Текст книги "Иллюзии красного"
Автор книги: Наталья Солнцева
Жанр: Современные детективы, Детективы
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
ГЛАВА 18
Женщина села, откинувшись на спинку стула, заложила одну великолепную ногу на другую, столь же совершенную, подняла глаза с длинными, загнутыми вверх ресницами. Она старалась держаться непринужденно, но вся ее поза выдавала скрываемое напряжение.
– Так вот вы какая. – Она оценивающе посмотрела на Тину. Ничего особенного: нескладная какая-то, волосы неухоженные, маникюра, считай, что нет, лицо обыкновенное – почти никакой косметики, одета во что попало. Что Сиур в ней нашел? Каждый мужчина должен «перебеситься». Наверное, это сейчас с ним и происходит. Побегает и вернется. Но как он мог променять ее, Веру, на такую неказистую бабенку? Ведь никакого же сравнения!
Вера работала в Доме моделей на Кузнецком Мосту, где на одном из показов и познакомилась с Сиуром. Он тогда пришел с молоденькой смазливой девицей, о которой, конечно, тут же забыл, как только увидел Веру. Да и немудрено. Вера себе цену знала. Куда бы она ни входила, все без исключения мужчины застывали, как громом пораженные, а все женщины закипали от бешенства.
Они с Сиуром встречались уже больше года, и ей разонравились все остальные мужчины. Не то, чтобы она была легкодоступной женщиной, но могла себе позволить, встречаясь с одним, переспать с другим, если захотелось. С Сиуром все сразу стало не так. Вера просто больше ни на кого не смотрела. Он был мужчина хоть куда, по всем статьям. Пойти на любую тусовку не стыдно, и в постели хорош. Ей было почти тридцать, но только с этим мужчиной она впервые получила полное удовлетворение – и моральное, и физическое, то есть интимное. О морали Вера особо не задумывалась, главное, чтобы все выглядело пристойно, а вот интимная сторона любви вдруг открылась ей совершенно по-новому. Она поняла, наконец, что ценится в мужчине выше, чем его кошелек или общественный статус.
Сиур был вежлив, прекрасно воспитан, красив, силен, отважен, щедр, неназойлив, ничего от нее не требовал и, что самое удивительное, не ревновал. Вот это поразило Веру больше всего. Зато она сама, привыкшая к поклонению и безусловным победам, начала испытывать это странное, незнакомое ей до сих пор чувство – ревность. Разумеется, она никогда не обнаруживала этого. Да он и не давал ей повода. Женщины от него становились какими-то ошалевшими, без ума и приличий. Сиур же оставался с ними ровен, вежлив и неизменно корректен. Если с кем и встречался, то ни Вера, ни кто-либо еще, об этом не знали. А догадки и предположения – не повод для выяснения отношений.
Вера вообще не любила разборки, а с мужчинами особенно. Чем так бездарно тратить время, лучше посетить косметолога, или в сауну сходить. Опять же для внешности польза, для неземной красоты. А от разборок что? Одни стрессы и морщины. Вера такого расточительства не могла себе позволить. Все ее время было расписано, и она его очень ценила.
Все было прекрасно до недавних пор. Сиур ей звонил, они договаривались о встрече, прекрасно проводили время к обоюдному удовольствию, расставались с легким сожалением, но без надрыва. Отношения из стадии ухаживания перешли в прочную постоянную связь. Им было хорошо вместе. И вдруг что-то изменилось. Сиур отказался от очередной встречи – дело неслыханное. Ну, мало ли? Может, приболел, или неприятности какие? Неприятности Вера терпеть не могла, ни свои, ни, тем более, чужие. Поэтому особо интересоваться не стала. Когда на следующий день он не позвонил, она слегка удивилась. Совсем чуть-чуть. На следующий день он снова не позвонил, и она забеспокоилась. Еще день она ждала звонка. И, наконец, позвонила сама.
Случилось непонятное – Сиур не захотел с ней разговаривать. Вернее, ей просто сказали, что он к телефону подойти не может. Что за глупости, у него телефон в машине, и вообще… Она попросила, чтобы он перезвонил.
Сиур позвонил ей только через два дня, извинился, сказал, что больше встречаться они не будут, что он ей благодарен за прекрасное время, что она может на него рассчитывать во всем, кроме интима. С этим покончено. Что? Почему? Вера была в полной растерянности, она почувствовала себя ребенком, которого позвали на праздник и оставили без подарка. Именно так она себя и чувствовала. Что-то произошло непонятное, и некого спросить, в чем дело.
В таких случаях приходится думать самой. Для Веры думать о чем-нибудь, кроме макияжа и нарядов, более десяти минут, оказалось занятием непосильным. Пришлось советоваться с подругами. Вывод напрашивался сам собой: другая женщина.
Сначала Вера отказывалась признать подобное. Такое в ее жизни случилось впервые, чтобы мужчина ее бросил. Впрочем, это крайность. Что значит «бросил»? Временно увлекся. Бывает. Но кем? Этот вопрос преследовал ее неотступно. А на каждый вопрос существует ответ. Нужно только получить его. И Вера принялась за дело.
В результате «оперативно-розыскных» мероприятий выяснилось, что это, вопреки сомнениям, действительно женщина. Причем, совершенно не какая-нибудь звезда экрана, или юная стриптизерша, или модель, а… это даже не выговоришь – библиотекарша! Обыкновенная, незамужняя, невзрачная, никакая… Что за происшествие! Вера не спала три ночи, под глазами залегли синяки, сердце слегка заныло. Впервые в жизни ей пришлось воспользоваться валидолом и валерьянкой. Она решила посмотреть на соперницу.
И вот – многократно прокрученная в воображении сцена начала разворачиваться в реальности. Вера сидела, заложив ногу на ногу, и боролась с желанием закурить.
– Эта «мымра» не курит, конечно, – подумала она. – Наверное, бегает по утрам для здоровья, а в свободное от работы время ведет конспекты прочитанных книг.
Библиотекарша оказалась точно такой, как ее описали. Вера не могла взять в толк, что происходит. Она заготовила несколько реплик, но сейчас они показались ей глупыми и неуместными. Пауза затягивалась.
Тина любовалась сидевшей напротив красавицей. Это было настоящее наслаждение для взгляда. Но не для души. Что-то в этой блистательной женщине было фальшивое: она сверкала, но светом чисто внешним. Внутреннего огня в ней не было, поэтому прекрасная оболочка казалась холодной и пустой.
– Мы с Сиуром… – Вера запнулась, взмахнула своими изогнутыми вверх, как бы кукольными ресницами.
– Да?.. – Тине захотелось, чтобы она, наконец сказала это. То самое, за чем она пришла. Ей даже стало интересно. Она выпрямилась и посмотрела в красиво подведенные, выпуклые глаза собеседницы.
– А она совсем не такая уж простушка, – подумала красавица, недовольно повела темными бровями.
В глазах библиотекарши мелькнул и погас странный блеск. Она вовсе не казалась ни растерянной, ни расстроенной, ни испуганной. Напротив, девица, кажется, изучала ее, Веру. Она нисколько ей не завидовала, ничуть не была подавлена ее красотой.
Вера привыкла, что все без исключения женщины в ее присутствии чувствовали себя если не третьим сортом, то уж вторым непременно. А эта спокойно себе сидит, смотрит, слушает. Рук с плохим маникюром не прячет, прическу нервно не поправляет, одежду не одергивает… Вера невольно посмотрела на свои длинные холеные пальцы с модным, безукоризненным маникюром, розовато-матовым, неброским, изысканным, как любая деталь ее внешности.
Тина перехватила ее взгляд, усмехнулась. Красавица покраснела от злости.
– Он вас все равно бросит, – сказала она совсем не то, что собиралась, и снова посмотрела на свои ногти. – И вернется ко мне. Он всегда возвращается. – Вера убеждала сама себя, а не Тину.
– Так в чем, собственно, дело?
– Вы ему не подходите. Вы… Такому мужчине нужна царица, а вы, извините, тянете разве что на горничную. – Вера машинально постучала кончиками ногтей по столу, ей очень хотелось курить.
– А вы царица!
– Она, похоже, издевается надо мной? – подумала красавица и… растерялась. Все ее доводы не подействовали. И даже ее потрясающая внешность не произвела должного впечатления. Больше средств воздействия на ненавистную соперницу в наличии не было.
Вера смотрела своими огромными, как у Клеопатры [29]29
Клеопатра – последняя царица Египта из династии Птолемеев.
[Закрыть], глазами, и не могла преодолеть замешательства. Девица не смутилась, не удивилась… Она словно обволакивала собеседницу каким-то душным потоком. Вера почувствовала, что ей стало тяжело дышать, сердце забилось быстрыми толчками, на лбу выступила испарина. Да что это с ней? Ей захотелось закрыться чем-нибудь от пристального взгляда библиотекарши, спрятаться куда-нибудь подальше.
– Еще что-нибудь?
Тина оперлась локтями на стол и положила подбородок на переплетенные пальцы. В глубине ее зрачков вспыхивал странный огонь.
Вера не могла больше выносить этого. Она рывком встала и, неловко подвернув ногу с высоким подъемом профессиональной модели, не прощаясь, пошла к выходу. Ее каблуки гулко стучали в тишине зала. На пороге она споткнулась и, не оборачиваясь, поспешила прочь от этой жуткой девицы. Боже, она околдовала Сиура! В ней определенно что-то такое есть. Если бы не было, разве он посмотрел бы в ее сторону? Ни рожи, ни кожи. При этой мысли Вера явственно ощутила как бы толчок в спину и испуганно вскрикнула. Она пришла в такое смятение, что даже не стала оглядываться, не было ли свидетелей ее небезупречного поведения. Пожалуй, впервые за последние годы, ей было все равно, видит ли кто-то, что у нее отломался каблук, или нет.
Валерия провела ночь на удивление спокойно. Ей не снились кошмары, и приступов кашля не было. Она с благодарностью подумала о Борисе Ивановиче. Почему он иногда так раздражает ее? Может быть, причина именно в ее собственном скверном характере? Ну кто бы еще стал ее слушать? Любой врач отнесся бы к ее жалобам как к выдумкам и вздору избалованной бабенки. Она вспомнила загорелое лицо сладчайшего доктора, опущенные веки с длинными ресницами, красивый изгиб губ под аккуратными усиками и непонятная волна раздражения стала подниматься в груди…
– Боже мой, ну почему у меня такой несносный характер?! – Валерия сказала эту фразу вслух точно так же, как произносила ее мама, любившая повторять, что склонность к необузданности и изощренным капризам – это у них наследственное. От бабушки.
Бабушка Мария была наполовину немка, наполовину полька, красавица, – рафинированная утонченность в сочетании с бурными страстями и непредсказуемыми поступками. Она любила играть в карты, вышивать, превосходно играла на гитаре и пела низким хрипловатым голосом, который сводил мужчин с ума. Первый муж ее умер молодым, а с дедушкой Валерии у них была какая-то романтическая история. Он оказался намного моложе ее, долго добивался бабушкиного расположения, и женившись на ней, обожал ее самозабвенно до последнего своего вздоха.
Валерия помнила, как бабушка ходила на кладбище жаркими летними днями, высокая, худая, в длинном темном платье, приносила на могилу большие букеты ярких флоксов и георгин, поливала из банки привядшую от зноя зелень, подолгу сидела, подперев рукой щеку и о чем-то думала. Взгляд ее уносился за неведомые пределы; в воздухе приторно пахло цветами, дикой травой и пылью. Ветерок шевелил буйно разросшиеся деревья, кусты жасмина и сирени, над которыми высоко стояло бездонное, неподвижно-синее небо.
В мамином доме от бабушки остались вышитые подушки, занавески, покрывала, кружева «ришелье», несколько золотых украшений старинной работы и драгоценный молитвенник, небольшого формата, с изукрашенной позолоченной вязью обложкой, которая застегивалась изящным крошечным замочком.
Валерия любила в детстве доставать этот молитвенник из тяжелого темного старого шкафа, пропахшего лавровым листом и можжевельником, в котором мама хранила белье и прятала особо ценные реликвии. Она забиралась с ногами на кожаный диван с высокой спинкой и подлокотниками в виде валиков, и рассматривала чудную вещь, предаваясь томительным мечтам, представляя юную бабушку, тонкую, прямую, с пышной прической, полную сладостных предвкушений и надежд…
В своих мечтах Валерия улетала в дальние дали, полные огня и восторга, из туманных просторов которых вот-вот прискачет принц на белом коне, или приплывет нарядный пароход, на котором она уедет в волшебные края, где ее ждет счастье. О самом счастье, как таковом, и в чем оно заключается, она тогда не задумывалась. Это представлялось ей чем-то вроде прогулок по тенистой аллее, где в душистом полумраке она выслушивает признания в любви, поцелуи на каменном, увитом цветами, балконе большого светлого дома с колоннами, катание на лошадях по зеленым, заросшим маками полям… Ей грезились бальные платья, страусовые перья, легкие кареты, военные мундиры, учтивые разговоры, страстные объятия в потайных закоулках дома, забытый на подоконнике веер, розы в прическе… Бог знает, что!
А иногда, в пору цветения жасмина и дикой розы, распространяющих тонкий манящий запах, когда белыми, осыпающимися с них лепестками, пестрела трава, и бульденеж распускал свои белоснежные, чуть зеленоватые в глубине, роскошные шары, Валерии мечталось о другом. О мраморных дворцах, украшенных чудесными орнаментами, о бассейнах с голубоватой водой, на дне которых драгоценной мозаикой выложены картины дна морского – прозрачные медузы, розовые раковины, изумрудные водоросли и стайки ярких рыбок, уплывающих от огромного ленивого осьминога. В просторной прохладе дворцов журчали серебристые фонтаны, мягкие подушки располагали к праздности, в проемы между колоннами виднелись пунцовые цветы, разросшиеся по всему саду, олеандры и магнолии, розы и орхидеи. Дворцы утопали в цветах и роскоши, низкие столики, украшенные золотистой инкрустацией, ломились от пряных кушаний и сладостей, звучала невидимая, выплетающая замысловатое кружево мелодии, незнакомая музыка, улыбался мужчина с пронзительно голубыми глазами, с тонким смугловатым лицом, с черной бородкой, в чалме, заколотой огромным, сияющим как солнце, камнем…
Что это было? Грезы «Тысячи и одной ночи», которые маленькая Валерия читала, раскачиваясь в гамаке, привязанном между двумя яблонями в зеленой тени запущенного, заросшего высокой травой и лопухами сада, под жужжание насекомых и чириканье птиц, невидимых в раскидистых кронах старых деревьев. Ей казалось, что она знает об этих городах сказочных халифов гораздо больше, чем знаменитая Шехерезада, – о черном, звездном небе восточных ночей, где луна светится на высоких, тонких иглах минаретов, где в устеленных парчой и коврами покоях курится дурманящий, навевающий иллюзии наслаждения, полупрозрачный дым, где дремлют тайны и прячутся от любопытных глаз сокровища колдунов и раджей…
Почему все это обрушивалось на нее, вовлекало в свой неостановимый поток, уносило прочь от действительности, вступая в непримиримое противоречие со всем окружающим? Может быть, от того и расшатались до такой степени нервы, что Валерия всегда жила какой-то двойной жизнью – той, что на поверхности, и другой, протекающей в глубине, по своим собственным правилам и законам? И эта вторая, глубинная жизнь порой оказывалась куда реальнее первой: ее работы, переводов, студентов, однокомнатной квартиры, Евгения…
О, Евгений… Глаза Валерии наполнились слезами, в горле защекотало, запершило. Ну вот, снова кашель! Когда это кончится? Нельзя же вот так сидеть и плакать! Она вспомнила, что сладчайший доктор дал ей телефон экстрасенса, и решила позвонить. Ее болезнь не совсем обычна, и избавиться от нее обычным путем не удастся.
Игнат оказался дома. Узнав, что телефон Валерия узнала от Бориса Ивановича, и что именно он порекомендовал ей обратиться к Игнату, экстрасенс сразу согласился принять ее и назначил встречу через два часа. Этого времени как раз было достаточно, чтобы она успела собраться и доехать до Пречистенки, где в старом двухэтажном доме проживал знаменитый колдун.
Дом и в самом деле оказался древним, с колоннами и длинным балконом на втором этаже, с развалившейся балюстрадой. Когда-то он был выкрашен в приятный желтый цвет, а колонны и лепнина в белый, теперь все это приобрело один и тот же грязно-серый оттенок. Несколько высоченных тополей отгораживали дом от уличной суеты.
Валерия подошла к подъезду. Дверь была старая, деревянная, потемневшая от времени, с полустертым орнаментом на выступающих деталях; посередине двери, примерно на уровне глаз, висел большой колокольчик, под которым сверкала начищенная металлическая табличка с витиеватой золотой надписью: «ИГНАТ».
– Он что, один тут живет? – подумала Валерия, окидывая взглядом дом, и в самом деле небольшой. Весь первый этаж вполне могла занимать одна просторная квартира. Она постояла некоторое время в раздумье. Звонить в колокольчик? Все это как-то нелепо. Валерия пожала плечами и толкнула дверь, которая со скрипом открылась.
Бархатная темнота подъезда окружила ее запахами дерева, лака и индийских благовоний. Из единственного запыленного окошка падал косым столбом тусклый туманный свет, освещая единственную дверь, поставленную недавно. У стены еще лежала кучка свежей стружки. На двери оказался самый обыкновенный звонок, залившийся длинной соловьиной трелью. Валерия невольно поморщилась. Лучше уж колокольчик! Робость, охватившая ее поначалу, при виде старинного дома с колоннами и полуразрушенным романтическим балконом, золотистой таблички, – улетучилась.
– Прошу, сударыня! – пророкотал густой приятный бас.
Игнат оказался весьма дородным мужчиной среднего роста, с крупными чертами лица, в которых не было ничего от образа прорицателя, сверхчеловека или гипнотизера с магическим взором. Во всяком случае, Валерии казалось, что знаменитый Игнат должен был хоть как-то соответствовать этому созданному ее воображением имиджу. Однако в облике экстрасенса никаких таких атрибутов не было, кроме красного китайского халата с драконами, который обтягивал его весьма солидное брюшко.
Игнат посторонился, пропуская женщину в темный коридор с длинным диваном, на котором лежало великое множество разноцветных плюшевых подушечек. Коридор освещала одна единственная, стилизованная под китайский фонарь, лампочка; к запаху индийских благовоний примешивался резкий аромат трав и специфический – ладана.
– Чем могу служить, сударыня?
Валерию во второй раз поразило это «сударыня». Необычное обращение для современного мужчины лет сорока, которым оказался экстрасенс, несмотря на колокольчик и китайский халат. Он отодвинул плотную черную занавесь, которая скрывала вход в комнату и пропустил посетительницу вперед.
Комната, так называемая «лаборатория», как сказал Игнат, оказалась огромной – шероховато оштукатуренные стены вверху заканчивались неожиданно высоким и темным потолком, на котором расположился плоский и большой, из темного металла причудливой ковки, светильник, очень необычный. Свет от него мерцал какими-то тускло-красными огоньками, отражаясь от стен и играя розоватыми бликами на лицах, на большом черном старинном мече в ножнах, висящем над камином, на мягких кушетках, низких черных полированных столиках, пучках трав, связанных красными лентами с позолоченным орнаментом.
Валерия огляделась – на стенах были начертаны какие-то непонятные знаки и символы. То ли руны [30]30
Руны – вырезавшиеся на дереве, камне и т.п. буквы алфавита, применявшегося скандинавскими и др. германскими народами гл. образом для культовых и памятных надписей.
[Закрыть], то ли еще что. Сама графика этих изображений несла в себе зловещий смысл. Черный и красный цвет символов, резкие, изломанные линии, вызывали тревогу. Исподволь, где-то в подсознании, родились тягучие, мрачные, низкие звуки, скупая амплитуда которых добиралась до глубин памяти, поднимая пласты древних, как небо и звезды, воспоминаний. Что-то языческое, глухое и темное, жертвенные костры, тайные ритуалы, запутанные лабиринты… У Валерии закружилась голова. Звуки постепенно усиливались, будоражили натянутые нервы.
– Каждое мгновение жизни есть одновременное отрицание и утверждение. – Произнес негромко Игнат. – Вот вы, и хотите уйти и не можете сделать этого, потому что вам необходимо узнать что-то, что волнует вас, лишает покоя.
– Что вы сказали? – Валерия так глубоко погрузилась в свои ощущения, что слова экстрасенса застали ее врасплох.
– Я говорю, что вы боретесь с желанием уйти и потребностью получить некие сведения относительно вашего состояния. Подобные разнонаправленные силы и удерживают нечто в неподвижности. – Он улыбнулся. – Хотите немного отвлечься?
Игнат принял какую-то диковинную позу, отдаленно напоминающую позу тореадора своей театральной эффектностью: одна рука поднята вверх, другая же опущена и ладонь расположена прямо напротив груди Валерии. Внезапно она почувствовала, словно некий горячий поток приближается к ней, проникает насквозь, протекает через ее тело и уходит в бесконечность где-то позади нее. Приятное невесомое тепло разлилось по плечам и позвоночнику, в голове стало пусто, легко и звонко… Зазвучала весенняя капель. Валерия увидела себя юной девушкой, шагающей по высохшему на солнце тротуару. Вокруг, на прошлогодней траве еще лежал нерастаявший снег; пахло мокрой землей, над которой поднимался пар; из водосточных труб бежала вода. Повсюду стояли лужи, отражая синее небо и яркое весеннее солнце. Такой же юный мальчик в курсантской шинели подал ей руку, помогая перейти поток талой воды…
Валерия словно очнулась, вспомнился Евгений, весна, его иудейские глаза. Что-то было в его глазах такое… Она не смогла бы объяснить. Может быть, этими глазами он и привлек ее?
– Сие мгновение – вне времени, оно вне движения, которое можно пощупать, измерить. Неизмеримо… – Игнат помолчал. Тягучая музыка стала тише, словно растворилась в насыщенном невидимыми энергиями воздухе. – В этом моменте, вот здесь, проявляются условия Абсолютного. Это источник, из которого мы можем черпать силы постоянно.
Горячий поток иссяк. Валерия растерянно огляделась, присела на низкую, неудобную кушетку и… все рассказала. Все-все. Про Евгения, холодную московскую весну, лиловые сумерки, сырой воздух бульваров, букеты фиалок, которые он дарил ей, мокрую от снега шубку, морозные рассветы на Тверском, где он поджидал ее, опустив стекла в машине… Про его нелепую, страшную смерть, безобразную в своей обнаженной сути – кровь, приторный запах открытых ран, остекленевший взгляд, оскал зубов, холод застывшего тела. Потом она рассказала о своей странной болезни: о кашле, который накатывает ужасными приступами, вместе со страхом, с мурашками по телу, с предсмертной истомой… О депрессии, – когда не хочется выходить из дому, разговаривать, думать, помнить. О… Нет, об одном она все-таки экстрасенсу не рассказала: о рубиновой серьге, которая преследует ее, мерещится фантастическим наваждением, затягивает в какой-то омут не то прошлого, не то будущего… Валерия не сказала ни слова о серьге. Просто не смогла. Язык не повернулся.
Игнат слушал, не перебивая, не выказывая нетерпения, недоверия или удивления. Ему приходилось и не такое выслушивать. У женщины трагически погиб любовник, вследствие чего дама вся в болезнях и депрессии. Вроде все понятно. И все же… Что-то в ее рассказе встревожило экстрасенса, холодком кольнуло в сердце. Чего-то она не договаривала…
Он подошел к угловому столику, поднял черную бархатную накидку, под которой оказался прозрачный хрустальный шар, размером с крупный апельсин. Внутри шара, в самой середине, что-то дрожало, растекаясь к краям, и, словно проникая через границы сферы, исчезало в воздухе, который вокруг шара отдавал бледной голубизной.
Валерия посмотрела на шар, потом, нерешительно, на Игната. Он вложил гладкий и холодный на ощупь шар ей в руки.
– Смотрите в его прозрачную глубину… Она поглотит ваше внимание, и вы сможете увидеть невидимое, неощутимое, как сама постоянно ускользающая от нас суть жизни… Произойдет Великий Переход. Смотрите…
Валерия, волнуясь, держала шар, который оставался все таким же холодным, не согреваясь от ее тепла. Она видела сквозь его струящуюся прозрачность свои длинные пальцы с ярко-красным маникюром, кроваво отсвечивающим внутри хрусталя.
– Смотрите в глубину, в самый центр, – услышала она откуда-то издалека, как будто с другого берега, голос экстрасенса.
Воцарилась неподвижная, мертвая тишина, тяжелая и густая, как расплавленное стекло. Все замерло, застыло и смолкло, как до начала времен, до света и тьмы… Шар помутнел, вбирая в эту пульсирующую, клубящуюся муть, взгляд женщины, поглощал ее всю, втягивая в свое сокровенное розоватое пространство, растворяя в нем. Бледно-розовый отсвет в глубине становился все ярче, разгораясь нездешними цветами, вспыхивая сумасшедшей радугой, разбрызгивая мириады бриллиантовых вспышек, переливающихся в лучах невидимого солнца…
Валерия почувствовала, как туго сжатая внутри нее пружина внезапно разжалась, напряжение растаяло, откуда-то прихлынули необыкновенная легкость, безмятежность и счастье, затапливающее ее, как весенний разлив реки покрывает низкие прибрежные луга… Плотный сгусток горя, отчаяния и страха, который она принесла сюда в своем сердце, исчез; как будто кто-то вынул зазубренную железную занозу, пронзавшую болью и безнадежной грустью ее израненную душу.
Она блаженствовала в океане света, плыла на его волнах, переливающихся от желтого к оранжевому, красному и фиолетовому. Красно-фиолетовый все сильнее увлекал ее, поглощая все ее внимание, туда устремилось все ее существо, до самых потаенных глубин сознания и чувственности. Она вдруг физически ощутила свои мысли, которые впитывали силу из этой лиловой круговерти. Странным образом удавалось наблюдать за ними как бы со стороны.
Лиловые переливы проникли в нее, заполнив ее всю, без остатка, заполнив все окружающее пространство… Больше не было шара, комнаты, экстрасенса. Она оказалась внутри фиолетового пространства, сама была им, и в то же время смотрела на него, чувствуя, что любуется им не одна. Здесь не было тверди, на которой можно было бы стоять. Здесь все было блаженство и свет, легкость, понимание… Повсюду перетекали, непрерывно меняя форму, красные светящиеся облака, нежные, как маки в лучах земного солнца.
Ей вдруг захотелось объяснить самой себе все, что она видит, облекая в несовершенную и скудную форму слов, придуманных людьми, как будто ей было недостаточно чудесной гармонии этого мира света, звучащей, словно вздохи божественной арфы в тишине Вселенной…
Странная обязанность иметь слова, тяготила.
Хрупкая оболочка забвения все еще отделяла ее от этой действительности, но она истончалась. сменяясь легким беспокойством, неуловимым предчувствием, тревожащем ее. Ураган тяжелых эмоций обрушился на нее внезапно, мощным диссонансным аккордом, затопил сознание невыносимой болью…
– Я никогда не смогу этого пережить! Понимаешь?
Отчаяние, сменяясь безнадежной тоской, опутывало ее, подобно плотной паутине, которую она силилась и не могла разорвать. Воля застыла в непробудном безмолвии. О, это ужасное расставание убивало ее душу! Тот, кто сейчас еще рядом, бесконечно дорог ей. Он отнимает у нее счастье, уносит его с собой навеки, а она не в силах позволить, принять это.
– Я не смогу без тебя жить! Я ничего не хочу больше знать и понимать! Я никогда и ни с кем не буду счастлива…
Она почувствовала как полыхнул и разлился вокруг холодный голубой огонь ее неизбывной тоски, уходя светящимися спиралями в бесконечность, отражаясь в облаках бело-синими брызгами пламени.
В этот момент она все вспомнила. Она любила его, этого мужчину из далекого мира. Она вспомнила его, неповторимо прекрасный «голос» его мыслей, и то чувство, которое только он мог вызывать в ней. В нем не было ничего, что могло бы ей не понравиться, что хоть кто-нибудь смог бы осудить. Она желала вечно ощущать его рядом, любоваться мощными вспышками его Силы, красивыми, яркими переливами его чувств, таять от нежности и восхищения, ловить и отражать его прикосновения в упоительном небесном танце. Тогда в гулком молчании и пустоте космоса тихо звучали хрустальные колокольчики, исполняя песню любви…
Яркий белый разряд потрясающей силы полыхнул перед ней, но не принес облегчения. Она догадалась, что он хочет ее утешить. В его душе есть только любовь и нет места страданию. Он совершенен, и ее выбор был любить именно его.
– Не надо так. Ты же знаешь, для нас никогда ничего не кончается. Я буду любить тебя всегда… Я найду тебя, где бы ты ни была, кем бы ты ни стала.
Желто-оранжевые волны бережно приподняли и опустили ее, укачивая, словно маленькую глупую девочку, превращая всю силу ее страдания в безвольный вздох безнадежности. Голубоватое сияние вокруг нее угасло.
– Это подарок тебе, смотри. Когда-нибудь он снова соединит нас, и тебе больше никогда не придется переживать такое… Дороги не только расходятся, но и сходятся. Жди… Я буду рядом всегда, если захочешь. Когда-нибудь ты все поймешь и простишь меня.
Небольшой фиолетовый кусочек пространства вдруг стал отвердевать прямо перед ними. Темное облачко сгущалось, становилось все плотнее, пока не превратилось в темный, как звездное небо, бархат, на котором виднелись красные переливы отраженного света облаков. Он остановил этот свет, собрал его в центре. На кусочке бархата задрожали две красных слезинки, пролитые любовью… Они отвердели, сверкая, превращаясь в камни. Перед ней горели алым, ослепительно сияли два рубина.
– Я воплотил в них все мои мысли о тебе. Они не подвластны времени и разрушению. Все вокруг изменится, подчиняясь законам бытия, но только не они. Миры будут рождаться, исчезать и появляться вновь, и только моя рука всегда сможет дотянуться к тебе сквозь любые пространства. Моя мысль будет создавать эти рубины всегда, чтобы ты могла любоваться ими. Это мое обещание тебе, которое я должен исполнить… Эти камни всегда будут рядом с тобой. Благодаря им, ты будешь помнить…
Вокруг нее возникло красное мерцание, которое кружилось все быстрее и быстрее, вспыхивая огненными искорками, которые возникали из невидимого источника, гасли и загорались вновь, осыпая ее дождем из звезд, которые на лету превращались в легкие и прозрачные лепестки маков, среди которых она скакала на лошади, а рядом с ней – красавец-офицер, блестя эполетами, радостно улыбаясь… Синее небо высоко раскинулось над зелеными лугами, в нем кружил, заливаясь трелями, жаворонок, пахло нагретыми колосьями и чабрецом, в неподвижном воздухе дрожал зной…
Валерия вскрикнула, чуть не выронив из рук шар. Запах трав перемешивался с запахом гари. Она открыла глаза: в комнате действительно клубился какой-то сизо-серый дым. Игнат носился из угла в угол с покрывалом от кресла и тушил огонь. Повсюду тлели, потрескивая, пучки сушеных трав, которыми был обильно украшен экзотический интерьер.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
