Текст книги "Портрет семьи (сборник)"

Он не мог простить себе идиотского, а при легком усилии фантазии – издевательского – смеха в кафе. Он ничего не мог с собой поделать и гоготал в лицо женщине, которая сказала, что ждет от него ребенка. Это был нервный срыв. И хотя Олег имел основания для подобного срыва, прощения ему не было.

* * *

Олега воспитала мама, отца он не помнил. Родители разошлись, когда Олегу было три года, и с тех пор батюшка пропал, ни весточки о себе не подал, ни копейки алиментов не прислал. Мама работала заведующей отделом в Ленинской библиотеке. Начиталась статей про то, как матери-одиночки калечат психику сыновей, и более всего боялась вырастить из Олега безвольного хлюпика.

Поэтому водила его в секции бокса и каратэ, неустанно повторяла: «Ты мужчина, ты должен быть сильным… этот поступок мужской, а этот немужской… бояться темной комнаты не по-мужски, джентльмен не бьет девочку по голове портфелем, даже когда учится в первом классе…»

Опасения мамы были напрасны: задатками трусливой натуры природа Олега не наградила, и развиться им было не из чего. Он закончил школу крепким здоровым парнем, с пудовыми кулаками и отличными оценками по математике. Поступил, как и мечтал, в Бауманское училище.

С детства он дружил с Верой – дочерью маминой подруги. Вера училась на историческом факультете, хотела стать искусствоведом. Тихая, скромная, хорошо образованная, с неброской, но приятной внешностью, Вера, по мнению мамы, была идеалом девушки. Олег эту точку зрения разделял. Ему нравилась Вера, но о большой и страстной любви говорить не приходилось. Он знал Веру тысячу лет, она была как сестра. С той разницей, что поцелуи и первые сексуальные опыты с Верой под статью инцеста не попадали.

На курсе Олега было мало девчонок, в их группе всего одна – Лена. Бытовала поговорка: на филфаке куда ни плюнь – девушка; у нас что ни девушка – плюнь. Точно про Лену. Даже при остром женском дефиците она не пользовалась спросом.

По причине крайне отталкивающей внешности.

Маленькие глазки-пуговички как пенсне сидят на переносице. Нос невероятной длины, точно за него тянули, не сумели оторвать, дернули за кончик вниз, получился клювик. Казалось, при сильном ветре дряблый нос будет колыхаться и дрожать. И ниже носа тоже ничего привлекательного: маленький ротик куриной гузкой и словно уехавший назад, к шее подбородок. За глаза Лену прозвали Буратино. На шаржах в стенной газете, повествующих о студенческих буднях, Лена была легко узнаваема и очень смешна.

Это случилось на третьем курсе. Самый черный день в жизни Олега, точнее – ночь. Он приехал в общежитие, где праздновался коллективный день рождения сразу троих парней. И выпивки было в три раза больше нормы. Период, когда Олег мог себя контролировать, рвался домой, но был не отпущен приятелями, пролетел быстро. А дальше наступил загул, буйный и безудержный. Финала Олег не помнил: как вела его Лена в свою комнату, как раздела и уложила в свою постель.

Пробуждение было кошмарным – амнезия при дикой головной боли. Первое, что увидел Олег, разлепив веки, были глаза-бусинки и выдающийся нос Лены.

– Мне было с тобой очень хорошо, – сказала она, дыхнув на него легким перегаром и нечищеными зубами.

«Как я здесь оказался?» – хотелось спросить Олегу. Но он ничего не спросил. Подумал, это как же надо надраться, чтобы покуситься на Буратино! Говорят, не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. Водки бывает слишком много!

Олег оделся, превозмогая головную боль, выдавил улыбку:

– Спасибо за приют!

В комнату заглянул один из именинников и позвал поправлять голову пивом. Мысль о спиртном вызывала у Олега приступ тошноты, но бывалые бойцы обещали скорое облегчение. Все уже знали, что он провел ночь с Буратино, и подшучивали, называя его Папа Карло.

Пришла Лена, села рядом, тесно, по-собственнически, прижавшись к его плечу. После пива вместо боли голову заполнил тягучий густой туман.

Решительно отказавшись от продолжения банкета, Олег поехал домой. Проспал беспробудно (не считая водички попить и в туалет сбегать) почти двое суток.

Лена прилипла намертво. Она занимала ему место в аудитории и в столовой. На каждой перемене оказывалась рядом, ждала после занятий, чтобы вместе идти к метро. Она покупала билеты в кино и в театр, вежливые отказы Олега со ссылками на занятость воспринимала с понятливостью, какая бывает между людьми давно близкими.

Олег бегал, скрывался от Лены, она упорно его преследовала. И при этом самым удивительным было выражение ее лица, не робкое, жалостливое или просительное. Нет! Клюв смотрел на Олега с ястребиной гордостью и спокойствием.

Наконец Олег решил объясниться. Они были одни в аудитории, сидели на столах, друг против друга.

– Лена! – начал Олег. – Я очень ценю твое ко мне отношение. Не хочется тебя обижать, но взаимностью ответить тебе не могу. Давай разбежимся в разные стороны? И останемся навеки друзьями!

– Нет! – покачала она головой. – Невозможно.

– Почему? – спросил Олег.

– Я беременна.

– Поздравляю! Но я-то тут при чем? – брякнул Олег первое, что пришло в голову.

– Это твой ребенок. Ты был у меня единственным мужчиной.

«Неудивительно!» Олег не понял: это он подумал или произнес вслух. На него накатывал кошмар. Средь бела дня, спокойно и мерзко.

– Ты хочешь, чтобы я нашел тебе врача? – хрипло спросил он. – Дал денег? Ты не первая и не последняя с такой морокой, но все как-то избавляются.

– Нет!

– Что «нет»? – проскрежетал зубами Олег.

– Мы поженимся, и у нас будет законный ребенок.

Наверное, она очень страдала. Наверное, ей было тяжело. У нее побелели костяшки пальцев.

Нос клювом, а пальцы худые и длинные, как птичьи когти. Стервятница! Никакой жалости или сочувствия к стервятнице Олег не испытывал.

– Лена! Извини, но я не люблю тебя. И никогда не полюблю!

– Не важно. Мы будем вместе любить нашего ребенка.

– В гробу я видел и тебя, и твоего ребенка! – взорвался Олег.

– Посмотрим! – с тем же по-птичьи бесстрастным выражением на лице произнесла Лена.

Олег вышел из аудитории, вызывающе громко хлопнув дверью.

Дома мама сразу увидела, что с ним стряслась беда. Принялась расспрашивать. А почему, собственно, скрывать от нее? Мама женщина и в этих делах лучше его разбирается.

Когда он закончил говорить, мама дрожащими руками накапала себе валерьянки в рюмочку и выпила. Сбылись самые страшные опасения, которые переживает мать взрослого сына. Залетная девица окрутила ее мальчика и ломает ему жизнь.

Поскольку мама часто прокручивала в голове подобный страшный вариант, у нее имелся выход, при котором сын мог поступить по-мужски и при этом не сильно пострадать.

– Ты должен признать ребенка, – сказала мама. – Дать свою фамилию, помогать материально. Приличные люди не бросают своих детей, даже если они остро нежеланны. Но ты не обязан жениться на матери ребенка! Подобный брак ни к чему хорошему привести не может. По большой любви женятся люди, и несладко им приходится потом. А уж вовсе без любви – значит обречь себя на истязание. Олег! Если не возражаешь, я сама поговорю с девушкой. И с Верой тоже. Бедная девочка! Я сделаю все возможное, чтобы она простила тебя.

Вера долго плакала, когда мама поведала ей о приключившемся несчастье. Но мама твердо убеждала: Олега использовали, изнасиловали, называя вещи своими именами (что было недалеко от истины). Тебя, Верочка, он любит безумно, вы должны пожениться. Чем раньше, тем лучше.

Строго говоря, Олег не планировал жениться ни на Вере, ни уж тем более на Лене. Но Вера во всех отношениях была предпочтительнее. Она его простила, покорно приняла свою участь и стала выбирать подвенечное платье.

Разговор мамы с Леной, которую призвали домой, с самого начала не заладился. Мама старалась проявить максимум деликатности, делая реверансы «вашему особому положению и связанным с ним естественным трудностям, физическим и психологическим». Но когда мама наконец изложила свой план, Лена его решительно отвергла:

– Нет! Мы должны пожениться!

– Голубушка! Вы заблуждаетесь! Это вам сейчас кажется, что штамп в паспорте станет для вас броней. Увы, это не так! Муж, который не любит жену, хуже буйного сумасшедшего в доме. К сожалению, я знаю это на собственном опыте. Кроме того, Олег, выражаясь архаически, давно обручен с девушкой, которую любит. Но вы не должны беспокоиться! Мы всемерно будем вам помогать!

– Мы поженимся! – упорно стояла на своем Лена.

«Боже, до чего безобразна! – думала мама. – Квазимодо в юбке. Как не повезло несчастной с генами!»

– Если мы переведем разговор в другую плоскость, – мягко говорила мама, – то юридически вы можете требовать от Олега именно признания отцовства, но никак не женитьбы.

Лена отступила от упорного повторения «поженимся!».

– Мне деваться некуда, – зашла она с другого боку. – Мать, отчим, их сын в бараке под Раменками живут. Мне там места нет, тем более с ребенком. А у вас трехкомнатная квартира.

– Четырехкомнатная, – машинально поправила мама, – если считать шестиметровую, так называемую комнату для прислуги. Но она с балконом.

– Мне подойдет с балконом, – кивнула Лена.

Большая квартира на Войковской досталась от деда Олега, полярного летчика. Ни Олегу, ни маме в страшном сне не могло привидеться, что здесь образуется коммуналка.

После ухода Лены мама снова пила валерьянку.

Действительность оказалась хуже самых страшных опасений.

Лена написала письмо в партийное бюро факультета с обвинением Олега в изнасиловании и отказе жениться при пятимесячном сроке беременности. Письмо передали в комитет комсомола, потому что Олег не был членом или кандидатом в члены КПСС. Комсомольский секретарь (он тоже присутствовал на той пьянке в общежитии) вызвал Олега для беседы.

– Старик! Мы все тебе сочувствуем. Буратино тебя подловила. Но мы обязаны провести комитет с повесткой дня о твоем личном деле.

– Я не женюсь на ней! Ребенок? Хрен с ним! Признаю! Но не более!

– Открываю карты. Есть мнение, если ты заартачишься, влепить тебе строгий выговор. А это – автоматическое отчисление из института. И прямым путем в армию! Ты мечтаешь о солдатских сапогах?

– Все равно!

– Дубина! Женись ты на Буратинке! Родит – разведешься. И уже никто не пикнет. Через одного разводятся и анкеты себе не портят!

– Нет!

– Обещай подумать! Единственное, что могу для тебя сделать, – перенести заседание комитета на неделю.

– А справедливое решение вам принять слабо?

– Какая справедливость, когда баба беременная? Строгача влепят без вариантов, а перспективы тебе известны.

Это были ужасные дни. За спиной Олега шушукались, показывали пальцем. Лена по-прежнему как приклеенная ходила за ним. Хоть и не многочисленная, но влиятельная женская часть факультета активно сочувствовала Лене. Все женщины казались Олегу исчадиями ада.

С ним провели беседы замдекана и куратор группы. Олег не сдавался. Он написал заявление с просьбой отчислить его из института.

И тут Лена пустила в ход оружие, от которого защиты не существовало.

После лекции, когда он выходил из аудитории, она вдруг распласталась перед ним на полу, обхватив его за щиколотки, и запричитала:

– Олег! Не бросай меня! Нашего ребенка!

Человек сто замерли, наблюдая. Стены Бауманки видели многое, но только не картины из древнегреческой трагедии. Даже в глазах тех, кто сочувствовал Олегу и был на его стороне, отчетливо читалось: «Мужик! Ты сволочь!» Все молчали, смотрели на Олега и ждали его ответа.

Это было поражение, окончательное и бесповоротное. Прилюдно растоптав женщину, даже самую мерзкую, мужик не имеет права на уважение, руки ему не подадут.

Зрители восприняли его смех (в минуты волнения Олега всегда охватывали судороги гомерического хохота) как желание крепкого и здорового парня сбить пафос происходящего, защитить униженную девушку.

Олег поднял Лену с пола, развернул лицом к залу:

– Прошу знакомиться! Моя невеста!

Ответом были бурные аплодисменты. Олег их не дослушал, выбежал из аудитории. Поздравления принимала Лена.

Она переехала в «комнату прислуги». Регистрация в ЗАГСе прошла не торжественнее получения справки в ЖЭКе. Мама организовала маленький семейный ужин, приехали родные Лены. Но Олег вместе со своим другом, выступившим в ЗАГСе свидетелем, отправился в общежитие и надрался там до поросячьего визга. Рассказывали, что его приходилось держать силой, потому что рвался из комнаты и орал:

– 1де тут еще девственницы-дурнушки? Всех покрою!

* * *

Они не разошлись ни через год, ни через два.

Они до сих пор живут в квартире на Войковской.

После рождения дочери Лена переехала в комнату Олега, он соответственно в тридцатиметровую гостиную. У всех было по комнате: у мамы, у Лены с ребенком, у Олега. А гости к ним не приходили.

Ни разу Олег не перешагнул ночью порога комнаты жены. Кроме той пьяной случки в общежитии, они не были близки.

Олег ненавидел Лену. Лена ненавидела Олега.

Ненависть – такое же прочно засасывающее чувство, как и любовь. С той разницей, что любовь возвышает душу, а ненависть ее изъедает. Можно мечтать о ласковых словах, которые скажешь любимому, а можно придумывать хлесткие оскорбления, которыми выстрелишь в ненавистного человека. И то и другое затягивает.

У Олега не было с женой бурных сцен с битьем тарелок и раздиранием сорочек на груди. Была тихая, постоянная перестрелка ядовитыми пулями замаскированных упреков и насмешек. При этом первооснова – насильственная женитьба – никогда не фигурировала, но никогда и не забывалась.

И еще два обстоятельства не позволили Олегу быстро развестись с женой.

Мама обожала внучку. Мама преобразилась с появлением малышки, не отходила от нее, светилась от счастья и трепетала. Мама без слов, молча, потребовала от сына жертвы: если ты разойдешься, разменяем квартиры, у меня не будет Катеньки, у меня не будет смысла в жизни, потерпи ради меня. Есть ли жертвы, которые сын не принес бы ради матери? Наверное. Но это не про Олега и его маму.

Второе обстоятельство – Вера. Она любила Олега давно, прочно и в прогрессии. Женитьба Олега стала для нее крахом. От боли Вера защитилась рефлекторно, как человек, обжегший руку, быстро толкает ее в ведро с холодной водой. Вера вышла замуж. За научного сотрудника музея, в котором проходила практику. Он был старше Веры на сорок лет.

Вера не относилась к женщинам, которые в детстве обожали папу и в зрелости ищут отцовской ласки и теплоты. Вера была ориентированной строго – только на Олега. Очень скоро ей стало ясно, что ведро с холодной водой не лечит ожогов и шестидесятилетний муж – не спасение.

Они столкнулись с Олегом случайно, хотя и в привычном месте – на ступеньках Ленинской библиотеки. Олег шел к маме. Вера – в читальный зал.

В библиотеку не попали. Бродили по арбатским переулкам, подшучивая над тем, как сложилась их жизнь, и внутренне умоляя об участии. В одном из двориков на детской площадке долго целовались.

Они стали любовниками. Вера – истово и по большой любви. Олег… Ему было двадцать четыре года, он был женат… скорее согласился бы на кастрацию, чем спать с Буратино… ему нужна была женщина…

Мама умерла, когда Катя пошла в первый класс.

Все эти годы реальной женой Олега была Вера. Он мог бы разойтись с Леной после смерти мамы. Это означало женитьбу на Вере. Сказать, что он мечтал о новой семье – значит сильно покривить душой. Но у мужа Веры начались проблемы со здоровьем. У него был застарелый сахарный диабет.

На ноге началась гангрена. Ногу ампутировали.

Потом то же самое произошло на второй ноге.

«Верочка! Ты не покинешь меня? – молил муж-инвалид. – Без тебя я погибну!» Верочка не могла бросить его. Муж требовал столько внимания, сколько минут в сутках. Работа в музее, не очень обременительная, и бесконечные врачи, больницы, перевязки, анализы, уколы инсулина – вот ее жизнь все пятнадцать лет. Единственный свет в окошке – Олег.

Муж Веры знал об их отношениях. Затеял извращенную игру: пусть Олежка приходит к нам.

Вы, молодежь, должны развлекаться, хи-хи, книги обсуждать.

Олег приходил к Вере, здоровался с ее мужем, сидящим в инвалидной коляске, обсуждал проблемы внутренней политики и натужно отвечал на плоские шутки. Потом муж царски махал рукой:

– Ну, идите, дети! Что вам со стариком сидеть.

А через три минуты раздавался его вопль:

– Верочка! Скорее! Сердце сдавило! Проверь сахар! Сделай укол!

Олег участвовал в этом фарсе с изрядным налетом пошлости только из-за жалости к Вере. Как ни крути, а она была родным человеком, последним близким после мамы. Но по доброй воле он бы к Вере не пошел.

Точно жучок в паутине, Олег был опутан липкими женскими нитями. И все же сумел устроить свою жизнь так, что женщинам, постоянным и попутным, отводилось не более десяти процентов его бытия. Остальное – работа, главное вдохновение и удовольствие.

Любил ли он дочь? По-своему. Без трепета и замирания сердца, без умиления и восторгов. Водил Катю в кино и зоопарк, покупал мороженое и кукол. Но, уезжая в командировки, забывал о ее существовании. И даже если она болела – не звонил.

Потому что вообще не звонил домой.

Катя, к сожалению, внешностью пошла в маму.

Маленькой была – незаметно, подростком стала – выпер тот же нос дряблым крючком, да еще усеянный черными угрями. Нижняя часть лица была отцовской.

Только не больно девочку красили мощный подбородок и волевые губы.

Кате было десять лет, когда Олег, втайне от жены, отвел дочь к пластическому хирургу. Доктор сказал, что оперировать нос, безусловно, надо, но еще рано, хрящи растут. Приходите лет в шестнадцать.

Это был их секрет, дочери и отца. Тайна от мамы. Сделают операцию – и станет девочка красавицей. В школе Катю дразнили Сирано. Времена изменились, дети пошли начитанные, знали, что у французского поэта Сирано де Бержерака был уродливый большой нос.

И вот настал заветный день. Олег отвез Катю в клинику. После обеда приехал проведать. Ему сказали, что операции не было, девочку забрала мать, полностью сумму оплаты обратно получить нельзя, вычитаются анализы и неустойка… Не дослушав, Олег бросился к машине, помчался домой.

Лена его встретила на пороге. На вопрос «Где Катя?» ответила:

– Не позволю уродовать жизнь моей дочери!

– Это и моя дочь!

– Так гласит легенда, – усмехнулась Лена.

– Врешь! На тебя позарится только слепой и вусмерть пьяный!

– Я жила в общежитии, – напомнила Лена.

За семнадцать лет так называемой семейной жизни у Олега образовалась танковая броня на сердце. На ухищрения вроде твой ребенок, не твой ребенок ему было плевать. В словах жены он видел только очередную попытку больно укусить.

– Лена! Ты можешь хотя бы на секунду представить, какое будущее ждет девочку по кличке Сирано?

– Она должна научиться не обращать на это внимания! Меня ведь дразнили Буратино! И ты в том числе!

– Ты не мать, а ехидна, коль желаешь дочери повторения собственной судьбы! Ты опустилась до того, что используешь несчастье ребенка как оружие в борьбе против меня! Других не осталось?

Какая низость!

– Не строй из себя заботливого папашу. Тебе в равной степени наплевать как на меня, так и на дочь.

– В отношении дочери ты ошибаешься. В конце концов, Кате шестнадцать лет, паспорт имеет и вправе принимать самостоятельные решения.

– Самостоятельные – это не твои решения!

– Но и не твои тоже!

Подобный диалог был бесконечен. Начался семнадцать лет назад, и конца ему не видно.

Олег решил поговорить с дочерью. Мать ее подковала.

– Папа! – робко говорила Катя. – Но ведь я такой родилась! Это мое лицо, а напяливать чужое недостойно. Может быть, я встречу человека, который полюбит меня, не обращая внимания на недостатки. Ты ведь когда-то любил маму.

– Никогда! – вынужден был признать Олег. – Я никогда не любил твою маму! Скажем так, – слукавил он, – полюбил тебя, свою дочь, еще до твоего рождения. Поэтому женился на маме.

– Она очень несчастна, – не то спросила, не то подтвердила Катя.

– Возможно. Котенок! Давай не будем говорить о маме или обо мне. У тебя есть несложная перспектива – иметь милое лицо, которое будет соответствовать твоему доброму, прекрасному характеру.

– А сейчас мое лицо отталкивающее? Как у ведьмы?

– Да! – жестоко сказал Олег.

– Я подумаю, – прошептала Катя.

Перетягивание каната родителями обернулось трагедией для ребенка. Катя совершила попытку самоубийства.

Олег сказал Кире, что сломал ногу, нелепо поскользнувшись. На самом деле было не так.

Он с дочерью приехал на дачу (трехэтажный каменный особняк) к приятелю. Там собралась молодежная компания. То ли Катя подслушала разговор девочек, остривших по поводу ее лица, то ли кто из мальчиков нагрубил – подробностей Олег так и не выяснил. Он сидел за столом, где взрослые шумно спорили. Катя подошла, вложила ему в руку записку и удалилась. Олег не сразу развернул листок, дослушал приятеля и пространно ему возразил. Потом прочитал: «Папа и мама, прощайте! Не обижайтесь!»

Олег рванул вверх по лестнице – краем глаза видел, что Катя поднималась. Влетел в комнату на третьем этаже и три секунды наблюдал страшную картину: распахнутое окно, силуэт дочери, она медленно падает вниз.

Не раздумывая, не анализируя, движимый только животным стремлением защитить свое дитя, Олег подскочил к окну и прыгнул следом.

Судьба уберегла Катю. Она упала на клумбу.

Острые колья ограды, которые могли пропороть насквозь, только поцарапали девочку. А у Олега в двух местах треснула кость ноги.

Он долго провалялся в больнице. Ему сделали операцию. Передвигался на костылях, потом с палочкой. Катя дала слово больше никогда не пытаться покончить с собой. Обещала маме и папе, которые друг друга считали виновниками едва не случившейся трагедии.

У Веры умер муж. В последние годы его физические страдания были ужасны. Но еще тяжелее была тирания умирающего. Он постоянно капризничал, каждую минуту требовал внимания и бесконечно упрекал: «Помру, ты тут же замуж выскочишь. Меня черви будут есть, а ты со своим Олежкой в постели кувыркаться». Только ангельское терпение помогло Вере все это вынести. Когда муж умер, она долго плакала. Не по нему, а из-за стыда от чувства облегчения, которое наконец пришло.

* * *

Перед тем злополучным разговором с Кирой в кафе на Олега навалилось столько, что не расхлебать. Вера сделала ремонт в квартире, ждала, что Олег к ней переедет. Это подразумевалось как бы само собой, ведь они, по сути, давно были мужем и женой. Вера не замечала отдаления Олега – того, что в последние годы он редкий гость в ее доме (конечно, ведь в соседней комнате умирающий человек!), того, что последние месяцы они вовсе не виделись. Олег помог с похоронами, а потом исчез.

У него столько командировок!

Вера не мыслила жизни без Олега. К ней вернулись девичьи надежды. Предлагала забрать Катеньку, а потом вдруг (все разговоры шли по телефону) робко выдала свою мечту: мы с тобой ведь еще и сами можем родить.

Это был первый ребенок, предложенный Олегу.

С Катей творилось неладное. Тихая покладистая девочка превратилась в оторву. Накупила косметики и размалевывала лицо, становясь не краше, но вульгарнее. В школе жаловались на резкое падение успеваемости, она прогуливала уроки и шлялась неизвестно где. Но все эти процессы не попадали в зону внимания Олега, который не присматривался к дочери и не контролировал ее успехи в школе. Пока однажды разъяренная жена, нарушив территориальную неприкосновенность его комнаты, не ворвалась к нему:

– Добился своего? Можешь праздновать победу! Твоя дочь проститутка! Шлюха! Подзаборная давалка! Мерзавец! Дракон! Удав! Мою жизнь растоптал, теперь очередь дочери?

Олег ничего не ответил. Отстранил жену и пошел в комнату дочери. Там в кресле сидело пьяное чудище. Нога на ногу, черные колготки, юбки не видать.

На голове вздыбленная копна, лицо в потеках косметики. И плотно сжатые губы на волевом подбородке.

– Катька! Что происходит? На кого ты похожа?

– На мамочку! – Ее пьяно качнуло. – И на папочку, естественно!

Больше всего Олегу хотелось оттащить ее в ванную и вымыть, а потом выпороть. Или сначала выпороть – последовательность значения не имела.

– Что происходит? – повторил он.

Ответила жена, которая стояла за спиной:

– Она с парнями, со всякими подонками… может, и беременная…

– Может! – с вызовом кивнула Катя. – Очень бы даже хорошо! По мамочкиным стопам. А то надоело водку жрать и травку курить. И секс мне не нравится. Что они, как испорченный пылесос, сопят и сопят?

В боксе есть несколько ударов, которые, попадая в нужную точку, отключают дыхание и сознание. Безо всяких физических ударов Олег испытал нокаут. Закрыл глаза и откинулся навзничь. Если бы позади не было стены, упал бы на пол. Несколько секунд он ничего не слышал и не жил.

Очнулся оттого, что дочь трясла его за плечи:

– Папа! Папочка! Что с тобой?

Ее лицо, размалеванное косметикой, с идиотским носом – предметом вечного отвращения Олега – было настолько испуганным, родным и милым, что он задохнулся от жалости и любви к этой глупышке, его дочери.

Олег крепко обнял ее. Катя вскрикнула. Показалось, что лопнет грудная клетка. Но ей даже хотелось, чтобы сломались все ребра, потому что в отцовском объятии было именно то, чего ей остро не хватало: безумной любви, готовности ее, дурнушку, защитить ценой собственной жизни. Когда папа прыгал из окна – это другое. Тогда она сама раздумывала: я умерла или еще живу? И папа был выпивши. А сейчас трезвый и очень-очень… самый прекрасный!

– Ты самый прекрасный! – сказала Катя. – Я тебя очень люблю!

– Угу! – ответил Олег, к которому еще не вернулась способность разговаривать.

– Интересно! – раздался саркастический голос мамы Лены. – А папочка родной к дочери не приложился? В литературе описаны подобные случаи.

Олег и Катя повернулись к ней одновременно.

«Почему я ее не убил? – спрашивал себя Олег. – Оторвал бы ей голову… Ну, отсидел бы в тюрьме… Всяко лучше…»

– Мама! – закричала плачущая Катя. – Как ты можешь? Какая ты…

– Стерва, – невольно подсказал Олег.

– Стерва! – крикнула Катя.

– Рано празднуешь победу! – процедила Лена, обращаясь к мужу, и вышла из комнаты, Она продолжала сражаться! Будь прокляты все женщины, лицом уродки и нравом ядовитые змеи!

Их не любят, их не хотят, они мстят! Суки!

– Котенок. – Олег отстранил дочь. – Умываться и спать! Что у тебя завтра в школе?

– Контрольная по физике.

– Обещай получить не ниже «хорошо» и не выше «отлично».

– Папа! А что будет дальше?

– Положись на меня.

Он сидел на кухне, ожидая, пока Катя вымоется в ванной. Зашел к ней в комнату. Дочь лежала в кровати. Он поцеловал ее и поправил одеяло:

– Спокойной ночи!

– Я всю жизнь мечтала, чтобы ты приходил и говорил мне «доброй ночи». Почему ты никогда не приходил?

– Потому что ты не просила, – выкрутился Олег. – Давай договоримся: если у тебя имеются ко мне вопросы, пожелания или просьбы, ты их озвучиваешь. Покажи язык! Язык имеется. Используй его по назначению.

В комнату жены Олег вошел без стука. Остановился на пороге. Пропустил привычные вступления-упреки, сразу заговорил о деле:

– Кто отведет завтра Катю к врачу? Ты или я?

– Неужели у тебя нашлось время для проблем дочери? – Лена всегда была готова к перепалке.

– Ты или я? – повторил Олег. – Гинеколог? Так называется женский врач?

– Дочерью займусь я.

Олег вышел, не пожелав доброй ночи. Это было не в их привычках.

В обед Лена позвонила. Катя беременна. Срок маленький, пять недель. Отец, естественно, неизвестен, какой-то сопляк.

Олег решал логическую задачу. Если он выступит за аборт (единственно правильное решение, по его пониманию), Лена обязательно воспротивится.

Если обрадуется пополнению семейства, Лена точно постарается испортить радость.

– Счастлив буду стать дедушкой! – заявил Олег.

Лена положила трубку. О последствиях разговора Олег еще не знал.

Это был второй ребенок, нарисовавшийся на горизонте.

А вечером у него было свидание с Кирой в кафе.

Кира! Единственное первое теплое течение в ледовитом океане его мужской жизни.

И вдруг Кира говорит, что ждет ребенка!

Добили! Обложили со всех сторон! Не вырваться!

Олега скрючило от нервного смеха. Ну не плакать же ему!