно, где-нибудь у метро высадите, – громко ответил Митя и, обернувшись к Наде, брезгливо сказал: – Я на эти номера насмотрелся, спасибо. Она же невменяемая. Алкоголичка!

Надя вздрогнула, как от удара, и сразу ощутила на руке прикосновение матери: та стояла рядом и с улыбкой провожала гостей внезапно оборвавшегося вечера.

– Надя, я утром позвоню! – крикнул Вадим из открытого окна Лешиной машины, и Надя кивнула.

– Пойдем в дом, – потянула ее Марина.

* * *

Светлана сидела, навалившись боком на разоренный стол, и жадно что-то пила из большого стакана. Рядом стояла пустая бутылка из-под коньяка.

– Света, тебе хватит! – резко сказала Надя и встала рядом с подругой, скрестив руки на груди.

– Угу, – промычала та, не прерывая своего занятия.

Марина быстро собирала со стола на поднос весь алкоголь, который оставался в наполовину опорожненных бутылках, покинутых бокалах и рюмках.

– Свет, ты с ума сошла? Что на тебя нашло? Давай заканчивай и иди спать! – продолжала наседать Надя.

– Ну да… – Света, казалось, хотела еще что-то сказать, но язык не слушался. – Ща я встану и пойду, ага… Ты не волнуйся…

Она чересчур размашистым движением отодвинулась от стола и чуть не рухнула вбок. Марина, мгновенно сориентировавшись, подхватила ее и, подперев бедром Светино плечо, вопросительно взглянула на дочь.

– Мам, я ее впервые вижу в таком состоянии, – растерянно и испуганно сказала Надя.

– Ну хорошо, что впервые, – вздохнула Марина. – Давай отведем ее спать.

Следующие двадцать минут прошли в неприятной возне, но Светлана была доставлена в свою комнату, раздета и уложена спать. Марина принесла графин с водой и стакан, поставила рядом с кроватью пустую большую кастрюлю («На случай неприятностей», – пояснила коротко), плотно закрыла дверь и выдохнула, горестно качая головой.

– Мам, откуда у тебя такая выучка? – спросила Надя, у которой от стресса руки ходили ходуном.

– Скажи спасибо своему деду. Пойдем там приберем, – и женщины спустились на первый этаж, чтобы привести в порядок уставший от гостей дом и немножко успокоиться.

Закончив с уборкой, Надя вскипятила чайник, и вот уже они вдвоем с матерью сидели на старом диване в огромной гостиной, где светился только бледно-желтый торшер, углы тонули во мраке, а ложившийся на лица свет был мягким, как спящий за окном август.

– Ты, наверно, подумала, что у меня дома такое регулярно происходит? – с усталым тихим смешком спросила Марина.

– Если честно, да. Ты так ловко все это проделала, как будто часто имеешь дело с пьяными.

– Слава богу, нет. Знаешь, я бы никогда не вышла за алкоголика. Вообще не выношу пьяных, боюсь их. Хотя твой дед в этом состоянии ничего плохого не делал, но эта их непредсказуемость… И запах! – Марину передернуло. – Это из-за пьянства Света развелась?

– Мам, не знаю! Честно! Я за все лето ее ни разу не видела пьяной… – Надя не могла объяснить, зачем врет матери, это было сильнее ее. – Светка не рассказывает ничего, а расспрашивать как-то неудобно. Думаешь, из-за этого?

– Ой, дочь, ну кто же это может знать… Люди десятилетиями живут с теми, кто пьет. И разводятся с трезвенниками. Чужая душа – потемки… А что за муж у нее там?

– Он теперь какой-то высокопоставленный чиновник в Евросоюзе. Вроде бы заботливый, адекватный мужик. Светка скучала после переезда в Брюссель, он ей нашел занятие: она управляла книжной лавкой, собирала всякие редкости, антикварные книги заказывала из разных стран. Она же умеет общаться, поддерживать связи. Но в какой-то момент она оттуда просто уехала. Но развод они не оформляли, – заключила Надя.

– Интересно, – негромко протянула Марина. – А что, у них с Лешей что-то произошло?

– Мам, ну ты что! Что у нее могло произойти с Лешей! Она моя подруга, взрослая тетка, ну ты что! – Надя поражалась, как убежденно звучит ее голос при полном отсутствии такой убежденности внутри. Ее и саму терзали те же сомнения, но обсуждать это с Мариной? Нет, ни за что!

– Ну да, Света не похожа на любительницу клубнички… – негромко произнесла Марина. – Но Лешина девушка так яростно ревнует…

– Девушка да. Как теперь говорят, зажгла, – хмыкнула Надя. – А ведь студентка университета, из состоятельной семьи, и вдруг такое…

– Гуманитарии – люди с фантазией, они могут найти сюжет там, где его и нету вовсе, – заметила Марина. – Ревнует – значит, ей почему-то не хватает Лешиного внимания. Ну, разберутся.

– Конечно. Я вот только волнуюсь, как бы она не заставила его на себе жениться.

– Опасаешься, что из-за твоего отъезда мальчик решит срочно создавать новую семью?

– Наверно, да. Хотя я так напрямую это не связывала, они ведь и раньше встречались, – задумчиво проговорила Надя. – Конечно, на Лешку должен был подействовать наш разрыв с Вадимом. Ему ведь всего двадцать, мам, он совсем ребенок по нынешним временам.

– Гнездо опустело, и подросший птенец задумался о том, чтобы свить свое, – с интонацией сказочницы проговорила Марина. – Ну что ж, мне он не кажется таким уж инфантильным. Может, и женится.

– Мам, ну ты с ума сошла? Какое жениться в его возрасте? Сейчас не те времена! Двадцать лет – это еще подросток!

– Ну, с этим мне сложно согласиться. Сколько у человека длится детство – зависит от обстоятельств. На Западе, конечно, тоже не женятся в двадцать, но там принято рано отделять детей. После колледжа жить с родителями считается неправильным. И детям идет на пользу ранняя самостоятельность. А вот в России многие женщины так боятся постареть, что готовы бесконечно играть в дочки-матери. Изо всех сил мешают детям взрослеть и полноценно проживать свои жизни, лишь бы не стать бабушками.

– Мам, ну это официальные данные о созревании мозга. Он формируется до двадцати пяти лет.

– Возможно. Но это не повод до двадцати пяти носить короткие штанишки.

– Ты реально считаешь, лучше, как я, родить в двадцать один? – раздраженно брякнула Надя.

– Я и сама рано родила, и мне это не кажется проблемой. И у тебя отлично получилось. А когда дети уже подросли, есть шанс пожить для себя и еще что-то успеть, – Марина не приняла склочного тона дочери, и та спохватилась: ну не ссориться же после всего, что было.

– Ну, в любом случае Маша – не самый подходящий вариант, – сменила тему Надя. – Какая-то она… С виду вроде ничего, но есть в ней какая-то грубость. А Лешка чувствительный парень…

Надя поставила чашку на столик у дивана, потянулась и на выдохе произнесла:

– Ну что, мамуль? Пора и нам отдохнуть?

– Пора, – Марина оглядела тонущую в сумраке комнату, как будто стараясь еще раз разглядеть детали, которые заметила днем. Угадать в полумраке, повторить и сложить в мысленную копилку, которую будет перебирать в следующие недели и месяцы, погрузившись в свою далекую пражскую жизнь. – Завтра уже в дорогу…

* * *

Забравшись наконец в постель, уставшая Надя перечитала СМС от мужа: «Надюша, милая, спасибо за прекрасный день. Очень скучаю. Пожалуйста, приезжай завтра. Я надеюсь на вечер с тобой после того, как мы проводим Марину. Целую, В.»

Вадим продолжал осаду. Такие длинные и нежные послания в последнее время стали обычным делом, но, читая их, Надя чувствовала себя зверьком, которого ласково заманивают в клетку, откуда ему удалось ускользнуть.

«Интересно, почему Ленка не воспользовалась ситуацией и не поселилась на Плющихе? – мысли ее пошли по привычному кругу. – Может, у них и правда ничего не было? Или это из-за детей?.. И ведь надо же, как он придумал с выставкой. Неужели и правда верит, что это возможно? Захвачу завтра папку с работами, пусть покажет своим галеристам… Интересно, захочет мама побывать на Плющихе? Хотя времени утром будет впритык…» – и Надя выключила лампу на столике у изголовья.

Глава 23

Опять это ужасное чувство… Будто сходила в ад – и вернулась… Понять бы еще зачем.

Света взглянула на серенький просвет между занавесками. Совсем рано, конечно. Как обычно после пьянки. Она когда-то читала, что пословица про краткий сон алкоголика имеет вполне научное основание: какой-то фермент, выделяющийся при переработке алкоголя, действует на мозг как будильник. Просыпаешься резко и мучительно, хочется пить, встать и сдохнуть одновременно.

Бледный утренний свет раздражал, его не хотелось впускать в комнату. Но и лежать вот так, без движения, было неприятно.

«Чем вчера все кончилось? – Она прислушалась к своим ощущениям: горечь на корне языка, шум в ушах, жажда. – Плохо, что не помню. Был отец, эта его Альбина со своими бездонными глазами и спокойствием, от которого тошнит. Надеюсь, я хоть их ничем не обидела».

Света покопалась в памяти, стараясь выудить оттуда детали вчерашнего вечера. Истерика Маши, их с Лешей крики под окном, улыбающийся Митя, целующий ее с искусной неторопливостью.

«Странно, что Мити нет, – медленно думала Света. – Видимо, я все-таки была хороша, раз он уехал».

Никаких ссор, кажется, не было? Или в памяти от них не осталось следа…

Обычно она все же могла что-то вспомнить: тяжелую пощечину потерявшего терпение Пьера, его отчаянные глаза, удаляющуюся по коридору спину в неизменной белой рубашке, свои слезы и финальный рывок к спасительной мягкой прохладной подушке. Она все же старалась засыпать в своей постели. Одно дело – пить, другое – падать и терять сознание, как какой-нибудь бомж. Такое с ней случалось всего несколько раз.

«Надо похмелиться. Все еще спят, и со вчера точно что-то осталось. Сейчас…»

Света тяжело перевернулась на бок, свесила ноги с кровати и увидела стоящую у изголовья большую кастрюлю, графин с водой и стакан на тумбочке.

«Так. Значит, я ложилась не сама», – горестно вздохнув, она потянулась к аккуратно сложенному на комоде халату.

Голова кружилась, но если двигаться аккуратно, то все будет в порядке. Проклиная причудливую форму графина, который было неудобно держать двумя руками, Света сжала его круглую ручку и напилась прямо через край.

«Вода – это хорошо, – удовлетворенно ощутила, как влага проливается внутрь тела и словно бы наполняет его соками. – Хорошо, но мало».

Она запахнула халат на груди и тяжелой неуверенной поступью вышла в коридор. Дом спал, и неприятный водянистый свет лился через окошко второго этажа. Света зябко передернула плечами.

«Хорошо, что дети в отъезде… Надо покрепче держаться за перила», – сказала она себе и двинулась, ощущая многотонный вес каждой ноги и боль в затекшем от неудобной позы плече. Спустившись, она немного постояла, а затем тихо и медленно, словно боясь упасть и разбиться, прошла по коридору в кухню. Все прибрано, вымыто, чисто.

И ни одной бутылки! Нет, ну так не может быть. Вчера же было полно всего – и вина, и крепкого, и точно не допили! Резко рванув на себя дверь холодильника, она услышала успокаивающий перезвон бутылочного стекла.

«Ну конечно, вот и хорошо», – удовлетворенно кивнув, Света достала бутылку с остатками «бехеровки» и, помедлив, решила выпить прямо из горлышка. Холодный ароматный поток прокатился по пищеводу, и сразу стало очень хорошо.

«Вода – это хорошо, но спасение – вот оно, – с удовольствием подумала Света. – Так, еще глоток, и все».

Она глотнула еще. Затем еще раз. И наконец оторвав бутылку от жадных губ, завинтила крышечку и поставила обратно в холодильник.

Озноб прошел. Света стояла у маленького окна кухни и, обняв себя за плечи, смотрела, как будущий день проявляется, словно переводная картинка: свет становится ярче и теплее, серые в сумрачное время деревья и кусты получают обратно разноцветные оттенки листвы, неподвижный воздух начинает шевелиться, разрывая и растягивая клочки утреннего тумана.

– Так, теперь кофе, – сказала себе Света и достала старую пузатую джезву, в которой варила этот напиток еще мама.

Джезва, впрочем, была единственной посудой для приготовления пищи, к которой блистательная Любовь Николаевна прикасалась в этом доме.

«Значит, Лидочка… моя бабушка, – Света смотрела на маслянистую, покрытую маленькими коричневыми пузырьками поверхность кофе, почти физически ощущая, как медленно ползут мысли. – И я прожила с ней все детство вот так… Ни разу ее этим словом не назвав… Интересно, что ощутила мама, когда узнала, что у нее другая свекровь? Хотя маме, наверно, было все равно».

Кивнув собственным мыслям, Света оторвала глаза от джезвы, которая почему-то сегодня никак не хотела варить кофе, и взглянула в коридор. Воспоминание о сцене с Лешей обожгло внезапно. Этот его взгляд, прикосновение молодой горячей, такой гладкой и будто бы заряженной электричеством руки… Света зажмурилась и постояла несколько мгновений, как будто плотно стиснутые веки и искаженное гримасой лицо могли отогнать воспоминание, которое причиняло боль.

Кофе зашипел, и она проворно сняла джезву с огня. Помедлив, снова открыла холодильник, быстро свернула крышку с овальной бутылки, глотнула из горлышка и добавила «бехеровки» в кофе.

«Вопрос запаха будет снят, – удовлетворенно отметила она. – Кофе все забивает».

Интересно, в каком настроении проснется Надя? Марина сегодня уезжает. А скоро осень… Уедут ученики. Уедет Надя…

«Начинается привычный квест – Светлана и пустота», – подумала она и присела к столу.

При Лидочке дом Зарницких никогда не пустовал. Даже когда родители разъезжались по своим работам, а дети уходили в школу, Лидия Ильинична была здесь, в доме. Они с Володькой даже не носили ключей на шее, как другие дети: Лидочка никогда не отлучалась надолго, разве что в магазин. Она постоянно была чем-то занята: то хлопотала по хозяйству, то читала, то занималась рукоделием. В своей взрослой жизни, страдая от бездетного замужнего одиночества, Света часто вспоминала домработницу: «Надо просто, как Лидочка, найти себе занятие и не забивать голову ерундой». Ну что ж, оказалось, что много лет она ставила себе в пример родную бабку, вовсе не бездетную. Марию Ивановну, свою официальную бабушку, Света не помнила: та скончалась, когда ей исполнилось всего пять лет.

«Это ж надо, какая у нас, оказывается, фамильная скрытность!» – думала Света, отстраненно разглядывая экзотический узор халата, который чья-то заботливая рука вчера достала для нее из резного черного шкафа в спальне.

Сама она материнских халатов не носила – предпочитала сразу после пробуждения влезть в штаны и футболку. Но тот, кто укладывал ее вчера, похоже, в деталях представлял Светлану утреннюю и подготовил именно халат, который можно надеть без лишних движений.

«Черт, что же все-таки там было вечером? Может, удастся вспомнить? – снова нахмурилась Света и сделала большой глоток кофе с ликером.

Поймать бы все эти мысли, мелькающие на периферии сознания, и связать во что-то цельное. Но слишком много всего навалилось. И Лидочка, и Леша, и Митя…

«Поэтому я и напилась. Просто стресс. Жаль, что Митя сбежал… Я на него рассчитывала».

* * *

Митя был знакомым Невельских, и они порекомендовали его для преподавания в пансионе. Неплохой художник, но главное – хороший учитель: живой, спокойный и умеющий не только рассказать, но и побудить к самостоятельной работе. Света пригласила его провести мастер-класс для воспитанников, потом решили, что он будет приезжать раз в пару недель, – и к августу Митя стал уже привычной и приятной частью жизни пансиона.

– Ты поосторожней с ним, – предупредила ее Надя, когда он приехал впервые и сразу начал поглядывать на хозяйку с живым интересом. – Он такой…

– Какой? – хихикнула Света.

Она прекрасно поняла, но не могла отказать себе в удовольствии подразнить подругу: уж больно было забавно, что Надька умудрилась до сорока с лишним лет сохранить повадки целомудренной школьницы.

– Ну такой. Сама понимаешь, – Надя очень старалась быть раскованнее и даже слегка покраснела от усилий. – Бабы на него вешаются. А он и рад.

– Хорошо, Надь, я буду очень осторожна, – сказала Света иронически и, вопреки опасениям подруги, действительно держала оборону.

Впрочем, процесс был приятен для обоих участников: Света и Митя как будто исполняли сложный ритуальный танец, то сужая, то расширяя круги, поворачивались друг к другу самыми выгодными сторонами, но не сближались даже на дистанцию поцелуя. Как сказал однажды Митя, грызя травинку и улыбаясь, глядя ей прямо в лицо: «Предвкушение – важная часть процесса». Света тогда почувствовала какую-то щекотку на шее и машинально провела рукой от слегка выступающего позвонка до коротких колких полос на затылке. А он понимающе рассмеялся – и оба в тот момент осознали, что решение уже принято, осталось только дождаться. Вчерашний поцелуй должен был стать началом новой эры – и хотя никто не мог заранее сказать, сколько она продлилась бы, это волновало и радовало.

Светлану страшно бесила всеобщая российская убежденность в том, что женщине за сорок в России глупо рассчитывать хоть на какую-то личную жизнь. Куда ни сунься – в интернет ли, в телевизор, в кино – везде одно и то же. Молодые напирают, конкуренция зашкаливает, всех приличных мужиков разобрали еще щенками, тетка за сорок – порченый товар… После долгих лет жизни за границей все эти очевидные для соотечественников истины казались диким набором средневековых заблуждений. Но разделяли их, кажется, все.

– Надь, а ты тоже считаешь, что после сорока уже ловить нечего? – спросила она как-то у подруги.

– Ну как тебе сказать… Мужиков же мало. А молодым надо за кого-то выходить, – рассудительно заметила Надя. – Ленка вот постоянно пасется на сайтах знакомств. Говорит, что интерес есть, если не указывать реальный возраст. Пишешь «тридцать пять» – и полно желающих. А укажешь честно «сорок два» – и все. Женщинам за сорок пишут или совсем негодные старики, или очень молодые. Ну, ради секса. А некоторые и на содержание надеются.

Включая иногда телевизор, Света с ужасом смотрела на безжалостно выглаженные пластикой лица женщин, которые пытаются удержаться в лидерах гонки за успехом и личным счастьем.

– Слушай, ну как такое возможно, Надь? Все книжные завалены книгами про французские секреты красоты и шарма, и при этом все кругом одеты одинаково, губы надутые, лица без мимики? Да никто из моих знакомых француженок и не подумал бы переделывать нормальную грудь или колоть ботокс до сорока. Я недавно в группу про красоту зашла на фейсбуке, это же полный мрак! Там все посты – про поиск пластических хирургов. Это же чистая азиатчина – так себя перекраивать в угоду каким-то стандартам! – кипятилась Света.

Надя ее горячности не принимала:

– Тебе легко говорить, ты живешь в Европе, у тебя муж иностранец и два гражданства. А эти девочки конкурируют за мужчин. Может, для кого-то пластика – единственный способ вылезти из нищеты? Станет красоткой, выскочит замуж…

– Да за кого замуж? Мужики же не идиоты покупаться на все это искусственное!

– Ну это ты зря. Во-первых, они разные. Во-вторых, им-то как раз женская конкуренция по кайфу. Классно же, когда за тебя так бьются. Каждый мужик сегодня чувствует себя желанным призом в большой игре. Похоже, мы живем в эпоху нового дефицита – только сейчас женщины конкурируют не за колбасу или туалетную бумагу, а за молодость и приличного мужика.

Света обреченно замолкала, так и не уяснив, какое отношение к секретам красоты и шарма имеет пластическая хирургия, а назавтра тема продолжалась уже с другой собеседницей.

– Светк, вот я тебе удивляюсь, – говорила, с детской бесцеремонностью разглядывая Свету, соседка Лика, которая училась в кратовской школе на шесть лет старше нее. Тогда они из-за большой разницы в возрасте, конечно, не дружили, а сейчас довольно часто вместе пили кофе и болтали. – Как тебе удается быть такой спокойной в плане внешности? То есть ты нормально выглядишь, конечно, но все-таки можно было бы что-то подправить – блефаро там сделать, шею освежить… Возраст все-таки не тетка, а сейчас столько возможностей.

Муж Лики был успешным бизнесменом. Высокий и накачанный, с уже заметно редеющими волосами, он держался с уверенностью альфа-самца и часто приезжал в Кратово на своем огромном джипе глубоко за полночь, а то и вовсе оставался ночевать в Москве. Лика же делала одну пластическую операцию за другой и постоянно меняла диеты, оставляя неизменным только один компонент: алкоголь. В свой «средиземноморский» период Лика стала ценителем красного вина, а сейчас, перейдя на кето, предпочитала скотч или коньяк, «потому что там нет сахара».

Светкины бедра были шире Ликиных на пару размеров. Шея и веки, видимо, и правда могли вызвать интерес пластического хирурга – особенно в безжалостной к женскому возрасту России. Но загадочный флер, который придавала Свете ее заграничная жизнь, отчасти компенсировал эти недостатки в глазах скептически настроенной соседки. А появление на горизонте мускулистого татуированного Мити как бы доказывало, что варианты возможны даже у тех, кто в бальзаковском возрасте нагло позволяет себе носить простые белые рубашки с широкими «неженственными» штанами и даже не краситься.

– Он, конечно, голодранец, но в койке наверняка хорош, – мечтательно сказала Лика, глядя на колдующего над мангалом Митю. – Да?

– Не знаю пока, – со смехом отмахнулась Света.

Сейчас, вспоминая тот разговор, Света уже сомневалась, что у нее есть шанс на романтическое приключение с татуированным художником. «С другой стороны, он ведь приедет еще на мастер-классы… Может, стоит прическу поменять?.. Фу, я начинаю уже рассуждать как Лика. Все-таки эта аура местная действует на мозг».