Текст книги "Иллюзии красного"

Кое-что из сказанного мамой Валерия приняла к сведению, но главного, пожалуй, так и не уловила. Только теперь, после гибели Евгения, после всего того невероятного, что произошло с ней, она начинала в полной мере осознавать, что пыталась объяснить ей мама. Что-то в ее жизни пошло не так. Или все было неправильно с самого начала?

Мысли ее смешались, ушли в сторону, затем вновь вернулись к исходному пункту. Итак, она уронила пасхальное яйцо… О, нет! Как у нее оказалась эта серьга? Как Евгений мог поступить так с ней? Он же любил ее! Скорее всего, он не ожидал настолько трагического исхода. Страх закрался в его очень рациональное сердце, но практический подход к жизни взял верх. Может быть, именно это их объединяло – холодная рассудочность, житейская практичность прежде всего? Евгений решил на время оставить опасную вещь у нее, а потом, когда все успокоится, забрать. Так же незаметно. Да и зачем посвящать ее в такие мелочи? Расстраивать, беспокоить? Это лишнее. Валерия с ужасом подумала, что и сама, вероятнее всего, поступила бы так же, будь она на месте Евгения.

Однако, проклятая серьга преследует ее! Кажется, в том прекрасном сне, где белокурый офицер скакал с ней рядом на лошади по диким, заросшим цветами и травами полям, она тоже видела серьги… Или даже они были надеты на ней? Боже мой! Впрочем, нет. Та женщина, из сна, она была гораздо красивее, чем Валерия. Гораздо красивее. Колдовская женщина… яркая, и смертельно опасная, как остро отточенный клинок. А она, Валерия, не такая. Она обычная москвичка, болеющая бронхитом…

Стоило только подумать об этом, как тут же начался кашель. Валерия натянула коротенькое махровое платьице, которое носила дома вместо халата и отправилась на кухню за ментоловым сиропом. Она не стеснялась своих несколько полноватых ног, охотно носила короткое, вообще не старалась скрыть пышные формы, любя свое тело именно таким, какое оно у нее было.

Валерия включила чайник, села и задумалась. Соседка советовала от кашля подогретое пиво. Может, попробовать? В холодильнике осталось пару бутылок темного.

Горячее пиво оказалось очень невкусным. Все же она заставила себя выпить полстакана. Что же делать? Мысль о серьге не давала ей покоя. Оставить все, как есть? Нет, она не выдержит такого напряжения. Да и те, кто охотится за серьгой, скорее всего, просто так не успокоятся. Они не нашли драгоценность у Евгения, и будут продолжать поиски. Но что в этой рубиновой серьге такого? Почему из-за нее убивают?

Вряд ли ей удастся самой решить эту задачу. Нужно начать с чего-нибудь другого, попроще. Хотя бы привести в порядок бронхи. Валерия вспомнила о Борисе Ивановиче.

– Пожалуй, не стоит откладывать. Сегодня же и пойду к нему. Наверняка, он сможет справиться с обыкновенным бронхитом. Все-таки у него докторская степень…

Приняв, наконец, хоть какое-то решение, Валерия несколько приободрилась и отправилась в ванную мыть голову. Выглядеть нужно хорошо в любых обстоятельствах: это было ее твердое правило, и ничто, даже ночные кошмары и жуткий кашель, не могли поколебать его. Кстати, при свете дня, пусть и не такого солнечного, как вчера, ее страхи уже не казались такими зловещими и неразрешимыми.

Борис Иванович приходил на работу раньше всех. Доехать от его дома до Свиблово, где находилась недавно построенная платная поликлиника, в которой он вел прием и занимался научной деятельностью, было делом двадцати минут.

Доктор вежливо поздоровался с вахтером, сидевшим за отгороженной стеклом стойкой, на которой стояли несколько телефонов. Он считал, что к простым людям надо относиться с уважением, так как это является неотъемлемым признаком интеллигентности. Будучи сам из провинции, он комплексовал по этому поводу, тщательно скрывая само наличие такого комплекса. Если бы кто-нибудь, не дай Бог, вздумал сказать ему об этом, то Борис Иванович стал бы горячо и взволнованно отрицать сей факт, доказывая, что он, напротив, гордится своим происхождением и своими родителями, которые люди хоть и простые, но очень мудрые, терпимые и религиозные, что именно они привили ему трудолюбие и способность самому пробиваться в жизни. Только благодаря этим качествам он смог без всякой помощи, блата и финансовой поддержки, выучиться, получить научную степень и достигнуть того положения и общественного статуса, который у него сейчас есть.

Борис Иванович и в самом деле гордился своими медицинскими познаниями, умением ставить правильный диагноз почти безо всяких анализов и прочих рентгенов, которыми так увлекались его коллеги. Кроме того, будучи человеком «из народа», богобоязненным и очень умным, как он сам думал, он имел необыкновенную в медицинской среде широту взглядов, уважал народную медицину, траволечение, всякие нетрадиционные методы, и подходил к каждому больному строго индивидуально.

Начинал он работу с пациентом всегда с неторопливой, задушевной беседы о его житье-бытье, располагая человека к себе как будто искренней заинтересованностью в его судьбе. Все проблемы со здоровьем он всегда ловко увязывал с проблемами жизненными и духовными, которые и привели пациента к такому вот печальному итогу. Борис Иванович, как никто, умел показать каждому человеку, что он своими неразумными действиями, чрезмерным стремлением к материальному, к деньгам и роскоши, к сомнительным удовольствиям, предаваясь недуховным интересам, сам привел себя в то плачевное состояние, в котором оказался.

Пациент выходил из уютного, уставленного цветами, чисто убранного кабинета, полностью осознающим свое ничтожество и ту грязь, в которой он барахтался, являясь создателем всех своих бед и болезней. Где же выход? Доктор вроде что-то говорил об этом… Но вот что? В аптеку идти бесполезно: лекарства не помогают, а, напротив, разрушают. Напившись лекарств и почувствовав временное облегчение, человек снова начнет предаваться грехам, и все вернется на круги своя. Осознавая весь ужас своего положения, пациент надеялся только на участие и духовную помощь доктора. Только в беседе с ним он мог рассказать обо всех своих невзгодах и только вместе с ним наметить пути их преодоления.

Борис Иванович, действительно, был один из немногих представителей официальной медицины, который подходил к каждому человеку особым способом, принимая в нем участие, а не просто выписывая рецепты и направления на анализы. Почти все, кто к нему обращался, становились его постоянными пациентами, время от времени приходили к нему, советовались, приводили своих родственников и знакомых.

Несмотря на медицинскую специализацию невропатолога, Борис Иванович лечил любые заболевания, к нему можно было обращаться по любому поводу, даже просто «выплакаться в жилетку». Особенно это его качество ценили женщины, которые ходили к нему табунами, жаловались на своих мужей, на нехватку денег, непослушных детей и вообще на все-все. И каждую он терпеливо выслушивал, проникновенно рассказывал о высших ценностях, для каждой находил хороший совет, доброе слово, демонстрировал полное понимание и участие, давал надежду. Одним словом, возвращал интерес к жизни, который оказывался самым тесным образом связанным с интересом к самому Борису Ивановичу, не только как к личности, но и как к мужчине.

Доктор поднялся на третий этаж, открыл кабинет. Застоявшийся воздух непроветренного помещения заставил его поморщиться. Он был ярым сторонником здорового образа жизни и непримиримым, беспощадным врагом вредных привычек. Воду он предпочитал пить только колодезную или родниковую. В Москве раздобыть ее было делом нелегким, но на что не пойдешь ради чистоты тела и духа. Воздух тоже должен быть свежим. Поэтому Борис Иванович первым делом открыл настежь окно, в которое сразу ворвался шум большого города, утренняя сырость, крики грузчиков из магазина напротив, стук деревянной тары и бутылок.

– О, Господи, повсюду суета мирская, – вздохнул доктор и принялся поливать цветы, которые он очень любил и разводил в огромных количествах. Они стояли на полу, на подоконнике, на столе, на навесных полках, на высоких шкафах с документацией. Стены кабинета были отделаны под дерево и украшены изделиями народного промысла из бересты, засушенных цветов и коры деревьев. Ничего не должно было напоминать людям, которые приходили сюда, о больнице и болезнях.

Валерия вошла без стука. То есть она не собиралась входить, а просто толкнула дверь, почти не сомневаясь, что она заперта. В такую рань вряд ли кто может оказаться на рабочем месте. Неожиданно дверь открылась, и ей ничего не оставалось, как войти.

– Здравствуйте, – неуверенно произнесла она, глядя на Бориса Ивановича, свежевыбритого, с аккуратными черными усиками, в светло-голубом отглаженном халате, который удивленно застыл с лейкой посередине кабинета.

– Какие люди! – преувеличенно обрадовался он, поставил лейку на подоконник и предложил Валерии сесть. – Что вас привело ко мне? Надеюсь, не болезнь?

– Отчасти.

Валерия чувствовала себя скованно, не знала, куда деть руки: сказывались бессонная ночь, нервозность последних дней, нездоровье. Обычно она в любой обстановке вела себя легко и непринужденно. Разозлившись на себя, женщина глубоко вздохнула и только приготовилась рассказывать о своих проблемах, как Борис Иванович сам заговорил:

– Как успехи, великолепный знаток английского? Много работы? Я всегда поражался вашему трудолюбию. Вы не ленивая женщина! А это большая редкость.

Разговаривая с Борисом Ивановичем, который иногда обращался к ней – перевести статью из иностранного журнала или письмо от зарубежных коллег, – Валерия ловила себя на том, что в его сладких и хвалебных речах, подчеркнутом уважении к ней и к другим людям, сквозит тщательно замаскированное, очень глубоко запрятанное осуждение и, возможно, презрение и нелюбовь. Тогда она начинала корить себя за излишнюю подозрительность, недоверие к человеку, который говорит искренне. Но этот червячок сомнения, неизвестно откуда берущийся, вдруг портил все впечатление от правильных и вроде бы добрых слов. Так и сейчас, за похвалой она ощутила насмешку. Или зависть? Невозможно определить точно.

Валерия тут же остановила себя. Кто она такая, чтобы судить этого человека? Тем более, что именно она пришла к нему за помощью. Не исключено, что все это ей кажется, – обыкновенная нервная истерика. Бабская истерика, что особенно противно.

Перед ее внутренним взором возникла Катенька, с обожанием расписывающая необыкновенные достоинства Бориса Ивановича. Именно она и отправила-таки Валерию к доктору, уверяя, что лучшего специалиста и более душевного человека днем с огнем не сыскать по всей Москве, что все маститые профессора по сравнению с ним глупые младенцы, а какой интеллект, какая тонкая натура, как понимает женскую душу! Катенька буквально захлебывалась от восторга и млела от восхищения. В такие минуты Валерии казалось, что приятельница вдруг сейчас растает в божественном свете Бориса Ивановича, как Снегурочка в жарких лучах Ярилы-солнца в опере Римского-Корсакова, которую они вместе с Катенькой недавно слушали в Большом театре.

Кажется, все эти мысли промелькнули на ее лице. Потому что Борис Иванович, бросающий на нее внимательные, проникновенные взгляды, заметил некоторое смятение, возбужденную мимику, истолковал это все по-своему и тут же отреагировал.

– Вы сегодня совсем другая, не такая, как всегда. Я вижу, вас что-то беспокоит, гнетет.

Борис Иванович любил показать свою проницательность, умение видеть людей насквозь и дальше, дать им понять, что от его всевидящего взора ничто не скроется, и что напрасны все усилия ввести его в заблуждение. Раньше, когда он говорил нечто подобное, Валерии отчего-то становилось неловко. Не разубеждать же его, в самом деле? Поэтому она отвечала уклончиво, как бы косвенно подтверждая его «догадки». Но в этот раз он неожиданно попал в точку.

– Видите ли, – она взглянула на него через стол, за которым он сидел, и внезапно сказала совсем не то, что собиралась. – Не могли бы вы пересесть поближе? Вот сюда.

Напротив кресла, в котором сидела Валерия, стоял стул. На него она и указала.

У доктора отвисла челюсть, если можно так выразиться, конечно, о столь солидном человеке. Во всяком случае, дар речи он на некоторое время потерял. Неслыханно! Ему смеют диктовать! Однако, преодолев неудовольствие и изобразив на лице сладчайшую любезность, он пересел на стул и приготовился слушать.

– Вы извините, – от Валерии не укрылись скрытые движения оскорбленной души Бориса Ивановича, – но мне так будет удобнее говорить.

– Да-да, безусловно, я и сам люблю разговаривать с людьми без всякой официальности, по-дружески. Так что вас беспокоит? – он опустил глаза и начал рассматривать свои руки, аккуратные, можно сказать, красивые, с длинными пальцами и ухоженными ногтями.

– У меня бронхит.

Борис Иванович поднял томный взгляд, излучающий сочувствие, медленно перерастающее в недоумение. Как! К нему пришли лечить заурядный бронхит?! Что себе позволяют некоторые люди! С бронхитом может справиться любой участковый врач… Однако, не скажешь так пациенту?

– Ну, что ж. Жить будете. – Он снисходительно и успокаивающе улыбнулся. – Травки, мед, содовые ингаляции. Средства проверенные, надежные. Думаю, через недельку все будет в порядке.

– Вы меня не поняли. – Валерия вздохнула. Она почувствовала, что напрасно пришла сюда, но раз уж пришла… – У меня какой-то странный бронхит: внезапные приступы кашля, переходящего в удушье. Мне нечем дышать. Совсем нечем.

Она хотела добавить, что приступы удушья сопровождаются паническим страхом, от которого останавливается сердце, что на нее словно наваливается что-то темное, холодное и неумолимое, как сама смерть, что… Но передумала. Почему-то ей стало абсолютно ясно, что этот человек ничего не поймет. Обычный бронхит – это его реальность. Может быть, хоть даст какой-то медицинский совет? Доктор наук, все-таки. Присваивают же за что-то научные степени!

– Так это астматические явления! – Борис Иванович даже как будто обрадовался, что все так просто, полностью подтвердив то, что Валерия о нем только что подумала. – Не надо пугаться! Надо подлечить нервы. Все болезни связаны с нервами, с душевными переживаниями. Необходимо обрести спокойствие.

– Недавно погиб мой друг… После его смерти все потеряло смысл. И вообще… со мной происходит нечто странное.

Валерия понимала, что не может рассказать доктору все: о своих снах, о рубиновой серьге, которую спрятал в ее квартире Евгений, о своих страхах, о кашле, который уж никак не похож ни на обычный бронхит, ни на астму. Соседка, с которой они поддерживали довольно близкие отношения, давала ей аэрозоль, снимающий астматическое удушье. Валерии он не помог. Кашель начинался внезапно, по одному ему ведомым причинам, и затухал практически сам по себе. Никакие травы, таблетки, горчичники и прогревания на него не действовали. Так, может быть, чуть-чуть. Это беспокоило.

– Так вот, в чем дело! Это большое горе. Его нужно пережить. Своего друга вы не вернете, а здоровье потеряете. Знаете, что? – Борис Иванович взял со стола свой блокнот, надел очки и стал что-то искать. – Ах, наконец-то! Я вам дам телефон одного интереснейшего человека. Это мой добрый знакомый, исключительно порядочный человек. Вы сможете ему все рассказать. Он, как это теперь принято называть, экстрасенс. Модное словечко. Ха-ха!

Доктор спохватился, что несколько отклонился от выработанного годами тщательного притворства, имиджа, и восстановил на лице благодушное, участливое выражение.

– Боже мой, – подумала Валерия, – да он живет в мире собственных иллюзий! Он настолько вжился в придуманную им самим роль, что она приросла к нему, словно вторая кожа, которую уже не снимешь. Разве что с кровью и мясом.

– Его зовут Игнат, – продолжал между тем доктор. – Скажете, что от меня, так он и примет вас без очереди.

Борис Иванович проводил Валерию и вернулся в кабинет, испытывая немалое облегчение. Слава Богу, пусть Игнат разбирается со странной дамочкой. Она оставила на столе деньги за визит. Деньги подняли доктору настроение. Он уселся в свое мягкое крутящееся кресло, надел очки и принялся корректировать научный доклад, который к завтрашнему дню требовалось закончить. Мысли его постоянно сбивались, – Валерия вызывала у него смутное недовольство, которое он не мог объяснить. Ее прямой, жгучий взгляд, таивший глубоко, на самом донышке, насмешку, раздражал и неприятно поражал Бориса Ивановича. О, с женщинами всегда только одни неприятности! Чем они умнее, тем этих неприятностей больше. А если они еще и красивы – жди беды.

В дверь коротко и резко постучали.

– Ну вот, никакого покоя, – рассердился доктор, не без труда вернул на лицо любезное выражение и приветливо произнес: – Заходите!

Человек в черном неторопливо шел по улице. У него болела голова, поэтому прохладное утро было очень кстати. В последнее время он чувствовал себя все хуже и хуже. Снилось страшное. Просыпаясь по ночам, он долго не мог прийти в себя, лежал и смотрел на темный квадрат окна, ощущая себя пустой оболочкой, из которой ушла радость жизни, надежды и даже слезы. Оказывается, способность плакать говорит о том, что не все еще потеряно. Слезы любви – они словно дождь, после которого зелень вновь становится свежей, и цветы раскрывают свои нежные лепестки навстречу новому дню. А вот у него не осталось даже слез…

Из тяжелых стеклянных дверей поликлиники вышла молодая женщина, в коротком платье без рукавов, черноволосая, невысокая. У мужчины в черном было очень острое зрение. Он хорошо рассмотрел женщину, которая приближалась к нему по кленовой аллее, рассеянно глядя по сторонам: она была чем-то расстроена. Странно, что его еще что-то могло заинтересовать, особенно женщина!

Тренированные реакции – великая вещь. Шестым чувством, никак не иначе, человек в черном уловил, что за женщиной наблюдает не он один. Кто-то в темно-синей иномарке медленно ехал по дороге, слегка в отдалении, сопровождая женщину в красном платье. Муж, поклонник, любовник? А может быть, частный детектив, нанятый сумасшедшим ревнивцем?

Дама, явно занятая своими невеселыми мыслями, ничего вокруг не замечала. Она не заметила бы, даже если мимо нее провели бы розового слона в тюбетейке с золотыми кисточками. Какие у нее дивные глаза – темные, миндалевидные, как бы подернутые дымкой, или слезой, с длиннющими черными ресницами… мечтательные. Какие они могут быть чудные в минуты страсти!..

Человек вдруг вспомнил другие глаза под соболиными бровями и глухо застонал. В эту минуту женщина почти поравнялась с ним.

– Что с вами? – Ее смугловатое лицо, ярко накрашенные губы оказались очень близко. – Вам нехорошо? Нужно присесть.

– Откуда она знает? – подумал человек, пытаясь удержать мутящееся сознание.

Женщина помогла ему добраться до скамейки и села рядом. Ему действительно стало легче. Вот так всегда – накатит волной тошнота, мелкая дрожь во всем теле, выматывающая силы боль, – в последнее время все чаще. Но если сесть, глубоко вдохнуть несколько раз прохладный воздух, становится легче. Сознание прояснилось, и человек в черном краем глаза заметил, что темно-синяя машина тоже остановилась. В нескольких шагах сзади, за деревьями.

– Что за черт?

– Вам лучше? – Валерия обрадовалась, что глаза незнакомца прояснились. Ей не понравился этот человек, его суровое лицо, страшный, мутно-бездонный взгляд, глубокая морщина на переносице. Но ему вдруг стало плохо, он чуть не упал. Она не могла пройти мимо.

– Извините, я, кажется, доставил вам беспокойство.

Человек улыбнулся, одними губами, не выпуская из поля зрения странную машину.

– Я тоже не очень хорошо себя чувствую. Иду от врача. – Она растерянно посмотрела в сторону поликлиники, удивляясь, что говорит все это незнакомому человеку. Напряженные нервы требовали хоть какого-то облегчения. Потребность высказаться, пусть даже и перед случайным прохожим, возникла стихийно, как бы сама собой. После того, что случилось с Евгением, Валерия впервые осознала, как, в сущности, она одинока в этом мире.

ГЛАВА 16.

– Вы только не пугайтесь, – человек в черном мягко взял Валерию за локоть, отвлекая ее внимание от машины. Наблюдателю не нужно было знать, что он замечен.

Женщина посмотрела на него измученными глазами, в которых мелькнула паника. Она, пожалуй, уже и так напугана. Вот только чем?

– Смотрите в ту сторону, – он махнул рукой по направлению к киоску с хот-догами, – я вам сейчас что-то скажу.

– Что? Говорите.

Человек в черном внимательно посмотрел на Валерию. Она таки чертовски напугана. Тем более, надо ее предупредить. Раз ей есть чего бояться…

– За вами, кажется, следят.

Краска отхлынула от ее и так бледного лица, ярко-красные губы неестественно и страшно выделялись на фоне смертельной белизны, обрамленной черными волосами. Женщина зажала себе рот рукой, видимо, чтобы не закричать от страха. Если бы она не сидела, то, наверное, упала бы, лишилась чувств.

Мужчину это несколько забавляло, он даже на время забыл о своей головной боли. Чего это она так боится? Заметив наблюдение, человек в черном подумал, что следят за ним. Это ему не понравилось. Он имел причины скрываться и вот уже почти месяц успешно достигал своей цели. И тут… Неужели его местонахождение обнаружили? Выяснив, что слежка ведется за женщиной, он испытал такое облегчение, что ему захотелось помочь ей выпутаться из неприятного положения, в котором она оказалась по неведомым причинам.

Помогать кому-либо было не в его правилах. Он считал, что каждый должен решать свои проблемы сам, но в последнее время с ним стало твориться нечто странное… Оставить в беде женщину, да еще с такими глазами, темными, как безлунная ночь, он никак не мог. Почему-то хотелось оставить с носом преследователя в темно-синем автомобиле.

Сам цвет авто, глаза женщины, сложившаяся ситуация, вызывали у него неясное беспокойство, природу которого он пока не улавливал. Что-то смутно знакомое…

– Куда вам нужно идти?

Она непонимающе посмотрела на случайного знакомого. Страх сковал не только ее тело, но и мысли. О чем ее спрашивает этот человек с неприятным лицом, пустым и жестким взглядом?

– Я имею в виду, на работу? Домой? Куда-то еще?

Ее глаза чуть прояснились. Преодолевая желание оглянуться, посмотреть, кто и откуда за ней наблюдает, Валерия попыталась принять решение. Куда идти? Домой? Ни за что! Одной сходить там с ума? Пожалуй, лучше в университет. Потом, в течение дня, она что-нибудь придумает.

– Я… Мне нужно на работу. Но…

– Хорошо. – Человек в черном не спеша поднялся, подал ей руку. – Я вас провожу.

Водитель темно-синего авто смотрел, как женщина в красном вышла из поликлиники, пошла по аллее, медленно двинулся вслед за нею. Она встретилась к мужчиной, по-видимому, знакомым, заговорила. Разговор продолжился на скамейке, в тени аллеи. Потом они встали, прошли киоск с хот-догами, вошли в пиццерию, которая уже открылась, несмотря на раннее утро. Наверное, мужчина решил угостить свою даму.

– Подожду здесь.

Водитель остановил машину так, чтобы ему был виден выход из пиццерии, и закурил, наполовину открыв окно. Прохладное утро обещало нежаркий день. Кое-где появились спешащие по своим делам прохожие, открывались двери магазинов и закусочных, лотки с мороженым и бутербродами… Полусонные улицы огромного города наполнялись шумом и запахами жизни, ее персонажами, такими разными, несущими в себе свои собственные тайны. Почти никто из них не знал, что принесет им следующий миг, какие изменения произойдут через минуту, час, день. Может быть, в этом неведении и состоит одна из прелестей жизни? Ее очарование и привлекательность?

Водитель темно-синей машины посмотрел на часы, в недоумении пожал плечами. Прошло еще минут пятнадцать. Из пиццерии так никто и не вышел.

– Эй, пацан!

К машине подбежал мальчишка лет двенадцати, чумазый, в кепке с длинным козырьком.

– Слышь, сгоняй в пиццерию, там друзья мои должны быть, мужик в черной футболке и женщина. Черноволосая, в красном платье. Только не говори им ничего. Просто посмотришь и скажешь мне. Ладно? А я тебе дам на сигареты.

Он показал мальчишке деньги.

– Идет. – Малый, не задавая лишних вопросов направился в пиццерию, насвистывая что-то себе под нос.

Через минуту он появился снова, с недовольной миной.

– Так там, дяденька, никого нету.

– Черт!

Водитель автомашины торопливо сунул ему смятую купюру и рванул с места.

Валерия вошла в прохладный вестибюль университета, чувствуя себя странником, вернувшимся из длительного и далекого путешествия, не узнающего все вокруг, не верящего своим глазам… Те же кадки с цветами, те же таксофоны на стенах, те же ряды кожаных стульев. Произошло так много событий, вся ее жизнь перевернулась вверх тормашками, а здесь ничего не изменилось. Это сбивало с толку, вызывало ощущение нереальности.

По широкой лестнице сбежала Катенька, в новом костюме, с сияющим лицом.

– Валерия, как я рада тебя видеть! Боже, какая ты бледная! Как твой кашель? Ты ходила к Борису Ивановичу?

– Ходила, ходила, успокойся. Не задавай сразу слишком много вопросов.

Валерия обрадовалась при виде Катеньки. Зеленый костюмчик с укороченной юбкой, приталенным жакетом без рукавов, пестрая косынка в тон, – замечательно! Подруга выглядела прекрасно.

– Правда, он чудо?

– Кто?

Валерия догадалась, что речь, конечно же, идет о сладчайшем докторе. Как всегда в подобных ситуациях, ей сделалось неловко. Поддакивать не хотелось, разоблачать Катенькиного кумира тоже. Честно говоря, ей сейчас вообще ничего не хотелось.

Ну… – подруга застыла, ошеломленная тем, что кто-то может не таять от умиления и восторга при виде Бориса Ивановича, а, главное, от его умопомрачительного ума, суперинтеллекта и неиссякаемой доброты, терпения, понимания, – словом, всех тех качеств, которых катастрофически не хватает современным мужчинам. – Разве он не поговорил с тобой? Ты что же, не рассказала ему о своих проблемах? Борис Иванович – единственный человек, который может тебе помочь! Он такой…

Валерии не хотелось спорить, не хотелось ничего объяснять.

– Разумеется, он мне очень помог… советом. Травки выписал. Ну и… – Валерия собиралась сказать о телефоне экстрасенса, к которому посоветовал ей обратиться сладчайший доктор, но в последний момент что-то ее остановило. Она закрыла рот и улыбнулась.

– Вот видишь! У одной моей приятельницы были такие скандалы в семье, такие сложные отношения, такие трагедии! И только Борис Иванович, он один смог ее понять, успокоить, вернуть радость жизни!

Слова по поводу обожаемого кумира лились неиссякаемым потоком всю дорогу в аудиторию, где Катенька собиралась в перерыве между зачетами напоить Валерию кофе, коньяком и угостить сладостями, которые ей в несметном количестве преподнесли студенты.

Человек в черном с удовлетворением отметил, что ни темно-синего авто, ни какого-либо другого подозрительного объекта поблизости не было, когда вернулся и по знакомой кленовой аллее направился к поликлинике. Головная боль утихла. Приятный прохладный ветерок приносил запахи мокрой коры, листьев и асфальта, обвевал разгоряченное лицо.

На третьем этаже, у кабинетов врачей кое-где сидели в мягких креслах пациенты, ожидая своей очереди. Пару пожилых женщин расположились за низким столиком, перелистывая журналы, у кабинета Бориса Ивановича. Человеку было дорого время, поэтому он подошел к двери и решительно постучал. Женщины недовольно переглянулись, но перечить не стали. Слишком уж недобрый, жуткий взгляд был у этого нетерпеливого мужчины.

– Минуточку! – раздался из-за закрытой на замок двери голос доктора. – Подождите, пожалуйста!

Человек в черном уже обращался раньше к Борису Ивановичу по поводу головной боли, и доктор дал советы и рекомендации, которые частично помогли получить облегчение. Несколько лет он чувствовал себя сносно, и вот, после того, как он взялся за сомнительный заказ, нарушив свои собственные незыблемые правила, у него начались неприятности. Хотя он выполнил свою работу как следует, заказчик, по необъяснимым причинам, повел себя странно. Человеку пришлось скрываться, чтобы спасти свою жизнь. Он даже не смог получить вторую часть денег, но это было не так важно. Опасность витала в воздухе, источник ее был неизвестен, а потому неуловим. Нельзя было расслабиться ни на секунду, сбросить напряжение, просто ни о чем не думать. У человека возобновились головные боли, которые изматывали, лишали сна, возможности отдохнуть. Он устал, очень устал…

Вот и сегодня, решив-таки обратиться еще раз к знакомому врачу, он шел в поликлинику, и вдруг увидел темно-синий автомобиль, который показался подозрительным. Куда делось с таким трудом обретенное спокойствие?! Он снова почувствовал себя дичью, на которую ведется охота. К счастью, ловушка в этот раз предназначалась не ему. Следили за женщиной, которая вышла из дверей поликлиники. Женщина была красивая, черноволосая, очень бледная и испуганная, с огненным взглядом, напомнившим ему Евлалию, муку всей его жизни.

Скандально известная оперная примадонна, блистательная, чудная Евлалия Кадмина, – пылкая возлюбленная, нежная, невинная и порочная, порывистая, непонятная, как любая стихия. И, как настоящая стихия, разрушительна. Она разрушила и его жизнь. Как это могло случиться? Человек давно перестал задавать себе этот вопрос. Загадочная смерть Евлалии, потрясшая Киев, Москву и Петербург, Париж и Милан, сотни тысяч восторженных поклонников ее магнетического таланта, божественного голоса и неотразимой женственности, перевернула всю его жизнь. Он чувствовал свою вину, которую желал бы искупить какой угодно ценой!

Но как он мог быть виноват? Евлалия спела свою последнюю арию более сотни лет назад… Уже более сотни лет тому, как закрылись ее чудные очи, красный бархат занавеса навеки скрыл ее от любопытных, жадных и вожделеющих взоров, и ее загадочное и прелестное лицо растаяло в тумане времени, в невозвратной дали…

– Входите же!

Человек в черном словно очнулся. Доктор с недоумением смотрел на странного пациента. Не в себе он, что ли? То стучал, а то стоит истуканом. Этих больных не поймешь! Однако, сколько терпения требует профессия врача! Неудивительно, что его коллеги стали попивать, вести непотребный образ жизни… Только христианское смирение помогает выдерживать все потоки боли, жалоб, негодования, истерик, горя, разочарования и слез, которые пациенты изливают на врача.

– Что беспокоит? – Борис Иванович умело скрывал раздражение под маской сочувствия. У него была отличная память на лица: этот человек уже обращался к нему. Кажется, с головными болями. Очень, очень распространенный недуг. Доктор устал объяснять людям, что возникновение головной боли тесно связано с душевным состоянием и что они сами виноваты в том, что у них болит голова. Но разве кто-то его слушает?! Вот и этот мужчина пришел снова. Значит, не понял, что ему объясняли, не выполнял советов, – и вот результат. Доктор устало вздохнул.