Текст книги "Обманчивый блеск мишуры"

Глава 8
Маулт

I

Перед тем как выйти в ночь, Аллейн заглянул к Хилари в кабинет, но там никого не оказалось. Он включил электрический свет, отдернул все шторы и тихонько вышел, заперев за собой дверь и сунув ключ в карман. Потом задержался на секунду-другую у входа в библиотеку и прислушался: из-за двери доносился глухой гул двух мужских голосов, время от времени сопровождаемый взрывами лающего смеха – так смеяться мог только мистер Смит. Рэйберн уже ждал лондонца на парадной террасе вместе с четырьмя из пяти своих констеблей и обоими кинологами с собаками. Всей компанией они двинулись через двор.

– А дождь-то перестал! – воскликнул Рэйберн.

Точнее, почти перестал – еще окатывал иногда редкими ушатами, как из лейки, а вот обжигающие порывы ветра не прекращались. Напротив, из-за них на улице царил немыслимый гул: казалось, все деревья вокруг «Алебард» завыли вдруг каждое на свой лад, словно в припадке отчаяния под аккомпанемент журчащих капель. Слышался также и свист, и время от времени – металлический скрежет: какие-то мелкие выброшенные на свалку предметы стихия, видимо, срывала с насиженных мест и отправляла в свободный полет.

Скульптура работы Найджела на глазах таяла, уплывая из зимы в небытие. Фигура, застывшая в лежачем положении на крышке надгробия, все еще была различима, хоть и жутко изуродована оттепелью.

Полицейские обогнули фасадную часть западного крыла и оказались совершенно беззащитны перед хлесткой злобой ветра.

Занавеси в окнах библиотеки были опущены – лишь тонкие, как лезвия, полоски света проникали из-под них. Утренняя столовая стояла погруженной в темноту. Но сверкающий поток лучей ото всех электроприборов кабинета ярко освещал молодую пихту, которая так же, как прочие деревья, остервенело дрыгала макушкой, повинуясь буре. Не хуже просматривались и кучи щебня неопределенной породы вокруг нее. Да еще тускло сверкали кусочки промытого дождем битого стекла.

В лица членов поисковой партии нещадно бил ветер, швыряя в них прерывистые валы дождевой воды и взвихренный потоками воздуха мусор, так что приходилось прикрывать лица рукой. В другой руке у каждого было по мощному полицейскому фонарю, которыми они старательно обшаривали окрестности. В конце концов все лучи сконцентрировались на печальной видом своим, никому не нужной более рождественской елке, брошенной среди залежей мусора вперемешку с охапками жухлой крапивы и щавеля. Повсюду на несколько метров кругом виднелись следы деятельности слуг Хилари с их лопатами, вилами и грубыми сапожищами. Все вместе поисковики сперва подвергли пихту общему осмотру, а затем сфокусировали на ней свет от фонарей, чтобы Аллейн, спиной к ветру, мог спокойно и методично обшарить взглядом ветку за веткой. Некоторые из тех, что потоньше и понежнее, как лондонец уже раньше приметил из окна гардеробной Форрестеров, неестественно изогнувшись, приняли причудливые позы. На одном из сгустков суглинистой почвы, как и ожидалось, обнаружились следы длинноносых модных ботинок Хилари – как раз в том месте, где он, видимо, перелезал через оконную раму, чтобы достать кочергу.

Сыщик подошел вплотную к дереву, присоединил свет своего фонаря к остальным и принялся тщательно осматривать внутренние части, скрытые от глаза внешнего наблюдателя. Не прошло и двух минут, как он подозвал одного из констеблей поближе и приказал светить, не мигая, наверх (ураган шумел так неистово, что пришлось кричать прямо в ухо).

Полисмен направил луч туда, куда велел Аллейн, и тот, не раздумывая, полез на дерево, стараясь держаться как можно ближе к стволу, чтобы сучья попадались покрепче. Влажная хвоя щекотала ему лицо. Целые охапки снега сыпались за воротник и струились талой водой по плечам. Ветки хлестали по щекам, а на ладонях уже ощущалась клейкая смола. Детектив полз вверх, раскачиваясь, словно флюгер, вместе с пихтой. Он лез, постепенно смещаясь вокруг ствола, из последних сил подтягиваясь, и свет от фонаря констебля полз вместе с ним.

Вдруг внизу, справа от Аллейна, резко зажегся еще один, новый источник света, и в нем появилось лицо Хилари Билл-Тасмана. Хозяин усадьбы, задрав голову, напряженно следил за действиями детектива, стоя внутри дома, за окном библиотеки.

Аллейн чертыхнулся, крепко обхватил ствол – на этой высоте уже весьма тонкий – левой рукой и, остановившись, всмотрелся ввысь. Оттуда в глаза ему свалилась еще одна потревоженная охапка снега, но…

…Но он уже заметил. Нашел. Оставалось только протянуть правую руку, нащупать, сделать одно последнее усилие – и схватить. Пальцы у него так окоченели, что с трудом чувствовали, удался захват или нет. Потом детектив сунул добычу в рот и, скользя, цепляясь и извиваясь, полез вниз.

После этого он первым делом обошел дерево так, чтобы оно оказалось прямо между ним и окном библиотеки, а затем стал греть руки о теплый металлический корпус фонаря. Рэйберн подошел к нему поближе, произнес что-то – Аллейн не расслышал, что именно – и многозначительно указал пальцем в сторону библиотеки. Старший суперинтендант кивнул, пошарил языком за зубами и извлек изо рта тонкую нить золотого металла. Затем расстегнул непромокаемый плащ и проворно сунул ее в нагрудный карман пиджака.

– Пошли в дом, – скомандовал он.

Полицейские тронулись в обратный путь, но не успели достичь парадного крыльца, как попали в два круга света, направленных откуда-то сзади, и расслышали, как, перекрикивая шум ветра и дождя, кто-то энергично пытается привлечь их внимание.

Лучи дергались и плясали, приближаясь, пока наконец их источники не вынырнули из ночной темноты и не влились в группу Аллейна и Рэйберна. Лондонский сыщик направил на них свой фонарь, высветив лица, – крайняя озабоченность и волнение отражались на обоих.

– Что случилось?! – закричал Рэйберн. – Что за спешка?

– Мы нашли его, мистер Рэйберн, мы его видели! Засекли!

– Где?

– Лежит на склоне холма, во‐о-он там. Один из наших парней остался караулить.

– Что это за холм? – вмешался Аллейн.

– Тут рядом, сэр, аккурат по дороге к «Юдоли».

– Пошли, – коротко бросил Рэйберн. Теперь и он пришел в заметное волнение.

Вся группа вытянулась колонной вдоль щебенки, по которой так часто доводилось гулять Трой.

Очень далеко идти не пришлось – скоро показался еще один прожектор, на сей раз неподвижно застывший в ночи, а в нем – фигура, лежащая на снегу лицом вниз. Еще одна фигура стояла, склонившись над первой, и, не успели полицейские подойти вплотную, неожиданно принялась молотить лежавшую ногами.

– О господи! – взвыл Рэйберн. – Это еще что такое?! Черт! Он с ума сошел! Остановите его!

Он повернулся к Аллейну и увидел, что тот сложился пополам.

Человек на склоне холма, выхваченный из темноты лучом собственного фонаря, нанес простертому на земле объекту еще два или три неуверенных удара, а затем приложил чудовищное усилие и коротким мощным пинком отшвырнул его в сторону. Тело, подгоняемое ветром и безумно жестикулирующее, несколько раз перевернулось и вдруг… развалилось на части. Клочья мокрой соломы буйно запрыгали на ветру и полетели прямо в лица членов разыскной партии.

Хилари лишился своего любимого садового пугала.

II

Дальнейшие поиски, изнурительные и затяжные, оказались бесполезны и лишь привели своих участников в состояние озлобленного раздражения. Ровно в ноль часов пять минут те из них, что были с Аллейном и Рэйберном, возвратились на исходную позицию. Те, что рыскали в других местах, тоже ничего не нашли. Мокрая амуниция и фонари живописной грудой остались сохнуть на террасе. Собаки спали крепким сном в одной из не обставленных мебелью комнат западного крыла. А люди, сняв обувь, с удовольствием грелись в главном зале. После мороза и ураганного ветра в «Алебардах» с их более чем достаточным, чтобы не сказать чрезмерным, отоплением они чувствовали себя расслабленно, как в турецкой бане.

Хилари в очередном приступе лихорадочного гостеприимства буквально влетел в зал откуда-то со стороны библиотеки. Он был переполнен через край состраданием к полицейской братии, с тревогой заглядывал в сведенные холодом лица, не забывая постоянно оборачиваться к Аллейну, словно призывая того в свидетели своего огорчения и беспокойства.

– Все в столовую! Немедленно! И слушать ничего не хочу. Давайте-давайте-давайте, – шумно распоряжался он и задорно носился по залу, словно пастуший пес, загоняющий овец. Загнать измотанную разыскную группу ему труда не составило – вся она нестройной колонной покорно поплелась, куда он велел.

Стол уже ломился от холодных закусок. На одном краю были заботливо расставлены бутылки в заманчивом ассортименте: виски, ром, коньяк, тут же стоял исходивший пáром чайник. Если бы Хилари умел, мелькнуло в голове у сыщика, он бы сам немедленно бросился варить пунш. Но поскольку он этого, очевидно, не умел, то буквально умолял Рэйберна на правах суперинтенданта взять на себя надзор за розливом напитков, а сам с жаром принялся раскладывать по тарелкам огромные куски холодного мяса.

Из слуг на этом празднике жизни не появился никто.

Зато появился мистер Смит в своем обыкновенном образе веселого насмешника и острого на язык зоркого наблюдателя. Особенно внимательно, как показалось Аллейну, он сейчас следил за своим названым племянником. Что он на самом деле думал о Хилари и его суетливых ужимках? Смотрел ли он на них просто со снисходительной иронией или к ней (очень похоже на то) примешивались какая-то досада и скрытая тревога? Во всяком случае, после одной из особенно экспансивных атак Хилари на Рэйберна и его сбитых с толку подчиненных (те от смущения даже перестали жевать и молча уставились на свои носки) старикан поймал на себе пытливый взгляд Аллейна и подмигнул ему.

Столовая благоухала изысканными ароматами.

Рэйберн украдкой обратился к Аллейну:

– Можно мне уже увозить своих парней, как вы думаете? А то за окном ливануло с новой силой, не хотелось бы потонуть в пути.

– Конечно, конечно. Надеюсь, что и моя команда доберется без приключений.

– Когда вы ее ожидаете?

– Наверное, уже к рассвету. Они выехали на машине в ночь. Еще должны по дороге заглянуть к вам в участок.

– Если у них не окажется болотных сапог, мы поможем, – пообещал суперинтендант. – Они им точно понадобятся. – Тут он громко прочистил горло и обратился к своей команде: – Ну, ребята, пора!

Хилари, естественно, рассыпался в пожеланиях счастливой дороги. В какой-то момент даже показалось, что он вот-вот разразится длинной речью, но прищуренный взгляд мистера Смита остановил его.

Аллейн проводил констеблей до выхода, поблагодарил за добрую службу, сказал: вы, мол, уже очень помогли, но помощь может еще понадобиться, хотя все мы (а вы особенно) будем надеяться, что нет. Полицейские из Даунлоу отозвались общим сконфуженным, но благодарным гулом, облачились в свои сверкающие непромокаемые «доспехи» и гурьбой устремились к автофургонам.

Рэйберн на минуту задержался.

– Что ж… Пока-пока, что ли. Рад был встрече.

– Даже при таких обстоятельствах?

– Ну…

– Ладно, будем на связи.

– Даст бог, все как-то утрясется, – прибавил Рэйберн. – А знаете, я одно время даже подумывал снять погоны. Но… Не знаю, как-то не сложилось. Так что я все равно рад встрече. Понимаете?

– Некоторым образом, – улыбнулся Аллейн.

– А да. Кстати. Пока я здесь. Может, покажете, что вы там такое выудили с пихты?

Аллейн двумя пальцами вытащил из нагрудного кармана тонкую золотую нить. Рэйберн присмотрелся.

– Это ее мы заметили из окна гардеробной полковника, – уточнил старший суперинтендант.

– Металлическая нить, – констатировал сыщик из Даунлоу. – Но не от елочной мишуры! Что же это такое? Еще какой-нибудь элемент праздничного украшения? Сдуло с выброшенной елки и ветром перенесло на пихту?

– Нет, иначе она прицепилась бы к пихте с другой стороны. По мне, так это золотая нить из тех, которые вплетают в платяные ткани.

– А может, она там уже давным-давно застряла?

– Конечно, может. Но все-таки: она вам ничего не напоминает?

– Бог ты мой! – присвистнул Рэйберн. – Ну да, точно! Пойдемте сравним?

– Ничего, что вашим верным воинам придется ждать?

– Ничего! Не развалятся.

– Тогда пойдемте.

Они отперли гардеробную и проскользнули внутрь. Тот же запах грима, тот же парик на импровизированной «болванке», тот же сапог на меху, следы на ковре, картонная коробка со вложенной в нее кочергой и, наконец, мантия Друида из золотого ламе на вешалке у стены – все было на месте.

Аллейн развернул вешалку другой стороной – их взорам снова предстала влажная потертость на воротнике мантии – и для сравнения приложил к ней свой образец.

– Может быть, может быть, – пробормотал он. – Нить такая тонкая, что на глаз точно не скажешь. Надо отправлять в лабораторию. Но очень может быть…

Он начал дюйм за дюймом, квадрат за квадратом внимательно изучать ткань: сначала сзади, потом спереди, с изнанки и снаружи…

– Влажность по всему периметру, мокрая полоса по нижнему краю, – констатировал он. – Так и должно было получиться, если человек пробежал по снегу через двор. Кроме того, подрубочный шов немного распоролся вот здесь, и край расползся на волокна. Так. Молния расстегнута по всей длине спины… Эге! Воротник держится буквально на честном слове. Весьма истрепан. Может быть… Очень может быть.

– Да-да, я понимаю, но глядите-ка, что у нас получается. Получается смехота. Ничего не сходится. Ни по какому счету. Эта штука висит здесь. В гардеробной. Значит, когда его вырубали – если, конечно, вырубали, – ее на нем не было. Не могло быть! Разве что, – протянул Рэйберн, – мантию с него потом сняли и притащили обратно сюда, но это же чушь! Тогда бы она была вся замарана.

– Угу, – рассеянно согласился Аллейн. – Была бы замарана. Замарана?

Он присел на корточки, заглянул под гримировальную скамеечку, вытащил оттуда картонный короб для мусора и приступил к изучению содержимого.

– Впитывающие салфетки. Лоскут от тряпки. Оберточная бумага… Эге! А это что такое?!

Он очень бережно извлек из короба два ватных тампона, каждый размером и формой со шляпку среднего гриба.

– Влажные, – отметил Аллейн и поднес их к носу. – Никакого запаха. Оторваны вот от того рулона возле пудреницы. Но зачем? За каким дьяволом?

– Чтобы смыть грим? – предположил Рэйберн.

– На них – никакой краски. Только чуть влаги. Чуднó!

– Ладно, хорóш мне ребят мариновать, – с тоской в голосе произнес суперинтендант из Даунлоу. – Рад был встрече – как говорится, при всем при том. Развеялся я тут с вами. Теперь обратно в серые будни. В общем, удачи!

Они пожали друг другу руки, и Рэйберн вышел. Аллейн же аккуратно отрезал маленький образец золотого ламе вокруг подрубочного шва мантии, еще раз окинул взглядом гардеробную и запер ее снаружи. Это автоматически напомнило ему кое о чем. Детектив через главный зал отправился в западное крыло, где, наоборот, отпер кабинет и выключил там свет.

Возвращаясь, он застал дверь библиотеки в дальнем конце коридора распахнутой – оттуда как раз выходил Смит. Завидев Аллейна, он на секунду замешкался, но тут же приветственно поднял руку высоко над головой, словно регулировщик.

Детектив остановился на пороге главного зала подождать его. Старик взял лондонца под локоть, и вместе они проследовали дальше. Огонь в громадных каминах уже догорал, внизу под балюстрадой, у подножия правого лестничного пролета, светился один-единственный тусклый торшер.

– Не спится? – спросил Аллейн.

– А вам? – парировал Смит. – Собственно говоря, я хотел вам сказать два слова, если это не против правил. Хилли уже лег. Как насчет стаканчика на ночь?

– Большое спасибо, пожалуй, нет. Однако продолжайте.

– Тогда и я не буду. Хватил уже сколько надо, да и ячменный отвар ждет. Хотя после того «будьте-нате» вчера ночью меня от него заранее воротит.

– Больше мыла не подмешивали?

– Чертовски хочется надеяться. – Мистер Смит подошел к ближайшему из каминов и сбил в кучку еще тлеющие дрова. – Так уделите мне минуту?

– Разумеется.

– Если я спрошу ваше мнение обо всем этом переполохе, – сказал он, – то ответ меня, как говорится, разочарует, верно?

– Если то, что у меня еще не сформировалось никакого мнения, вас разочарует, то да, – так же замысловато сформулировал Аллейн.

– Хотите сказать, мол, не знаете, что и думать?

– Вроде того. Собираюсь с мыслями и собираю факты.

– То есть?

– Вы ведь были коллекционером, как я слышал, мистер Смит, и очень успешным.

– Ну и что?

– Не случалось ли такого – скажем, давно, в начале вашей карьеры, – что перед вами открывался огромный ассортимент, целый рынок разнообразных предметов, а вы не могли надлежащим образом расставить их на ценностной шкале? Что-то окажется потом хламом, что-то – стóящей вещью. А что, если во всем этом хаосе дряни завалялось два-три подлинника? Однако в те далекие дни вы бы и ценой собственной жизни не смогли бы отличить одно от другого…

– Ну, ясно, ясно. Разжевали старому ослу.

– Боюсь, чуточку напыщенно получилось.

– Ничего. Не в том дело. Раз так, я вам вот что отвечу: я в своей науке довольно быстро собаку съел и смекнул, как и продавцу приглянуться, и покупателя привлечь, – смекнул еще тогда, когда на хороший товар у меня был только нюх и никаких знаний. А нюх у меня всегда был… искра божья, что ли. Сметка. Можете Хилли спросить. Я с ранних пор умел сорвать куш и обхитрить любого.

Аллейн вынул трубку и не спеша принялся ее набивать.

– Вы об этом меня хотели предупредить, мистер Смит? Что кто-то хочет меня обхитрить?

– Этого я не говорю. Может, и хочет кто – я этого не знаю. Нет, я о другом: при вашей работе вроде как очень кстати понимать, с кем имеешь дело. Что перед тобой за народец. Правильно?

– Вы предлагаете мне подробный разбор характеров обитателей «Алебард», так я понимаю? – беззаботно уточнил Аллейн.

– Это вы так красиво выражаться обучены, не я. Но в общем – да, речь о характерах. О типах то есть. Типов у нас тут хватает. Я и подумал: в вашем деле знать их будет далеко не лишним.

Старший суперинтендант каминными щипцами выудил из очага пылающий уголек.

– По-разному случается, – неторопливо ответил он, разжигая трубку, – вот вы говорите: «дело». Мы, сыщики, всегда имеем дело с непреложными, упрямыми фактами, и эти факты сплошь и рядом становятся камнем преткновения на пути, казалось бы, абсолютно очевидных черт характера. Исходя из характера человека, получается одно, из фактов – другое. Выражаясь банально, в людях уживаются поразительные противоречия. – Он бросил взгляд на Смита. – Тем не менее буду вам чрезвычайно признателен за экспертную оценку всей, – тут он обвел рукой окружающее пространство, – собранной здесь коллекции. Мне очень интересно.

Немедленного ответа не последовало. Аллейн еще раз взглянул на своего собеседника и не нашелся, как бы одним словом определить его выражение. Сердитое? Уклончивое? Непроницаемое? Как бы там ни было, под этим лысым черепом с начесом из редких черных волосинок, за этими маленькими блестящими глазками и плотно сжатыми губами скрывался хищник. Суровая натура… Но полно, не навеяно ли все это тем, что он знал о нем раньше? Что бы Аллейн подумал сейчас о Смите, если бы встретился с ним впервые?..

– Уверяю вас, – повторил сыщик, – мне будет очень интересно, – и уселся в ближайшее из двух кожаных кресел с высокими спинками, стоявших по разные стороны камина.

Мистер Смит, со своей стороны, поглядел на него в упор, вытащил футляр с сигарами и опустился в противоположное кресло. Если бы кто-то сейчас вошел в зал и увидел их в этой мизансцене, ему непременно пришла бы на ум нравоучительная подпись к иллюстрации из Битонова «Рождественского ежегодника»[78]78
  «Рождественский ежегодник», основанный издателем Сэмюэлом Орчартом Битоном, выходил в Англии с 1860 по 1898 год и пользовался успехом как образцовый викторианский журнал для семейного чтения.


[Закрыть]. Что-нибудь вроде: «Старый друг лучше новых двух».

Мистер Смит срезал кончик своей сигары, снял перевязочную ленту, прикурил от зажигалки в золотом корпусе, выпустил колечко дыма и проводил его взглядом.

– Начнем с того, – сказал он, – что Альф Маулт мне нравился.

III

История, или, скорее даже, легкая зарисовка, услышанная Аллейном, история одного необычного приятельства, – и вправду оказалась любопытной. Мистер Смит знал Маулта еще тогда, когда Хилари, совсем юным, жил у Форрестеров на Ханс-плейс[79]79
  Площадь в фешенебельном лондонском районе Найтсбридж.


[Закрыть]. Старая распря между ними уже давно ушла в прошлое, и антиквар часто захаживал туда на обед по воскресеньям. Иногда ему случалось прийти чуть раньше времени, когда Форрестеры еще не вернулись из церкви, и тогда Маулт провожал его подождать в кабинет полковника. Поначалу камердинер держался страшно чопорно и отчужденно, поскольку испытывал глубочайшее недоверие к «самоломаным» представителям своего собственного класса, лезущим из грязи в князи. Но постепенно это предубеждение сгладилось (хоть никогда не стерлось полностью!), и вот сформировался этот странный сердечный союз: сдержанно-завистливое (как представилось Аллейну) отношение Маулта к Смиту гармонично сочеталось с сердечным расположением Смита к Маулту. У камердинера появился человек, с которым можно поделиться сплетнями. А посплетничать он любил – обо всех и вся, но только не о полковнике, которому всегда оставался предан самым безупречным образом.

Он любил мрачно и загадочно намекнуть на то, как Форрестера используют люди, чьи имена, впрочем, никогда не назывались вслух. На вероломство и рвачество лавочников. На свинское поведение женского обслуживающего персонала в доме – к этому персоналу он, кажется, не на шутку ревновал хозяина.

– Он вообще, что греха таить, был ревнивым малым, – закончил мистер Смит и замолчал, словно ожидая дальнейших вопросов.

– И к племяннику, можно сказать, усыновленному дядей и тетей, он тоже испытывал подобные чувства?

– К Хилли? Ну… Пофыркивал по-домашнему, скажем, если тот опаздывал к столу. Не более того.

– Но не негодовал на него? Не возмущался?

– Не больше, чем любым другим осмелившимся нарушить заведенный ход вещей в семье, – быстро ответил мистер Смит. – Он был помешан на заведенном порядке до безумия – Альф, я имею в виду. К тому же знал, что я… – Старик запнулся.

– Что вы – что?

– Не позволю обижать нашего мальчика, – коротко закончил Смит.

– А как насчет мисс Тоттенхэм? Она как мирилась с нравом Маулта?

– Красотка-то? Да я ведь вам толкую о… Постойте, когда это было? Двадцать лет назад! Ей тогда исполнилось года три! Я ее в те времена ни разу не видел, но за столом о ней разговор заходил. В доме она не жила – воспитывалась у каких-то пижонов, которые сели на мель и нуждались в деньжатах, но с манерами было все в порядке. А Альф девчонкой буквально бредил. Заходился от восторга. Ну и, глядя на то, что вышло, пожалуй, был прав. – По лицу мистера Смита пробежала мимолетная тень чего-то темного, низменного, даже плотоядного. – Девица что надо.

– Маулт никогда не выражал своего мнения об их помолвке с Билл-Тасманом?

– Он же человек, не бревно. Или был человеком, бедный чувак… Не суть. Он все твердил: Хилли очень, мол, повезло. Сказочно повезло. С этого его было не сбить. Другого слышать ничего не хотел. Все потому, что о ней так пекся полковник, а что хорошо полковнику, то Альфу свято. Да и ее папаше снесли котелок, когда тот спасал Форрестера, так что в глазах Маулта и он считался героем. Как-то так вот.

– А вы помолвку одобряете?

– Так ее ж еще не объявили вроде? Нет, ну да. Почему нет? Хилли везет с находками, знаете ли. И в нашем деле, и не в нашем деле. Видит вещь – умеет оценить. Глаз алмаз. Она, может, слегка… с уклоном в тип испорченной кокетки, но он от этого найдет средства, будьте уверены. Конечно, конечно, – «пропел» Смит, воззрившись на дымящийся кончик сигары, – я знаю, каким людям видится Билл-Тасман. Забавным. Милым. Невнятным таким типом. Чудаковатым. И это все так, все правда. Но за нос себя водить он не даст, ни в деле, ни в постели, так сказать. С ним ей придется стать хорошей девочкой, и, держу пари, она это знает.

Аллейн промолчал.

– Знаете, я вполне могу сказать вам вот что, – выговорил он наконец. – В воздухе носится подозрение, что, мол, это Маулт устроил все эти розыгрыши накануне Рождества. Если их можно так назвать.

На это мистер Смит возразил энергично и шумно.

– Этого вы мне даже не пытайтесь впарить, приятель. Это лапша на уши и больше ничего. Альф Маулт подмешал мне мыльца в ячменный отвар? Ни в коем разе. Не поверю нипочем. Мы с ним были дружки-приятели, если что. Ясно? Сами подумайте!

– Но здешних слуг он не любил, верно?

– Еще бы. Держал их за беспредельщиков, да они такие и есть. Шайка еще та! Но это, знаете, не резон лезть в бутылку, рисковать головой, корябать дурацкие писульки и вообще идиотничать. Альф Маулт – и весь этот бред?! Ну уж нет, прошу покорно!

– Вероятно, вы еще не все знаете, – заметил Аллейн. – К примеру, на голову моей жены свалилась детская ловушка – «устройство против воров». Совершенно в духе Мервина.

– Ого-го! Ну, я чуял: там что-то нечисто.

– В самом деле? А сегодня вечером имел место фокус похуже. Найджел прибрал в комнате у Форрестеров. Потом полковник отправился спать. И в промежутке между этими двумя событиями кто-то заклинил там окно. Старик надрывался-надрывался, пытаясь его открыть, да и заработал очередной приступ.

– Боже-боже. Бедняга полковник. Опять приступ! Ну, уж это точно не Альф Маулт, согласны?

– По-вашему, кто мог это подстроить?

– Найджел. Кто ж еще?

– Нет, мистер Смит, это был не Найджел. Найджел закрыл это окно точно в ту секунду, когда вошел я, а после убежал вниз по лестнице, сокрушаясь, по обыкновению, о всеобщих грехах.

– Значит, потом вернулся.

– Не думаю. Слишком краткий оставался промежуток времени. Нам, конечно, потребуется завтра выяснить, кто находился в той части дома в интересующий нас момент. И если кто-то сможет…

– Оказать помощь следствию, он обязан ее оказать, – насмешливо отчеканил Смит.

– Вот именно.

– Я, увы, не могу. Я был с Хилли в библиотеке.

– Весь вечер?

– Весь вечер.

– Ясно.

– Слушайте! Вся эта белиберда: записки, мыло, ловушки – это ж все глупо, прямо безмозгло, а? И никто не может додумать, откуда что взялось. Винтиков не хватает. А надо ль далеко ходить? Есть же один – и только один – подходящий для этого тип во всем поместье, и у него было возможностей хоть отбавляй. Черт с ним, с заклиненным окном. Тут, может, что-то другое. Но остальное – очевидно!

– Вы о Найджеле?

– А то о ком! О нем, родимом. Мистер Нытик. Кто еще целый день прыгает туда-сюда по гостевым апартаментам? Вот тот и разбрасывает там листочки и готовит коктейли с мылом.

– А насчет заклиненного окна непременно надо разобраться.

– Да?

– Безусловно.

– Ага! То есть на простом языке это значит: вы смекнули, чьих это рук дело. Ну? И чьих?

– Есть у меня одна мысль.

– Здо-о-рово, – протянул мистер Смит. – Поди ж ты. Мысль. Ну, не чу́дно ли?

– Мистер Смит, – спросил вдруг Аллейн, – не скажете ли вы мне, зачем вы так упорно держитесь этой оригинальной манеры выражаться? Своего, так сказать, родного языка, если он, конечно, для вас родной. Или это просто – прошу меня простить – оригинальности ради? Виньетка для украшения образа? Чтобы показать: с Бертом Смитом, мол, шутки плохи. Еще раз извините: к тому, что мы сейчас обсуждаем, это не имеет никакого отношения, и не мне, наверное, задавать вам такие вопросы – но все-таки любопытно…

– Гляди ж ты, – усмехнулся Смит, – а вы, я смотрю, своеобразный фараон. К чему это вы клоните? Что у вас на уме? Ну и тип, прости господи!

– Ну вот, вы обиделись. Виноват.

– С чего вы взяли, что обиделся? Ничего я не обиделся. Ладно, профессор Хиггинс, вы снова попали в точку! Сейчас объясню. В моем деле на каждом шагу приходится сталкиваться с подделками, так? С барахлом, перекрашенным под первый сорт. Так же часто приходится сталкиваться с людьми, которые вскарабкались наверх оттуда же, откуда я, – с самого дна. Только они не перекрашены под первый сорт, они взяли этот первый сорт да на себя напялили. Теперь они и есть первый сорт. Разговаривают шикарно, заслушаешься. Чуть не стихами. Только кого они обманут? Себя разве что. В справочнике «Кто есть кто?» пишут: окончил, мол, престижную частную школу, а как выйдут из себя, забудутся на минуту – тут же нутро наружу лезет. Не по мне это. Я это я, собой и останусь. Родился в Дептфорде[80]80
  Район на юго-востоке Лондона, известный как место проживания портовых рабочих. Здесь находились известные лондонские доки и верфи.


[Закрыть]. Академий не кончал. Образование – откуда бы? Разве из сточной канавы. Вот что я такое. – Тут он вдруг осекся, бросил на Аллейна взгляд с хитринкой, трудно поддающейся расшифровке. Затем продолжил удрученно: – Вот только беда, потеряна связь с корнями. Ввязался в чужой мир, и трудно стало держать старый флаг на высоте, понимаете? Получаюсь я эдакий сноб наоборот, верно?

– Возможно, – сказал Аллейн. – Во всяком случае, теперь ясно. Вполне объяснимая слабость. У всех нас свои причуды.

– Это, прах побери, не причуда! – взорвался Смит, но тут же «погас» и добавил своим фирменным тоном мудрой дальновидности: – Но она всегда срабатывает. Смекаете, о чем я? Вот известно, что Георг Пятый здорово любил Джимми Томаса[81]81
  Томас, Джеймс Генри (1874–1949), известный в народе как «Джимми Томас», был сыном неграмотной и незамужней женщины, отец его неизвестен. В царствование Георга V (1910–1936) он трижды занимал пост министра колоний и пользовался особым расположением монарха.


[Закрыть]. Любил же? Теперь спросите, почему. Да потому, что тот был Джимми Томасом, простолюдином без всяких «смею ли просить об одолжении». Если б он забылся на минуту и при короле вместо «извиняюсь» сказал бы «нижайше прошу прощения», любил бы его король? Да ни за что на свете. Бросил бы, как уличную девку. Факт! – Мистер Смит встал с кресла и зевнул во весь рот. – Ладно. Побреду, пожалуй. Завтра собирался уже домой, но если погода такая задержится, наверное, задержусь и я. Мне что? Телефоны здесь в строю, а значит, и старый Смит в строю.

Он направился к лестнице, но там остановился и обернулся к Аллейну.

– У вас от сердца отлегло? Ну, что я остаюсь тут торчать? А то пришлось бы брать меня под наружку, да?

– Вы никогда не служили в полиции, мистер Смит?

– Кто, я? Я – в фараонах?! Я вас умоляю! – воскликнул Смит и, посмеиваясь, ушел к себе.

Оставшись один, Аллейн постоял минуту-другую перед умирающим огнем очага, прислушиваясь к ночным шорохам огромной усадьбы. Все входные двери были затворены и заперты на крепкие засовы, занавеси – задернуты. Теперь звуки неутихавшей бури доносились сюда лишь смутным шелестом деревьев, слабым дребезжанием рам и неясным стенающим гулом из жерл каминных труб. Старинная древесина по всему дому характерно скрипела и потрескивала барабанной дробью. Где-то далеко вдруг заурчало, словно в желудке при несварении, – наверное, так журчит центральное отопление. Затем на время воцарилась полная тишина.

Он давно смирился с ненормированной работой, с вынужденными внезапными переменами житейских планов, с припадками раздражения и недосыпом, но на сей раз всего этого нахлынуло чересчур много. Ему и вправду казалось, что с тех пор, как сегодня утром он приземлился в Англии, прошло черт знает сколько времени. Трой, наверное, уже спит, вздохнув, подумал он и поплелся к себе.