Текст книги "Забытые крылья"

Глава 32

К пяти часам вечера свет уже совсем испортился, и измученная Надя вышла из мастерской, тяжело шаркая обычно легкими ногами.

«Так и не поела. И ничего, ничего не выходит, этот холст просто как заговоренный!»

Надя прошла на кухню, по дороге заглянув в гостиную и сделав крюк на веранду.

«Интересно, где Светка?»

На кухне уже нужно было зажигать свет. Щелкнув выключателем, Надя осмотрела кое-как прибранное помещение и поморщилась:

«Надо было самой заняться».

Она открыла холодильник, быстро нашарила сыр и хлеб (привычка хранить хлеб в холоде была у Светки с незапамятных времен) и нажала кнопку на чайнике. Есть хотелось смертельно. А еще – рыдать. Но рыдать – это не выход.

«Надо собраться и писать, писать, рано или поздно эта проклятая картина покорится, – сурово выговаривала себе Надя, жуя сухой бутерброд и прислушиваясь к закипающему чайнику. – Да куда же Светка подевалась?»

Наскоро глотнув обжигающего чаю, Надя обошла дом – подруги нигде не было. Решив подождать, она устроилась на огромном старом диване в гостиной с телефоном и книжкой о Караваджо и потеряла счет времени. Очнулась, когда на часах уже было девять.

– Так, это никуда не годится, – сказала Надя, убедившись, что телефон подруги не отвечает.

Быстро накинув куртку и надев стоявшие у входной двери серые кроксы, Надя вышла на улицу, где уже зажглись теплым светом вечерние фонари. Поколебавшись, повернула налево и прошла метров пятьдесят до Ликиного участка.

Она уже собиралась нажать на пуговку звонка, когда услышала из-за глухого забора женский визг:

– И не смей называть меня Анжелой! Я Лика, Лика, слышишь ты! – и что-то грохнуло.

«Ой, нет. Вряд ли бы они так стали при Светке…» – подумала Надя и решила идти к станции.

Там был магазин, куда Света могла отправиться за продуктами.

* * *

Мягкий вечерний сумрак укрывал пейзаж и прохожих сиреневой кисеей, но Светину белую худи Надя увидела издалека. Подруга сидела на металлической перекладине низкого заборчика у магазина, держа в руках банку с алкогольным коктейлем. Рядом с ней тусовались три невнятные фигуры – одна женская и две мужские. Женщина громко и хрипло смеялась, и вся компания смотрела на нее, разделяя веселье.

– Света! – резко сказала Надя, подходя ближе, но так, чтобы до ближайшего мужчины оставалось безопасное расстояние. – Света!

Светка оглянулась и, увидев Надю, начала очень быстро пить из банки.

– Света, нам пора домой.

– А ты кто такая? – развернулась к Наде женская фигура. Растрепанная, всклокоченная, она была страшна в сумерках: вместо глаз и рта на бледном лице зияли темные провалы. – Тебе чего здесь надо?

– Тихо, тихо, – потянул подружку за рукав ближайший к ней мужичок. – Не скандаль давай.

– Нет, а чо ей надо? Приходит, мешает тут! – пьяная дама стремительно входила в раж и повышала голос, и Надя испугалась, что на нее сейчас нападут. Она никогда не сталкивалась с физическим насилием и откровенно боялась того, что к ней может прикоснуться чужая недобрая рука, оставить след, причинить боль…

– Все нормально, я уже иду! – откликнулась Света громко. – Раис, ты того… Не ори. Это подруга моя, я с ней пойду.

Света уронила банку из-под коктейля прямо себе под ноги, встала, покачнулась и, широко улыбаясь, неуверенным шагом пошла к Наде.

– Мадам! – басовито крикнул ей вслед второй пьяница. – Вы лишаете меня надежды!

– Ха-ха, – иронически пробормотала Света себе под нос и размашисто вскинула руку, прощаясь с поклонником.

– Мадам! – настаивал тот. – Я могу рассчитывать на завтра?

Света резко развернулась к нему и крикнула:

– А то! – и вдруг начала заваливаться набок, нелепо загребая воздух руками. Надя подскочила к ней, шипя от возмущения, вцепилась в локоть толстовки и потащила Светку к себе.

– Стой, зараза! Только попробуй у меня упасть!

– Тих-тих, Надюш, ты чо… – пролепетала Света. – Я в порядке, ща быстро дойдем до дома, и все…

* * *

Света уже давно храпела в своей спальне, а скорчившуюся на диване в гостиной Надю колотило от омерзения и ужаса.

«Я этот путь от магазина домой никогда не забуду», – думала она.

Спрятав лицо в поднятые колени, она обхватила себя худыми руками так крепко, как только могла. Но ознобная дрожь никуда не уходила.

Найденная у магазина Света действительно собиралась дойти до дома, но доза выпитого к вечеру была уже такой, что она собой не владела. Несколько раз упав, Света испачкалась и порвала на колене свои богемные штаны, а белая худи покрылась пятнами крови, сочившейся то ли из носа, то ли из разбитой губы. Каждый раз, поднимая ее на ноги, Надя поражалась собственной силе – откуда только взялась? – и вспоминала бабушку Галину Дмитриевну, которая говорила деду:

«Где упадешь, нажравшись, там и будешь лежать, понял меня?»

А дед молча кивал рано поседевшей головой и ничего не отвечал.

Кислая пьяная вонь, беспорядочные жесты, попытки что-то сказать заплетающимся языком, разбегающиеся гласные и внезапная икота – Света не походила не то что на себя, она вообще как будто свалилась за грань, отделяющую человека от темного исчадия. Наде было страшно, противно, больно, она ругалась и плакала – но тащила. Бросить Свету она не могла.

Но самое страшное произошло дома.

К финалу их мучительного пути к кратовской даче Надя разозлилась настолько, что решила: умоет и разденет. Раз уж довела, то приведет эту пьянь в порядок, чтобы завтра не смотреть на все это снова.

И вот когда Светка упала уже в ванной, а Надя, испугавшись, что та своей пьяной башкой ударится о ванну, громко вскрикнула, Света вдруг сказала негромко и отчетливо:

– Хочешь? Бей.

У Нади сердце ушло в пятки. Откуда?! Откуда эта женщина, выросшая в семье ученого и оперной певицы, прожившая почти всю жизнь за границей, там, где даже собаки лишний раз не залают, откуда она могла взять это страшное, тяжелое, окончательное слово, которое отличает жертву от свободного человека? Всхлипывая и ругаясь, Надя содрала с бесчувственного тела одежду, оставив только белье, и умыла из горсти.

«Черт же побери эту спальню на втором этаже, – думала Надя, глядя, как проступают на коже рук синяки. – Без этого подъема по лестнице мы обе были бы целее».

* * *

Наде редко снились кошмары, но в ту ночь мокрая черная ведьма то и дело вставала из ванны и с утробным воем тянула к ней свои омерзительные черно-зеленые пальцы.

Утром она вышла на кухню в отвратительном настроении и с кругами под глазами, готовая высказать Светке все, что о ней думает. К счастью, там никого не было.

«Может, это и неплохо, – подумала Надя, отхлебывая из любимой кружки несладкий кофе с каплей молока. – Пойду поработаю, хоть утро даром не пропадет».

Сейчас ей было очень жаль уничтоженного эскиза той розово-лиловой девочки. С такой дурной головой, как сегодня, было бы гораздо проще вернуться к начатой работе, а не начинать все заново. Но делать нечего – время поджимает.

«Будет очень глупо, если после стольких лет выяснится, что я вообще ничего не стою как художник», – мрачно подумала Надя.

Она никогда не говорила вслух и даже, кажется, не думала о том, что расплатилась талантом за семейное благополучие. Но сейчас ее душила нарастающая паника. Если она не сможет ничего написать, выходит, она просто бездарь и никакой жертвы не было? Она обычная истеричка, которая сбежала от мужа как раз когда он добился успеха. И никакой выставки у нее не будет. Она так и зависнет в воспитательницах загородного пансиона для одаренных детей, который не имеет никакого веса и статуса и даже работает не круглый год, а только летом. Ради этого она оставила хорошую должность в крупной страховой компании? Столько лет страшных усилий, конкуренции, выматывающей борьбы с собственными желаниями и эмоциями – и что в итоге?

Бабаев – золотой мужик, но и он не волшебник. Сколько продлится ее деятельность «советника» в департаменте, в котором она еще полгода назад была вторым лицом? До тех пор, пока Бабаев там главный, – да и то не обязательно. Все может закончиться в любой момент. Ведь это не работа по большому счету: ну приезжает пару раз в неделю, смотрит отчеты, рассылает запросы. А ведь ей уже за сорок, и молодежь напирает…

Надя снова прикоснулась к холсту тонкой плоской кистью, провела линию горизонта, прикинула основные объемы и начала набрасывать контуры перекрещенных ног, сплетенных рук, причудливо-кудрявых волос.

– Нет, все не то, черт побери! – она швырнула кисть на пол и затряслась в безмолвном, бесслезном плаче. – Нет у меня никакого таланта. Нет и не было. Все фигня!

Сев прямо на пол, она скорчилась и обхватила себя руками, спрятала лицо в колени и ждала, когда катящиеся по лицу слезы вымоют горечь, внезапно поднявшуюся откуда-то из глубины. Казалось, это дыхание ведьмы из ночного кошмара сейчас запотевало отвратительной ядовитой дымкой внутри Надиных глаз, лило железистый горький вкус на язык, царапало воспалившиеся от слез ноздри…

С детства и до своей сорок второй весны, пока не съехала из Москвы в Кратово, Надя не плакала и даже гордилась этим, как милой особенностью. Но не такой идиотской, как у Ленки, которая любила кокетливо сообщать, что, вопреки всем штампам, всегда красит ресницы с закрытым ртом, – а героической, осмысленной, говорящей о силе характера. А теперь она плачет. И эта надолго забытая способность возвращает Наде какую-то часть ее самой – как и платья, которые она стала носить, как украшения из маминой шкатулки, которые теперь были с ней всегда.

«Ну вот и все… Отпустило, кажется, – Надя еще раз всхлипнула, потянула носом воздух и поднялась с прохладного пола. – Надо пойти сделать чаю».

Чай был ее универсальным успокоительным, любовником и другом – все паузы, раздумья, все время для себя у Нади было связано с ощущением горячей кружки в руках и ласкового теплого пара, плывущего от чашки к склоненному лицу. Кофе она пила по утрам и на работе – для бодрости. А чай – просто так, для себя.

Она стояла на кухне спиной к окну и, скрестив руки на груди, смотрела на закипающий чайник.

«Интересно, где Светка? – и, помедлив, ответила сама себе: – Неинтересно. Пусть отсыпается».

Поморщившись от воспоминания о вчерашнем вечере, Надя заварила чай, вернулась в мастерскую и села на скамью… Она боялась потерять возникшее ощущение, что вот-вот, если подождать еще буквально секунду, ее осенит та самая мысль, единственно верная… Нужны только тишина и немного терпения…

Глава 33

Грохот музыки оглушал гостей постарше, но молодые – а их было большинство – энергично отплясывали посередине огромного шатра, в котором гуляла пышная свадьба. Маша, одетая в облегающее лиловое платье, бросила отщипывать ягоды от лежащей на блюде тяжелой кисти винограда и жестом пригласила Лешу танцевать.

– Скажи, классно они всё сделали? – прокричала она, грациозно двигаясь на танцполе.

Рыжеватой Маше лиловый шел больше, чем остальным подружкам невесты, и она об этом знала. Даже блестящая ткань, предательски подчеркивающая нежелательные складочки и выпуклости, которые обычно стараются скрыть женщины, ее не страшила. Маша была стройна и спортивна, она охотно позировала в купальнике и публиковала эти фото в инстаграме, не смущаясь восхищенных комментариев незнакомых мужчин.

– И декор клевый, и банкет, и музыка, да?

Леша с улыбкой кивнул. Все-таки Маша, наверно, самая красивая здесь. Даже главная героиня торжества, пожалуй, выглядит похуже – а уж среди одетых в одинаковые платья подружек невесты его девушка точно лучше всех.

«Неплохое утешение, несмотря ни на что», – подумал он и, поймав Машу за тонкую кисть, притянул к себе и обнял.

– Да, все красиво, молодцы ребята, – громко сказал он в ее маленькое ушко, украшенное бриллиантовой сережкой, и заботливо поправил прядку кудрявых волос.

Маша подняла к нему лицо и счастливо улыбнулась. В последнее время они много ссорились, и от этого нечастые счастливые моменты приносили особое, острое удовольствие.

«В конце концов, может, мама и права? – подумала она. – Зря я беспокоюсь из-за этой Светланы. Мы ведь уже три месяца вместе живем».

Музыка оборвалась, и со сцены раздался голос ведущего:

– Ну а теперь наступает самый волнующий момент нашего праздника! Невеста расстанется со своим букетом – и кому он достанется? Просим всех незамужних девушек поучаствовать! Скорее проходите в центр зала!

Маша мгновенно выскользнула из Лешиных объятий и влилась в группу девушек, которые под руководством распорядителя со смехом выстраивались в шеренгу.

Невеста в белом платье, удачно скрывающем раздувшийся живот, развернулась спиной к подругам и по сигналу энергично швырнула букет, который, кувыркаясь и теряя лепестки, полетел по воздуху неожиданно далеко. Шеренга мгновенно рассыпалась и превратилась в сплошное месиво размахивающих рук и нарядных платьев – а когда визг утих, ликующая Маша подняла букет высоко над головой и сдула с носа выпавшую из прически пушистую прядку. Другие девушки смеялись и аплодировали, хотя не всем удавалось скрыть досаду.

– Ура, поздравляем победительницу нашего шутливого соревнования! А теперь по просьбе бабушки невесты, которая уже собирается попрощаться и поехать домой, новобрачные повторят свой танец! Приглашаем всех присоединиться!

Огни в шатре померкли, новобрачные вышли в круг и, сопровождаемые прожекторами, начали двигаться под мелодию, которая вот уже два года била рекорды популярности на всех свадьбах мира.

«I found a love for me, – пел рыжеволосый певец. – Darling, just dive right in and follow my lead…»

Публика с нежными улыбками смотрела на молодых и потихоньку начинала двигаться вместе с ними.

– Ты рад? – спросила сияющая Маша и взглянула на Лешу с таким выражением лица, что у него в голове мгновенно завыла тревожная сирена.

«Darling, just hold my hand», – ласково настаивал певец, и Леша решил спустить внезапно возникшую проблему на тормозах.

– Ну конечно рад, Марусь. Чудесный вечер, ты выглядишь просто прелестно…

– Не делай вид, будто не понимаешь, о чем я говорю, – она продолжала улыбаться и ласково прижималась к нему, держа букет слегка в стороне, чтобы не испачкать платье пыльцой и блестками.

– Ты молодец, всех победила и поймала этот букет, – Леша наклонился к ней с поцелуем и начал тихонько танцевать, увлекая за собой свою красивую подружку. – Кстати, а почему его сейчас решили бросать? Обычно же в конце?

Маша с готовностью обняла его одной рукой и задвигалась в такт, а кудрявую головку аккуратно, чтобы не повредить макияж, прислонила к плечу Лешиного пиджака. Белые и лиловые ленты букета, повиснув, касались ее ног, неторопливо и изящно переступающих под музыку.

– Потому что Алина хочет переодеться, у нее же еще второе платье есть. Они поэтому всё не так сделали, как обычно. И танец два раза, раз уж столько репетировали. Ну так что ты мне скажешь про букет?

– А что про букет? – Леша упорно притворялся непонимающим, хотя мысленно уже клял себя, что вообще приехал на эту свадьбу или, по крайней мере, отпустил Машу ловить букет, не подумав о последствиях.

– Лешка, какой же ты все-таки дурной, – сказала она с нежностью. – Ты что, правда не понимаешь, что это значит?

Музыка кончилась. Леша молчал и смотрел на подругу с растущей уверенностью, что избежать очередной сцены не удастся.

– Я поймала букет, – произнесла она, подчеркнуто отделяя каждое слово от предыдущего и глядя Леше прямо в глаза. – Это значит, моя свадьба должна быть следующая.

– Маш, я прекрасно знаю эту вашу примету, – кивнул он.

– И?

– И… я не понимаю, почему ты считаешь, что она имеет к нам какое-то отношение.

Лицо Маши окаменело. Закусив губу, она несколько секунд смотрела ему прямо в глаза, а потом сказала решительно:

– Так, а ну пойдем, – и, быстро сунув в Лешину руку узкую горячую ладонь, потащила его к выходу.

* * *

Резные деревянные истуканы, украшавшие газон загородного пансионата, который выбрали для свадьбы Машина подруга и ее жених, по-видимому, должны были напоминать гостям «Русского приюта» об исторических корнях.

– Какая дикость эти скульптуры, – бросил Леша, разглядывая просверленные дыры зрачков, изломы бровей и деревянные мечи, на которых застыли неуклюжие руки покрытых холодной вечерней росой героев. – Вроде приличное место, а только лебедей из покрышек не хватает.

– Ты издеваешься? – с надрывом сказала Маша. – При чем здесь эти скульптуры?

– Прости, действительно, ни при чем.

– Скажи уже прямо, будешь ты мне делать предложение или нет? – выпалила она так громко, что Леша непроизвольно оглянулся.

– Маш… – сказал он и помедлил. – А нам не рано об этом думать?

– А жить вместе нам не рано? Трахать меня тебе не рано? Мы уже год знакомы, три месяца вместе живем, и почему-то жить у меня тебе окей, а как заходит о серьезном…

– Так, погоди, – еще минуту назад Леша надеялся, что это просто очередная буря, которую нужно переждать, но вдруг осознал, что возникший перед ним вопрос предельно конкретен. И похолодел. – Маша, давай еще раз. Ты считаешь, что раз ты поймала этот… этот букет на свадьбе своей подруги, которая срочно выходит замуж, потому что залетела… Раз ты его поймала, мы сразу тоже побежим жениться? Я тебя правильно понял?

– Ты меня правильно понял. Я хочу знать, какие у тебя намерения, – Маша стояла перед ним в воинственной позе и говорила звенящим тоном взбешенной училки.

– Маша, я учусь, – медленно и внятно начал он, кивая сам себе на каждой фразе. – Я студент. Мне еще год учиться на юридическом. Потом магистратура. И потом я собираюсь учиться дальше. Ты, кстати, тоже учишься. Нам еще рано думать о семье.

– Да почему? – Маша вдруг сменила тактику и заговорила с радостным подъемом: – Почему рано? Что изменится, если мы поженимся?

– Вот именно! – подхватил Леша. – Ничего! А какой смысл жениться, если ничего не изменится? Или ты правда хочешь вот это все – отгрохать свадьбу, завести детей, менять подгузники, гулять только с коляской, забыть, что такое тусовки, клубы и вообще нормальная жизнь? Маш, нам по двадцать лет, кто в таком возрасте сейчас женится, ты о чем вообще?

Маша кивала, будто соглашаясь, но ответила внезапно враждебно:

– Ну да, я учусь. А могу и не учиться – слава богу, с моим отцом все в порядке, он мне и карьеру устроит, и диплом купит какой надо.

– Ну, наверно, тебе в этом смысле проще, – с легким презрением фыркнул Леша. – А я свой диплом стараюсь честно заработать, и потом мне несколько лет еще будет нужно, чтобы чего-то в этой жизни добиться, прежде чем заводить семью.

– А когда рожать? – вдруг взвизгнула она. – Тебя мать в двадцать один родила, меня в двадцать два. И все хорошо, между прочим, получилось. Или ты хочешь, чтобы я, как эта твоя ненаглядная Света, до сорока дожила бездетная?

Леша замер.

– При чем здесь Света? – жестко сказал он, глядя в упор на Машу. – Мы всё уже обсудили.

– Да при том! При том! Ты же спишь и видишь, как избежать ответственности! Маменькин сынок, вот ты кто! Думаешь, будешь жить с тетенькой постарше – и не придется напрягаться, да? Ни забот, ни хлопот, ни детей? Конечно, такая сама тебя содержать будет и еще молиться на тебя, лишь бы не бросил ее, старуху, – Маша трясла головой и кривила лицо, изображая нечто престарелое и немощное, а голос ее на последней фразе стал скрипучим и высоким. – Так, да?

– Маша, все. Давай прекратим.

– Да ты затрахал уже, Леш! Я этот букет поймала – что я теперь девчонкам своим скажу? Что поймать поймала, а замуж меня никто звать не хочет? А родителям мне что говорить? Что ты меня просто использовал, да?

Леша молча развернулся, заставив мелкий гравий под подошвами туфель заскрипеть от напряжения, и широко зашагал к воротам пансионата.

– И куда ты пошел? – крикнула Маша ему вслед.

Она смотрела в удаляющуюся Лешину спину, и от мысли, что последствия этой ссоры загладить, скорее всего, не получится, ее набухшая огромным мутным пузырем ярость вдруг лопнула, принося облегчение.

– Что, в Кратово пешком? Ну топай, топай! Я так и знала, что этим кончится! – зло выкрикнула она, швырнула на газон букет, который до сих пор держала в руке. – Черт их дернул выбрать этот пансионат, – вполголоса ругала она подругу с мужем, – так и знала, что он отсюда сбежит к своей старухе. Ну и пусть! Еще пожалеет!

Маша вздернула короткий носик, сдунула снова упавшую на лицо непослушную прядку и пошла обратно в шатер, вонзая в грунт острые каблуки. Она не намерена была портить себе праздник.

Глава 34

– Так. И давно ты в таком виде тут болтаешься? – с порога сказала Катя, пронзая Наташу пытливым взором.

– В каком? – вздохнула та и отступила вглубь квартиры, еле волоча ноги в мешковатых трениках.

– Набокова, я тебя такой уже не помню когда в последний раз видела. Может, на субботнике в школе? Только метлы не хватает, – Катя прошла в комнату и опустила пакеты на каменную столешницу, тянувшуюся вдоль стены. – Ты когда ела в последний раз?

– Не помню, – уныло ответила Наташа, забираясь с ногами на модный серый диван.

– Ты с этим узлом на голове похожа то ли на последнюю лахудру, то ли на голливудскую звезду, которую папарацци щелкнули по дороге в супермаркет, – Катя заботливой рукой вынимала из пакетов фрукты, закутанные в фольгу домашние пироги, упаковки с сыром и ветчиной. – Что, в принципе, одно и то же. Только у голливудских звезд на ногах угги. Да, Набокова?

Катя подмигнула подруге, и та невольно улыбнулась.

– Кать, как же мне с тобой повезло! – сказала она проникновенно. – Сережка меня уже, наверно, возненавидел?

– Ой, я тебя умоляю. Мы уже пять лет женаты. Ему только в радость, когда я в выходной куда-то уезжаю. Будет в свои танчики играть без помех сколько влезет. Ну что, чай пьем?

Наташа кивнула растрепанной головой и предложила:

– А может, по бокальчику?.. У меня тут какое-то хитрое шабли осталось…

* * *

Полчаса спустя слегка порозовевшая Наташа говорила Кате:

– И вот Бабаев уехал в Тверскую область, чтобы самолично приглядывать за расследованием по страховому делу, в котором замешан Макс.

– Охренеть, Набокова. Ты все-таки стала участницей криминальной драмы. Что дальше? Кровь, кишки и Тарантино?

– Да ну тебя, Кать, – Наташа, хоть и грустила, не могла удержаться от улыбки, когда школьная подруга начинала шутить. – В любом случае свадьба моя сорвана, жених пропал и с квартиры придется съезжать.

Она горько вздохнула.

– Как думаешь, может, он еще появится?

– Нат, а ты на него заказ писала? – ответила Катя и, видя обалдевший взгляд подруги, повторила: – Ну, в хорошем смысле? Высшим силам его заказывала?

– Перепелица, ты о чем? Какой заказ? Он вроде уехал просто, не убили ж его! – Наташа прижала узкую ладонь ко рту. – Или, ты думаешь, он того? Да? Хотел вернуться, а его там?.. Кать?!

Катя аж вздрогнула.

– Да, блин, Набокова! Ну не сходи с ума! Уехал твой Воронцов, просто уехал… на Кипр. Если бы его там убили, ты бы уже знала. Полиция бы сообщила. Раз они расследуют, значит, жив, – рассудительно сказала она. – Я тебя не об этом вообще спрашиваю. Скажи, а ты до того, как встретила, этого своего Макса себе придумала? Загадала?

Наташа непонимающе смотрела на подругу, поэтому та продолжила:

– Ну я не знаю, может, это, конечно, прикол такой, но я знаю минимум трех девок, у которых сработало.

– Да что сработало, ты можешь толком сказать?

– Все просто. Берешь листочек бумаги и пишешь: хочу такого и такого мужа. Рост там, внешность, доход, какие черты характера, в общем, все, что в голову придет. Перечитываешь, прячешь. А потом оп – и вот он, голубчик, получите, распишитесь!

Наташа тряхнула головой и начала поправлять мягкий узел волос, из которого выбилось несколько прядок. Глядя на ее тонкие руки и длинную шею, Катя в стотысячный раз подумала, как хорошо не быть завистливой. С Набоковой из-за этой ее модельной внешности нормальным бабам трудно дружить. Начнешь сравнивать – и все. Катя же искренне любила подругу и любовалась ею без всякого подтекста. Ну, почти. «Даже если бы я захотела похудеть до Наташкиного размера, только извелась бы, а толку…» – из задумчивости Катю вывел требовательный вопрос подруги:

– И сколько длится это «оп»?

– Да по-разному. Я Сережку встретила через два месяца буквально. У девок, которые постоянно симороном[5]5
  Симорон – набор игровых техник и ритуалов для исполнения желаний (практическая эффективность не доказана).


[Закрыть] занимаются, тоже обычно все получается быстро. У одной жених через неделю нарисовался. У другой, правда, целый год ушел. Только там очень важно все-все написать. А то бывали случаи – мужик-то находился, прям какой заказывали, но женат, и безнадега.

– Макс точно не женат, – убежденно сказала Наташа.

– О-о-о-о-о-о, – застонала Перепелица. – Наташ, хватит уже о нем, а?

– Тебе легко говорить, – в голосе покинутой невесты звучало тихое отчаяние. – Может, в этом твоем симороне есть ритуал, чтоб вернуть того, кто исчез?

Катя молча взяла смартфон и начала тыкать в него пальцем. Набокова встала, сомнамбулически обошла комнату и рухнула обратно на диван.

– Трусы красные у тебя есть?

– Что? – Наташа вздрогнула от неожиданности.

– Что спросила. Есть у тебя красные трусы? Ношеные?

– Д-да, – с опаской ответила невеста. – А что?

– А то. Ритуал нашла. Надо встать спиной к люстре и со словами «Трусы на люстру – мужик в дом» их туда забросить.

– Что-о-о-о? Перепелица, ты издеваешься? – Наташа смотрела на подругу с ужасом, но улыбка уже тянула вверх углы рта, заставляя морщиться узкий носик.

– А что ты теряешь? Давай, подруга, двигай за труселями. Щаз все сделаем в лучшем виде! Я пока музыку включу. Положено сначала танцевать.

Минуту спустя в дизайнерской квартире гремело: «Девочка в тренде, девочка топ…» – и пухленькая пластичная Катя пританцовывала, полузакрыв глаза и засунув большие пальцы за пояс джинсов.

– Такие пойдут? – появившаяся из спальни Наташа крутила на пальце маленький красный лоскут.

– «Я видел ее танцы, танцы в тик-ток», – подпевала Катя, разводя руками и потряхивая роскошным бюстом. – О, идеально! Стринги – прям то, что надо!

Она поманила Наташу пальцем, и та послушно стала притопывать рядом, постепенно увлекаясь все больше и больше.

– «Она любит лайки, лайки, лайки», – громко и увлеченно пела Катя.

– «Как же мне теперь её найти-найти», – горланила Наташа.

– Короче, Набокова, когда станет прям смешно, давай спиной поворачивайся и бросай!

– А-а-а-а-ага! – Наташа ловко крутанулась и с воплем «Трусы на люстру – мужик в дом!» швырнула миниатюрные трусы на причудливо изогнутый светильник.

Потом подруги переглянулись и повалились на диван, рыдая от хохота.

* * *

Леше очень хотелось прямо сейчас, непоздним вечером, нагрянуть к Светлане в Кратово, благо от этого идиотского пансионата до ее дома всего полчаса быстрым шагом. Конечно, там мама, и это осложняет дело. Но, может, все же удастся поговорить?

Вещи от Маши он заберет хоть завтра. В принципе, давно к этому шло. Он и отходные пути продумал. Домой, к отцу, ехать не вариант. В Сокольниках пустая квартира, но жить одному в этом бабушкином антураже совсем не прикольно. А вот Вася с Сашкой очень кстати к началу учебного года сняли шикарную трешку недалеко от универа, и одна комната у них пока свободна. Но в идеале, конечно, к Свете. Если пустит. Должна пустить. Он же почувствовал, как она вздрогнула от его прикосновения.

Этот отклик зрелого женского тела был таким живым и сильным, какого он никогда не чувствовал от своих подруг. Собственно, их и было совсем немного. И только ровесницы – хорошенькие, юные, они будто играли в какую-то легкую игру, где секс был лишь одним из элементов, на равных с цветистым коктейлем с бумажным зонтиком, красивым совместным селфи в инстаграме и танцами в клубе под свежий хит.

Светлана – совсем другое дело. От ее глаз, поворота головы, от кожи, дышащей в волнующей пропасти расстегнутой белой рубашки, веяло чем-то древним и мощным, головокружительным и недоступным.

«Фига с два недоступным. Подумаешь, она старше. Это вообще сейчас не проблема, не в Средневековье живем. Тем более она из Европы, там вообще все проще, чем у нас, – Леша решительно поджал губы и реш: – Пройду мимо станции и хотя бы попробую ее увидеть. Если что, вернусь на электричке в Москву».

* * *

Осторожно потянув калитку, Леша с облегчением обнаружил, что она открыта. Вообще-то это беспечность, но ему только на руку. Он тихонько ступил на тонущий в сумерках участок и беззвучно подошел к дому. Окна мастерской и материнской спальни выходили на другую сторону, а Света часто любила одна сидеть на веранде, за старым круглым столом под низко висящим абажуром. И если ему повезет…

Ему повезло. Светлана тихо сидела, обласканная теплым светом лампы, и смотрела в какую-то неведомую точку перед собой. В вазе на столе скучал осенний букет фиолетовых, белых и розовых астр, рядом лежала толстая книжка с закладкой. Она все время читала, и это было так здорово, так отличало ее от всех, кого он знал… Леше казалось, что он может смотреть на нее вечно, но она, вдруг почувствовав чужое присутствие, встрепенулась и уставилась сквозь прозрачную пленку стекла прямо ему в глаза.

– Я тебя люблю, – отчетливо произнес он, придвинув лицо к окну и двигая губами так, чтобы она могла понять его слова.

– Нет, – так же беззвучно и четко ответила Света.

И Леша, решительно вскинув голову, направился к крыльцу.

* * *

Их разделяла всего пара метров – но когда он появился в дверях, Светлана уже встала и направилась вглубь дома.

– Я сейчас позову Надю, – сказала она, стараясь быть строгой.

Но голос дрогнул, и Леша, принявший ее страх за страсть, немедленно перешел в атаку.

– Погоди. Дай мне минуту. Света, – он сделал еще шаг, взял ее за руку и с удовлетворением отметил, что искра никуда не делась: она все так же вздрагивала от его прикосновений. – Света, – повторил он ласково, и она прикрыла глаза, как будто у нее вдруг закружилась голова. – Не прогоняй меня. Я должен сказать. Ты для меня все. Я хочу быть с тобой. Я сделаю тебя счастливой, понимаешь?

Она стояла, не отнимая руки, отвернув от него лицо, и тяжело дышала, как спортсмен перед подъемом тяжелого веса.

– У нас все может быть. Все. Просто разреши мне. Не думай о всякой ерунде. Я расстался с Машей, совсем. Я свободен. У меня много сил. Я люблю тебя. Тебе просто нужно сказать «да». Скажи мне «да»!

«Она позволила все это сказать, выслушала, она уступит!» – у Леши даже голова закружилась от ощущения успеха.

Медленно подняв лицо, Светлана скривилась, будто у нее внезапно разболелся зуб. Переведя взгляд на Лешу, она разлепила темные губы и, мучительно выталкивая из себя каждое слово, произнесла:

– Ты обо мне ничего не знаешь. У нас никогда ничего не будет, – и небыстрым, но сильным движением отняла руку.

Леша сделал протестующий жест, потом нервно взъерошил волосы и снова пошел на приступ: