Текст книги "Портрет семьи (сборник)"

К Ольгиной досаде, ей не удалось увидеть самое интересное. Свекор решительно потребовал ее возвращения, избавления его от хлопот при малолетних внуках. А посмотреть было на что.

Андрей пришел домой, снял куртку, расшнуровал один ботинок и замер с ним в руках. Ему предстало видение, о котором не грезил в самых смелых мечтах…

Маринка с Петькой на руках… Веселая, улыбающаяся, вышла из комнаты и стоит посреди прихожей…

– Привет! – поздоровалась Марина. – Петечка, скажи папе «здравствуй!».

– Ву! – Петька высунул язык и пустил слюнявые пузыри.

Андрей потерял дар речи, забыл русские слова и способ извлечения звуков из гортани. Хлопал глазами, шевелил беззвучно сухими губами, облизывал их и таращился на Марину.

Она снова рассмеялась – Андрей, растерявшийся до онемения, выглядел комично. И смотрел на нее с голодным обожанием, со страхом неверия, что она живая и настоящая, с робкой надеждой и боязнью неосторожным движением спугнуть видение. Его глаза в несколько секунд сказали то, на что потребовались бы долгие часы пламенных объяснений.

В горле у Андрея что-то пробулькало, и он, прихрамывая, в одном ботинке, другой так и держал в руке, сомнамбулически потопал к Марине… Остановился, когда она заойкала от боли – Петька запустил ручку ей в волосы, сжал кулачок и потянул…

– Он обожает выдирать людям волосы, – хрипло проговорил Андрей. – В Петькином представлении народ обязан быть лысым, как он сам.

Андрей разжимал кулачок ребенка, высвобождая Маринин локон. А Петька уже заинтересовался ботинком, схватил его и потянул в рот.

– Петечка! – воскликнула Марина. – Нельзя есть уличную обувь! Андрей, что ты ему даешь!

Они суетливо и неловко кружили с ребенком в прихожей, даже не обнялись и не поцеловались.

Мария Ивановна вышла из кухни и не знала, что лучше: забрать у молодых ребенка, чтобы они могли пообщаться, или, напротив, оставить – Петечка поможет преодолеть неловкость первых минут встречи. А помощь Андрею, судя по всему, требовалась. Выглядел он неважно. Мария Ивановна за время их знакомства видела Андрея в злости и раздражении, в хмурой тревоге и в замаскированной панике, когда Петечка болел, и тень невольной улыбки пробегала по его лицу в ответ на трогательные гримасы ребенка. Но Андрей никогда не терялся! И не выглядел школьником, на которого негаданно свалилась победа в мировой олимпиаде по вышиванию крестиком.

На помощь пришла мысль, которая теперь выручала Марию Ивановну в затруднительной ситуации: поступать надо так, как будет лучше Петечке. По режиму его требовалось купать. О чем она и напомнила.

– А можно я помогу? – попросила Марина.

Андрей вернулся к вешалке, выуживал комнатные тапочки.

– Нашла себе игрушку, куклу-пупсика? – спросил он Марину.

Ему нужно было, настоятельно требовалось произнести что-то по-мужски грубоватое и циничное. Потому что его переполняли елей, патока, сироп, мед и жидкий шоколад. Еще немного, и он засахарится от умиления.

Марина прекрасно поняла, чем вызвано его бурчание, и, хулигански посмеиваясь, показала ему язык.

Андрей подошел к входной двери и запер ее на все многочисленные запоры. Повертел в руках ключи, не повесил, как обычно, на специальный крючок, а засунул в карман.

– Воров боишься?

– Нет, тебя запираю. Ты отсюда не уйдешь. Привяжу, прикую, наручники надену! Но ты попалась, не уйдешь!

– Согласна, – просто ответила Марина и вслед за Мариванной пошла в ванную.

Ее легкое «согласна» Андрей мог расценить только как подарок его персонального ангела, который, паршивец, последнее время дрых, мышей не ловил, а теперь очнулся, взялся за службу и преподнес королевский презент.

Позвонила Ольга, которой не терпелось выяснить, чем дело закончилось.

– Марина у тебя? – спросила она брата.

– Ну.

– Баранки гну! Давай благодари!

– Кого?

– Нахал! Меня! Это я Марине глаза открыла.

– Кто тебя просил вмешиваться?! – возмутился Андрей.

– Он еще привередничает! Во-первых, Маринина мама просила. Во-вторых, если бы не я, вы бы до скончания века ногти грызли и в носу ковырялись. Скажешь, неправильно?

– Правильно, – признал Андрей. – Но это в первый и последний раз…

– Не учи плясать, я и сама скоморох.

Как и брат, Ольга хорошо помнила бабушкины поговорки.

Андрей в долгу не остался:

– Где бес не сможет, туда бабу пошлет.

За ужином Андрей, уже почти пришедший в себя, развлекал дам историями из своей таксистской практики и анекдотами, вычитанными из газет периода ожидания в очередях. Одни смешные истории были понятны Марии Ивановне, как про мужчину, которого (одного!) Андрей вез в роддом, а тот все время торопил:

– Быстрее, пожалуйста, быстрее! Мы рожаем!

– Кто это «мы»?

– Я и жена.

– А! Только ты у меня в машине не вздумай рожать! Гаси схватки!

Анекдот про слона («Звонят из зоопарка в милицию: у нас убежал слон, помогите поймать! – Хорошо, диктуйте приметы») Мария Ивановна не поняла, но засмеялась вместе с Мариной.

Иронично-галантный, остроумный, сыплющий каламбурами и шутками, Андрей был привычен Марине. Но не Марии Ивановне! За последние два часа она увидела Андрея в совершенно новых ипостасях. Сколько обаяния! Блеска и остроумия! Он способен вскружить голову любой девушке! Даже такой, как Марина. В ней хоть и заметно стремление постичь мелкие земные премудрости (уход за младенцем, приготовление котлетного фарша и мытье специальным ершиком Петечкиных бутылочек), все-таки Марина остается, на взгляд Марии Ивановны, небожительницей царских кровей. Кто, интересно, ее родители? Наверное, министры. Вот Ольга – совсем другая, простая и понятная. Марина же таит неведомые загадки и открытия. Андрею придется нелегко. Но он, похоже, и не ищет простых путей и ординарных спутниц. На глазах помолодел, точно изнутри осветился! Сама бы голову потеряла, не годись ей Андрюша в сыновья.

Когда пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам, Мария Ивановна продолжала испытывать непонятное волнение. Она очень хотела, чтобы у ребят все сложилось. Значит ли это, что сейчас услышит загадочные бравурные звуки ночи любви? Можно ли тихонько проскользнуть по коридору на кухню? И в туалет некстати хочется…

Никаких любовных стонов Мария Ивановна не услышала, на цыпочках прошмыгнув в туалет. Дверь к комнату Андрея имела стеклянную вставку, горел свет и доносились приглушенные звуки разговора.

Мария Ивановна еще более удивилась бы, узнай, что молодые люди не целуются, а обсуждают ее.

После разлуки и ссоры, после черного периода терзаний, который хотя и склеился в памяти, как соединяется почвенный разлом после землетрясения, но оставил большой шрам, трудно броситься друг другу в объятия. В каком-то смысле надо начинать заново, будто в первый раз. Легко только из поезда выпорхнуть на перрон и повиснуть на шее любимого.

Андрей не трусил и был готов каждую секунду. Но понимал, что без разговоров и объяснений не обойтись. Вопрос: разговоры до или после? Решать Марине. И она пресекающими его порывы легкими качаниями головы, останавливающими взглядами, молчаливой просьбой, которую он легко угадывал, попросила: сначала поговорим. Так же бессловно Андрей подчинился, но предупредил: готов повременить, а потом своего не упущу.

– Мария Ивановна показалась мне странной женщиной, – сказала Марина.

– Абсолютная реликтовая, – подтвердил Андрей. – Мать Тереза в домашнем варианте.

– Ты как будто с насмешкой говоришь?

– Ни в коем случае. Насмешка возможна только в собственный адрес. Не поверил в фантастические достоинства Мариванны. Побоялся, что она сопрет мои миллионы и документы, отнес их на работу, где они благополучно сгорели.

– Кто? Мария Ивановна сопрет? Как тебе в голову могло прийти?

– Это было не самое страшное из того, что лезло в башку, когда в моем доме нарисовался Петька.

«О Пете потом, – сказал Маринин взгляд, – я еще не готова».

– У Марии Ивановны большая семья?

– Никого нет. Вообще жуткая судьба. Сначала парализовало ее бабушку… нет, прабабушку… Чего ты смеешься?

– У тебя такой заход получился, как будто сагу собираешься поведать. Так что с бабушкой?

Марину не покидало чувство куражного хмельного веселья, которое бывает у женщин, чувствующих свою абсолютную власть над мужчиной. Как умная женщина Марина знала, что власть эта не постоянна. Только глупышки полагают, что мужчина принадлежит им двадцать четыре часа в сутки, круглый год и до гробовой доски. Нет, как бы ни был он влюблен, веревки из себя позволит вить только в период неудовлетворенной страсти. А в остальное время ему нужно включать мозги и напрягать мышцы, чтобы охотиться на мамонта. Хотя сейчас эта охота выглядит как трудовые будни в офисе или вопли на трибуне стадиона, когда наши играют.

Но сладкий миг власти даже приятнее перманентного обладания. Да и не редки «миги» с Андреем, чья потенция неиссякаема.

Трагическая история жизни Марии Ивановны, накладываясь на ее, Маринино, внутреннее ликование, не вызывала ужаса и оторопи. Сочувствие, соболезнование – конечно. Но, в конце концов, сейчас все неплохо обстоит.

– Расскажи мне про Петину маму, – не дав Андрею передышки, потребовала Марина.

Андрей пожал плечами: нечего про нее сказать.

– Она красивая? – ревниво спросила Марина.

– Тупа, как бревно, и пуста, как вакуум.

– Почему же ты с ней…

Он мог только снова развести руками: ясно, почему, не заставляй озвучивать.

– Вакуум затягивает. Мы с тобой еще не были знакомы, правильно? – напомнил Андрей. – Все старое и прошлое не считается.

– Ты бросил женщину, зная, что она ждет ребенка?

– Ничего я не знал!

– Так просто оставил красивую женщину? – подозрительно спросила Марина.

– Красивые женщины, – не без досады буркнул Андрей, – для мужчин без воображения.

– Что? – возмутилась Марина. – Хочешь сказать, что я не красивая? Для воображения?

– Ты божественная! Просто я не подготовился к допросу. Последнюю фразу попрошу вычеркнуть из протокола. Мариш, хватит болтать! Давай делом заниматься!

– Почему ты не сделал генетический анализ, ведь рвался?

Ему надоело пожимать плечами и разводить руками. На каждый Маринин вопрос ответ заранее известен. Типично женская манера – требовать подтверждения очевидному. Видят табуретку, пальчиком тыкают: это ведь табуретка? Коню понятно… оговорка… мужчине понятно, а они хотят глупой словесной констатации. Какие, к лешему, табуретки, Лены-балерины, анализы?! Разговоры затянулись, давно пора перейти к приятным занятиям.

– Если ты настаиваешь, – сдерживаясь, проговорил Андрей, – завтра же сделаю чертов анализ.

– Не настаиваю. Но хочешь, отвечу за тебя, почему заволокитил?

– Попробуй.

– Сначала ты боялся, что анализ подтвердит твое отцовство. А теперь боишься, что он покажет твое неотцовство. Верно?

– Ага, я трус, каких поискать. Мариш, хватит болтать, а? Иди ко мне или я к тебе…

– Нет, сиди! Как честный мужчина ты обязан сначала попросить меня! Давай проси!

О чем попросить? Разгадывать шарады Андрей уже был мало способен, его терзали совершенно иные желания. Но если девушка просит… Вспомнил, как несколько часов назад в телефонном разговоре Ольга тоже потребовала: давай благодари меня… Дубль два?

– Маришенька! Я тебе очень благодарен…

Андрей подсел к Марине на диван, обнял ее одной рукой, другой принялся расстегивать мелкие бусинки-пуговички на блузке. Под дрожащими пальцами пуговички не слушались. Расстреливать модельеров, которые выдумывают такие застежки!

– …благодарен, что ты забыла все мои чудовищные прегрешения…

Порвать к чертовой матери эти пуговички-петельки! Он наклонился и стал откусывать и выплевывать бусинки. Маринка довольно хихикала, загоревшаяся, в свою очередь, расстегивала ему сорочку, но несла отнюдь не любовную белиберду:

– Вот тебе, любителю анекдотов. Девушка говорит: меня попросили выйти замуж. Ее спрашивают: кто попросил? Она отвечает: родители. Андрей, погоди! Где твои рука и сердце? Ты мне их не предлагаешь?

Холодным душем окатило. Убрал руки и отстранился. Перед ним сидела расхристанная, в изуродованной распахнутой блузке любимая девушка. Стиснутые кружевным бюстгальтером груди смотрелись райскими яблоками, на которые он, недостойный, покушался.

– Андрей, что с тобой? Ведь сам… тогда… бежал за мной… предлагал… Не хочешь на мне жениться?

– Не могу.

– Почему? – прошептала Марина.

Хотела стянуть блузку на груди, но вспомнила об отсутствии пуговиц. Полуобнаженной и соблазнительной подобные диалоги вести предпочтительней. Даже в этот момент, когда уснувшая гордость вдруг подняла змеиную голову, приготовилась выплеснуть яд, когда начал подкатывать стыд, Марина осталась женщиной.

– Потому что неудачник, нищий бомбила с ребенком в придачу. Ты говорила, что с неудачником… никогда…

– Больше меня слушай! – облегченно перевела дух Марина и принялась расстегивать ремень на его брюках. – Если только это, – с напряжением, потому что не удавалось вытащить ремень из пряжки, проговорила она, – ух, растолстел, что ли… если только это, то я тебе сама предлагаю, то есть сама себе предлагаю твои руки и сердце… Андрей, да снимай же штаны!

– Серьезно? Выйдешь за меня?

– Беру с ребенком! – просипела Марина.

– Повтори еще раз!

Она наконец справилась с ремнем, расстегнула молнию и запустила внутрь руку:

– Ну, здрасьте! Что за безобразие!

– Чертовка! Ты меня с ума сведешь!

– Сумасшедший импотент мне точно не нужен. Займемся лечением?

– Погоди! Марина, ты женишься на мне?

– Нет, выйду замуж. Когда ты по-русски правильно научишься говорить? О, оживает! Практически готов.

– Всегда готов!

– Надо же! – Она изуверски убрала руки и всплеснула ими. – Я еще об одной вещи забыла тебя спросить.

– Хватит вопросов, мучительница!

– У меня условие брачного контракта.

– Бери все.

– Не материальное, – уточняла Марина, помогая Андрею снять с нее юбку. – Я хочу девочку.

– Зачем? – глупо спросил Андрей, не вдаваясь в смысл и занятый стаскиванием с ее ног эластичных колготок.

– Чтобы у нас были мальчик и девочка. Ее мы назовем Ия. Правда, чудное имя?

– Угу!

Если бы в этот момент Марина заявила, что хочет стать матерью-героиней, он бы не возражал. Скорей бы приступить к самому процессу воспроизводства!

Мария Ивановна благополучно уснула и не слышала, чем закончились диалоги в соседней комнате. А утром, за завтраком, глядя на усталых, почему-то даже похудевших, хотя и веселых молодых людей – проболтавших, по ее пониманию, всю ночь, а потом прикорнувших, – наивно спросила:

– Не выспались? Диван такой узкий и неудобный. Вы совершенно не отдохнули. Может, перенести тахту из детской в комнату Андрея?

Он закашлялся и подтвердил:

– Точно. Отдохнуть не удалось. Правда, Мариночка?

Она уткнула нос в чашку с кофе и незаметно показала ему кулак.

Когда Мария Ивановна вышла из кухни, Марина, поставив руки на стол и глядя на сметающего с рекордной скоростью бутерброды Андрея, спросила:

– Ты помнишь, что вчера обещал мне?

– Разве я что-то обещал?

– Жениться на мне!

– Не может быть!

– Под пытками вырвала у тебя обещание, предварительно сама его озвучив. Вот теперь думаю: не поторопилась ли?

– Дудки! – погрозил он рукой с недоеденным бутербродом. – Купленный товар обратно не принимается. Женимся, и никаких гвоздей!

– А еще ты обещал, что у нас будет девочка, которую мы назовем Ия.

– Как-как? Это что за недоделанное имя?

– Прекрасное имя! В переводе с греческого обозначает Фиалка.

– Ия? Может, сразу Уе? Прикольно – не девочка, а условная единица.

– Сейчас запущу в тебя сахарницей!

– Не трать время на пустяки. У нас есть полчаса, чтобы предметно заняться девочкой.

– Не могу! Ты шумишь, и я верещу… Мариванна и Петя будут шокированы.

– Во жизнь! В собственной квартире не предаться удовольствиям! Тогда – в ванной, пустим воду, чтобы шумела.

Андрей любил свою квартиру не за обстановку, был равнодушен к мебели и люстрам. Ему доставляло удовольствие обладание собственным логовом, в котором сам себе хозяин. Хоть голым щеголяй – никто не видит, не шныряет из комнаты в комнату, не дрыхнет на соседней кровати, не приводит подружек и не устраивает пьяных посиделок. Общежитий и съемных комнат Андрей натерпелся на всю оставшуюся жизнь.

Раньше его устраивало и то, что Марина не торопится переезжать. Роман с приходящей девушкой, даже если ты ее пламенно любишь, предпочтительнее генеральной репетиции совместной жизни. Они присматривались друг к другу. Им было не по восемнадцать лет, чтобы после первого интимного опыта прилипнуть друг к другу и в ритме танго протанцевать до ЗАГСа. Вкалывают по десять часов в сутки, головы забиты, утрамбованы служебными проблемами, только в блаженные выходные могут позволить себе праздник ничегонеделания, он же праздник тела. Кроме того, оба слишком серьезно относились к браку и семье, не хотели размениваться на неудачные попытки. Но испытательный срок затягивался и грозил перейти в постоянно-временную фазу. Им понадобилась основательная встряска, испытание чувств на прочность, чтобы понять, как они дорожат друг другом, что поиски и проверки закончились: вот человек, с которым я хочу встретить горе и радость, рождение ребенка и собственный последний час.

Жених Андрей, воспринимавший свое предложение и Маринино согласие прежде всего как новые обязательства, которые он на себя возлагает, стоически переносил превращение холостяцкой берлоги в коммунальную квартиру. Почти как у Ольги дома – очередь в ванную и в туалет, коллективные ужины на тесной кухне, когда все сидят плечо к плечу.

Но ведь и никого лишних! Марине он диктаторски безапелляционно запретил ночевки в родительской квартире. Андрей был покладист в мелочах и потакал женским капризам, но в принципиальных вещах – кремень. После работы Марина обязана (именно так и говорил: «обязана!» – что ее веселило и вызывало неожиданное чувство удовольствия от подчинения мужской воле) заскочить домой и взять необходимые вещи и прочую женскую ерунду. А ночевать у мамы с папой – ни-ни! Надо мчаться к жениху, где ее ждут серьезные обязанности. Во-первых, Петьку искупать и уложить. Во-вторых, жениха ублажить. Несправедливо, что «невеста» звучит романтично, а «жених» – детской дразнилкой, но Андрей стерпел эту дразнилку.

Марина влюбилась в карапуза Петьку с неистовостью девушки, которой биологически давно следовало иметь собственных детей. Петечка теперь не только не умалял достоинств Андрея, но многократно их усиливал. Отцовство – сильное чувство, но не такое болтливое, как материнство. Благо у Марины имелся собеседник, Мария Ивановна, способная выслушивать и бесконечно поддерживать разговор об уникальных достоинствах Петечки. Охламона Петьку, послушай няню и Марину, впору было выдвигать на Государственную премию за проявленную гениальную пытливость в отрывании плинтусов и стремлении перевернуть кресло.

Петька и Мариванна – следующие по списку жильцы. Тут без вариантов. Петька вирусом внедрился в Андрееву кровеносную систему. А Мариванне некуда податься, да и кто будет ночью к Петьке вставать? Они с Мариной другими важными делами заняты.

Мариванна волнуется, что малыш не по науке растет. Два упущения – по ночам кушает и к горшку не приучен. Ерунда! Почему растущему человечку не питаться, когда хочется? И второе: никто из известных Андрею взрослых людей не дует в штаны. Придет время – сам в туалет забегает.

Последний квартирант – дедушка Семен Алексеевич. Заиндевевший от горя мужик. У твоего домашнего очага только и отогревается. Язык не повернется выставить. Тем более что ночует не каждый день. Раскладушку по утрам убирает рано, сидит, старый воробей, в углу кухонного диванчика, и в глазах мольба – не выгоняйте, Христа ради, может, на что и пригожусь.

Из-за перенаселенности жилища и отличной слышимости сквозь двери и стены Марина и Андрей освоили технику бесшумного секса. Почти бесшумного. Кто бы Андрею подобное раньше предложил! Но Марина рассказывала, что очень долго думала, будто ее родители не совокупляются. Зачали ее – и теперь только разговаривают. И мы должны… Тихо! Тихо! Ладно, музыку включи…

Мария Ивановна была убеждена, что молодые связаны исключительно интеллектуальным общением. Все говорят и говорят…

– А почему посреди ночи музыку или телевизор на полную громкость врубают? – сомневался более искушенный Семен Алексеевич.

– Им так легче засыпать на узком диване, – стояла на своем наивная Мария Ивановна. – Музыка – тот же гипноз, я читала. Неловко навязываться, но несколько раз предлагала им поменяться. Мне – диван, им – большая тахта.

– С милой и на скамейке рай, – отвечал Семен Алексеевич. – А по утрам в ванной иногда вместе моются.

– На работу спешат.

В какой-то момент до Марии Ивановны доходил смысл их спора – обсуждают интимную жизнь молодых людей! Она краснела смущенно, уходила или переводила разговор на другое. Это шестидесятилетнему Семену Алексеевичу подобные разговоры не в диковинку, он бы вполне мог их вести со своей женой. Но для Марии Ивановны секс – загадочнее жизни на Марсе и опутан паутиной стыдливости и непроизносимых деталей.

Между тем Мария Ивановна не так уж и ошибалась. Наедине Марина и Андрей действительно много разговаривали. На те же темы, что штрихами наметились в их первом судорожном диалоге после примирения. Марина получила отчет по количеству часов, проведенных Андреем с Леной, матерью Петечки. Андрей понял, почему Марину жутко травмировал его вид с Петькой на руках. О ее первой любви, о романе с Колей-Кубом, Андрей знал в общем, теперь был посвящен в детали. Невесть откуда взявшиеся Колины дети сразили Марину наповал. Когда и Андрей продемонстрировал ей ребенка, Марина потеряла способность разумно мыслить.

Он объяснял ей, почему перестал домогаться свиданий и объяснений после пожара. Говорил, что любовь можно рассматривать как высшую степень эгоизма. Ты мне нужна целиком и полностью. Каждый волосок, взгляд, желание, каприз, руки, ноги, ямка пупка, приросшие мочки ушей (у тебя, между прочим, приросшие мочки, и в Средние века красавицей бы не посчитали), тридцать девятый размер обуви – не китайская ножка…

– Да ты меня раскритиковал с головы до ног! – возмутилась Марина.

– Не перебивай! Если я не буду видеть твоих недостатков, то мне останется только облить тебя лаком, повесить на стенку и молиться.

И дальше он говорил, что нормальный мужик за любовь-эгоизм должен чем-то заплатить. (Самим собой, думала Марина.) Возможно, творческие личности, поэты и художники, продолжал Андрей, способные увековечить любимую в стихах и на полотне, подобную цену считают достойной. Но для него, как ни примитивно звучит, материальная сторона дела имеет громадное значение. Он обязан предоставить Марине условия, которых она достойна.

Андрей не стал говорить, что его совершенно не вдохновляет идея в скором времени родить еще и девочку. Он прежде всего думал, что ему нужно будет прокормить, обуть, одеть и свозить к морю жену и двоих маленьких детей. Но Андрей знал, что Марина хотя и поймет его доводы, но не примет их, обидится. Для нее будущий ребенок – как мечта о грядущей благодати. Ладно, прорвемся. Тем более что секс с оглядкой на предохранение похож на жевание конфет с обертками. Какой дурак не согласится сорвать фантик и кушать чистый шоколад?

Марина откровенно рассказала Андрею, как сходила с ума от тоски, как смотрела «Мастера и Маргариту», продолжавшихся во сне. Марине в минуту исповеди казалось, что она вырвала из груди змею (тритона, кобру, глиста) гордости, схватила за шею – интересно, есть у гадов шея? – задушила и отбросила.

– Мы с тобой, – покачал головой Андрей, – два идиота с большущими комплексами. А знаешь, что твоя мама была инициатором Ольгиного звонка?

– Как мама? – воскликнула Марина. – Кто ей разрешил вмешиваться?

– Спокойно! Во-первых, не выдавай меня. Во-вторых, есть несимпатичная медицинская процедура – клизма, мы Петьке делали. Помогает при запорах. У нас был запор, нам поставили клизму. Нехорошо бить по рукам, которые для твоей же пользы лезут тебе в задницу.

– Фу, как грубо ты выражаешься!

– Ты еще не слышала, как я вставляю работягам на стройке. Вообще, во мне есть много для тебя непознанного. Девушка, вас ждут большие открытия!

– И что-нибудь симпатичное отыщется?

– Непременно. Если упорно копать.

– И не лопатой, а экскаватором?

– Тут, – бил себя в грудь Андрей, – кладезь добродетели, и бьется сердце истинного рыцаря…

Серьезные разговоры, проникновенные признания чередовались у них с дурашливыми подтруниваниями и милыми насмешками, которые только им казались остроумными.

– А что ты подумал, когда увидел меня с Петечкой на руках? – допытывалась Марина. – У тебя было та-а-акое лицо!

– Ничего не подумал, меня просто парализовало, как прабабушку Мариванны. Если бы меня в собственной квартире приветствовали президенты России или Америки, и то нашел бы что сказать.

– Ты меня сравниваешь с какими-то президентами? – кокетничала Марина.

– Боже упаси! Я не собираюсь с ними спать, даже если от этого будет зависеть потепление российско-американских отношений.

– Ради меня ты не готов на подвиг?

– Жизнь отдать – готов. А спать с мужиками – нет.

– Следовательно! С женщинами готов спать? Ловелас бессовестный! – Марина забарабанила кулачками ему в грудь.

У нее выступили настоящие слезы. Андрей поймал ее руки и удержал:

– Свое я отгулял. И как раз подыскивал слова, чтобы поклясться тебе в вечной любви и верности. Чего ты плачешь, дурочка? То смеется, то издевается, то слезы пускает – с тобой не соскучишься.

– Элементарно, Ватсон! Просто я тебя очень люблю!

– Аналогично, Холмс! – Он обнял ее и зашептал на ухо: – Любимая, в преддверии нашего бракосочетания со всей серьезностью хочу тебе заявить, что слово верности никогда не нарушу, даже если нашим или американским президентом станет секс-бомба, посягающая на мою плоть. Но и от тебя, в свою очередь, жду…

– Как ты смеешь! – вырвалась Марина. – Как ты мог подумать?!

– Ну вот! Теперь она обижается!

Родители видели Марину не каждый день и лишь по нескольку минут во время ее наскоков в отчий дом за вещами и косметикой. Но девочка порхала! Только в молодости возможны подобные перепады из крайности в крайность, из отчаяния в состояние веселой эйфории. И при этом никакого видимого ущерба для психики! На молодых раны заживают быстро.

Внятно объяснить родителям положение вещей Марине было недосуг, носилась по квартире как угорелая. Отделывалась короткой информацией: про Петю (мальчик – чудо, чудо, чудо!), про няню (изумительной кротости и самоотверженности женщина), про какого-то приблудного дедушку (только бабушку похоронил, а кажется, у него с Мариванной шуры-муры), про Андрея (бомбит, и мы поженимся). Все! Целую, бегу, надо успеть к Петечкиному купанию.

После Марининых налетов Игорь Сергеевич спрашивал жену:

– Ты что-нибудь поняла? На ком женится дедушка?

– Главное, – отвечала Анна Дмитриевна, – дети помирились, а подробности узнаем позже.

– Не удостоились, – с невольной обидой заключал Игорь Сергеевич.

– Знаешь, про что поговорка «маленькие детки – маленькие бедки…»?

– Про что?

– Про терпение. С большими детками и терпение надо иметь большое.

– Но мог бы Андрей, – стоял на своем Игорь Сергеевич, – прийти и официально попросить руки нашей дочери?

– Ты еще калым с него потребуй!

Но Анна Дмитриевна все-таки позвонила Андрею, точнее – заочной доверительнице Марии Ивановне. И озвучила желание Игоря Сергеевича дать официальное благословение на брачное предложение.

– Вы же знаете мужчин, – извинительно говорила Анна Дмитриевна, – они такие формалисты!

Мария Ивановна совершенно не знала мужчин. Но эта вторая просьба Анны Дмитриевны уже не пугала до обморока. Хотя Марии Ивановне и понадобилось все мужество, чтобы, заикаясь и путаясь, донести до Андрея желание Марининых родителей.

– Логично! – ответил Андрей. – Как я сам не догадался? Потому что жених неопытный.

Он еще хотел сказать и, будь на месте Мариванны Ольга, обязательно сказал бы, что не переносит вмешательств в свою личную жизнь. Но Мариванна выглядела до крайности смущенной.

«Она, как и я, – подумал Андрей, – ни бельмеса не смыслит в семейных отношениях, в которых каждый обязан отвести в своей душе большую площадку, где будут топтаться посторонние со своими советами, рекомендациями и беспардонными просьбами. Это и есть семья, потеря суверенитета и приглашение в чужую жизнь».

– Большое спасибо, Мариванна! – поблагодарил он. – Все обставлю в лучшем виде.

И у Марины на фирме удивлялись изменениям, которые произошли с руководителем. На следующий день после бегства с совещания, после самых невероятных и трагических прогнозов Марина Игоревна прибыла на работу в великолепном настроении. Для всех у нее нашлось доброе слово. Прежде она всегда давала понять: личные проблемы до двери офиса. Открыл дверь, пришел на работу – будь добр трудиться, а не обмусоливать семейные трудности. А тут! Больше часа проболтала с секретаршей, влюбленной в начальника юридической службы (женат, но бездетен, следовательно, отбивать можно). На следующий день шушукалась с менеджером по странам Латинской Америки, обсуждала межконтинентальный роман с партнером в Мексике. (Трое детей у мексиканца? Забудь этого мачо, не теряй время! Пусть самый распрекрасный любовник, но использует тебя и выбросит, я это проходила.)

У Марины Игоревны стали отпрашиваться с работы подчиненные, ссылаясь на поводы, с которыми прежде было немыслимо к ней обратиться. Ребенка нужно вести к врачу, на прослушивание в музыкальную школу, записывать в спортивную секцию, плясать на детсадовском празднике… – как только звучало «ребенок», Марина Игоревна давала согласие.

Народ, который сплетничал, как ты его ни дави, и будет сплетничать всегда, быстро просек – у Марины Игоревны появилась слабость к детям. Был сделан вывод – беременна. До главы фирмы слух дошел через неделю. Он всполошился – как же, терять такого работника! – вызвал Марину и прямо спросил:

– Какой срок?

– Средиземноморских круизов? Десять дней, не больше. Подобные вояжи могут себе позволить обеспеченные люди, для которых оторваться от бизнеса на больший срок немыслимо. Судовладельцы настаивают на двух неделях, но переговоры…

– Я спрашиваю: какой у тебя срок беременности?

Марина вытаращила глаза.

– Брось, все уже знают, у охранников только и разговоров, когда ты родишь. Почему меня ставят в известность последним?

– Да, я, собственно… если уж речь зашла… вовсе и не беременна, – растерялась Марина. Потом собралась и конспективно (имеет же начальник право знать) обрисовала ситуацию. – Забеременеть еще только собираюсь, ребенку скоро будет восемь месяцев, иными словами, выхожу замуж.