Текст книги "Забытые крылья"

– Ну да, – с обидой произнесла Наташа, – зато у меня все было не по-настоящему, и поэтому Макс сбежал.

– Ну хорош обижаться, Набокова. Я ж поддержать тебя хочу. Может, если он тебя не успел полюбить и ты его тоже не особо любила, так и лучше, что он свинтил? – и, глядя на замершую с отсутствующим выражением лица одноклассницу, добавила: – А может, еще и вернется.

Глава 26

По дороге из Кратова на Плющиху Марина старалась не смотреть на дочь. В таком состоянии, как у нее сейчас, расплакаться – раз плюнуть. Ей не давала покоя оговорка Светы о каком-то недуге, с которым сражалась дочь, а тут еще до самолета каких-то три часа осталось. Стресс давил все сильнее, и она решила, что лучше помолчать. А то задрожит голос – и все, не успокоишься потом.

Марина смотрела за окошко на огромные по сравнению с пражскими московские дома и улицы и пыталась справиться с ощущением, что ее сердце на этот раз останется в этом городе полностью и навсегда. Раньше она еще умудрялась делить свою жизнь на небольшое, богатое эмоциями «здесь» и более спокойное, длительное, насыщенное мелкими бытовыми подробностями «там». Но сейчас отношения с дочкой восстановлены и так хочется наверстать все упущенное за мучительные годы разлуки – а надо уезжать. И конечно, теперь в Прагу сумеет вернуться только оболочка.

– Надюш, ну у вас же все в порядке с документами? Визу сделать не проблема, я могу приглашение прислать. Ты когда сможешь приехать?

– Смотря каким составом, мам. Это надо обдумать.

– Ну, с Лешей я уже вступила в сговор – он обещал приехать на Рождество.

– Ого! Ну отлично, молодцы.

Надя и правда была очень рада. Чувство вины, которое не удавалось отключить полностью, несколько ослабело, когда Надя поняла, что общение бабушки с внуком, похоже, никогда не прерывалось. Оказалось, они и переписывались, и общались в соцсети, до которой у Нади никогда не доходили руки.

– Ты, конечно, осенью не сможешь? Нужно же готовиться к выставке, – Марина рассуждала о деталях, которые своим прозаическим обилием немного заслоняли ужас новой разлуки. – Как Вадим хорошо это придумал… Честно говоря, я от него не ожидала.

Надя ответила не сразу.

– Ну, наверно. Новых картин у меня нет, но те, студенческие, вроде неплохие, – медленно произнесла она, маневрируя в потоке машин.

– Ты же говорила, что летом снова начала рисовать?

– Начала, да, но это совсем не то. Что-то детям показывала, что-то на пленэре делала. В том стиле, который был моим, я давно ничего не писала.

– Ну, при желании наверняка можно выкроить время на творчество, в вашем пансионе для этого как раз все условия, – Марина взглянула на экран мобильного и растроганно улыбнулась: – Ой, представь, Леша ждет на Плющихе, попрощаться приехал.

– Какой молодец!

Надя была довольна сыном. Пожалуй, он самый чуткий из всех Невельских. И умеет как-то деликатно делать важные вещи. А с Машей ему все же не по пути. У Нади и раньше возникали сомнения насчет этой девушки, а вчерашняя вспышка лишь укрепила ее уверенность.

– Он к тебе с Машей собирается?

– Надя, твои так называемые хитрости всегда шиты белыми нитками, – хихикнула Марина. – О Маше разговора не было. Собирается один. Но до Рождества времени еще много. Я в своего внука верю.

– Мам, ну хватит тебе уже дразниться, – Надя свернула в знакомый до последней лужицы двор и открыла шлагбаум с брелока. – Поднимешься в квартиру? Минут десять у нас есть.

Леша отделился от стены у подъезда и помахал рукой, приближаясь:

– Бабуль, привет! Я на минуту буквально! – и уверенным жестом притянул Марину к себе, обнял и задержал на секунду. – Ты молодец, что приехала.

– Конечно, Лешик, – Марина заморгала часто-часто, и вдруг стало видно, что ей уже много лет.

– Не смей у меня расстраиваться! – с шутливой строгостью сказал внук, и у Нади снова екнуло сердце – какой же все-таки настоящий, нежный мальчик у нее вырос. – Приеду в Чехию на Рождество и выпью там все это ваше знаменитое пиво!

– Хорошо, – Марина улыбалась, хотя губы ее подрагивали.

– Леш, ты поднимешься? – вмешалась Надя, взглянув на часы.

– Нет, мам, поеду, у меня куча дел. Бабуль, счастливо! На связи! – и, еще раз чмокнув Марину в щеку, младший Невельской быстро двинулся к выходу из двора.

– Как у тебя с Машей? – уже вдогонку сыну крикнула Надя.

Он обернулся и, ничего не говоря, ответил неопределенным жестом, которого никто из них не понял.

* * *

Вадим встретил их в прихожей уже полностью готовый к выходу, и Марина, отказавшись от кофе, лишь мельком осмотрела квартиру, в которой когда-то растила дочь.

Конечно, все изменилось до неузнаваемости. Белые стены, светлый пол, лаконичная деревянная мебель. Куда подевалась пестрота, наполненность, все краски, загадки, мелочи, подмигивавшие раньше из каждого угла?

– Мам, тебе не нравится, как тут всё? При тебе же совсем иначе было…

Надя смотрела на мать так, как смотрят на животное, которому сделали больно. И ведь прощения не попросишь! Только смотришь в глаза и клянешь себя на чем свет стоит…

– Нет, знаешь, я рада, что зашла, – проговорила Марина задумчиво и негромко. – Я почему-то не думала, что тут все так изменилось. Хотя это логично… Но вспоминала я все таким, как оставила, конечно. И теперь рада, что ошибалась.

– Мам, правда? Или ты специально, чтобы меня пощадить?

– Надя, не сходи с ума. Теперь это ваш дом, он должен был измениться. Все правильно! Обстановку только во дворцах сохранять нужно, для экскурсий. А дом должен жить, дышать… И скучать я теперь по нему не буду. Слишком похож на мой нынешний.

Надя и Вадим уставились на Марину в изумлении:

– Похож?!

– Ну да, как ни смешно. Сама удивляюсь. Ну, поехали.

* * *

Сцена в аэропорту вышла совершенно душераздирающая. Нет, внешне все было пристойно. Усевшийся на заднее сиденье Вадим всю дорогу развлекал Марину Юрьевну светскими разговорами, расспрашивал о жизни за границей и ненавязчиво подчеркивал свои супружеские качества, которые особенно улучшились с началом настоящей художественной карьеры. Надя слушала рассеянно и почти не участвовала в разговоре. Марина же, наоборот, была очень оживленной и болтала гораздо больше обычного – судя по всему, так прорывался подавляемый стресс.

Однако, стоило им доехать до Шереметьева, ситуация изменилась. У обеих женщин страшно побледнели и как-то вытянулись лица, и Вадим смешался и замолчал, почувствовав себя лишним. Он открыл дверь теще, помог ей выйти из низкой Надиной машины, потом достал из багажника небольшую сумку. Марина и Надя стояли у капота, обнявшись, как будто черта, за которой им предстоит расстаться, проходит прямо по парковке.

– Дамы, – мягко окликнул их Вадим, – нам туда.

И первым пошел к зданию терминала, чтобы не видеть их стиснутых вместе ладоней, которые, казалось, будет невозможно расцепить никакой силой. Они так и не отпускали рук до самого конца: вместе подошли к табло, вместе стояли в неожиданно короткой очереди на регистрацию. И молчали, только сжимали пальцы, чтобы в режиме неровно бьющегося пульса еще и еще раз убеждаться: вот оно, родное, вот оно, рядом. Когда Марине уже было пора входить в огороженное серыми щитами пространство, за которым начиналась нейтральная территория, стало ясно, что попрощаться без слез не получится.

Резко постаревшая Марина стояла, глядя на Надю, и слезы лились по ее лицу сами собой.

– Мам, ну мама, ну мамочка, – бормотала Надя умоляюще. – Ну не надо, ну зачем ты так? Ну все же хорошо!

Она судорожно шарила руками по одежде матери, поправляла ей шарф, заглядывала в глаза:

– Я скоро приеду, ты слышишь? Я приеду!

– Да, да, конечно, – кивала Марина, и слезы катились вниз, мутноватые от пудры, в которой проложили свои тонкие, незаметные глазу дорожки. Внезапно ее оцепенение слетело, и она впилась в дочь взглядом: – Надя, скажи, ты здорова? У тебя точно все хорошо?

– Мамуль, ну что ты, я здорова, конечно. Совершенно здорова. Что за мысли?

– Да, Надюша, я поняла. Да, хорошо. Я все, я сейчас.

Надя обхватила мать руками и прижалась, как ребенок.

– Мам, я тебя люблю. Все будет хорошо. Я обещаю. Не плачь, пожалуйста.

– Не буду, – кивнула Марина серьезно и, приняв от Вадима бумажный носовой платок, шумно высморкалась. – Вот и все. Я в порядке. Видишь? – и улыбнулась всем заплаканным, размякшим лицом.

– Вижу, – Надя тоже уже улыбалась, и шмыгала носом, и радовалась легкости, которую чувствовала внутри с тех пор, как между ними рухнула годами старательно возводимая стена. – Вижу, мам. Ты молодец!

Они наконец выдохнули, еще раз обнялись и расцеловались, и Марина попрощалась с Вадимом:

– Вадим, спасибо тебе, что пригласил. Жду вас в Праге!

А потом скрылась в проходе под надписью «Зеленый коридор».

Обмякшая от шквала эмоций Надя уцепилась за локоть мужа, прижалась лбом к его плечу и замерла.

– Ну что, домой? – ласково сказал он, и она кивнула с облегчением и нежностью.

Глава 27

Высокий, атлетичный, наголо стриженный куратор модной галереи даже в очках в тонкой титановой оправе был очень похож на популярного актера, без которого еще пять лет назад не обходился ни один российский фильм. Избавиться от клички «Гоша» не удавалось уже много лет, и Фомин решил, что проще самому смеяться над сходством и откликаться на чужое имя, чем каждый раз уточнять то, что забывается через секунду. Впрочем, чем выше он поднимался в иерархии столичного бомонда, тем реже собеседники забывали его настоящее имя.

– Рада вас познакомить с Валерием Фоминым, искусствоведом, доктором наук, который будет куратором будущей выставки в Новой галерее, – Марго представила участников встречи и внимательно наблюдала, как бегло оглядели друг друга перед рукопожатием мужчины и как Фомин по всем правилам этикета дождался протянутой Надиной руки и с легким поклоном бережно сжал ее тонкие пальцы.

Встреча была назначена на полдень, погода стояла ясная и теплая, за высоким окном открывался вид на Москву-реку и согретую солнцем футуристическую крышу с куполом. По легенде, в день открытия «Ударника» ее даже открывали для зрителей, но механизм заклинило, и больше эксперимент не повторяли.

В Новой галерее, расположенной в двух шагах от Кремля, проходили самые громкие выставки последних лет – из тех, что привлекают толпы посетителей и вызывают широкий отклик в прессе. Надя впервые пришла сюда не как зритель, а как потенциальный участник будущего события. И чувства ее были смешанными.

«Хотела бы я быть такой же уверенной в себе, как Вадька», – думала она, наблюдая, как ее невысокий муж, по обыкновению весь в черном, расслабленно и упруго подходит к рослому и неуловимо шикарному Фомину. Несмотря на то, что куратор был одет очень просто: кеды, футболка с дерзким принтом и серый костюм, – от него буквально разило светским шиком и большими деньгами. Вадима это явно не смущало. А вот Надя, знавшая, что этот холеный очкарик сейчас вместе с Маргаритой будет рассматривать ее старые работы, была на грани обморока.

«Надо собраться, – она выпрямила спину и улыбнулась, как делала всегда перед ответственными презентациями на работе. – Как хорошо, что я правильно оделась».

Костюм, который она выбрала для этой встречи, скучал в шкафу на Плющихе с весны. Надев его сегодня после бурной ночи с мужем, Надя отметила, что еще немножко похудела – брюки слегка болтались. Но цвет ей шел, фасон был достаточно современный, а свободная посадка сейчас даже в тренде.

«Если бы еще не эта находка в кармане, все было бы совсем хорошо», – она машинально засунула пальцы в карман жакета и в который раз ощупала упругий прямоугольник визитки.

– Присаживайся, Надя, – окликнул ее Вадим, и она, скрывая волнение, опустилась рядом с ним на изогнувшийся огромным синим языком диван для посетителей. Здесь все было необычно, дорого и очень современно.

– Вадим… Я ведь могу называть вас просто Вадим? – получив молчаливое подтверждение, Фомин продолжил: – Я побывал на вашей выставке, которая открылась десять дней назад, и она произвела на меня очень хорошее впечатление. Мы с Маргаритой давно знакомы и успешно сотрудничаем, я знаю и высоко ценю ее вкус, эрудицию и – прямо скажем, чутье на хорошую рыночную перспективу. Можно сказать, что ваши работы и ее организаторский талант – это практически гарантия успешной выставочной деятельности.

– Спасибо, я очень тронут вашей оценкой. И Маргарита действительно открыла новый этап в моей жизни, – Вадим, улыбаясь одними глазами, взглянул на сидевшую в глубоком кресле Маргариту.

– Отлично. Сегодня я хотел бы обсудить с вами выставку в пространстве Новой галереи. Это площадка с именем, и обычно у нас все расписано на много месяцев вперед, – Фомин говорил уверенно и спокойно, и было ясно, что он по праву сильного не лукавит даже в мелочах. – Но как раз в этом году у нас есть три свободных зала в самый, пожалуй, удачный сезон – перед Новым годом и во время зимних каникул, когда москвичи активно ходят по выставкам. Свободно всего четыре недели, но уверен, что даже непродолжительная выставка у нас будет для вас полезна.

Вадим неторопливо кивнул и вопросительно взглянул на Маргариту.

– Вадим Игоревич, я тоже считаю, что это большая удача, – мгновенно вступила она. – У Новой галереи – широкое международное партнерство, и интересные люди из самых разных стран увидят эту выставку, ведь верно?

Она обернулась к Фомину.

– Разумеется, – Фомин кивнул. – В новогодний сезон у нас будет одновременно несколько интересных экспозиций, приедут и агенты из-за рубежа, и коллекционеры. Ваша выставка будет продвигаться наряду с остальными, и уверяю вас, это соседство вас порадует. При этом финансовые условия из-за того, что у нас возникла такая ситуация с залами, очень приятные – такие я могу предложить только Марго, – Фомин улыбнулся Маргарите, и она расцвела в ответ – без робости, смущения или заигрывания, совершенно дружески, как товарищу по команде на волейбольной площадке.

«Как интересно она держится, – отметила Надя. – Красивая женщина, но стиль подчеркнуто деловой, как будто бесполый. Вадька говорил, она в Штатах жила, это, видимо, оттуда».

– Я уверена, что по финансовой стороне дела мы тоже найдем взаимопонимание, – отметила Марго.

– Конечно, – кивнул Фомин. – В общем, Вадим, мы делаем вам предложение, от которого вы, надеюсь, не захотите отказаться.

Все одновременно улыбнулись и задвигались, и слово взял Вадим:

– От приглашения в Новую галерею отказываться действительно глупо, – сказал он с улыбкой и слегка взъерошил волосы надо лбом. – Я очень рад. Тем более что вы с Маргаритой берете на себя самую сложную, организационную часть. Но у меня есть вопрос, а точнее предложение… Не знаю, как лучше это сформулировать, – словом, есть один важный для меня фактор, который, конечно, не является условием, но для меня был бы крайне желательным.

Не ожидавший ничего подобного Фомин высоко поднял брови и откинулся на спинку кресла, а Маргарита, которую Вадим предупредил о своем намерении всего за пятнадцать минут до встречи, молча и ни на кого не глядя протянула руку к стеклянному столику необычной формы и взяла оттуда стакан с водой.

– Я хотел бы, чтобы вместе с моими картинами в экспозиции участвовали работы моей жены Нади, – решительно закончил Вадим и посмотрел Фомину прямо в лицо.

Куратор и доктор искусствоведческих наук Валерий Фомин умел держать удар. Но предложение Невельского поразило его так, что потребовалась пара секунд, в течение которых Фомин успел взглянуть на потупившуюся Марго и справиться с лицом, упорно стремившимся выразить крайнюю степень удивления.

– Это, конечно, неожиданно, но зато я, кажется, понял, что за папку вы принесли, – широко улыбнулся галерист. – Давайте посмотрим на работы?

Оцепеневшая от неловкости Надя еще приходила в себя на синем диване, а Вадим с Фоминым уже прошли к огромному, совершенно пустому столу и, повернувшись спиной к женщинам, занялись большой картонной папкой.

«Если бы можно было, я бы зажмурилась», – говорила себе Надя, не замечая, что ее веки и правда стиснуты, а дыхание стало громким, как во время забега.

Услышав, как Маргарита поднимается из кресла, она спохватилась и тоже встала.

Подойти к столу сразу Надя не могла. Ей было страшно. Сердце билось как безумное, пальцы похолодели, по позвоночнику вниз будто сосулька скользила.

«О боже мой, боже мой», – беззвучно бормотала она.

Но вот склоненные над ее работами головы начали подниматься, Фомин сделал какой-то плавный жест рукой над столом, что-то спросил у Вадима – и она поняла, что больше не может не слышать, что там происходит.

– Надежда? – Фомин как раз обернулся к ней, и она быстро подошла, изо всех сил стараясь выглядеть спокойной. – Послушайте, вы меня удивили. Это просто здорово!

На всей поверхности большого стола были разложены холсты с Надиными «девочками». С ярких полотен в белый потолок галереи смотрели причудливые, нежные женщины с длинными шеями и тонкими лодыжками, растрепанные и строгие, мечтательные и смеющиеся, держащие в прозрачных пальцах письма, цветы и перья… женщины с глазами, похожими на полные света маленькие пропасти.

– Напоминает стиль Яна Слёйтерса, тебе не кажется? – обратился Фомин к Марго, которая задумчиво рассматривала работы, и розовые блики от ближайшей картины нежными отсветами ложились на ее лицо и открытую шею.

– Да, наверно… Это, конечно, экспрессионизм, и палитра похожа, в частности, на Слёйтерса. Но образы… – Марго помедлила, и Надя сжалась, как перед ударом: как раз ее «образы» были предметом насмешливого недоумения свекрови и некоторых других ценителей высокого искусства, с которыми ей в свое время пришлось столкнуться. – Мне это напомнило Лилу Бланó. Она, кстати, сейчас хорошо продается… И Хоуп Ганглофф, конечно. Я с ней встречалась в Нью-Йорке, у нее тоже сейчас неплохие позиции, много выставок в Штатах… В России я ничего подобного пока не видела. Это и правда интересно. А какого времени эти работы?

Марго держалась приветливо, но Надя все же дрогнула.

– Это все старое, – она растерянно взглянула на Вадима.

– Надя двадцать лет назад училась в Суриковском вместе со мной, – уверенным голосом произнес он. – Правда, не закончила, сменила специальность и на какое-то время отказалась от искусства. То есть все, что вы видите, было написано в конце девяностых.

Фомин поправил очки и, обхватив себя поперек торса одной мощной рукой, второй мял подбородок и с интересом рассматривал с высоты своего роста хрупкую Надю.

– Я поясню, почему Маргарита спрашивает, – быстро заговорил он. – Для выставки всегда хорошо иметь не только старые работы, но и более новые. Это вызывает больший интерес коллекционеров – они могут покупать сегодня, с расчетом на то, что завтра и послезавтра их приобретения вырастут в цене. Это не обязательно, но желательно. Вы сейчас пишете?

– Можно сказать, что нет. Я немного занимаюсь живописью, преподаю детям, но самостоятельных работ в этом стиле сейчас не делаю, – упавшим голосом сказала Надя.

– И это масло, не акрил… – задумчиво протянула Маргарита, что для всех присутствующих означало: ее новых картин, если они и появятся, ждать придется долго.

– Но знаете, мне понравились ваши работы! И это даже в русле нынешних трендов – выставить женщину, которая рисует женщин… – Фомин по-прежнему пристально смотрел на Надю, и ей было не по себе от этого внимательно изучающего взгляда.

– Ну, все-таки не женщину, а супружескую пару… Но это даже интереснее, – заметила Марго. – Надя, вы вообще быстро работаете? Может, успеете сделать хотя бы пару работ до того, как каталог уйдет в печать? Это примерно середина октября. Два с половиной месяца. Сможете?

– Два с половиной минус пара месяцев на то, чтобы высохла краска, – это получается пара недель… – Наде было неловко, страшно, ей хотелось сбежать из этого просторного модного помещения, в котором ей предлагали невероятное – а она была вынуждена отказываться.

– Ну, для каталога мы и сырые отснимем, это не проблема, потом досохнут, – вмешался Фомин. – Так что два, два с половиной месяца. Хотя бы одну, а, Надя? Просто чтобы со свежей датой была работа. И сразу широким шагом войдете в мир современного искусства.

Все выжидающе смотрели на Надю, и она не выдержала:

– Думаю, одну я смогу. Я вообще-то всегда работала быстро, правда, Вадь? – Надя как-то по-детски взглянула на мужа, и тот мгновенно ответил:

– Да, конечно!

– Ну и славно, – с удовольствием заключил Фомин. – У нас дел еще много, надо все картины оформить, придумать, как их расположить…

– Стиль и колорит очень отличаются… Наверно, стоит развесить в отдельных залах? – предположила Маргарита.

– Подумаем! Я бы попробовал перемешать, контраст может быть очень эффектным… – он весело взглянул на Вадима, а потом, словно забыв о манерах, первым протянул руку взволнованной Наде. – Да, удивили, спасибо! Проект может получиться еще интереснее, чем ожидалось.