Текст книги "Забытые крылья"

Глава 41

Пальцы в кровь. Она скребла и ковыряла верх стенки, за которой была другая часть подвала с люком, выходящим на кухню. Не может быть, чтобы эти ублюдки завалили и второй выход. Они для этого слишком тупые. Она выберется. Как же больно!

На ногах были мягкие тапочки – ни каблуков, ни прочного края, которым можно было ковырять. Никакой палки, ничего. Только голые руки. И эта боль в голове и в груди. Слава богу, хоть ноги не сломаны.

Когда-то давно она читала польский детектив, в котором героиню очень удачно бросили в застенок с вязанием. Пани Иоанна орудовала вязальным крючком и проковыряла себе путь к свободе. Увы, у Светы такой возможности не было.

«А у этого, аббата Фариа, было регулярное питание, – ожесточенно размышляла Света, раскачивая шершавый кирпич, который казался более подвижным, чем другие. – Без воды он бы ни в жизнь не прорыл свой ход…»

Стенка была промазана не раствором, а глиной, а значит, потихоньку ковыряя швы, можно было рано или поздно выбить из нее хотя бы один кирпич. А дальше дело пойдет. Если бы она могла выпрямиться в полный рост… И вдохнуть, хоть раз вдохнуть полной грудью, не чувствуя, как сломанные ребра давят на легкие…

«Если бы, если бы… Чемпион по бесплодным сожалениям», – обругала себя Света и обессиленно сползла на песчаный пол.

Она прижала саднящие ладони к глазам и с глухим отчаянным стоном опустила голову.

«Если я выберусь… если я только отсюда выберусь… Капли больше в рот не возьму. Ты, там, наверху, ты меня слышишь?! – она подняла глаза к темному потолку и всхлипнула. – Я поняла. Я все, что ты мне хотел сказать, поняла, слышишь, ты?! Хочу жить! И буду! Буду жить!»

Слезы, оказывается, бывают даже у тех, кто умирает от жажды. Очень соленые и очень горячие слезы.

* * *

Надя с удовольствием отхлебнула воды и поставила стакан на широкий подоконник. Сага мирно дремала на диване.

«Муза моя шерстяная», – с нежностью улыбнувшись котенку, она снова повернулась к мольберту.

С Прагой все было прекрасно. Картинок была уйма: шпили, башенки, мосты… Покопавшись, Надя выбрала одну фотографию, на которой мощеная брусчаткой улица округло поворачивала и стекала вниз, и ритм ее движения подчеркивали светящиеся фонари. Она точно знала, что Прага на ее картине будет такой. Только как вписать в нее девочку? Надя потянулась к альбому для эскизов, но ее отвлек звонок мобильного.

– Да, слушаю.

– Надя, здравствуйте, это Маргарита Гант.

– Да, да, здравствуйте, Маргарита.

– Как ваши дела? – голос арт-агента звучал одновременно напористо и мягко.

– Спасибо, все нормально. Я работаю… к выставке, – неуверенно промямлила Надя, опасаясь, как бы от нее не потребовали прислать фото того, что она сейчас делает.

– Очень хорошо. Можете показать?

– Боюсь, нет, – выдохнула Надя. – Работа еще в процессе…

– Хорошо, понимаю. Надя, я хотела бы с вами встретиться. Поговорить. Найдете для меня время?

Надя зачем-то взглянула на запястье левой руки, хотя часов не носила с юности. Сага во сне перевернулась на спинку и томно потянулась всем небольшим темным тельцем.

– Да, давайте, конечно.

– Нет, не по телефону, я предпочитаю лично. Сегодня, наверно, уже поздно – а вот завтра будет у вас время для встречи?

– Да, конечно. Давайте встретимся завтра, – механически отозвалась Надя, которая почему-то никак не могла сосредоточиться на происходящем. Ей мешал внезапный и очень сильный страх, сжавший внутренности железным кольцом.

– Отлично. Тогда в полдень, у «Парка культуры»? – и Марго назвала приличное, но недорогое кафе, которое Надя, конечно, знала.

Положив трубку, Надя скорчилась на стульчике у мольберта. Потянулась ладонью к альбому, ощупала его шероховатую обложку, взяла было в руки, но снова положила на место.

Она вдруг ощутила, как сильно хочет пить. Схватив с подоконника стакан с остатками воды, она жадно его осушила и пошла на кухню, чтобы снова наполнить, уговаривая себя:

«Нелепо так нервничать. Она просто хочет контролировать ситуацию, она же агент. А я успею. Я обязательно успею».

Напившись, Надя решительно взъерошила тонкой рукой светлые волосы и уселась на диван, быстрыми штрихами набрасывая в альбоме схему будущей картины. Замысел есть, осталось только понять, что именно будет делать в вечерней Праге ее девочка.

Танцевать? Смотреть на фонарь? Любоваться старинной вывеской?

* * *

– Надя, прости, что я тебя беспокою, – академик был явно на взводе. – Но у меня действительно нет выбора.

– Да, конечно, Михаил Степанович, я слушаю, – обреченно ответила Надя.

Надо было отключить звонок телефона. А теперь уже ничего не сделаешь. Она не могла не ответить на вызов.

– Я бы поехал туда сам, но мне врач запретил вставать, а Альбина уехала в командировку, – он говорил лихорадочно быстро, совсем не в обычной своей лекторской манере.

– О чем вы?

– Надя, уже четыре дня прошло, как я не могу дозвониться до Светы. Ее телефон сначала не отвечал, а теперь мне говорят, что он выключен или находится вне сети.

– О господи… Наверно, разрядился?

– Надя, четыре дня! Если он разрядился, значит, она не может его зарядить! Я искал номера соседей, но никого не нашел. Раньше в Кратове были московские телефоны, а сейчас они никому не нужны, у всех мобильные. И там не осталось людей моего поколения…

Наде показалось, что Светкин отец сейчас заплачет, и она вдруг брякнула:

– Михаил Степанович, ну, может, она просто пьет? – и осеклась. Нашла утешение.

– Что ты сказала, Надя? Что?

Она втянула в легкие побольше воздуха и быстро произнесла:

– Я не хотела вас беспокоить. Но у Светы, кажется, проблемы с алкоголем. И, возможно, она не отвечает на звонки, потому что… потому что она пьяна.

Повисла пауза, потом Надя услышала тяжелый горестный вздох.

– Я предполагал… Я боялся… Да… – проскрипел академик голосом, которому можно было дать тысячу лет. – Это гены. Ничего не поделаешь…

– Михаил Степанович, вы что? Какие гены? Разве в вашей семье кто-то пил?

– Света тебе ничего не рассказала? – прошелестел он, и Надя испугалась, что сейчас у Светкиного отца случится инфаркт и она будет виновата.

– Я вас умоляю, пожалуйста, не расстраивайтесь так! Я прямо сейчас поеду в Кратово, вы слышите?

– Спасибо тебе, деточка… Это гены, да. Ты ведь помнишь Лидочку? Лидию Ильиничну?

– Разумеется, – осторожно ответила Надя, опасаясь, что он начал бредить. – Михаил Степанович, рядом с вами кто-то есть?

– У меня есть сиделка, она скоро придет. Вышла. Надя, не перебивай, пожалуйста, – его голос был таким слабым, что она боялась дышать, лишь бы не пропустить то, что он так силился сказать. – Лида была моей мамой. Моей настоящей мамой, она забеременела от отца на фронте и поэтому всю жизнь прожила в нашей семье.

Надя охнула и почему-то закрыла лицо ладонью.

– Я узнал об этом уже поздно, когда ее не стало, – продолжал он. – Она была деревенской девочкой, и ее отец и братья – они все страшно пили. Понимаешь? Это генетическое. Я думал… Когда Света тогда так опьянела за столом… Но я не хотел верить…

– О господи, – выдохнула Надя и, сильно проведя по лицу ладонью, встряхнулась. – Михаил Степанович, вы, главное, не волнуйтесь. Я прямо сейчас туда поеду!

– Деточка, пожалуйста, я очень тебя прошу, – было жутко слышать, как его хорошо поставленный голос дрожит от слез. – Тебе есть с кем поехать? Уже вечер, тебе не стоит одной…

– Не волнуйтесь, пожалуйста! Все решим.

– Я не хочу вызывать полицию, – вдруг признался он. – Неудобно, знаешь ли…

– Я все понимаю. Я поеду с Вадимом. Не думайте об этом. Просто лежите спокойно и ждите, хорошо? Я вам позвоню.

* * *

Конечно, Лешка был не лучшей компанией для такой поездки. Но другой у Нади не было. Вадим почему-то не отвечал на звонки и сообщения, а вмешивать полицию, пусть даже в лице Прохорова, Надя не хотела. Тем более в лице Прохорова. Не годится пользоваться помощью человека, который рассчитывает на что-то большее. Что ты не собираешься ему давать.

Всего полчаса прошло с момента, когда Надя закончила разговор с академиком, а она уже ждала у подъезда длинного кирпичного дома, в котором сын жил вместе с однокурсниками.

– Привет, – бросил он, садясь в машину. – Что стряслось?

– Мне нужно в Кратово, Света пропала, – кратко ответила она, выруливая из двора.

– Как пропала?

– Уже четыре дня не отвечает на звонки. Телефон разрядился. Михаил Степанович звонил, у него на фоне стресса шалит сердце, Альбина в отъезде – остается ехать нам.

Леша чертыхнулся, но сказал:

– Молодец, что позвонила.

– Я звонила отцу, но он куда-то запропал. А дело срочное.

– Я помогу, мам.

Глава 42

Ну что ж, еще пара недель, и надо будет собирать вещички. О том, чтобы и дальше снимать шикарную квартиру рядом с офисом, Наташа и думать не могла. Зарплата у нее была вполне приличная, но это ведь самый центр, и цены на аренду здесь были не для работающих девушек.

Она тянула до последнего – как вспомнит свой спальник, от которого до работы больше часа… С момента расширения Москвы район, где у нее была собственная маленькая однушка в бесконечно огромном панельном доме, уже не считался выселками. Там даже было метро, причем не конечная станция. Но все же разве можно сравнить это с настоящим центром, с его ресторанами, нарядными витринами, вечерним весельем на широких улицах? Сидя в любимом кафе, Наташа пила коктейль из высокого бокала с зонтиком и рассеянно листала тиндер.

Ничего интересного. Вообще. Может, она просто не в настроении, конечно, но ей решительно никто не нравился. Расширить, что ли, возрастной диапазон? В конце концов, вот тот же Бабаев. Ему под пятьдесят, а выглядит вполне прилично. Женился он на своей Юленьке в сорок пять… Наташа кликнула по экрану, открывая меню настроек.

«Посмотрим, что там у нас с женихами старшего возраста, – она начала меланхолично смахивать портреты несвежих дядек с машинами, бутылками, штангами и удочками. – Паноптикум. Безнадега».

Еще один свайп влево – и на Наташу уставился своими серыми глазами Прохоров. Да не может этого быть…

* * *

Надя вошла в кафе рядом с метро «Парк культуры» ровно в полдень. Теплый осенний день щедро рассыпал по дорогам, зданиям и лицам мягкие солнечные блики, расстелил тонкий туман над молчаливой городской рекой, но Надя ничего не замечала и не чувствовала.

После прошлой страшной ночи в Кратове она была словно оглушенный контузией солдат, и только многолетняя привычка к железной самодисциплине не позволила ей отменить назначенную встречу с Марго.

«Так даже лучше, – сказала она себе. – Меньше буду волноваться».

Марго в светлом костюме уже сидела за столиком и, склонив блестящую вороную голову, смотрела в экран смартфона. Дорогая сумка стояла на соседнем стуле. Надя подошла и взялась за резную спинку.

– Здравствуйте, Марго.

Та мгновенно положила телефон экраном вниз и протянула ей руку, осматривая собеседницу своим цепким, как у снайпера, взглядом. Надя почувствовала себя замарашкой – без макияжа, с посеревшим от бессонной ночи лицом, в гладкой серой футболке и узких джинсах, она выглядела ровно так же, как чувствовала себя: вконец обессиленной, исстрадавшейся женщиной за сорок, на которую жизнь вдруг обрушилась всей своей тяжестью.

– Надя, спасибо, что согласились встретиться. Что вы закажете?

– Спасибо, ничего. Простите, у меня был сложный вечер. И ночь. Помогала подруге, она сейчас в больнице.

– Очень сочувствую! Вам нужна помощь?

– Нет, спасибо, все под контролем. Я пришла поговорить, как вы просили. Давайте сразу к делу, если вы не против.

– Да, конечно, – Марго слегка замялась, но все же спросила: – Надя, как ваши дела с картинами для выставки?

– Дела идут. Если я правильно помню, я должна закончить к концу октября? Пока в процессе.

– Понятно, – кивнула Марго. – А какой сюжет?

– Я начала писать работу в том стиле, который был одобрен на нашей встрече в Новой галерее, – Надя говорила медленно, стараясь не выдавать своего раздражения. Ради этого ее вытащили в кафе? Такие вещи легко обсуждаются по телефону.

– У вас нет фотографии?

– Марго, простите, но я не понимаю. Буквально вчера вечером я сказала вам, что не готова демонстрировать работу, потому что она еще не закончена. Вы это знали и тем не менее назначили эту встречу. Зачем? Чтобы лично задать те же самые вопросы? – Надя слегка прищурилась, будто дневной свет причинял ей боль, и склонила голову набок.

Марго глубоко вдохнула и налила воду из стоявшего на столе кувшина в два стакана. Один подвинула Наде, а второй взяла в свою смугловатую руку с безупречным маникюром и сделала большой глоток.

– Вы правы. Я пригласила вас не для этого, – сказала она буднично. – Я хочу обсудить ваше будущее. Ваше и Вадима Игоревича.

Надя смотрела на нее во все глаза, но не могла произнести ни слова. Сил было так мало, что их не хотелось тратить ни на один необязательный жест, тем более – на разговоры.

Марго помедлила и продолжила:

– Надя, я понимаю, что мои слова вас, скорее всего, шокируют. Но я очень прошу вас отнестись к ним со вниманием… Не отвергайте сразу того, что я вам скажу. Хотя бы обдумайте.

Надя откинулась на спинку мягкого стула и бесстрастно уставилась на Марго. Эта холеная молодая женщина была словно посланцем из какого-то другого, ненастоящего мира. Там, где жила Надя, было так много боли, страха и страдания. Всем, кто жил в ее мире, приходилось бесконечно терпеть, преодолевать какие-то преграды, бороться с бедами, скрежетать зубами от усилий… Это был обычный мир: не слишком щедрый, не всегда справедливый и уж совершенно точно не сказочный.

А Марго… с этим гладким лицом, в дорогой одежде, и выглядит всегда так, будто только что выпорхнула из дорогого салона красоты. Надя прерывисто вздохнула, но не произнесла ни слова.

– Хорошо. К делу. Надя, я предлагаю вам расстаться с мужем и взамен обещаю деловую поддержку, какую вы захотите.

– Что? – несмотря на свое изнеможение, Надя все же удивилась. – Что-что вы мне предлагаете?

– Надя, я видела ваш пейзаж. Не стану скрывать – это не годится. Совсем. Вам нельзя выставляться вместе с Вадимом в Новой галерее. Вы его утопите.

Надя опустила голову, и Марго не могла видеть ее лица. Выдержав небольшую паузу, она продолжила:

– Это первая, самая простая мысль. Даже если картины Вадима произведут хорошее впечатление, этого никто не запомнит. Вас разнесут в пух и прах, а плохая пресса после стольких лет в безвестности – это крест. Вадим больше не поднимется. Вы знаете, что я права, – Марго снова отпила из стакана. – Вторая мысль более глобальная. Если вы согласитесь оставить мужа, я смогу вплотную заняться его карьерой и уверена, что в течение нескольких лет сделаю его звездой европейского масштаба.

Надя подняла глаза и несколько секунд молча смотрела на собеседницу, потом медленно произнесла:

– А что вам мешает заниматься его карьерой сейчас?

– Ничего, – Марго все же слегка смутилась. – Но если Вадим будет свободен, мне станет проще это делать. Это хорошее сочетание – художник и грамотный агент. И если вы облегчите нам этот путь, то в дальнейшем, будете ли вы развиваться как художник, или вернетесь в бизнес, или даже если будете и дальше заниматься этим вашим пансионом, – можете рассчитывать на мои связи. Поверьте, мне будет что вам предложить.

Надя почему-то вспомнила, как тащила из погреба потерявшую сознание Светку, всю в крови и нечистотах.

– То есть, если Вадим будет женат на мне, звездой ему не бывать?

Не дождавшись ответа Марго, она уточнила:

– А что он сам думает по этому поводу?

– Он ничего не знает о нашей встрече, – быстро проговорила Марго, и Надя наконец увидела, как она волнуется. Даже это у нее получалось красиво, как у опытной актрисы, – уголки ярких губ трепещут, грудь вздымается, черные локоны блестят, подрагивая. – И мы не обсуждали с ним этот вариант напрямую.

– Тогда я ничего не понимаю. Вы считаете, это нормально – говорить такие вещи практически незнакомым людям? Женщине, которая всю жизнь прожила с одним мужем, родила сына… Просто прийти и сказать: «Давай до свидания, теперь я тут буду…» Просто в голове не укладывается, – Надя повернулась боком к столу и попыталась встать, но Марго остановила ее властным жестом.

– Подождите. Прошу вас.

Надя снова развернулась к собеседнице и, наплевав на все приличия, поставила оба локтя на стол.

– Ну?

– Смотрите, в чем тут дело. Я жила в Штатах. Довольно долго. Училась там, работала, пробивалась. До этого я была на Украине. Теперь здесь. И то, что я вам предлагаю, – это не банальная ситуация, когда одна баба уводит мужика у другой. Это иное.

– Да что вы говорите? – саркастически протянула Надя.

– Вы другая, понимаете? Вы на шаг ближе к западным женщинам, чем большинство, которое только и мечтает о теплом замужестве. У вас есть смелость жить собственной жизнью. Поэтому я вас и позвала.

Надя, уже не скрываясь, засмеялась:

– Да что вы несете? Вы в своем уме?

Марго на пару секунд прикрыла глаза, словно собираясь с силами, и, открыв их, заговорила, наклонившись к Наде через столик:

– Что он вам дал? Вы прожили с этим человеком больше двадцати лет. Он жил за ваш счет. Вы думаете, он теперь будет вам благодарен? Ничего подобного! Люди вообще не любят быть благодарными, а уж мужчины своим женщинам… Он скорее возненавидит вас, чем признает, что добился успеха благодаря вам, – Марго говорила с такой убежденностью, что не оставалось сомнений: эти истины она усвоила не из книжек по психологии. – Да, вы любили, я не спорю, – только так это и можно вынести. Но вы ушли. Вы поменяли жизнь. И вам стало лучше. Вы просто не хотите себе в этом признаться. Он не нужен вам больше. Вам будет лучше, проще, интереснее дальше идти без него.

Надя, сузив глаза и поджав губы, смотрела на Маргариту и, казалось, почти не дышала.

– И ему будет проще. Поймите. Он эгоист. Эгоцентрик. Многие творческие люди таковы. Он пригласил вас сделать совместную выставку – но только представьте, что будет, если вдруг вы станете успешнее, чем он? А если провалитесь? Вадим в любом случае будет зол на вас. Он будет либо ревновать к успеху, либо обвинять вас в том, что ваши картины слабые, что вы испортили ему такой шикарный шанс. Признайте, что я права.

Темные глаза Марго впились в Надино лицо, и та медленно кивнула, соглашаясь.

– Вот и получается, что будете вы в будущем развиваться как художник, или займетесь преподаванием, или еще чем-то… Не так важно чем… Вам будет лучше без него. Ваши пути разошлись, понимаете?

Надя отвернулась и демонстративно стала смотреть в окно, за которым, пересекаясь и чуть ли не сталкиваясь, спешили в разные стороны многочисленные прохожие.

– В России это не принято, но вообще-то очень разумно периодически анализировать, что вам дает ваш брак, делает он вас сильнее или тянет на дно. Немногие готовы себе признаться, что программа, заложенная в основе семьи, закончена. Что для того, чтобы дальше жить счастливо, развиваться, нужен новый партнер, новое дело…

– Вы мне и партнера нового подыскали? – Надя снова смотрела на Марго и улыбалась так спокойно и светло, словно они говорили о чем-то чрезвычайно приятном.

– Ну зачем вы так. Хотя… Понимаю. Конечно, вы шокированы. Я очень благодарна, что вы меня выслушали. Я знаю, вы сильная и умная женщина. И поверьте, я очень желаю вам и счастья, и успеха. Себе тоже. И мне кажется, в этой ситуации мы обе можем выиграть.

Надя расширила глаза, несколько раз покачала головой, словно не веря в то, что услышала, и наконец поднялась из-за стола.

– Марго, спасибо, что уделили мне столько времени. Всего наилучшего, – и, прошагав, печатая шаг, к выходу из кафе, Надя с силой рванула на себя тяжело звякнувшую металлическую дверь со стеклом.

Глава 43

Прошлая ночь стала адом. Когда Надя с Лешей приехали в Кратово, уже стемнело. За высоким забором ничего не было видно. Калитка оказалась аккуратно прикрыта, но не заперта. А дом – разгромлен.

Неизвестно, что здесь так яростно искали. Несмотря на всю яркость и необычность кратовского гнезда Зарницких, по-настоящему дорогих вещей здесь не было. Драгоценности и меха Любовь Николаевна забрала с собой, имущество академика составляли в основном книги, а Света жила по-европейски просто: немного качественной одежды, пара побрякушек. Картины в рамах, подаренные друзьями-художниками, можно было продать, но их воры не забрали. Зато, раздосадованные отсутствием дорогостоящей добычи, испортили и разбили все, что смогли.

Надя дрожала от ужаса и отвращения, глядя на разбитую посуду, покореженную мебель, выброшенные из ящиков вещи. Это было физическое омерзение от прикосновения чужих рук, бессильная ярость от внезапного потока агрессии и грязи, ворвавшегося в твое личное пространство. Увидев рояль, передвинутый на крышку люка, Леша схватился за мобильный:

– Мам, ничего не трогай!

Но Надя, не слушая его, уже толкала тяжеленный инструмент, и ему оставалось только присоединиться.

Света лежала на песчаном полу погреба, и на какое-то бесконечно долгое и леденящее мгновение Надя подумала… Она боялась произнести это слово даже мысленно. Рванувшись по песчаному полу туда, где в темноте белела Светкина футболка, Надя упала перед ней на колени и тронула за руку. Теплая!

– Леш, давай сюда! Потащили!

Надя справилась с обморочным бессилием, которое навалилось на нее при виде израненной Светки. Голова кружилась, по позвоночнику стекал ледяной холод, нервная дрожь не проходила – но до приезда скорой она дотянула. Врач, оценив ее состояние, предложил успокоительное.

– Мне надо за руль, – нерешительно ответила Надя, но тут вмешался сын:

– Мам, наверху все нормально, окна целы, замки тоже. Оставайся здесь до утра, выспишься и вернешься завтра. А я сяду в скорую.

* * *

Отходя от пережитого шока, Надя бродила по гостиной, пытаясь вернуть на место уцелевшие предметы. Получалось плохо. Сдвинутые со своих мест, частично сломанные вещи, даже возвращенные на место, не могли воссоздать прежней гармонии. Тут и там зияли провалы от исчезнувших статуэток, ваз. Ковер был затоптан, диван вспорот – господи, зачем? Что они надеялись там найти?

Надя заглянула на кухню и чуть не задохнулась от приступа тошноты. Пустые бутылки, объедки, осколки. Бутылок было так много, что свалить это на налетчиков было невозможно. Светка, Светка…

Надя вошла в Лидочкину комнату, в которой прожила это чудесное лето. Здесь обстановка была совсем скромной, и грабители практически ничего не тронули. Но кованая шкатулка с украшениями матери исчезла.

– Вот же сволочи! Ненавижу вас, сволочи! – крикнула Надя, тряся худым кулаком.

Она уже почти плакала от отчаяния и ярости. На тумбочке поблескивал хрустальный колокольчик. Как мог он уцелеть в погроме? Непонятно. Надя схватила его и тут же прижала язычок пальцем, останавливая мгновенно родившийся мелодичный звон.

Сомнамбулической, неверной походкой она поднялась наверх, осмотрела почти не тронутые налетчиками детские и зашла в Светкину спальню. Конечно, они побывали и здесь. Все разворошено, книги валяются на полу. Надя постояла, глядя на следы вторжения, и поняла, что не может больше здесь находиться ни секунды.

Хорошо, что она не стала пить таблетки, а просто сунула в карман. Зачем-то подхватив валяющиеся в углу растрепанные бумажные крылья на резиночках, Надя вышла из дома, заперла все замки и отправилась со своим странным трофеем в Москву.

* * *

Бабаев позвонил, когда она подъезжала к МКАДу.

– Надя, простите, что я поздно…

– Ничего, Сан Саныч, я в порядке. Слушаю вас! – она удивилась, как нормально звучит ее голос.

– Надя, я хотел вас попросить приехать завтра на работу. К обеду. Сможете?

– Да, конечно, смогу.

– Надо будет сходить на доклад к главному, нас там ждут по поводу дела с этой фальшивой страховкой в Тверской области.

– Хорошо, поняла.

– Надя, с вами точно все хорошо? У вас голос какой-то странный…

Чуткости Бабаева она поражалась и раньше. Он был из тех, кто умеет дорожить людьми, а к Наде вообще относился особенно нежно: его восхищало сочетание ума, хрупкости и стойкости в этой женщине. Он на своем жизненном пути почему-то всегда встречал других – тех, о которых полагалось заботиться. От их вечно вопросительных взоров иногда хотелось повеситься. Послал бы ему бог такую женщину, как Надя, – может, тогда в его жизни все сложилось бы иначе.

Они не часто говорили о личном, но все же иногда случалось. Это придавало их вполне обычным служебным отношениям глубину и теплоту, о которой они никогда, конечно, не упоминали вслух.

– С моей подругой несчастье. На нее напали, сейчас она в больнице… А я вот еду из ее дома.

– Надя, как вам помочь? – мгновенно отреагировал шеф.

– Думаю, никак. Самое ужасное, что она пьет. Понимаете? Я ее с детства знаю, и вот теперь моя Светка – алкоголик.

Надя понимала, что выдает чужую тайну, постыдную и страшную, но сейчас ей было необходимо разделить эту ношу. Иначе она бы не выдержала. А Бабаев со Светой все равно никогда не увидятся.

Бабаев закашлялся и после короткой паузы сказал:

– Надя, у меня есть кое-какой опыт в этой области. И, думаю, я могу помочь.

– Сан Саныч, дорогой, спасибо вам. Но как тут поможешь? Там, во-первых, генетика. Оказалось, что предки пили. А во-вторых, женский алкоголизм ведь не лечится, это все знают.

– Надя, ну что вы такое говорите! – он явно рассердился. – Ведь вы интеллигентный человек, и вдруг эти штампы. Все совершенно не так.

– Как? – машинально спросила Надя, прикидывая, откуда у положительного Бабаева могут быть такие познания по части алкоголизма.

Она, кажется, никогда не видела его с рюмкой: на любых, самых развеселых корпоративных сборищах они оба всегда пили воду или сок, потому что были за рулем.

– Женский алкоголизм лечится, так же, как и мужской. Просто пьющие женщины часто более искусно скрывают свою болезнь. И родные стесняются признать, что мать, или дочь, или сестра пьют. Мужиков тащат к наркологам на второй стадии, а женщины, которые доходят до кабинета врача, чаще всего уже на четвертой. Отсюда и миф!

– Ого, – сказала Надя, не найдя более умных слов.

– Вот вам и ого, – откликнулся Бабаев. – Надя, вашу подругу можно и нужно лечить. Главное, чтобы она сама признала, что у нее есть эта проблема. Понимаете?

– Понимаю.

– Я буду вас завтра ждать на работе к четырнадцати ноль ноль, – шеф любил выражаться по-военному. – Сделаем доклад и все обсудим.

* * *

Уже вечерело, когда Надя, не спавшая уже почти сутки, с темными кругами под глазами, вошла в палату, где лежала Светлана. Тихо приблизившись, она смотрела на ссадины на мертвенно-смуглом лице подруги. Голова перевязана, глаза закрыты, дыхание ровное и спокойное.

Множественные ушибы, перелом двух ребер, закрытая черепно-мозговая травма, объяснил Наде врач.

– В полицию обращаться будете? – произнес он буднично.

– Даже не знаю, – нерешительно отозвалась Надя.

– Если захотите, выдам вам справку. Но вообще она могла и сама упасть в погреб. Таких случаев довольно много, – и, видя ее растерянность, пояснил: – Молодой человек, который сопровождал вашу подругу, все рассказал. Ее, конечно, нужно лечить. Да вы это и сами понимаете.

Надя кивнула.

Постояв еще с минуту у Светкиной постели, Надя достала из большой сумки апельсины, печенье и пару пакетов с соком, а затем, поколебавшись, вынула то, что просил передать Свете Бабаев.

Квадратная книжка с картинкой на обложке, которую знает, наверно, каждый житель Земли. Надя раскрыла ее на странице, где Бабаев сделал закладку:

«– Что это ты делаешь? – спросил Маленький принц.

– Пью, – мрачно ответил пьяница.

– Зачем?

– Чтобы забыть.

– О чем забыть? – спросил Маленький принц; ему стало жаль пьяницу.

– Хочу забыть, что мне совестно, – признался пьяница и повесил голову.

– Отчего же тебе совестно? – спросил Маленький принц, ему очень хотелось помочь бедняге.

– Совестно пить! – объяснил пьяница, и больше от него нельзя было добиться ни слова.

И Маленький принц отправился дальше, растерянный и недоумевающий».

На закладке был записан номер телефона Бабаева и непривычная для Нади форма его имени: «Позвоните мне, я могу помочь. Саша». Надя тихо положила книгу на тумбочку и вышла из палаты.