Текст книги "Забытые крылья"

Глава 44

Она проспала часов двенадцать и, проснувшись, не сразу поняла, который час. «Почему я заснула в мастерской? Ничего не помню».

Вернувшись вчера домой после бесконечного дня, в который вместились странная встреча с Маргаритой, совещание у президента компании, разговор с Бабаевым об «Анонимных алкоголиках» и визит к Светке, она приняла горячий душ и решила, что самое время выпить те самые успокоительные, которые ей дал врач скорой.

Она покормила Сагу и забралась под одеяло с мыслью немного почитать, но уснула мгновенно. Зарядить телефон она, конечно, забыла.

Надя поднялась, позевывая, и побрела на кухню, чтобы сварить кофе. Часов одиннадцать сейчас, наверно? Вадьки не слышно – видимо, еще спит.

Телефон мужа лежал на столе, заряжаясь от короткого провода. Надя машинально взяла его в руки, чтобы посмотреть на часы, и вдруг почувствовала нервную дрожь. Она никогда в жизни не проверяла карманы или смартфон мужа, не интересовалась его перепиской – и не понимала тех, кто это делает. Надя была воспитана иначе, но сейчас… Она нажала на кнопку, и на экране появилась надпись «Введите код доступа». Кодом Вадима мог быть только его собственный день рождения, это она знала наверняка.

«С первой попытки хакнула», – улыбнулась она удовлетворенно.

Так, что тут у нас? Сага терлась об ноги, но Надя, погруженная в свое расследование, не обращала на кошку внимания.

Список вызовов. Надя, Леша, мама. Изредка Марго.

Вотсап. Переписок немного. Все имена знакомые, а Марго здесь просто нет. Интересно, она что, не пользуется мессенджером?

Фейсбук. Инстаграм. Везде все обычно, никаких висящих уведомлений, ничего подозрительного.

Почта. Надя открыла интерфейс почтовой программы и сразу увидела цепочку из 39 писем. Самое свежее было еще не прочитано. Отправитель – Марго Гант.

«Ты ушел, а мне снились твои глаза. Я уже говорила, что ты хищник? Такой острый взгляд. И вся твоя повадка. Это завораживает».

Под текстом была ссылка. Надя кликнула на нее – и в открывшемся приложении зазвучала томная и дерзкая мелодия.

Надя стояла у кухонного стола и, глядя перед собой невидящими глазами, давила на кнопку громкости на боку телефона – у них с Вадимом были одинаковые модели. Выведенный на максимум глуховатый голос рыжей певицы заполнил кухню:

 
Baby is it sweet sweet sweet the sting
Is it real this infusion…
 

Сага удивленно прижалась к полу, глядя, как хозяйка, закусив губу, пританцовывает в пижаме и тапочках. В этой музыке было столько страсти, томительного предвкушения, столько рдеющего под размеренным ритмом огня… Эта музыка могла означать только одно. На этот раз сомнений не было.

Из спальни показался взъерошенный Вадим.

– Надь, что такое?

Не отвечая, Надя нажала на иконку, и песня заиграла снова. Небрежно бросив телефон на стол, она прошла мимо мужа в мастерскую и захлопнула за собой дверь.

* * *

Она стояла у окна, обхватив себя руками с такой силой, что воздух с трудом пробирался в легкие.

Марго. Марго. Теперь у нас Марго.

– Да какого черта, в конце-то концов? – произнесла она вслух и, резко развернувшись, прошла к мольберту.

В дверь постучали.

– Я работаю! – рявкнула Надя таким голосом, от которого муж за дверью вздрогнул, а кошка Сага мгновенно вспомнила свое лихое дворовое прошлое.

Лихорадочно метавшийся по мастерской взгляд зацепился за поникшие бумажные крылья, которые она вчера бросила в угол у дивана. Вот оно! Нашла!

Ее девочка будет лететь.

Над синим небом, над золотым светом фонарей, между крутых наклонов крыш и чешуи карнизов… Она будет лететь, и крылья ее будут из бумаги. Такие не поднимут в воздух, пока ты к этому не готова. Но когда в сердце накопится достаточно сил, твой полет будет прекрасен.

Оказывается, ярость может быть топливом. Оказывается, если достичь дна, то уже все равно, что ты робко думала о своем будущем. Искала что-то в дали, придумывала, выстраивала конструкции из привычных кубиков: вот он муж, вот она я, вот наш дом, наше прошлое, наше грядущее. До поры до времени не существовало той силы, которая вырвала бы Надю из колеи, где она провела большую часть жизни. Это была ее колея, натруженная, родная, дорогая до самой мелкой кочки. Она давала смысл жизни.

Но сейчас… Это конец.

Дальше ничего не может быть. И пусть эта Марго радуется, пусть все получилось именно так, как она хотела. Дело не в том, кто выиграл. Дело в том, что Надя просто больше не могла.

На синем небе, рядом с золотыми фонарями, между вздыбленных черепичных крыш возникла и ожила она – ее девочка, хрупкий ангел с прозрачным взглядом серо-зеленых глаз. Отважная и тонкая, сильная и вечная, она летела над городом, где Надю столько лет ждала мама, и бумажные крылья трепетали от пропахшего марципаном воздуха.

«Там, внизу, обязательно должна быть маленькая кондитерская», – решила Надя и легким мазком зажгла в узком оконце теплый огонек.

Закончив, она включила весь доступный электрический свет и, оттерев тряпкой заляпанные красками руки, сфотографировала свою картину.

– Надя, это замечательная работа. Вы отлично справились, – рокотал в трубке звучный голос Фомина несколько минут спустя. – Картина очень романтичная, в вашем узнаваемом стиле, настоящее украшение будущей выставки. Время есть, сможете сделать еще одну?

Положив трубку, Надя взяла тонкими пальцами подаренный матерью и чудом уцелевший в кратовском погроме колокольчик. Дремавшая на диване Сага мгновенно проснулась и таращила зеленые глазищи, пытаясь лапой поймать в воздухе тонкую нить хрустального звона.

Глава 45

Светка выглядела чудесно. Она прилетела из Парижа с горой чемоданов, новой стрижкой и совершенно новым, спокойным и ясным взглядом. Такого безмятежного выражения Надя не видела у подруги, наверно, никогда.

Пробиваясь в Москву из Шереметьева по отчаянным предновогодним пробкам, Надя расспрашивала подругу сразу обо всем:

– Ну, выкладывай, где была, что делала?

– В Париже, в Биаррице, в Довиле. Потом махнула в Бельгию, в Брюссель и Антверпен. Всех повидала, по всем любимым местам пробежалась, все дела переделала!

– Ну ты даешь! – Надя присвистнула бы, но не умела.

– Наняла риелтора, он будет искать мне квартирку в шестом аррондисмане.

– Это где?

– Это там, где Сан-Сюльпис и Люксембургский сад. Красиво, тихо, довольно дорого – но для Пьера сумма вполне подъемная.

– Звучит отлично. Значит, развод удался?

– Ой, разводиться проще, чем жить вместе, – Света махнула смуглой рукой, словно отгоняя невидимое насекомое. – Знаешь, то ли Пьер такой покладистый европеец, то ли в принципе мы оба дозрели, но мы с ним удивительно легко договорились. У меня будет квартирка в Париже и кое-какое содержание, а у него – свобода и спокойствие. Как будто, знаешь, я такая роковая женщина – он что угодно готов отдать, лишь бы со мной больше не жить.

– Тебе обидно?

– Да нет… Скорее, удивительно. Вот говорят: возраст, люди не меняются, – а на самом деле очень даже меняются. Главное – видеть цель, – Света говорила с улыбкой, и Надя видела, что, несмотря на некоторую горечь, подруга и правда вполне довольна жизнью. – В общем, все прошло легко и даже весело. Зашли к адвокату, подписали что нужно, потом отправились в ресторан. Очень смешно – все время названивала его новая подружка, видимо, боялась, что Пьер снова начнет за мной ухаживать. А как он удивился, когда я отказалась от вина! Надь, ты бы видела его лицо!

Надя на минуту отвлеклась на мобильный и набрала короткое сообщение кому-то.

– Значит, ты рада, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказала Надя.

– Очень. Будто огромный груз с плеч скинула. Честно говоря, если бы знала, что разводиться так приятно, – не тянула бы, – Светка хихикнула. – А ты что думаешь?

– Ну мы пока от вас отстаем, если ты о разводе. Вадим съехал, я живу спокойно на Плющихе, работаю, пишу, и пока нам как-то не до формальностей. Тем более перед выставкой.

– Ну, это разумно. Вам вроде спешить ни к чему…

– Он не заговаривает, я тоже. Может, это психологическое, знаешь. На афише ведь написано «Надежда и Вадим Невельские». На этом фоне развод обсуждать как-то неуместно, что ли.

– Ну и хорошо, – кивнула Светка. – Кстати, я как раз к выставке твоей привезла тебе подарок.

– Да ладно! Ну зачем ты, Свет…

Надя начала спорить, но на самом деле ей было приятно. Целый месяц она не видела Светку, та уехала и запропала в своих хлопотах – а теперь вдруг оказывается, она о ней думала.

– Я просто в одном магазине, в Антверпене, увидела это платье и поняла, что оно твое. Увидишь – обомлеешь! Ты же вылитая Миа Фэрроу! А оно – почти точно такое же, какое на ней было в фильме «Великий Гэтсби». Помнишь сцену бала?

Надя поискала образ в памяти и озадаченно протянула:

– Не помню…

– Ну увидишь! Скажи, Марине удастся выбраться?

– Ужасно, но никак. У нее не получается, придется мне после выставки ехать к ней самой. Но я пообещала, что мы сделаем видеотрансляцию. Побудешь оператором? Готова?

– Я с радостью! Но я буду «плюс один», можно?

Надя бросила на подругу быстрый взгляд и кивнула.

* * *

Выйдя из больницы в конце сентября, Света не поехала в Кратово. Она поселилась у отца, в большой квартире рядом с университетом.

– Пап, ты уверен? – спрашивала она осторожно, когда Михаил Степанович пригласил ее пожить у него.

– Абсолютно уверен. Мы с Альбиной тебя ждем.

Облегчение, с которым Света приняла это приглашение, удивило ее саму. Ей неожиданно было очень хорошо в доме, где жизнь текла по раз и навсегда заведенному расписанию. И академик, и Альбина много работали: днем в университете, вечера часто проводили за книгами и ноутбуками. Ели просто и по часам. Развлекались прогулками и театрами. Никто не мешал Свете, и она никому не мешала. Днем она ездила в Кратово, занималась восстановлением дома, в котором собиралась жить и впредь. По вечерам тоже куда-то исчезала.

В ее комнате начали появляться книги по военной истории России, и несколько раз за ужином она с жаром пересказывала драматические сюжеты времен Великой Отечественной с такими подробностями, что Михаил Степанович только диву давался.

– Меня почему-то беспокоит это ее новое увлечение, – как-то признался он Альбине.

Но та ответила:

– Миша, ты в глаза ее посмотри. Все хорошо. А захочет рассказать подробности – сама выберет для этого время.

Только однажды за все это время Альбина почувствовала исходящий от Светы резкий запах алкоголя. В тот вечер она зачиталась на диване и, услышав металлическое постукивание в замке и тихую возню у входной двери, пошла открыть. Света стояла, прижав к груди сумку и глядя на подругу отца отчаянными глазами:

– Аля, ты не думай…

Та молча посторонилась, пропуская Свету в дверь, и встала у стены, молча глядя на нее своими необычными глазами.

– Я пошла к ним. А они там молятся. Понимаешь? Я не могу молиться, не умею, – поеживаясь и крутя растрепанной головой, Света шмыгала носом, чтобы не расплакаться.

– Понимаю, – и Альбина внезапно решительным и сильным движением подняла Свету со стула в прихожей и потащила в ванную.

Стоя над раковиной и подчиняясь уверенным женским рукам, Света вдруг на минуту почувствовала себя маленькой. Альбина заколола ее челку невидимками, набрала в горсть теплой воды и начала умывать, как ребенка, – и освобождающие, бурные слезы хлынули потоком, смывая горечь и грязь, накопившуюся в душе. Потом они стояли в ванной, и Света с пушистым белым полотенцем, наброшенным прямо на голову, прижималась к Альбине, будто к матери. А та, крепко обняв, шепнула Свете на ухо:

– Молиться – это значит просить помощи. Это не стыдно. Ты научишься.

В конце ноября, закончив хлопоты с ремонтом кратовской дачи, Света улетела в Париж.

* * *

– Свет, ну я не знаю… – Надя стояла перед зеркалом в переливающемся серо-зеленом платье, которое тесно облегало ее до линии бедер, а затем спускалось ниже колен глубокими полупрозрачными складками.

– Надь, ты в нем прямо звезда. Ну сама же видишь!

– Вижу, да, очень красивое. Но все же для вернисажа как-то чересчур. Оно прямо вечернее, бальное, – Надя повернулась к стоячему зеркалу спиной и теперь старалась рассмотреть себя сзади. – К нему нужны туфли, сразу все усложняется…

– Ну конечно, нужны туфли, а ты как думала? Опять черные брюки, водолазка и ботильоны твои? Надя, это ведь вернисаж! Твой вернисаж!

И, видя, что подруга колеблется, подбросила еще аргументов:

– Ты в нем, кстати, выглядишь очень похожей на этих своих девочек. И между прочим, тебе все-таки надо чем-то отличаться от Марго, которая наверняка выберет как раз скучный современный унисекс.

Надя прямо глянула на подругу и в который раз порадовалась Светкиной прямоте и преданности. Она не скрывала своего отношения ни к Вадиму, ни к Марго, ей не приходилось ничего объяснять и просить поддержки. Светка, как всегда, просто была в ее жизни. И умела поддержать, как никто.

Тогда, сразу после ее разговора с Марго, Вадим собрал вещи очень быстро. Несколько дней он пытался объясниться, но жена отвечала односложно: «Вадь, не надо. Не говори ничего». И запиралась в мастерской.

Он явно не остался без поддержки в сложной ситуации, но примерно неделю еще колебался. А потом все же ушел. Правда, зачем-то сказал на прощание:

– Надя, мы так ничего и не обсудили. Поэтому это решение временное. Я жду твоего звонка.

Но она ничего не ответила. Закрыла дверь за мужем и, опустившись на банкетку, задумчиво посмотрела на Сагу:

– Ну все, мы с тобой теперь самостоятельные женщины.

К выставке она успела сделать три новые работы, от которых Фомин пришел в восторг. Съемка для каталога получилась превосходная.

* * *

Накануне вернисажа Надя не находила себе места от звенящей, разлитой по всему телу энергии. На технической встрече, где они с Вадимом в сотый раз проверяли развеску и свет, она летала по залам, почти не касаясь пола, и очарованный Фомин рассыпался в комплиментах:

– Надя, вы просто сияете. Как приятно это видеть.

Вадим хранил невозмутимый вид. Они не афишировали подробности своего семейного расклада, поэтому комплименты Наде предназначались как бы для обоих супругов. Ему оставалось только сдержанно кивать. Марго на этой встрече почему-то не присутствовала.

* * *

Вечером на Плющихе Надя спросила Светку:

– Свет, там завтра будет фуршет с шампанским, это как, ничего?

– Не проблема, Надь. Я готовлюсь к этому, не волнуйся. Справлюсь, – Света сидела на диване в мастерской, поджав ноги по-турецки и откинувшись на спинку, взгляд блуждал где-то далеко. Чуть помедлив, Надя решилась на еще один вопрос:

– Тебе там реально помогают?

Света не ответила.

– Я просто смотрю на тебя и не узнаю. В хорошем смысле, – заторопилась Надя. – Ты так изменилась, посвежела, повеселела. И при этом ничего не рассказываешь.

– Ну мне пока нечего рассказывать. Я езжу на собрания анонимных алкоголиков постоянно, когда каждый день, когда пару раз в неделю. Это путь, Надь. Но, кажется, мой путь.

– Слава богу! – выдохнула Надя с таким облегчением, что Света рассмеялась.

– Да не дергайся. Сначала, конечно, было странно. Я почему-то совсем не ожидала, что они там начинают с молитвы. Я как-то даже убежала и выпила опять. Ты же знаешь, у меня к религии отношение сложное. Но потом вернулась. Это на физическом уровне ощущается, что спасение – там.

– Моя дорогая, – выдохнула Надя.

– Да. Важно просто каждый день выбирать трезвость. Пока у меня получается.

– Свет, я в тебя очень верю! Ты справишься. Обязательно! И кстати, ты до последнего собираешься хранить интригу, кто этот твой «плюс один»?

Света посмотрела на Надю очень пристально.

– Знаешь, если честно, я боюсь тебе говорить, – сказала она голосом, в котором не было ни малейшего волнения.

– Свет? – Надя нахмурилась.

– Надь, не дергайся. Все будет хорошо. Обещаю.

* * *

Леша появился за полчаса до открытия выставки – он по этому поводу даже костюм надел.

– Мам, ты выглядишь просто… – он поискал слово, – чудесно. Я бы даже сказал, фантастически.

– Спасибо, сын! – Надя чмокнула его в щеку. – Ты один?

– А, нет, попозже будет кое-кто, – туманно ответил он и в десятый раз взглянул на экран телефона.

«Светка?! Я их убью обоих, – вдруг подумала Надя и с ужасом почувствовала, как лицо начинает гореть. В нарядном платье и невесомых туфлях цвета экрю она вдруг ощутила себя нелепо разряженной куклой. – Если бы я была в нормальной одежде, на меня бы никто и не взглянул. А в этом блестящем ужасе я сияю, как елка, и все будут разглядывать мою покрасневшую физиономию».

Вадим, как всегда в черном, подошел к ней мягким шагом.

– Надя, ты выглядишь потрясающе, – и он со старомодной учтивостью наклонился, чтобы поцеловать руку жены.

– Спасибо. Майя Васильевна будет?

– Естественно. Мы приехали вместе, она отошла попудрить нос… У тебя новые духи?

Она знала его чувствительность к запахам и была рада, что он заметил: сегодня она выбрала не тот аромат, к которому он привык.

– Да. Juliette Has A Gun[6]6
  Название бренда можно перевести как «У Джульетты есть пистолет».


[Закрыть], – она подмигнула или ему почудилось?

Надя взглянула за спину мужа и увидела, как свекровь, цокая каблуками, плывет к ним от входа, пока закрытого для посетителей.

– Здравствуй, Надя, – церемонно поприветствовала Майя Васильевна невестку, с которой не разговаривала ни разу с тех пор, как сын поменял место жительства. – Ты так эффектно одета сегодня. Не похоже на тебя.

– Спасибо, Майя Васильевна, – ответила Надя, стараясь не выдать бешенства, которое странным образом перемешивалось со смехом. Видимо, нервное.

«Черт меня дернул согласиться на это Светкино платье!» – она понимала, что это глупо, но никак не могла перестать думать о том, как выглядит. Будто это было самым важным сейчас.

– Может, вы проведете меня, покажете, как организована выставка? – и Майя Васильевна двинулась вперед, не оставляя им выбора, кроме как последовать за ней.

Они неспешно двинулись вдоль стен, разглядывая развешанные вперемежку размашисто-геометричные, дерзкие и непонятные большинству работы Вадима, в которых он передавал ритмы и стрессы мегаполиса, и яркие, наполненные множеством деталей, дышащие ароматом цветов и ветра полотна Нади. Совмещение таких непохожих картин действительно получилось очень эффектным, они словно задавали зрителю ритм: вдох – выдох, вдох – выдох…

Майя Васильевна удовлетворенно кивала каждой картине сына – пусть она и не понимала ничего в такой живописи, но могла оценить и масштаб работы, и наконец пришедший к Вадиму успех. Пестрых Надиных девочек свекровь оглядывала мельком, как ничего не значащую безделицу. Вадим сопровождал экскурсию негромкими короткими репликами, а Надя молча шла рядом, чувствуя себя участницей бессмысленного и странного спектакля.

Она оглянулась в поисках Леши, но того нигде не было. Зато наискосок по залу двигалась огромная атлетичная фигура Фомина. Блеснули стекла очков, бритый череп и белозубая улыбка:

– Ах, вот вы где, – он быстро подошел, протянул руку Вадиму, затем почтительно приветствовал обеих дам. – Семейство Невельских в полном составе, как приятно это видеть.

Надя мгновенно поняла, что Фомин забыл имя и отчество вдовы, что было неудивительно, и произнесла:

– Валерий, мы как раз показываем Майе Васильевне развеску.

– Разумеется, – благодарно подхватил куратор, быстро оглядывая Надю с ног до головы с выражением горячего одобрения.

Он придвинулся поближе к вдове и начал что-то объяснять про взаимное притяжение стилей, их единство и соперничество в пространстве выставки.

Надино беспокойство по поводу платья внезапно куда-то испарилось. С тех пор, как Фомин одобрил ее новые работы, она в его присутствии вообще как-то сразу успокаивалась. Этот огромный, медведеобразный доктор искусствоведения, казалось, одним своим присутствием гасил все завихрения эмоций.

«С ним как в сердце урагана, – подумала она. – Уютно и тихо. Хотя и электричество чувствуется».

Маленькая экскурсия успела продвинуться всего на несколько метров, когда в зале появилась Марго, одетая в стильный костюм яркого цикламенового цвета.

«А Светка-то была права! – сразу подумала Надя, наблюдая, как Вадим развернулся и быстро пошел к своей новой пассии, а Фомин, внезапно оставшийся наедине со вдовой, старается скрыть растерянность. – Если бы я оделась в черное, стала бы невидимкой на этом блистательном фоне».

И она, издалека кивнув Марго, легким шагом пересекла зал.

– Майя Васильевна, давайте продолжим вдвоем. Валерию и Вадиму нужно пообщаться с Марго, – проговорила Надя светским тоном и потянула свекровь вглубь экспозиции, стараясь не смотреть на соперницу.

– Ну что, повторяется та же история, что и летом? – брюзгливо завела Майя Васильевна и уточнила: – Опять у Вадима выставка, ты приходишь, и возникает какой-то неприличный любовный треугольник.

Надя остановилась, заставляя вдову замедлить шаг и развернуться.

– Майя Васильевна, вы это серьезно?

– Абсолютно, Надя! Я вообще удивляюсь тому, что с тобой происходит. С тех пор, как не стало Галины Дмитриевны, ты превратилась из достойной жены художника в… – она замешкалась, явно не находя точного слова.

– В художника? – подсказала Надя.

– Может быть, и в художника, – парировала свекровь. – Но семью ты разрушила, деточка. Уже почти до основания.

Надя вздохнула.

– Майя Васильевна, ну давайте честно. Вы правда считаете, что в этом виновата я?

– В таких ситуациях, Надя, всегда виновата женщина! Ты слышишь? Всегда! Ваши имена на афишах рядом, ты носишь фамилию Невельская, при этом твой муж не живет дома! Где это видано?

– О боже! – раздался сзади голос Светы. – Саш, посмотри, эта картина висит вверх тормашками!

Обернувшись, Надя увидела подругу, одетую в шикарный брючный костюм из черного бархата, и с ней под руку… Высокий коротко стриженный шатен, с которым Надя была знакома уже много лет, смотрел на нее смущенно. В последний раз они виделись всего лишь позавчера, но, видимо, Света решительно запретила ему предупреждать виновницу торжества.

– Александр Александрович, вот это сюрприз, – от облегчения Надя едва не рассмеялась.

Шеф пожал протянутую Надину руку, и в этот момент за их спинами раздался громкий призыв вдовы:

– Риточка! Маргариточка! Скорее сюда!

Задыхаясь от священного ужаса, Майя Васильевна тыкала пальцем в одно из огромных абстрактных полотен сына и говорила Марго:

– Эта картина! Она висит вверх ногами! Сделайте что-нибудь, срочно! До открытия осталось всего пять минут!

На Марго, которая молнией метнулась на встревоженный призыв вдовы, было жалко смотреть. Она держалась изо всех сил, но, чтобы не рассмеяться, ей приходилось изнутри кусать себе щеки. На глазах выступили слезы, губы предательски дрожали, она кивала, не в силах вымолвить ни слова.

– А мне кажется, все в полном порядке, – невозмутимо заметил Бабаев. – Вон та штука вверху – это ведь солнце?

И все дружно проследили за длинным пальцем, нацеленным в правый верхний угол картины.

* * *

Час спустя, когда выставочный зал уже заполнился публикой и Надя под руководством Фомина завязала несколько перспективных знакомств и дала пару интервью, к ней подошла Светлана.

– Ну как ты?

– Свет, все происходит как будто не со мной, – призналась Надя.

Она совсем расслабилась и теперь рассматривала зрителей, толпившихся у ее картин. Как она и ожидала, это были в основном женщины. Их лица перед ее картинами становились другими – расслабленными, мечтательными и мягкими.

– Спасибо тебе за съемку, все так удачно получилось, мама рада…

– Да, Надюш, все просто отлично, – Светка с гордостью осматривала полный публики зал. – Я там походила, послушала, что народ говорит. Похоже, твои картины больше цепляют публику.

– Свет, ну что ты. Они просто очень разные, мои и Вадькины, – и, чуть помедлив, спросила: – Думаешь, я тщеславна?

– Ничего подобного. Это не тщеславие. Ты просто получаешь заслуженную награду, – сказала Светка, и Наде страшно захотелось ее обнять. Прижавшись к черному жакету, она тихонько сказала в ухо с крохотным сияющим бриллиантом: – А Бабаев-то, а?

– Мы просто друзья! Мы же ходим в одну группу, романы строго запрещены, – ответила Светлана и вдруг, увидев кого-то за Надиной спиной, взяла подругу за плечи и слегка развернула.

К ним приближался Леша, куда-то запропавший с самого открытия.

Надя напряглась. Она не знала, встречались ли Света с сыном после мрачного кратовского эпизода, но сейчас оба держались нейтрально. Пожалуй, Лешин взгляд был немного жестковат, но это легко объяснить волнением, связанным с открытием выставки родителей.

– Мам, знакомься, это Кристина, мы вместе учимся, – произнес Лешка, выдвигая на передний план очень высокую светловолосую девушку в очках. – Кристина, это моя мама Надежда, а это ее подруга Светлана.

– Очень приятно, – ласково улыбнулась Надя.

«Ну надо же, вообще ничего общего с Машей, – машинально отметила она. – И почти на голову выше Лешки».

Светлана, приветливо кивнув, сразу отошла от них, оглядывая публику в поисках Бабаева. Леша этого как будто не заметил.

– Здесь сейчас такая суета, я надеюсь, что вы приедете на днях на Плющиху, познакомимся поближе?

Кристина краснела и кивала, а донельзя важный Леша произнес:

– Сейчас познакомлю тебя с отцом и двинемся к фуршету. Мам, мы посмотрели картины. Очень круто. Ты прям молодец. Кристине больше всех понравилась та, на которой Прага.

Надя благодарно чмокнула сына в щеку и проводила парочку взглядом. А затем отошла в сторонку и встала у стены одна, впитывая невероятную атмосферу собственной выставки.

Она больше не чувствовала никакого волнения – только подъем и прилив энергии, какой бывает, когда точно знаешь, что задуманное удалось.

Ей было красиво и ловко в платье, которое еще недавно пугало своим экзотическим блеском. Она удивленно и благодарно ловила улыбки, обращенные к ее картинам, – да, так и должно было быть! Теперь совершенно ясно, что все это происходит именно с ней. Все, что она видит, слышит и чувствует, закономерно, соразмерно ее судьбе, ее таланту и ее будущему, о котором она в этот момент не знает ровным счетом ничего.

Она безмятежно, словно зритель в кинозале, смотрела на капризно кривящую губы Майю Васильевну с бокалом шампанского в украшенной кольцами руке, на сосредоточенную улыбку Вадима, легонько касающегося спины Маргариты, на Фомина, который, возвышаясь над толпой благодаря своему исполинскому росту, взглядом ищет кого-то. Невероятно красивая сегодня Светка и весело улыбающийся Бабаев стояли поодаль и обсуждали картину Вадима – как раз ту, которую вдова требовала перевернуть.

Еще год назад Надя совершенно точно не могла бы себе представить все это: ее выставка в самой модной галерее Москвы, журналисты с микрофонами, зарубежные галеристы и коллекционеры, оставляющие свои визитки, грядущий Новый год, который она впервые за очень много лет встретит совсем не так, как привыкла… Небывальщина!..

Надя улыбнулась и тряхнула головой. А что, если… Она достала из миниатюрной сумочки смартфон и, задержав дыхание, набрала номер Прохорова.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позже…»