Текст книги "Забытые крылья"

Глава 30

Лика размеренно прихлебывала виски и закусывала салом: «Потому что на кето так положено». Вопреки всем народным поверьям, жирная закуска не помешала ей довольно быстро захмелеть.

– Вот одного я не понимаю – зачем мне-то звонить? Она что, и правда думает, что я мужа из дома выгоню? Или что Колька на это ее пузо поведется? – с кривой, презрительной улыбкой рассуждала она.

– А думаешь, нет? – Светлана заинтересованно смотрела на Лику.

Надя, не привыкшая участвовать в подобных сценах, старалась не показывать своего смущения. «В конце концов, нельзя все время быть такой… Надо и с нормальными людьми иногда пообщаться», – сказала она себе, накладывая на тарелку принесенный Ликой сыр и какую-то зелень.

– Ой, я тебя умоляю, – со смешком ответила обманутая жена, снова пригубив стакан. – Он не для того гуляет, чтобы новое ярмо на шею вешать. Только его малолетки этого не понимают. Никакого ребенка у нее не будет. Плавали, знаем!

– То есть как не будет?.. – вырвалось у Нади.

– Эта уже третья. В первый раз я в истерике была… – Лика сделала едва заметную паузу и устало вздохнула. – А теперь даже не удивляюсь.

Света с каким-то ожесточенным выражением лица взялась за бутылку и налила себе виски.

– Да чего ты миндальничаешь? – хмыкнула Лика. – Возьми уже нормальный стакан, виски из рюмок не пьют.

– Мне нормально, – отмахнулась Света и опрокинула рюмку одним махом. – Личка, так, выходит, ему дети не нужны?

– У него от первого брака дети уже взрослые. И нашему Сашке шестнадцать. В Лондоне учится. Он же не Абрамович, блин, Свет. Куда ему еще дети? – Лика презрительно сморщилась. – Ты пойми, вот они его видят. Солидный дядька, нестарый при этом. Машина, дом загородный, яхт-клуб, гонки на внедорожниках. У них сразу загорается: «Мне такое надо». У них же самый возраст – замуж выходить, рожать, гнездо вить. С кем? Ровесники им нафиг не сдались – сейчас молодые парни сами ищут, к кому бы без хлопот пристроиться. А тут мой Коля. Да у них в яхт-клубе такое творится… Паруса – только предлог.

Лика посмотрела на Надю слегка поплывшим теплым взглядом и улыбнулась:

– Ну так, конечно, не у всех.

– В каждой избушке – свои погремушки, – неопределенно откликнулась Надя и, не вдаваясь в подробности своей семейной истории, глотнула вина.

– Лик, но если она правда беременна? Она что, аборт будет делать? – Света смотрела напряженно, хмурилась, на ее щеках загорелись красные пятна.

– Да что ты так беспокоишься-то, Свет? Она тебе родная, эта сучка? Разберется. Я не знаю, куда они у него деваются, но счета контролирую. Беременеют они у него или нет, бабло никуда не утекает. Разводиться со мной себе дороже – останется без штанов. Дом мой, половина бизнеса тоже. Так что, – она подмигнула Свете, – не боись, все будет путем. Ой, девки, а что это мы без музыки сидим? Давайте я сейчас поставлю…

Лика потыкала пальцем в экран золотистого айфона в розовом чехле, и через секунду в кухню вплыл низкий, с хрипотцой женский голос: «Если я тебе больше не нужна, тогда и ты мне на, тогда и ты мне на…»

– Ой, нет, эта грустная… Надо повеселей чего-нибудь. Вот!

Электрический ритм с придыханиями на заднем плане – и вот уже тот же голос поет, а Лика, задорно притопывая, подпевает: «В твоих глазах я вижу свои мысли… и дождь поет на ломаном английском…»

– Попляшем, а, девки?

– Да ну тебя, Лик, – рассмеялась Света и потянулась с наполненной рюмкой к Надиному бокалу. – Надюш, давай выпьем!

Снова лихо опрокинув рюмку, Света оглядела подруг и сказала:

– А я вам завидую, девки…

– Что это? – Лика вскинула татуированные брови.

– У вас дети…

И Лика, и Надя мгновенно отвлеклись от своих мыслей и переключились на Свету.

– Светик… – голос соседки наполнился теплом и влагой. – Бедная ты моя девочка…

Она сделала музыку потише и сочувственно уставилась на сидевшую напротив Свету.

– Светуль, ну ладно тебе, подумаешь, – вмешалась Надя. – Ну есть у нас дети. Но это ж не гарантия счастья, как видишь.

– Надь, ну все-таки без детей женщине нельзя, – возразила Лика и, сочувственно сморщившись, насколько позволял ботокс, заглянула Свете в лицо. – А ты не можешь, да?

– Не знаю… Может, и могу, – тихо ответила та.

– Как это? – Лика протянула руку через стол и мягко взяла Светину кисть в свою. – Расскажи!

– Ну, мы сначала не хотели, – медленно начала Света. – Я пила таблетки много лет, потому что Пьеру было не до этого, да и мне нравилось так жить – свободно, весело. Во Франции к этому не так, как у нас, относятся. Если ты рожаешь раньше тридцати, это странно. Конечно, у меня периодически мелькала мысль, но вот прям сейчас детей не хотелось. А когда мне исполнилось тридцать пять, поговорили и решили, что пора. Ну и оказалось, что у нас не получается, – Света снова наполнила рюмку и одним глотком осушила ее, жестом отказавшись от закуски, которую пододвинула Надя. – Пошли к врачу. Назначили кучу обследований. Я все прошла – вроде бы порядок. А Пьер начал… и перестал.

– То есть как перестал? – не поняла раскрасневшаяся Лика.

– Ну так. У него нашли небольшую проблему, надо было ходить лечиться, но тут карьера пошла в гору, стало некогда… Потом переехали в Брюссель, Пьер начал осваиваться на новой должности. В общем, в какой-то момент он мне прямо сказал: мы живем отлично и без всяких детей, и давай не будем делать из этого проблему.

Надя поставила локти на стол, оперлась подбородком на сложенные кисти и с жалостью смотрела на подругу.

– Светик, солнышко мое… и ты ничего не рассказывала… бедная моя…

– Вот козел! – убежденно и громко объявила Лика. – И ты его поэтому бросила, да?

Она, наоборот, оживилась – то ли стараясь приободрить Светку, то ли воспрянув от мысли о возможности женской независимости.

– Ну как сказать, – Света потянулась за бутылкой, налила себе и Лике, быстро выпила и кривовато усмехнулась. – Для начала я ему наставила рога.

– Да ладно! – Лика вскрикнула с таким ликованием, что всем стало смешно. – Ну ты даешь, подруга! С кем?

– А еще говорят, не бывает женской солидарности, – хихикнула Надя. – Когда надо мужику насолить, мы очень даже рады друг друга поддержать.

– Ну так с кем, с кем? – Лика в азарте почти кричала.

– С покупателем, – смешно проблеяла Светка, и все три женщины захихикали.

– И ты была в белой кружевной наколке и в передничке с оборкой? – Лика ржала в голос, хлопая себя по свекольному плюшевому бедру.

– Ну, не совсем так, – Света тоже смеялась. – Но было жарко.

– Расскажи! – Лика завладела бутылкой, плеснула щедрую порцию в собственный стакан и Светкину рюмку, а Наде долила немного вина.

– Слушай, ну я не очень умею о таком рассказывать, – жажда поделиться все-таки возобладала над стыдливостью, и Света выдохнула: – В общем, это был молодой мальчик.

– О-о-о-о-о-о-о, – ликующе завопила Лика, а Надя посмотрела на подругу очень внимательно, хоть и с улыбкой. – Прям совсем молодой?

– Двадцать, – коротко ответила Света.

Надя быстро допила вино и взяла с блюда желто-розовое, с полупрозрачной кожицей яблоко. Надкусила, с удовольствием прислушалась к яркому снеговому хрусту сочной плоти и продолжила жевать, слизывая с губ кисло-сладкий сок.

– А-а-а-а, ну ты даешь, подруга! – Лика смотрела на Свету с искренним восхищением.

– Ага. Он ко мне в магазин приходил, интересовался редкими книгами. Денег у него было мало, поэтому покупал он редко. Но разбирался в теме хорошо, в какой-то момент я уже с ним советовалась, что искать для магазина… Ну и как-то так у нас вышло, – Света одним глотком осушила рюмку и наконец взяла кусочек сыра – впрочем, откусила совсем чуть-чуть и положила на тарелку.

– Ну и как это было? – сияющая Лика азартно навалилась грудью на стол.

Надя хрустела яблоком и пыталась понять: осуждает ли она Светку? Завидует? Как назвать это неопределенное, лишенное ясной окраски чувство, зашевелившееся в груди, словно темный и наглый комок живой плоти…

– Да шикарно это было. Честно. Я даже не ожидала. Ну то есть у меня же были мужики до Пьера. Потом Пьер много лет. Приятно, конечно, но вообще я не очень понимала, почему по сексу все так с ума сходят. А тут все стало ясно, – Света покраснела то ли от выпитого, то ли от воспоминаний. – Меня просто как подменили. Я впервые в жизни хотела мужика постоянно, у меня от одного его голоса все внутри ныло и дрожало.

– Ох, это такое классное чувство! – Лика расслабленно откинулась на спинку стула, и лицо ее стало мечтательным. – У нас с Колькой, кстати, так было в начале.

– А у меня и в начале не было, – неожиданно для самой себя выдала Надя.

– Да ладно? Твой вроде как раз ничего такой… Говорят, небольшого роста мужички очень хорошо умеют…

– Ну не знаю. Может, это во мне дело. Может, он и хорош, но на меня так, как вы говорите, не действует. А сравнить не с кем, – усмехнулась Надя.

– Как это? – для Лики вечер был полон сюрпризов.

– Ну вот так. Один он у меня. Первый и единственный.

– А-фи-геть! – по складам произнесла Лика и уставилась на Надю. – Девки, вы меня уморите сегодня, честное слово. Так вообще в наше время бывает?

– Ну как видишь, – Надя усмехнулась. – Мне даже неудобно стало. Чувствую себя каким-то динозавром.

– Надь, да ерунды не говори, – махнула рукой Светка. – Ты у нас такая Дюймовочка… Живешь со своим прекрасным эльфом, и никакие плотские глупости тебя не волнуют. Красиво! Я вот тоже так пыталась… Но не смогла.

Надя взглянула на нее с сомнением, но спорить не стала.

– Ой, я вообще завидую бабам, которые мало хотят. Мне вот много надо, и Колька меня за это место держит накрепко, – призналась Лика. – И я хоть делаю гордый вид, но очень обидно, что он этих малолеток трахает, а меня нет. И он, гад, это знает. Пользуется тем, что я его хочу. Может, мне тоже завести кого-нибудь помоложе? – она потянулась, выставив вперед полную грудь, и со сладострастным стоном клацнула зубами.

Все опять захихикали.

– Ну смотри. Может, и заведи. Только не жалуйся потом, – Света снова опрокинула рюмку.

– Свет, ты не слишком много пьешь, а? – не выдержала Надя.

Она с детства ненавидела подобные замечания за столом, но сейчас, видя, как стремительно пьянеет подруга, решила плюнуть на приличия.

– Нормально, – отмахнулась Света. – Финал-то у нас вышел не очень веселый. Выгнал он меня.

– Ого! – Лика посерьезнела. – Попались, да?

– Попались.

– А где? Я за своим Колькой постоянно слежу, но никак с поличным не поймаю…

– Нас искать не пришлось. Он из командировки вернулся, дверь открыл своим ключом и прямо на полу в гостиной нас и накрыл.

– И прям за этим делом?

– Ага. С ним еще и начальник его приехал. Зашли на кофе, – Света усмехнулась.

– Ох, вот это попадалово! – Лика разволновалась и заерзала на стуле от избытка эмоций. – Вот недаром говорят, даже если с поличным поймали, надо отрицать. В глаза смотреть и врать: «Ничего, мол, не было». Коля мой так и делает. Я хоть и знаю, что все было, но хотя бы могу сделать вид, что ошиблась.

– Ну, я такой возможности Пьеру не дала, – задумчиво сказала Света. – Я в запале ему сразу все выдала: что у меня страсть, что я наконец ожила, почувствовала себя женщиной…

– Ты ему это все прямо при начальнике сказала? – ужаснулась Надя.

– Нет, ну это было бы уж совсем. Наедине сказала. Но все равно как-то сразу стало ясно, что у нас с ним все закончилось.

За окном совсем стемнело, и льющийся из лампы теплый свет окутал трех женщин, задумчиво сидевших на кухне. За окном узловатые ветки деревьев стыли от влажной прохлады, а зрелая трава, казавшаяся в сумерках совсем черной, намокла от тумана и поникла.

– Ну не расстраивайся, Свет, – очнулась от печальной задумчивости Лика. – Может, у вас еще все наладится.

Света кивнула ей и искоса коротко глянула на Надю, которая погрузилась в свои мысли.

Лика набрала номер на экране смартфона и сделала знак, приложив палец к губам.

– Коль, привет! – через несколько мгновений произнесла она. – Ты там как?.. Ага… Нет, ну я звонила, ты не отвечал… А, поняла. Хорошо. Скоро? Ну окей, давай, целую!

Ласково чмокнув воздух у динамика телефона, Лика с удовлетворенной улыбкой нажала на отбой и сложила пальцы в неприличном жесте:

– Не дождется, сучка! Так, девки, давайте заканчивать. Мой скоро приедет – сказал, через час.

Света схватила бутылку и потянулась к Ликиному стакану, но та, поколебавшись, закрыла его ладонью, на которой красовалось сложное дорогое кольцо, совершенно не вязавшееся с ее спортивным костюмчиком:

– Нет, мне хватит. Не хочу, чтоб разило.

Света вопросительно взглянула на Надю – та тоже отказалась, – покладисто кивнула и налила только себе.

– А вообще ты, Свет, молодец. Мужику своему сказала все, что думаешь. Мальчика молодого оттрахала. И сюда приехала – все у тебя путем. Вон как дело поставила. Все можешь! Захочешь – и родишь!

После разговора с неверным Колей в соседке явно прибавилось позитивной энергии – но Надя и Света смотрели на нее с удивлением.

– Кому я рожу? Куда? Мне сорок два уже, и муж мой детей не хочет.

– Где муж, а где ты, – подмигнула Лика. – Ты, кстати, по закону еще замужем?

– Ну да, мы не разводились, – Света озабоченно потерла нос.

– Ну так вот. Если ты сейчас родишь, это в любом случае будет считаться ребенок твоего Пьера. Ты подумай! Хороший вариант!

К Наде вернулась способность разговаривать:

– Это в смысле родить от постороннего, а Пьер пусть воспитывает?

– Ну или так, – туманно ответила Лика, вставая и разминая затекшие от долгих посиделок мышцы. – Он, может, еще спасибо скажет – все-таки наследник появится на старости лет… Или разведешься выгодно, с алиментами.

Света хрипловато засмеялась:

– Да, Лик, тебя эта борьба за выживание превратила в настоящего стратега!

– А что делать, девки, что делать! Тут молодежь на бегу подметки режет! Сейчас вот пойду мурлыкать со своим козлом. Потому что он хоть и козел, а все-таки мой! И не родилась еще пока такая сучка, которой я мужика своего отдам. Все, пошла!

И, наградив подруг ароматными влажными поцелуями в щечку, Лика на удивление уверенно – после всего выпитого – покинула кухню.

– Лик, тебя проводить? – крикнула Надя, но ответа уже не получила.

– И ведь знаешь что, Надь? – с пьяной умудренностью произнесла Света. – Вот она сейчас пойдет, и дойдет, и все с этим своим Колей уладит. И дальше будут жить, – она громко икнула, и Надя ощутила, как в горле поднимается комок тошноты. – А я… А я так не могу…

– Свет, давай спать, а? Поздно уже, ты устала. Давай я тут все приберу?

– Надя, нет. Я сама! – решительно возразила Света, и Надя заколебалась.

Ей правда очень хотелось поскорее нырнуть в кровать и прекратить этот странный разговор почти трезвого с очень пьяным. Она посмотрела на подругу вопросительно, и та повторила:

– Ты иди, иди.

Светлана медленным красивым жестом, снова напомнившим Наде оперную диву Любовь Николаевну Зарницкую, указала подруге на дверь. Только вместо арии подруга выдала короткую нескладную речевку, которую произнесла по складам, помахивая вытянутым указательным пальцем и тяжело дыша:

– Иди, ложись. Тебе творить!

«Все-таки от пьянства всегда такой неуют возникает, – поеживаясь, думала Надя и хмурилась с зубной щеткой во рту. – Ну ничего, сейчас у Светы будет меньше стрессов, Лика все у себя наладит, и пьянок здесь больше не будет».

Она сплюнула, прополоскала рот и, с наслаждением приняв душ, улеглась в постель, запретив себе думать о том, что происходит на кухне с опьяневшей Светланой. Завтра нужно встать пораньше и, пока будет свет, заниматься картиной. Все получится. Обязательно. Она должна доказать и Вадиму, и себе, и этому Фомину, и надменной Маргарите, что она настоящий художник.

Глава 31

Утренний свет заливал мастерскую, мягко ложился на глянцевые поверхности банок, бутылок и ваз, подсвечивал контуры реквизита для натюрмортов. Золотистый блик на носу напыщенного гипсового Аполлона привел Надю в отличное расположение духа, и она подмигнула белой безглазой голове. Сегодня, она знала точно, у нее все получится.

Надя пришла в мастерскую прямо из спальни, даже не позавтракав, таково было ее нетерпение: скорее, скорее выложить на палитру густо пахнущие столбики краски, принюхаться к маслянистой поверхности тройника[3]3
  Тройник – смесь растворителя, лака и масла, которую художники используют для масляной живописи.


[Закрыть], взяться за кисть, смешать единственный подходящий оттенок и прикоснуться к холсту!

Надя любила такие дни за ощущение наполненной сосредоточенности. Сейчас у нее не было рук, ног, глаз и головы, не было никаких физических потребностей. Только одна мысль, одно дыхание, одно направление, одно желание – выплеснуть на холст то, что должно быть выплеснуто. Все оставшееся за границами палитры и холста словно тонуло в дымке.

Она не глядя протянула руку за черным фартуком, закрывавшим ее до колен, накинула на шею холщовую петлю, подпоясалась, улыбнулась и начала работу.

* * *

Два часа спустя Надя стояла у окна и нервно вглядывалась в пустой сад. Брови ее были нахмурены, губы шевелились.

«Что не так? Не пойму», – она в который раз обернулась к мольберту и впилась взглядом в полотно.

Объективно говоря, работа была неплоха. На каком-нибудь ремесленном торжище такую с удовольствием купила бы, например, дама, желающая подчеркнуть свой утонченный художественный вкус. Но Надю результат не радовал.

«Декоративная пошлость, – с омерзением подумала она и в десятый раз вытерла уже совсем сухую кисть хлопковой тряпкой. – Осталось пририсовать Кремль – и получится настоящий столичный сувенир в романтическом духе».

Надя никак не могла понять, в какой момент все пошло не так. Задуманный колорит – сиренево-лавандовый с оттенками фуксии и вспышками золота – сам по себе был вполне хорош. Линии фигуры с умышленно искаженными пропорциями – легки и точны. Гармонично расположенные детали фона направляли зрительское внимание четко по запланированным линиям. Но все вместе почему-то отдавало не осенней меланхолической нежностью, как было задумано, а вульгарным самолюбованием, словно это была не живопись, а гламурное селфи в инстаграме.

«Может, контура добавить?» – подумала Надя и пошла от окна к мольберту.

В комнату постучали. Вслед за Надиным негромким «да» дверь отворилась, и в проеме возникла Светка с воспаленными красными глазами и потрескавшимися, очень темными губами. Волосы у нее были мокрые после душа, а оделась Света сегодня в мягкие широкие штаны и белое худи с карманом-кенгуру.

– Надь, ты как?

– Нормально, – машинально ответила Надя, глядя на картину. Если немного усилить темные контуры – станет больше драматичности и контраста. И левый нижний угол можно затемнить.

– Можно посмотреть? – мягко спросила Света.

– Да смотри, не жалко, – кивнула Надя.

Ее трогала тактичность подруги. Та и правда стеснялась помешать, и, если бы ей сказали «нет», даже не попыталась бы посмотреть на полотно.

– Ну и как?

– Ну… – после секундной паузы ответила Света, – вроде бы хорошо. Мне нравится.

– Да?

Поежившись от мелькнувшего в Надином голосе сомнения, Света помолчала еще пару секунд и сказала:

– Ну колорит хороший, краски живые. И у нее же пока нет лица! – и продолжила, будто споря сама с собой: – Нет, Надь, мне правда нравится. На этом этапе все хорошо.

Надя смотрела на полотно, упрямо и недоверчиво склонив голову.

– Ну хорошо. А то я как-то не уверена. Буду продолжать тогда.

* * *

Летом, когда в мастерской проходили детские занятия, Света часто приходила и тихо садилась с книгой на ту самую широкую скамью со спинкой, на которой Надя вчера делала наброски. Было так радостно находиться вместе с увлеченными рисованием детьми в этой пропахшей красками и растворителями комнате. Ей казалось, что именно здесь теперь обитала душа кратовского дома – новая душа, которую она вдохнула в него своими усилиями. Чтобы получился этот большой двусветный зал, пришлось проделать невероятное: разобрать одну из стен почти столетнего деревянного дома. Света упрямо не слушала никаких возражений, и в конце концов после долгих споров и множества ухищрений здесь появилась настоящая студия мечты – большая, просторная, залитая светом с утра и до самого заката.

– Я вспоминала мастерскую Васнецова в его доме-музее, в переулках у улицы Щепкина, – рассказывала она, сияя от гордости, когда Надя впервые осматривала преобразившийся дом Зарницких. – Там же идеально все-все: и свет, и простор, и этот деревянный пол, который как будто дышит – еще не скрипит, но уже не молчит, помнишь?

Надя покачала головой. Из всего дома-музея она запомнила только роскошные изразцовые печи и массивную, достойную Ильи Муромца деревянную мебель. А здесь были темные стены глубокого изумрудно-синего цвета, медовые доски под ногами и частые переплеты отреставрированных деревянных рам, которые придавали гнезду Зарницких такую узнаваемую и любимую с детства ажурную легкость.

– Я хочу когда-нибудь нарисовать этот узор на полу, – сказала тогда Надя. – Буду, как Моне, рисовать один объект при разном освещении.

Здесь к Наде вернулась способность рисовать, здесь она снова вдохнула полной грудью после затяжного бездыханного погружения в другой, далекий от искусства мир.

«Вспомнила себя, – думала она, проводя плоской кистью волнистую тонкую линию в прическе своей “девочки”, – но похоже, не до конца… Как будто чего-то не хватает… А время идет! Времени все меньше», – и, взяв в руки мастихин, она вдруг быстрыми жесткими движениями содрала с полотна все, что нарисовала сегодня, – и, обессиленно опустив плечи, повернулась к подруге.

Светка сидела на своем привычном месте, подогнув ноги и подложив под спину круглую подушку с выпуклой пуговицей в центре, и как будто не замечала внезапной гибели картины. Заложив пальцем толстый том с черной обложкой, она смотрела на стоящую у мольберта Надю и беззвучно шевелила губами.

– Ты опять в своем плеере? – Надя села рядом со Светланой. – Никак не привыкну – говоришь с тобой, а ты, оказывается, в наушниках.

– Да, у меня тихонечко играет там, – протянула Света, и Надя настороженно повела носом.

– Свет, ты опять пила, что ли?

– Нет, ты что! – испуганно возразила та и часто заморгала покрасневшими веками в попытке выглядеть честной.

– Свет, знаешь что? Вечером я еще могу понять. Но утром! – Надя внезапно страшно разозлилась и резко поднялась со скамьи. – Утром только алкаши пьют, ты что, не понимаешь?!

– Я не алкаш! – вскинулась Света. – Я просто выпила. Выпиваю.

– Точно? Ты уверена? А то ведь женский алкоголизм не лечится!

Света подняла указательный палец:

– Надя! Я могу остановиться в любой момент. Если захочу.

– Ах, если захочешь! – Надин гнев от этой увертки только разгорелся. – А ты, значит, не хочешь! Тебе лучше бродить по дому по ночам, напиваться при гостях, пугать детей, да?

Света опустила голову и отрицательно покачала стриженой макушкой.

– Свет, ты с ума сошла? Взрослая женщина! Тебе что, заняться нечем?

– Это тебе есть чем заняться, – парировала Света, внезапно тоже раздражаясь. – А у меня все дела закончены. Пансион закрылся. И все, никому я больше не нужна!

Она рванула наушник из уха и, помахивая им, с клоунским отчаянием, широко разевая рот и распространяя запах перегара, запела:

– Mais ne m’en veux pas, si je pense encore à toi[4]4
  «Не злись, что я все еще думаю о тебе», строчка из песни Pomme «En cavale».


[Закрыть]…

Надя смотрела на нее с изумлением.

– Света! Ты ведешь себя как подросток!

– Да, я подросток! Мне сорок два годика, и я такая пожилая девочка, у которой ни черта в жизни нет…

– О господи, – Надя тяжело выдохнула и заговорила тише: – Свет, ну перестань. Все будет хорошо.

– Это у тебя, Наденька, все будет хорошо, – Света широко растянула рот в недоброй клоунской ухмылке. – А у меня впереди ничего.

И Света, вдруг поникнув, заплакала. Отложив книгу (Надя машинально отметила название – «Веретено Василисы»), она размазывала внезапные слезы по лицу и всхлипывала, горестно вздрагивая всем телом.

– Свет, Светик, ну, – Надя прижала подругу к себе, – ну перестань, пожалуйста…

– На-а-а-а-а-адь, – жалобно и монотонно тянула Света, – что же мне делать теперь? Я же совсем, совсем одна…

– Ну что ты так отчаянно, солнышко мое, – Надю мутило от кислого дыхания подруги, но она точно знала, что брезгливость сейчас показывать нельзя. – Ну все же пройдет – и осень, и зима. Весной ребята вернутся, все начнем заново.

– Ну да, – капризно всхлипнула Света, – ты же не останешься здесь со мной. Вернешься к Вадиму, станешь художником, тебе будет не до меня…

– Это неправда, мне всегда будет до тебя.

– Да? Ты уже решила? Останешься здесь?

Надя вздохнула.

– Ну прости меня, прости, – покаянно забормотала Света. – Ты не обязана. Ты же не нянька мне. Просто… просто мне так пусто, Надь… Сил же полно еще, понимаешь? Я ведь не старая! А ничего, ничего в жизни нет, куда это все можно вложить, – и она снова растерла быстрые злые слезы кулаком по покрасневшему лицу.

– Светуль, ну зачем ты так… – Надя вздохнула и, стараясь не думать о том, что испачкает одежду, прижала к себе вконец размякшую Свету. – Давай по порядку, а?

– Давай, – всхлипнула Света.

– Ну, во-первых. У тебя есть телефон этого колледжа, который дал Михаил Степанович. Ты им звонила?

– Нет, пока нет, – Света шмыгнула носом и резко выдохнула, и Надя сморщилась от запаха перегара.

– Значит, завтра позвонишь. Когда будешь трезвая, да? – она приподняла Светин подбородок и строго посмотрела в глаза подруге.

– Да, позвоню, хорошо.

– Вот. Значит, будешь ездить в Москву на занятия. Общаться с людьми. С твоим характером ты быстро найдешь друзей. И все изменится, вот увидишь. Будешь вспоминать этот разговор и смеяться.

– Да? Когда?

– Через год.

– Год? Я не могу через год, Надь. Я не выдержу. Мне же еще разводиться, – и она снова зарыдала, словно ее прорвало.

– Тихо! Не беги впереди паровоза. Давай по шагам. Сначала работа. Просто договорись с ними. Да?

– Да, хорошо, – Света все не могла успокоиться, слезы катились по лицу, а из тела, казалось, огромным безжалостным насосом выкачали все силы. Но голос уже потихоньку прояснялся.

– Вот. Работа. Новые друзья. А потом, когда все наладишь, подумаешь об остальных делах.

– А ты? Ты от меня уедешь? – у Светы хватило такта не пялиться на Надю своими заплаканными глазами, и без того разговор получался не из веселых.

– Свет, честно? Я не знаю пока. Мы с Вадимом пробуем все наладить, но пока непонятно, получится или нет, – она легонько вздохнула и сделала едва заметную паузу. – Но даже если я перееду и не буду тут работать, мы все равно с тобой всегда будем самыми близкими людьми, да?

– Да. Спасибо тебе, – Света уткнулась в Надино плечо сопливым мокрым лицом, и та начала медленно и ласково гладить подругу по волосам. – Надь… Слушай, а как ты думаешь, мне правда уже поздно рожать?

Надя растерялась.

– Ну… Если ты хочешь, то не поздно, наверно. Ты хочешь?

– Не знаю, – Света судорожно вздохнула, и Надю снова обдало кислым запахом. – Наверно, надо рожать с кем-то, да? Вот у тебя как было – ты просто хотела ребеночка или конкретно от Вадима?

– Знаешь, у нас так давно и быстро это все вышло, что я сейчас даже не помню, – честно ответила Надя. – Я же родила в двадцать один. Мы совсем дети были, Лешке сейчас столько. Его же невозможно представить отцом.

Светлана отвернулась и смотрела теперь на мольберт, где стоял испачканный разводами краски холст.

– И мы как-то не думали особо. Поженились, чтобы родители Вадима не приставали с вопросами. И я сразу забеременела, буквально через пару месяцев. Это было так естественно… А потом уже не было желания рожать.

– Почему? – оживилась Света и пытливо заглянула в Надино лицо тревожным птичьим взглядом.

Надя помедлила.

– Знаешь… Наверно, я вышла за него, потому что мне казалось, что так будет правильно. Ну то есть он мне, конечно, очень нравился. Такой сдержанный, сильный, талантливый. И он был очень внимателен ко мне, но при этом никогда не лез в душу. И казалось, что с ним будет безопасно. Надоело метаться между бабушкой и Мариной. Хотелось чего-то основательного, крепкого. Как у Невельских… Как у вас, – Надя чуть улыбнулась, и Света кивнула.

– Да, как у нас. До поры до времени.

– Я теперь понимаю, что это всегда «до поры до времени». А тогда… Вышла замуж, родила, а потом оказалось, что муж мне не опора. И на второго ребенка я не решилась.

– Но тебе же понравилось быть матерью?

Надя улыбнулась задумчиво:

– Знаешь, Свет, когда они маленькие – это даже на физическом уровне такой кайф. Этот запах невероятный, от макушки особенно. Эта кожа нежнейшая, эта мягкость, бесконечная доверчивость. Эти их сияющие глаза. Вот он засунет палец в рот, зубы там ищет и смотрит на тебя так глубокомысленно – и в этот момент ничего в жизни больше не надо. А потом…

Надя вздохнула и, слегка отвернувшись от подруги, стала смотреть в сторону холста, с которого совсем недавно стерла свою «девочку».

– А потом ребенок растет, и ты каждый день чувствуешь, как он становится чуть дальше. И иногда это нормально и даже удобно – больше самостоятельности, меньше забот… Но ведь он этим своим взрослением с тебя по сантиметру кожу снимает. Уже не вернуть ту макушку, тот младенческий запах… Любовь не становится меньше, а выражать ее уже нельзя… В общем, я не знаю, Свет. Сложно это все. Видимо, их надо рожать подряд, пока первый маленький. А то вспомнишь все эти ночные вопли, кормление, недосып – и задумаешься.

Света сидела неподвижно, на ее лице застыло торжественное выражение.

– Зато! – сказала она, подняв вверх указательный палец. – Зато в твоей жизни есть смысл.

– Есть, я не спорю. Но все-таки дети – не единственный смысл. Не обязательно жить, как все, чтобы в твоей жизни был смысл. Вон Плисецкая, например, – у нее не было детей. Ты хочешь сказать, она жизнь прожила зря?

– Ну нет, конечно, – Света вздохнула. – Гениев эти правила не касаются.

– Гений не гений, а если рассуждать практически, в нашем возрасте нужно с поддержкой. Иначе изведешься растить. Одной и в молодости трудно, а после сорока… Так ты хочешь?

– Не знаю… Если бы мне точно сказали, что я рожу и не пожалею, я бы рискнула. Но я скорее головой об этом думаю, понимаешь? Такого вот сильного желания, такой тяги природной у меня нет… Может, я неполноценная?

– Свет, ну что за глупости, – возразила Надя, которая вдруг почувствовала раздражение, будто резерв терпения, отпущенный на этот разговор, исчерпался. – Нормальная ты. Не все же рожают. И не всем это нужно.

– А тогда зачем это все… – начала было Света и, взглянув на Надю, прервала сама себя: – Знаешь, я пойду. Ты работай, пока свет нормальный. Я там по хозяйству займусь.

И она слегка неуверенной походкой вышла из мастерской, оставив Надю нервно смотреть на несостоявшуюся картину.