Текст книги "Почему надо поддержать президента? Основные вопросы"

С другой стороны, делиться счастьем – это не акт огромной силы воли, а потребность собственного счастья. Представьте себе, что у вас множество арбузов. А вот у тех и других арбузов нет. Вы, с одной стороны, арбузно счастливы, а с другой – делитесь ими. Так два в одном и нет одного без другого. Иными словами, делиться счастьем – это не усилие воли, это производное переизбыточной радости. Это есть любовь. Делиться арбузами, когда их нет, – это уже насилие над собственной природой. Усилием воли любить невозможно. То есть если говорить о подвиге Александра Матросова, то следует сказать о том, что он был счастлив счастьем тех молодых ребят, по коим шла стрельба из дзота, он видел их матерей, сестер, их детей и жен. Называть это силой воли – кощунство. Иными словами, можно быть только проводником радости из Царствия Небесного к ближнему. Вот это есть тот самый вопрос, который обходят ныне те, кто жаждет разрушения Церкви.

Мы идем в храм в воскресный день, чтобы принести свой заряд радости, как бы свои арбузы, свои плоды, свое счастье. Мы приводим туда даже детей, надеясь на то, что они будут принадлежать в будущем кому-то. Мы несем эту радость, чтобы быть упорядоченными в ней, то есть не повредить радость ближним, и чтобы упорядочить ее в образ Божий и тем самым прикоснуться к еще одной грани полноты счастья в Нем. А если этого нет, то и все иное бесполезно. Что и видим мы ныне в Церкви. «Мы ищем силы любить в себе, а вот их-то у нас и нет» – о. Андрей Лемешонок.

Все сказанное – исповедь о Творце. Бог сотворил мир не для какой-то там выгоды и цели, а от переизбытка радости Бытия Своего, просто так – пусть все будет счастливо. Поэтому преп. Серафим нас учит, чтобы мы сначала спасали самих себя и с нами спасутся тысячи. Вот что такое трезвость. Иными словами, православие – это несколько от противного. Возлюбить ближнего усилием воли, бросить пить усилием воли, повторюсь, невозможно – нужен бесконечный переизбыток счастья, который только у Бога есть.

Также Бог от переизбытка радости творит радость – сначала Адама, потом уже Он творит из него Еву, дабы заступиться за него, чтобы Адам мог делиться переизбытком своей радости в Боге сообразно Себе. После грехопадения человечеству надобно делиться первозданным счастьем уже со всей Вселенной. Что стало актуально в наши дни, ибо, сберегая флору и фауну, мы сберегаем самих же себя. Вне прообраза Бога жизнь невозможна. Таково определение о трезвом человеке и его внутреннем мире.

Древнеславянское наследие

Проводя исследования древней славянской традиции, мы должны точно знать, чего нам ждать от древней славянской традиции. Это очень и очень важно. Почему-то у людей в умах такие далекие от жизни понятия, как скатерть-самобранка, сапоги-скороходы, ковер-самолет, булочное дерево и так далее. Почему-то наделяют древних славян такими способностями, о коих много сказано в сказках. Чем является древняя славянская традиция на самом-то деле? Каков тот ориентир, к которому могли стремиться древние? А ведь он должен быть полностью адаптированным к условиям, среде проживания людей и самой физиологии. Причем сама физиология человека должна нам указать путь к совершенству. То есть в организме нашем должен быть путь к цели, абсолют которой мы должны принять как совершенство в Боге. То, что Бог внутри нас, люди знали всегда. И если мы присмотримся к нашему телу, то увидим очевидное: что физиологические процессы идут в нас всегда, беспрерывно, без выходных и перерыва на обед или сон. Таким образом, абсолют совершенства очевиден: нельзя спать вообще. Труд 24 часа в сутки. Это не прихоть автора данной книги, а жизненная необходимость для древних славян, когда день год кормит, с теми примитивными орудиями труда, кои были низкопроизводительными даже для Руси Средневековья. Вот именно эти тяжелые условия понудили и обусловили появление того, о чем сейчас скажу. Самый тяжелый путь – это путь от самого себя в самом себе через самого себя к самому себе. Истинность выбранного пути автоматически наделяет человека способностью жить в самых страшных условиях. Это как восхождение альпиниста на самую высокую вершину происходит в пределах способности жить, ибо вне этих границ восхождение не имеет смысла. Так вот, не есть, не спать и пребывать в интенсивном трудовом подвиге, при этом без понуждения себя в этом всем – это первый признак того, что человек видит верную цель, стоит и живет в Боге. (Этот факт предопределил принятие православия славянами.) Хотя так нельзя говорить о том, что якобы тяжелые условия жизни с их жесточайшим естественным отбором предопределили такой аскетичный образ ее, – совсем нет. Тяжелые условия не были стимулом к подвигу, ибо человек – это не скотина, которую надо загонять в какое-то стойло, – никогда! Тяжелые условия облегчили более продолжительное существование его в первозданном виде. Они стимулировали более сильно данные высшие грани человеческой природы.

Реально ли вести такой образ жизни? Трудно сказать, но на своем примере и на основании осмысления опыта в попытках приблизиться к такому образу жизни скажу очевидное: это такая жизнь в сферах, где всё в самом зачаточном виде. Всю борьбу с самим собой переносим в самые высшие области природы человека, то есть именно туда, где только-только начинаются все падения человека, но так как оные в самом зачаточном состоянии, то их легко предотвратить. Образно говоря, сие можно сравнить с борьбой со снежинкой, коя стремится упасть на свисающую шапку снега где-то в горах. Если оная все же упадет, то вызовет снежную лавину. Вот хранить этот мир спокойствия – это и есть счастье (помните определение любви Льва Толстого?). Применительно к нашей теме: человеку «из-за снежинки» с расстроенным образом жизни необходимо восстанавливаться, а потому он начинает погружаться в сон, устает, и происходит все сопутствующее этому (ест много тяжелой пищи). Труд 24 часа в сутки – как жизненная необходимость. Это что? Во-первых, это такая же практика, как и сама молитва. Это способ жить во Царствии Небесном уже при земном бытии. (Заметьте, речь идет о Царстве Небесном на земле, как на Небе, и образ ее – это не земные богатства и роскошь: здоровый бедняк счастливее больного короля.) Если знаешь верный путь, то счастлив и готов идти по нему всецело, гораздо больше отдавая, ведь это тот самый путь в вечность. Если надо будет, то рад идти гораздо дольше, ведь это тот самый верный путь. Страшнее потерять этот путь, чем все остальное. И это еще не все. Дело в том, что нужна точность, коя обусловлена только любовью. То есть если наука (во всех ее направлениях) выпадает из естественного для жизни контекста, то есть перестает быть научным сопряжением аскетического подвига, свойственного любящему сердцу, то, подобно тому, как корабль с пробоиной в днище из полезного инструмента превращается в опасность для жизни, научный анализ становится инородным предметом в живом теле организма. Ведь если человек смог гармонично вписаться в Божественное естество, то становится самодостаточным во всем. У него появляется оптимальность, свойственная счастью и любви, открываются способности без усилий терпеть перегрузки, переживать голод и холод – ибо все это остается в границах Божественного Замысла и предопределения. Сама природа человека – радость в чистом виде, ибо в ней нет чего-то такого, кое лишнее для радости бытия. Так жил и мыслил древний. И вот он идет по этой дороге и начинает понимать то, что идти по ней не так просто (отсюда, кстати, смысловые синонимы слова «дорога» – «друг» и «дорогой»). Ибо из-за ошибки или неточности покидают силы, чему, как уже оговорено, сопутствует все остальное, тянет ко сну и к еде – нужно восстановление от ран. Как с этим бороться? И тут вот рождается наука наук – о торжестве над собой. Тут приходит осознание, что все начинается с плохих мыслей, ибо из-за утраты внимания, сконцентрированного на Творце, срывается все остальное и делается невозможным подвиг стояния самому себе. Приходит понимание того, что надо держать пост и режим дня, и знание суточных циклов и даже годовых повторений, законов природы и даже принципов бытия внутреннего мира материи. Исходя из этого приходит понимание и свойств Самого Бога. Повторюсь, что это целая наука, причем самая важная, ибо без возобновления ее все остальные науки теряют всякий смысл и становятся орудием еще большего расстройства. То есть скатерть-самобранка, сапоги-скороходы и так далее – это то, что несвойственно вере славян либо несет в себе какой-то иной смысл облегчения участи из-за свершившегося падения.

В результате понимаешь очевидное. К примеру, почему славяне пошли в дремучую Скандинавию за правителями на княжение в Руси, хотя под боком была высокоразвитая цивилизация Средиземноморья с центром в Риме и Константинополе. На юге люди вели несовместимый с возможностью жить на Севере образ жизни и имели иное мышление: много спали и пребывали в лени, а потом опять через Средиземноморье пришла и мавританская культура со всеми теми ужасами, кои ныне уже воспринимаются как норма, обыденность. Древняя славянская вера была более счастливая, а от счастья, как верно говорят, не отдыхают и от жизни в радости не спят в лени. (Помните наше определение живого? Это счастье в самом чистейшем виде. Радость поднимает живое из небытия, ведет на все прообразы Голгофы Христовой, кои были и будут. Голгофа Христова – это такой прообраз «вкусового барьера», преодолев который живое торжествует над смертью не борьбой, а самим своим бытием.) Чуть позже мы выясним еще и другие моменты древней веры славян, но пока отложим.

К сожалению, сие плохо сохранилось в наших монастырях. А ведь они должны задавать тон динамике жизни в интенсивном труде на самом высочайшем уровне, показывать пример того, как надо работать и жить в радости. А ведь так было. Много святых в РПЦ, кои славились трудолюбием. Может быть, сие вырождение монашеского подвига пришло к нам из Греции, после того как пал Константинополь? Тут бы провести исследования, и потому, чтобы не грузить читателя догадками и домыслами, ничего говорить не буду на эту тему. Хотя образ жизни греков – это тоже борение за жизнь и тоже торжество над смертью, к чему славяне не были готовы.

Что такое вера как учение? Представьте себе компас. Оный всегда остается самим собой, независим и подчиняется только своим законам, чем всегда инороден нашему мнению. Так вот, вера как учение аскезы призвана улучшить работу компаса, чтобы не было у него колебаний стрелки, чтобы ничто ему не мешало быть самим собой. Человечество эволюционно вычленилось из остального контента потока жизни именно благодаря своей инородности, свойственной близости к абсолютности жизни, из-за бытия в Боге.

Когда говорю о том, что аскеза как наука является наукой наук, хочу подчеркнуть еще один важный момент. Монах – это путь, по которому он идет от самого себя в самом себе через самого себя к самому себе. Мы все, если живы, идем по нему. Так вот, инок – это экспериментатор над самим собой. Над самим собой, чтобы поделиться с людьми своим опытом. Он этим несет в себе прообраз Христа. Он нащупывает тропу восхождения на Вершину вершин, чтобы эта дорога была максимально адаптирована к природе самого человека и при этом была достоянием всего человечества. Чтобы люди могли безопасно войти на главную вершину мира. Ведь все подчинено этому в поисках и исследованиях всех ученых и во все времена, и освоение космоса – в самую первую очередь и в том числе. Наука должна быть не сама по себе ради себя самой, а в сопряжении со служением этому шествию человечества из рабского греховного плена во Царство Небесное. Ничего более, кроме этого, в бытии Вселенной нет. Надо сказать, что Русь к февралю 1917 года имела огромный опыт аскетического делания, и много трудов было посвящено именно этому самому важному. (Все это было уничтожено с приходом атеизма к власти – народ потерял адаптированную к жизни, безопасную тропу на Вершину вершин, вне коей жизнь невозможна.) С этого момента научный прогресс стал для человечества орудием убийства самого же себя. Ныне люди убивают моря и реки, леса и луга, отравляют атмосферу. Иными словами, так как вне межличностного общения человека с Богом в этой Вселенной ничего не существует, то и все остальное имеет предопределение только в этом же контексте общения личностей между собой – в пределах аскетизма. Все учения, которые были и будут, могут иметь сопряжение только с этим.

Содержание этой главы – попытка донести до умов людей сами основы древних идей народов Севера. Но на самом-то деле до нас дошло очень мало из тех времен, бесконечный мизер из всего, что осталось там, в далеком прошлом. Но, несмотря на это, материал настолько объемный, что вряд ли сможет вместиться в любое количество толстых томов. С одной стороны, это хорошо, что тот мир народов Севера настолько емкий в философско-богословском исповедании о Боге, а с другой – таит в себе опасность, ибо сие становится идолом, то есть местом для Божественного присутствия, но не Самим Им. Это не беседа с Богом, а только лишь разговоры о Нем. В то же время сам идол возник не на ровном месте, ибо оный – с одной стороны, это путеводитель или опора для начинающих. Но, с другой стороны, именно он может стать камнем, о который споткнулись многие. В православном понимании идол – это «язык бесов», но, как известно, дьявол – тоже творение Бога, то есть он тоже любовь. Он также пытается творить дела любви, но так как дезориентирован, то всегда делает все не вовремя, не к месту и не в меру мало или, наоборот, много. Но, во-первых, так как он жив, то это говорит о том, что когда-то он вернется к Богу – в противном случае его как живого существа, хоть и ужасного, в бытии не существовало бы. Он живет благодаря приобщению к Божественным сущностям вот таким вот страшным образом. И ведь все в этом мире имеет сообразность ему в этом – все когда-нибудь приобщится ко Творцу, именно этим и благодаря этому живет. Во-вторых, надо вернуться к тому моменту, когда дьявол еще не был отпавшим. То есть идол когда-то был вратами к Богу, но потом уже стал злом, «языком бесов». В противном случае он даже не возник бы в бытии как реальность. Когда мы найдем тот самый момент истины, то древнеславянская традиция перестанет быть язычеством. Хотя надо сказать, что без этого даже православие все сильнее схоже с язычеством.

Что такое вера вообще, с ее представлением об Абсолюте, и что такое Абсолют? Представьте себе стрелку компаса. Она всегда устремлена в одну сторону, независимо от нашей воли. Стрелка всегда показывает нам иное направление, то есть мы всегда идем не туда, пусть даже на несколько микрон левее или правее, но все равно стрелка нас поправляет, оная всегда инородна нам в этом плане. Всегда нас хоть на мизер, но осуждает, как бы чужая нам. Пусть сие несущественно, но это так. Приходит соблазн выбросить ее из-за этого. Более того, если компас в руках мачехи, то поправки нам идут в таком виде, что нам кажется: ведающие правду нас просто ненавидят, и мы отрекаемся от них и вместе с ними теряем возможность ориентироваться в пространстве. Мы ищем любви и человеческих отношений. Нам нужен такой компас, который бы нас не осуждал, а точнее, не бил нас за то, что мы неправильно идем, держим курс неточно – на несколько микрон в сторону. Мы, повторюсь, ищем ласки и любви. В этот-то момент и приходит «благодетель» с таким компасом, который «куда повернул дышло – туда и вышло». Его профинансируют, оплатят ему всё и вся – та же мачеха. Так было с гитлеровской Германией. Ну зачем такой компас? Ведь это погибель.

Нам нужно показывать верное направление с любовью. Именно такой предстает нам древняя вера предков. Неважно, какое религиозное обличье имеет этот компас, лишь бы он нас осуждал, но не с побоями и жестокостью мачехи, а с любовью и нежностью матери родной. Но лишь бы он нас осуждал. Младенцев среди народа будет всегда множество, и с великой нежностью кормить их грудью всегда будет востребовано. Вот почему в Храме Божьем Великий Бог дается малой-малой Крошкой Плоти Его и малой-малой Капелькой Крови Его на малой-малой ложице – чтобы не повредить человеку.

Древняя славянская традиция – с одной стороны, очень многосложная и многогранная разработка. Вбирает в себя все наследие древности и имеет общность со всеми народами того времени – факт, и это хорошо. А с другой стороны, становится идолом. Все дело в том, что философско-богословская система – это то, чем постепенно обрастает любая, самая истинная, вера. Постепенно сие сильно мешает. Ибо во всей этой многогранности и необъятной научности легко утонуть, но то, из чего оная вышла, – это и есть десятка, попав в кою становишься приобщником всей этой бесконечной мысли одновременно и сразу. То есть нужна любовь, которая видит путь жизни везде и без всяких знаний. Без любви всё есть идол. Итак, перед нами более отчетливо проявилась позиция, стоя на коей можно понять происходящее вокруг. На разных понятийных языках систем эта позиция звучит и представлена различно. Для материи это вакуум, для нас – пустота, для горя – радость, для боли или болезни – здоровье, для математики – ноль, для греха – святость, для разрушения – первозданность, для чувств – бесчувственность, для распада – равновесие устойчивости, для хаоса – симметрия структур (точка, прямая, окружность, сфера) и так далее, до самой квантовой механики. Безгрешность, воспринимаемая нами как пустота, в самых ее разнообразных уникально-специфических именах во все времена и всеми народами распознается однозначно и желанно. Неважно, кто перед нами: мыслитель Древней Греции, иудей или следующий велесовой традиции, – ибо следующий закону, правильно мыслящий и практикующий цикличность непрерывного физически тяжелого трудового ритма в процессе кружения в коловрате – все они стяжают сие только потому, что этим самым создается благоприятное условие для присутствия в душе чистоты и покоя духа (в коловрате человек благодаря цикличности монотонного труда опирается на машинальность, из-за чего его ум освобождается ради самого священного и ценного – единства с Богом). Просто экстаз имеет прообраз и подобие системы, соединяющей Начало начал с конечным, Бога – с бездной, высоту Вершины – с дном. Это лишь разные пути достижения одной и той же кондиции – иметь способность быть вместилищем Божественного или быть в единении с Ним и единить с Ним все бытие. Каждый путь соответствует образу жизни и условиям проживания. Но это только способность или условие, которое еще не гарантирует пребывания в радости о Боге.

Любви свойственна вечность жизни, а жить по закону – это такое снисхождение, акт любви быть здесь. Попробуем разобрать этот вопрос подробнее. К примеру, что такое закон. Бог создал человека в образе сознания, а то, что уже является творением Абсолютно Совершенного, более совершенным соделать невозможно. Исходя из двоичности природы человека, в коей одна – постоянство берега, а другая – течение перемен, закон – это образ или форма взаимодействия двух составляющих эту двоичность. Образно говоря, форма береговой линии. Именно поэтому закон двоичен, ибо в нем есть и постоянная, и переменная. Мы тяготеем к постоянству и зрим его через него, ибо оное для нас счастье и совершенство. Нам можно только хранить и беречь то, что уже имеет абсолютное совершенство. Следовательно, мир душевный нужно только хранить от самого рождения до старости. «Будьте как дети, – говорит Христос, – ибо таковых есть Царствие Небесное». Нужны такие правила поведения в обществе, соблюдение коих гарантирует хранение мира душевного в таком проявлении, какое пребывает в малых детишках. Евреи называют себя детьми Бога, а потому и берегут себя и свой мир в Его Образе.

Мировосприятие дарует созерцание Бога в Его посредниках между человеком и Богом. Человек зрит Его красоты в проводниках Его к человеку. Этот образ приобщения к миру Божьему также наделяет человека душевным миром. Древний грек искал выход из такого положения, в коем держали его дионисийские мистерии, и философия оказалась спасительной соломинкой к Истине. Несмотря на такую абсолютную ограниченность всеобъемлющего богообщения, умное созерцание Бога посредством философии становится также миротворчеством.

Традиция северных народов также несет опыт стояния человека в данной позиции полноты. Ведь Колесо Велеса имеет неподвижный Центр, ради пребывания в котором имеет место быть вращение этого Колеса. Вне Центра Колесо не имеет смысла и не существует. А если есть Центр, то и Колесо, как востребованное бытием живого, само по себе приложится как производное, только как необходимость для земного бытия жизни. Этот Центр и есть твердыня, благодаря коему природа человека получает способность быть вместилищем Духа Святого. То есть в ней Духу Святому наиболее всего удобно быть вездесущим, ведь Он как бы идет по болоту и нащупывает под собой наиболее твердые кочки для возможности на них опереться. В то же время сам мир жаждет присутствия Его в себе, а потому как бы прогибается под такое наиболее долгое присутствие Духа Святого, то есть все в этом бытии призвано и старается как можно дольше задержать Его присутствие в земных реалиях. Поэтому все одновременно и следует процессу Велесова Колеса, и соблюдает иудейский закон, и пребывает в пределах мировосприятия древнего грека.

Оставалось только благовествовать это народам мира и быть понятным каждому. Представьте себе, что у вас в кармане столовая ложка. Вот вы прилетели в Австралию и, вытащив этот столовый прибор, показываете его перед всеми. Все сразу поняли, что именно у вас в руке и чему этот предмет служит. Вы не знаете их языка, но сообщили людям о том, что держите в ладони. Ложка на всех языках звучит по-разному, но значение этих слов одно и то же. Точно так же апостолы, шедшие по миру с проповедью о Христе, говорили Духом Святым. Они просто давали людям то, что им близко по природе души, показывали реальное преобразующее действие Благодати Духа Святого на природу человека. Все верования в доисторические времена и перед Пришествием Христа были схожи в одном: они исповедовали подвиг самопожертвования. Различными были фундаменты мировосприятия, на коих стоял этот стержень веры. Христианство как бы отсекало самое важное от специфично сложившегося, уникального для данного народа. То есть они шли и свидетельствовали об истинном Боге Духом Святым, сошедшим на апостолов в Пятидесятницу, и этим давали воспринять новую реальность утешением Благодатью Его как раз в этом самом священном – в подвиге. Неизбежно появилось новое качество жизни благодаря присутствию Бога Духа Святого. На всех языках новая реалия звучит по-разному, но все понимают, о чем речь. Это так же, как ныне какая-то новинка в технике тут же обретает мировую популярность, и ее уже начинают выпускать все узкопрофильные производства мира. Новое техническое решение как-то улучшает жизнь, а потому оказывается популярным и востребованным всеми. Но нас в данном случае интересует иное: одно и то же техническое решение на всех языках звучит по-разному. Именно по этой причине мы видим чудо хотя бы в том, что всего несколько простых безграмотных рыбаков, повествуя о светлом Воскресении, смогли перевернуть весь ученый мир самых изысканных философских теорий. Авторитет Церкви вырос по всей Вселенной великим утешением в причастии к Богу. У человека произошло сотворение новой части тела в момент сошествия Духа Святого, и эта самая часть природы человека, возникающая в бытии в момент Святого Крещения, утешает в самых тяжелых и безвыходных жизненных ситуациях. Бог дает настоящие знания и способность верно мыслить только человеку, обладающему Божественной радостью. (Вот почему так важно, чтобы люди прошли всю процедуру оглашения.)

Идолом миропонимание становится в одном случае: если много слов о вере, но нет слов человека к Богу и у Бога – к человеку. Это так же, как делать дела и говорить о делах – неравнозначно. Как и на охоте: попадать в дичь надо только в жизненно важные места, в противном случае все остальные попадания хоть и являются таковыми, но становятся бессмысленным идолом. Результата они не дают. Так вот, надо сказать о том, что вся история человечества – это и есть постоянное очищение от идолов и истуканов. Это бегство от самых сильно разработанных богословских систем, в коем постепенно начинают тонуть верующие люди. Бегство сие в прообразе того, как сие было с евреями, коих пророк Моисей вывел из египетского плена. В этом же великое значение и самого крещения Руси, ибо если Стрелка Компаса указывает путь, то к чему эти сверхгениальные разработки? Так жили предки. Безграмотность им на самом-то деле была на пользу, ибо они знали самое-самое важное. Их вера была проста и сильна.

Однако современное православие на древнем языке славян звучит вообще иначе. Оное проще и намного доступнее, и ведь только на нем благовествовали миссионеры в славянских землях. Никакую работу вести с оглашенными не было возможности, а эффективность оказалась намного лучше. Но, опять же, это и опасно, ибо то, что было удобной опорой, при чрезмерности становилось камнем преткновения. Чрезмерная любовь матери тоже бывает вредоносной, то есть нельзя зацикливаться на исповеди о Боге, нужна непосредственная беседа с Ним. А все знания придут именно в общении с Ним. Сие хорошо показано в самом Священном Писании, в коем нет обсуждения схем мироустройства и истинности богословия. Есть только история Богом избранного народа, пребывающего в сопряжении с Ним в постоянной беседе. Беседа с Творцом дает все остальные знания. Только диалоги и пересказ событий как назидание потомкам. Что-то иное – идол, то есть то, что разъединяет с Ним. Следовательно, перед нами прообраз старца, безграмотного, верующего простолюдина и главы семейства одновременно. Сие и есть Вершина вершин.

Но все же философия и наука вообще хоть и является идолом, но тоже есть часть Вселенной, а значит, должна как-то соучаствовать в общем единении Вселенной с Богом через человека. Иными словами, ее надо как-то подчинить Вершине вершин.

Дело в том, что природа процесса познания Вселенной, с помощью коей человек пытается понять происходящее, остается той же, как в те далекие времена, так и ныне, при освоении космоса и исследованиях внутреннего мира материи. У него тот же ум, те же глаза, те же уши, и сравнивает он исследуемый материал с самим собой, и пытается узнать в нем самого себя же, разглядеть какие-то характерные для личности черты. Так как человек пытается узнать самого себя во всем, то везде элемент антропоморфности становится основой всякой религиозной доктрины, коя выступала в те времена как научная. Человек во всем видел свой образ и искал во всем свой же образ и прообраз Божий. Если он не увидел свойственных личности признаков в явлении, то оное считалось непознанным. Так было всегда, и так есть и сегодня, так будет всегда. Повторюсь, что именно по этой причине антропоморфность заложена во всех древних учениях. А так как природа познания не изменилась, то и современные научные доктрины как частные случаи общего остаются в пределах миропонимания именно этого общего – то есть тех древних.

Древняя вера славян – это то самое звено, которое соединяет чистую веру христианства с научными открытиями последних веков. Хотя надо сказать, что направлений науки много и выделить какое-то из них в приоритетное очень сложно. Поэтому есть смысл поступить так, как это сделали древние мыслители, пришедшие в земли современной Индии: мы соединим все течения мысли в одно русло, не покушаясь на само течение «этих вод». Пусть все реки текут своим руслом, но к одному устью до впадения в океан. Иными словами, все они должны привести к Богу, а именно – к тому качеству этого понятия, ради коего эти течения возникли в бытии. Это важно, ибо каждое направление подчеркивает грань самого подвига – быть в единстве с Ним, с Богом, вне коего всякое из них тут же становится языческим идолом. Хотя и просто вера в чистом ее виде, без этих трактатов, становится неполной тоже и даже террором преисподней. Носителем и хранителем единства с Богом вкупе с этими верными пониманиями является православный монастырь.

Для того чтобы рассуждать о природе древней веры славян, надо дать определение природы человека и человека вообще на понятийном языке, свойственном природе самого пространства. Почему? Потому что пространство – это и есть характерная сторона Бога, которая представлена нам перед нашим взором, то есть каждый из нас позиционирует себя с ним, чтобы осмыслить то, кто он есть. Он как бы постоянно смотрит в зеркало. Поэтому это наиболее обсуждаемая и осмысляемая реалия в течение наибольшего количества времени. Это важно, ибо быть инородным естеству самого пространства – уйти в небытие, как инородное вообще всему тому, что имеет место быть в пределах этого пространства. Пространство – это вообще всё и вся, что мы имеем в реалии. Это мы и мир вокруг нас. Речь идет о таком оттенке бытия его, как пустота. Пространство несет в себе фундамент, в пределах коего и на коем стоит все мироздание. И понятно, что пространство, пустота и мироздание должны быть соприродными, сообразными и подобными друг другу. Иначе бы как инородности они не сосуществуют и сосуществовать не могут. Иными словами, пространство, пустота и мироздание с его структурностью – суть одно и то же. Тогда дадим определение пустоте на том языке, который наиболее понятен нам. Хотя, надо сказать, языков, коими пользуется человечество, множество. Трудность изложения главной мысли этой книги именно в этом. Об одном и том же исповедуем на разных наречиях, а кажется, что уходим в сторону. На самом-то деле нет. И в данном случае мы опять преследуем ту же цель, пользуясь иным набором инструментов. Итак, пустота – как неотъемлемая составляющая бытия и пространства в нем. Для нашего случая выражения мысли важен такой оттенок пустоты – это свойство ее, постоянство в самом чистейшем виде. Более чистого проявления свойства постоянства, чем пустота, в природе не существует. Следовательно, пространство в самом чистом виде – это в первую очередь постоянство. Следовательно, чтобы не оказаться инородным окружающему пространству, надо нести в себе, собой и в своей природе именно это свойство – постоянство. Это все важно сказать, ибо вера древних становится непонятной. Что нам это дает? Нам надо правильно вписаться в саму природу пространства, в его главное свойство пустоты – в постоянство, причем посредством того, чем являемся мы сами, – посредством материального мира и физиологии человека. Как бы уйти в тот мир инобытия посредством бытия. (Этот момент выражен святым Христовым Воскресением в день Пятидесятницы.) Как это можно сделать? Мы уже говорили об этом ранее. Не будем вспоминать о высоких материях, а просто, если мы возьмем хотя бы карандаш и попробуем нарисовать постоянство пустоты пространства, что мы получим? Точку. Она постоянна во всем? Да, в ней есть все элементы постоянства, кроме одного: оная имеет минимальную величину отличия от пустоты. Далее – прямая. Оная неизменна, ибо каждая точка ее связана с предыдущей, образуя цельность, и угол отклонения равен нолю. Далее, если угол отклонения направления прямой один и тот же, неизменный, то это тоже будет образом постоянства. Каждая точка отклоняется от предыдущей на один и тот же угол – это окружность. Прямая – это окружность с радиусом в бесконечность. То есть перед нами точка и ее множественные образы постоянства пустоты пространства. Это то, что попадает в поле зрения данного способа выразить пустоту пространства. То есть, чтобы не оказаться инородным самому естеству пространства, в коем живет человек, необходимо иметь этот образ постоянства пустоты. (Отталкиваясь от этих установок, можно повернуть свой взор в матанализ и квантовую физику вообще. Это важно, ибо идет очень много обсуждений того, чего в бытии быть не может по причине своего инородства самой реалии пространства.) И действительно, человек – это сонмище бесконечных замкнутых циклов, окружностей и сфер. Человек – это множество физиологических монотонных, ритмичных, повторяющихся явлений. Сама материя в ее внутреннем мире несет эти же прообразы. Такова же природа организма и таков прообраз ведения хозяйства – как продолжение физиологических процессов человеческого живого тела в общественной жизни. Все правильно: ничто не должно противоречить самой сути Вселенной – ее пространству. Вот какова природа человека, которая определена на понятийном языке того пространства, в коем живет человек. То есть, чтобы выжить, человеку следует вести именно эту сообразность пустоте или отсутствию греха (иное имя пустоты). Что такое точка? Оная имеет множество определений, но мы возьмем то, которое нам подходит в данной области Вселенной. Точка – это граница формы в самом чистом или в самом элементарном виде, коя не имеет объема. Тогда все остальное, имеющее хоть какое-то отношение к точке, то есть если как-то там несет ее в себе, будет границей иного плана. Что хорошо видно на примере развития взрыва мыльного пузыря. Мыльный пузырь – пустота в образе сферы. Все понятно: подобное рождает подобное. Из ничего, то есть из пустоты, рождается ее же образ в свойстве постоянства – сфера. Но если мы возьмем иголку и прикоснемся к сфере мыльного пузыря, то перед нами возникнет иная реалия в данной точке – граница разрыва. В этой точке начнется развитие разрушений. Подобное рождает только свое же подобие. Граница из этой точки начинает прогрессировать и рождает разделенность во всем, то есть разделяет всю поверхность мыльной сферы до своих же образов – множества мыльных точек. (В природе вещей на малой точке ничто не останавливается, ибо каждая из них начинает расти до новых пузырей – таков закон живого: оное в постоянном становлении. Свойство жизни в развитии до нового образа пустоты в свойстве постоянства.) Точка как бытие, как начало начал. И точка как граница инородности в чистом виде. Это два образа позиционирования. Когда человек молится, мир для него пропадает, и он видит Бога (так же как два человека, общаясь между собой, могут видеть только друг друга). Все перестает существовать. Ничего для него нет, кроме Творца, и мир весь в Нем единый, и Он для нас – единая бесконечность. И мы становимся величайшими в Боге сами. Всё для нас на своем месте, все нас гармонично дополняет и является частью нашей природы. Как только мы меняем позицию, перестаем молиться, так Бог для нас становится тем, чем мы сами являемся, – ничтожеством, точкой, светлым пятнышком в конце тоннеля – Солнцем. Все нас толкает, обижает, мучает, несправедливо топчет. Мы видим множественность во всем, все разделено в виде тьмы, в кою попадает свет единства из точки – нашего прообраза. Перед нами противоречие, кое неизбежно явит себя во всем, и в древней вере славян – в том числе. Таким образом, перед нами все должно иметь прообраз пустоты. Тогда что такое вера славян? Понятно, что это путь к этому прообразу. Для одних это практика нирваны. Для других – покаяние в грехах. Обе реалии пустоты важны для того, чтобы человек постоянно мог смотреть на Бога и быть Им в Нем. Так же как физиология человека не мешает ему быть в Нем, несмотря на то что в ней бесконечно много циклических процессов, так и сама деятельность человека не должна покушаться на ум, не должна отвлекать его от молитвы. Все должно быть циклично-монотонным, чтобы стать машинальным и на уровне работы спинного мозга, – ум же должен остаться в изоляции от всего и ради всего бытия в Нем в прообразе тех биологических процессов, кои идут в организме, при этом никак не затрагивая работы мозга и не отвлекая ум на себя (это и есть суть древней веры славян, о чем сказано в гл. «Масонство»). Сие как соприродность постоянству пустоты пространства явилось причиной перехода людей к оседлому образу жизни и неизбежно стало выраженным в образе деятельности как продолжение физиологии человека. (Подметим важное для читателя сей книги, что сие постоянство специфично адаптировалось в реалиях северных земель, обозначилось как уникум чисто славянского образа жизни, адаптировалось к окружающей среде проживания северян – имеет прообраз современного православного монастыря. Это сформировало его национальный характер.) Далее: цикличность должна быть в дневном, недельном, годовом образе ведения хозяйства. Чтобы вписаться в этот мировой цикл, люди научились вести летоисчисление. Так возникла потребность в одной, общей для всех, общности – не для ведения военных действий, а во имя всеобщего торжества над смертью, оси, вокруг коей вертятся всё и вся. И люди заметили то, что они искали, – Солнце восходит раз в год в определенной точке горизонта. Благодаря чему человечество стало одним единым целым в естественном для себя – в том, в чем оному естественно быть единым, – в торжестве над смертью. Ведь теперь можно не только знать точно время посевов, но и планировать, назначать время сборов, встреч и религиозных торжеств. Так появилась возможность быть едиными в торжестве над смертью с помощью сплачивающего всех процесса – началось строительство огромных каменных сооружений, что единило еще сильнее. Все более и более мир становится сопряженным к молитве человека Богу. Это все надо проговаривать, ибо оно – определение человека, его природы на понятийном языке той среды, в коей он пребывает, – на понятийном языке пространства. Далее и этого оказалось мало, ибо нужна еще и Сущность Бога – не только как образа, но и как Личности. Почему? Потому что только Личность может сказать, что Ей хорошо, а что Ей плохо. Та же практика нирваны оказывается далека от полноты, ибо в пределах практики нирваны можно делать то, что сказал император Китая: «Нет большего удовольствия, чем бить мясо, есть мясо и втыкать в мясо». В пределах поклонения Богу оказалось возможным извращать саму природу человека, как это ныне в Церкви Запада, можно узаконить само присутствие греха во Имя Его. Можно во Имя Его и во имя высшей правды творить злодеяния и убийства. Во имя идеи можно убить девять десятых всего населения. Только Личность Святого Духа может сказать всему этому «нет», Его присутствие верно ориентирует каждого. Можно просто жить в Нем и знать только то, что нужно, – путь к Богу через Иисуса Христа. С Пришествием Сына Божьего появилась новая мировая Ось.