Текст книги "Почему надо поддержать президента? Основные вопросы"

Всякое общество очень сильно поляризовано, то есть имеет множество противоречий. И от того, как разрешаются эти противоречия, зависит будущее данного общества. Если они взаимно друг друга уничтожают, то народ гибнет, даже если нет на то какой-то причины. Если же они друг друга гармонично дополняют, являются одним единым целым, то народ будет жить даже там, где жизнь невозможна. Поэтому самое тяжелое и в то же время самое важное для любого руководителя и для каждого человека – соделать общество согласным, одним единым целым. Во все времена было и будет самым тяжелым единить людей в одно целое. Ради этого пришел Мессия. Человечество появилось не вчера, поэтому не будем изобретать велосипед, а просто посмотрим решение проблем у древних.

Самое важное для человечества – это торжество над бездной и над силами ее, и только во имя этого возможно единство всех и вся. Ради чего-то иного – нет. А так как это самое важное, то все в природе человека и вокруг него заточено только под решение только этой задачи, в пределах коей идет развитие всех форм жизни, и эволюция цивилизации, и наука. Так как торжество над смертью – условие жизни, то так было всегда и будет всегда, то есть эволюция может идти только в этих границах торжества над силами бездны. Поэтому роль правителя – возглавить это борение и вывести народ на простор победоносного торжества в нем. В этом природа бытия государства.

Для того чтобы говорить о древних формах исповеди Бога, мало иметь философскую базу верного мировосприятия, необходимо для начала научиться еще и говорить на том понятийном языке, и работать тем набором понятийных инструментов, коими активно они пользовались. Это важно соделать, ибо ныне мы переняли образ мировосприятия, который был естественным только для тех древних народов, коим приходилось вести разъяснение истины на понятийном языке, доступном только этим народам, – они не народы Севера. Из-за этого мы потеряли свое национальное лицо в известных мировых религиях. К примеру, христианство древние славяне воспринимали совсем иначе.

В те далекие времена научный прогресс не был настолько продвинутым, как сегодня, а потому понятийный инструмент, пользуемый в обиходе тех людей, тоже мог быть несколько примитивнее. А это и хорошо, ибо нет зашоренности в понятийном языке и Истина предстает в первозданном виде.

Как мы вели суждения ранее, перед нами памятники-останки, дошедшие до наших дней. Это такие отправные точки, и по тому, как они стоят и где находятся, тоже можно судить о том, какие образы несли в себе эти скелеты-основания, представшие перед нами в привычном виде. Исходя из этого, мы легко дорисовываем все недостающие компоненты, кои обусловливают именно такое бытие данных точек, и получаем какое-то ответвление мысли. Между тем можно предположить, что когда-то славяне имели мощную систему богословия, в коей речь имела совсем иное значение. С помощью слов люди говорили о Божественном, и потому язык славян был священным. Для этого предположения есть абсолютно все основания. В поле зрения древнего человека имелись только те посылы для свидетельства о Творце, кои оказались в пределах борьбы за жизнь и опыта выживания. В этих же пределах исповеди об Истине и возможности выживать шло становление человечества с его постоянным поиском лучших и плодотворных форм богообщения. Что мы имеем на данный момент кроме скудных открытий в археологии? Мы имеем, повторюсь, язык речи, который как-то отдаленно схож с тем древним и хранит в себе останцы-отклики тех мощнейших теорий и религиозных доктрин; более того, сохранился даже древний славянский язык в самом чистом виде. А это уже много, и мы можем вести основательный анализ, не дожидаясь новых открытий в археологии. Во-первых, слово всегда несет в себе более сильный информативный контент, чем какие-то предметы быта, ибо слово более общо выражает мировосприятие и движение мысли в нем. Памятники архитектуры такое нам предложить уже не могут. Поэтому перед нами очень сильный посыл изучения славянской старины. Во-вторых, слово дает возможность отследить родство культур и народов и степень этого родства. На основе этого можно получить более четкое представление о вере древних через обобщение всего наследия во всех народах, имеющих родство в языке. В-третьих, через словообразование мы видим эволюцию мысли древнего человека, направление ее движения и поиска. На некоторых примерах этот момент осветим прямо сейчас. Итак, начнем. Для начала, исследуя русскую речь, мы заметим, что многие слова имеют один или примерно один и тот же корень или схожее фонетическое звучание. Спроста ли это? Давайте разберем некоторые примеры. На страницах 19-21 уже этой книги приведен пример. Повторять снова нет смысла, ибо можно вновь прочесть (там речь идет о смысловых синонимах к слову «берег»). А возьмем куст ответвлений в пределах границ смысловых синонимов от иного понятийного корневища. Рассмотрим однокоренные вариации слова «свет». Созвучны ему такие слова, как «совет», «святость», «совесть», «светило», «свой». Каждое слово имеет свое значение. Но если присмотреться, то перед нами смысловые синонимы, то есть все слова привязаны к одной общей для них идее: совет должен быть святым, чтобы быть светилом, излучающим свет. Только святость имеет способность излучать свет, и только святой является своим. Если нет святости, то и совет светить неспособен или излучает тьму – он не свой. Чего-то иного такая комбинация слов нести в себе неспособна и не могла. То есть перед нами христианский догмат о Боге-Троице в чистом виде, который адаптирован в системе выборов в советы (к примеру, в Думу). Заметим, что в самом Священном Писании Бог называет Себя во множественном числе. Заметим также, что все озвученные однокоренные слова имеют почти одинаковое фонетическое звучание, то есть люди, пытаясь выразить свою мысль, подчеркивали природное родство, выражая какой-то важный оттенок в одном и том же понятии. И понятно, что новое слово могло нести только тот же корень, ибо мысль – об одном и том же, причем в пределах той же самой сферы мировосприятия. Замечательно! Тут есть еще один важный, судьбоносный оттенок. Два слова: «свой» и «святой» – имеют схожий корень и, значит, являются смысловыми синонимами. Когда-то значения двух разных слов были в таком сопряжении: только тот свой, кто святой. Это очень глубокое высказывание. Святость Бога абсолютна, и только оная в абсолюте есть жизнь. Как абсолют святость всегда нам инородна, но это не означает того, что оная враждебна. Да, оная постоянно нас осуждает в том, что мы недостаточно, хоть на абсолютную малость, отдалены от Творца, но оная указует нам путь ко спасению, следуя к коему мы всегда неточны. Мы постоянно об этом узнаем, но благодарим Творца. Для чего эту мысль привожу здесь? Дело в том, если святой – враг, то этот враг является не врагом, а путеводителем во Царство Небесное. Этим Русь властвовала миром, в отличие от европейцев.

Иное смысловое разветвление мы видим в словах «голос» и «глаз». Иначе говоря, мы являемся проводником только того, на что смотрим. То есть говорим только о том, что мы видим. Как просто, а сколько всего можем почерпнуть. Детям мы даем только то, на что смотрим, и дали то, на что смотрели. Следовательно, надо как можно больше видеть Бога, чтобы дать детям и всему человечеству жизнь.

Именно по этой же причине даже Сам Бог говорит нам, людям, то, что видит в нас. Очень точное выражение, революционный оттенок богословия, коим активно пользовались древние славяне, присвоив природе познания того, что было в поле их зрения, как мера всему и вся – антропоморфность.

Есть или кушать, принимать пищу. Есть или иметь. Есть – как явление в бытии и в общественной жизни. То есть каждый из нас есть то, что он ест (аналогично в немецком языке ist сопряжен смысловым синонимом со словом essen – кушать). Таков Замысел Божий о человеке, он должен есть только Божественное, чтобы быть человеком, что потом, в будущем, стало центральным моментом Святой Евхаристии и святым Причастием – мы едим Самого Бога, ибо так по природе нам естественно приобщиться к Нему. Нам нужно решать задачи. Мы слабы от первородного греха и, чтобы решать проблемы, должны быть Богом через единство с Ним.

Интересно, что слово «есть» очень древнее или самое древнее, а потому перешло даже в такие древние языки, как латынь и греческий язык. Следовательно, след этого слова виден и в других языках: английском, немецком, французском и так далее. Но это не всё.

Так как природа человека получила воспаление, то теперь принимать Его Божественное человеку стало тяжело и даже невозможно в том образе, в каком он это мог до грехопадения. То есть теперь ему вкушать Божественное необходимо только удобоприемлемо, порционно, дозированно, по чуть-чуть, но только всю полноту Его Бытия. Поэтому-то и природа человека может быть только соответствующей – образом того, с кем Первый Адам общался, – змием-искусителем. Это-то мы и увидели в многочисленных раскопах. Вот откуда происхождение форм жизни человека.

«Дух», «воздух», «дыхание». Мы являемся тем, что впускаем в самих себя. Дух Божий становится началом жизни.

«Глубина», «голизна», «голубизна», «голубь». Имеют ли сии слова общность? Думаю, что да. И вот какие представления о мире эти отправные точки нам могут дать. Это исходит из определения природы познания. Уже ранее об этом сказано, но лучше повторить вновь. Мы познаем мир через то, что уже с миром не имеет ничего общего, то есть живое через мертвое – такова природа после воспаления грехом. Представим себе, что перед нами яблоко. У нас завязаны глаза, также мы не можем прикасаться к плоду рукой, чтобы на ощупь понять то, какой перед нами фрукт. Только можем откусить. Если мы откусываем его, то по вкусу понимаем, что это яблоко. То есть, только разрушив клетчатку плода зубами, мы распознаем то, чем до этого был он. Но если мы не разрушили клетчатку зубами, то плод предстает перед нами в прообразе пустоты, вакуума. Все, чего мы не воспринимаем, – это пустота вакуума. Но это ведь никак не означает, что его перед нами нет. Оное есть, нет освидетельствования его. То есть в этом же прообразе предстают перед нами глубины космического вакуума и пустоты. Мы всего этого не чувствуем, но это не значит, что в нем ничего нет. Для лучшего понимания подчеркнем еще один оттенок природы познания в этом же примере. Дело в том, что до того самого момента, когда мы вкусили яблоко и разрушили его клетчатку, плод мог храниться очень долго. То есть сравнительно очень долго. До этого момента фрукт был живым организмом. Или, к примеру, для того чтобы знать то, как устроен организм лягушки, необходимо проникнуть внутрь нее, ее тельца. Но для познания, опять же, тело должно быть мертвым. Иными словами, мы видим то и исследуем то, что когда-то было живым, и после того, когда произошло уже разрушение живого. То есть видим, чувствуем, распознаем только то, чего уже не существует. Даже Солнце как процесс гигантского взрыва мы видим таким, каким оное было чуть более восьми минут назад. Материя, окружающая нас, также пребывает в процессе радиоактивного разложения или атомного расщепления – это доказанный физиками факт. Не расщепляется только вакуум пустоты межзвездного пространства. То, чего для нас не существует, как не распознанное в прообразе живой лягушки, – все это живое. То есть живое тело нам предстает недосягаемым для познания, но это не означает, что его нет вовсе. Другой пример: если зерна ржи в процессе пережевывания быком не получили повреждения зубами, то они и не могут быть переваренными. Соки пищеварительной системы животного неспособны их усвоить, и зерна выходят из тела вместе с продуктами жизнедеятельности, попадая в удобренную среду. То, что живое распознанным быть не может, и предстает перед нами в виде пустоты, ибо не дает нам энергии. (Само слово «энергия» имеет дословный перевод – «в деле», «эн» + «ерго», то есть пока не заявило о себе в деле, то мы не распознаем.) То, что мы видим, – это есть то, что уже чувственной пустотой не является или перестало быть пустотой. Но это не значит, что в той пустоте ничего нет. На самом-то деле мы видим внутренний мир пустоты через то, что происходит в процессе распада ее. Мы видим белое через черное в контрастах.

Так как наша природа ничтожна после грехопадения, то и видеть мы можем относительное ничтожество – мы видим бесконечное Царство Небесное в виде ничтожной светящейся точки. Просто нам сие соприродно, то есть мы теперь Царство Небесное поглощаем не так, как это естественно нам было до грехопадения, а мелкими порциями (так же как, поедая суп, мы не можем его поглотить сразу весь, но маленькими объемами столовой ложки постепенно поедаем всю порцию). Такова суть межличностных отношений земного человека. Теперь ненадолго отвлечемся от определения природы познания, чтобы сказать важное.

Исходя из предыдущих определений, мы должны иметь ясное представление, что межзвездный вакуум хотя и выглядит пустотой, но на самом-то деле оный совсем не пустота. В нем клокочет динамика жизни какого-то великого организма живого тела. В нем много цветов и радости, во всей полноте и бесконечности счастья.

А теперь вернемся к тому же вновь и подчеркнем иной оттенок пустоты в определении природы познания. Проведем вновь тот же опыт. Выведем в состояние вертикального равновесия ровную палку и отпустим. Палка начинает падение. Почему так происходит? Потому что палка мертвая и ведет себя сообразно своему естеству, подчиняется мертвым законам физики, кои свидетельствуют только о своем же подобии – о процессе распада. (Хотя мы, живые, видим живое, то есть не то, что происходит при расщеплении, а то, чем была палка до падения.) Если бы оная была живой, то все было бы иначе. Оная, наоборот, восстанавливала бы состояние равновесия после всех покушений на ее состояние. Ведь именно так ведет себя наш организм, на здоровье коего постоянно что-то покушается: болезни, погода и так далее. И надо сказать важное: что процесс восстановления законам механики не подчиняется, ибо восстановление, как и равновесие, для законов анализа – пустота. Организм, как и палка, в состоянии равновесия несет в себе образ как раз той самой пустоты и стремится ее образ в себе хранить. (У пустоты кроме равновесия есть еще одна грань – эстетическая. То есть красота. Именно по этой причине наш быт всегда полон украшений, а также иных сторон: мы хотим жить в чистоте, в тепле и уюте.) Итак, наукой мы познаем падение только мертвой палки, а ее восстановление с помощью этих же законов для нас недосягаемо и непознаваемо – пустота.

Хотя мы видим пустоту в ее свойстве равновесия через то, чем она стала, – через разрушение равновесия или распад. То есть во всяком явлении мы как ученые ищем причину его, чтобы, овладев Началом начал оного, овладеть и самим явлением. Таков человек, ибо он постоянно хочет вернуться туда, где ему естественно быть. То есть туда, где ему не нужны ни рога, ни копыта, а только одно физиологическое достоинство – быть собой, в ясности ума. Человек всю свою жизнь стремится туда, где ему естественно быть по Замыслу Бога, – в Начало всех начал. А в Начале всех начал он был до отпадения от Бога и очень долгое время после отпадения (св. Максим-исповедник говорит, что начало еще не есть движение) человек имел образ, очень близкий к Богу, – он и был Началом всех начал, из коего произошло все видимое телесными очами. Именно по этой причине ученый, нашедший в явлении или событии знакомые свойства, характерные для личности, кричит от счастья: «Эврика, нашел!».

Так вот, земная жизнь в ее привычном виде – это образ той самой пустоты межзвездного космического пространства, коя наполнена динамикой клокочущей радостной жизни. Это образ Царства Небесного на Земле, ибо все живое имеет подобие именно этому. Жизнь – это стойкость от распада или эрекция в образе пустоты. Понятно, что это самое тяжелое. То есть гораздо тяжелее стоять, противостоять, восстанавливать равновесие, но легче упасть и не вставать. Легче, но не радостнее. А потому получается, что радость дороже всякого удобства и расслабления. В стоянии больше любви. Радость становится деспотом и узурпатором диктатуры. Жизнь – это то, что тяжелее. Это-то и стало прообразом Голгофы Христовой, быть на коей тяжелее всего, но без нее жизнь остановится. Вот почему Сын Божий на Голгофу должен был взойти, ибо Оная и есть жизнь, и на Ней все нити мира сошлись воедино – во Христа.

Интересен момент, что мы, не прибегнув ни к одному научному обоснованию, выявили еще одну сторону системы строения мира и понимаем, почему древний славянин привязал разные смысловые оттенки к одному фонетическому набору звуков: «глубина», «голубизна», – ведь речь-то шла только о небосводе, который в дневное время голубой. А то, что он имеет глубину, свидетельствуют голуби, то есть жители неба. Это хорошо сочетается с семейством смысловых синонимов от слова «совет». Так древние славяне познавали мир, познавая себя.

Слово «врата» имеет сопряжение со словом «враг». Почему? Потому что это учение считалось в те времена наукой непобедимости. Тот, кто владел ею, обладал непобедимостью. Так ведь смерти нет, и человек уже при жизни через колесо времени был возле врат во Царствие Небесное (Коловрат). А так как такой воин непобедим, то и врагов у него нет, и ненависть не имеет смысла. Есть люди, которые могут помочь войти в эти врата. То есть древний говорил это слово не с презрением, а с настроем любви. Этот момент хорошо виден на Голгофе Христовой. Именно по этой причине Русь приняла Христа, ибо в Нем есть сама суть древней веры славян. Древние как раз обратили внимание на этот момент с особой тщательностью. Ведь нам, ослабевшим, сие в первую очередь бросается в глаза.

Аналогично другое слово – «Пасха». Имеет схожесть в корнях со словами «пастух», «писатель», «песня», «посох», «пастбище» и так далее. Все они имеют смысловую привязь к самому празднику, Пасхе, то есть к значению этого слова – пройти мимо смерти. Пастух водит стадо там, где ему и скотине безопасно, – мимо смертельных опасностей. Посох нужен для того, чтобы нащупывать перед собой яму или топкое место и тем самым пройти мимо смертельной опасности. Писатель может в своих рассказах выражать одну и только одну идею: люди идут мимо смерти благодаря особенным законам. Ни о чем более все писатели и ученые не пишут – только об этом. Язык обстоятельств, с помощью коих расписывается сюжет разный, но конечная идея всех их – победа над смертью. В слове «писатель» есть созвучное слову «тело» соединение в наборе звуков. Это понятно, ведь человек, как мы выяснили со смысловыми синонимами к слову «берег», познавая самого себя, познавал мир. То есть, познавая себя, надо описывать свое тело. И вот тут приходится принимать веру древних такой, какая оная есть. Без обиняков, господа поборники древней веры. Наглядных пособий не было, а как нести истину молодежи? Человек все объяснял с помощью того набора инструментов, коим обладал от природы. Познай самого себя – и познаешь мир, а потому сама природа физиологии могла рассказать очень многое. А главное – в этой философии нет никакой двусмыслицы, нет простора для кривотолков. Истина преподносилась ясно и понятно и запоминалась на всю жизнь, ибо каждый был носителем оной в себе. И при этом сие никак не шло вразрез солярной композиции терминов выражения того же смысла. Жизнь полна трудностей, то есть Бог как бы посылает инородности живому, но в ней самое главное – не озлобиться или не впасть в уныние. Надо терпеть, чтобы быть к тому моменту, когда жизнь дает путь в будущее. Более того, сам факт, что имеют место искушения, говорит о том, что именно где-то здесь и есть вход в жизнь вечную, во всех смыслах этого слова. Организм женщины хорошо этот момент исповедует. Каловыводящий канал находится рядом с детородным органом. Инородное жизни выходит, создавая дискомфорт, но для настоящего богатыря сие говорит только об одном: именно здесь, в этом районе, есть вход в будущую вечную жизнь (камень на развилке дорог, на котором надпись: «Налево пойдешь – женатым будешь. Направо пойдешь – богатым будешь. Прямо пойдешь – смерть обрящешь»). Сама природа наглядно показывает верный путь: надо быть здесь, где трудно, и принимать удар на себя, при этом хранить сердце в любви и незлобии, чтобы можно было войти во Врата жизни вечной. Интересно, что половые мужские и женские органы также несут созвучие слову «пасха», ибо это тоже смысловой синоним понятия «пройти мимо смерти», то есть жизни. Это свидетельствует о том, что анатомические особенности строения тела могли использоваться как наглядное пособие для исповеди данного принципа жизни либо как-то иначе, в культе. Помните, что мы говорили об образе Солнца? Об этом же, но иным языком понятий: надо быть как Солнце, всем светить и всех обогревать – и своих, и врагов. Понятно, что всякое дыхание славит Господа, причем в этом образе – тоже, везде надо идти мимо смерти. (Сие стало даже оттенком учения культа храмовой проституции в Месопотамии.) Сообразно сему изложено в практике нирваны, коя – еще один прообраз-способ «идти мимо смерти». В некоторых упражнениях практикующий «выход из себя» человек испытывает боль, но ищет в самом себе ту точку позиционирования, в коей он эту боль перестает чувствовать – идет мимо боли. Возможно, что сие уже стало конечным звеном эволюционного становления древней веры славян, а скорее всего, вера, оставаясь той же практикой «выхода из себя», видоизменилась, перестроившись после Великого Перехода под новые условия жизни людей Севера, свойственные уже природе и климату Индии.

Еще одно понятие в самом «слове». Ему созвучны «слава» и даже «слабо» или «слабость». Также различные оттенки одного и того же. К примеру, чтобы вызвать сход лавины, бывает достаточно снежинки, которая почти ничего не весит. В этом прообразе имеются смысловые синонимы слов «слово» и «слабость». Так, слабостью мир управляется, и в этом его женское начало, легшее в основу иудаизма.

«Течение», «точка», «точность». Мы видим в схожем фонетическом созвучии слов с разным смысловым значением контуры теории, кою могли исповедовать древние. Для них мир, в котором они жили, вышел из точки, из коей происходило течение всего и вся. Чтобы вернуться в рай, надо точно попасть или вернуться в эту же точку. Как просто и гениально. Для них мир – это такой сосуд, который имеет дырку, через кою исходят содержимое рая и сам рай. Попасть в него вновь можно только через него же, то есть идти супротив всего этого движения из дыры. И мы видим, что такова природа живого: оное вслед за человеком старается противостоять этим токам бытия. Эта дыра – само Солнце. Отсюда гармонично все остальное.

Итак, мы видим, что все семейства смысловых синонимов имеют самостоятельность в выражении какого-то оттенка Истины и оные, как ветви суждений от разных корневищ, автономны и друг от друга независимы. Перед нами предстают контуры мощнейшей философско-богословской религиозной системы, коя есть симбиоз целого ряда независимых, самостоятельных мировоззренческих течений. Причем каждая несет в себе антропоморфность. Здесь мы отчетливо видим то, как формировался древний славянский язык. Остается бесспорным то, что этот язык был священным (каждое его слово было не таким, как ныне, а только культовым, так же как в свое время лист бумаги использовали только для написания священных текстов, хотя ныне бумагу используют даже в туалете). В нем каждый элемент имеет вектор, указующий на Первопричину всего и вся, то есть каждая, даже самая малая вибрация звука имеет сопряженную привязанность с одним единым общим Центром. Ничего не существует просто так, ибо все (начиная с обыкновенного дыхания и заканчивая правлением естественных нужд) осмысленно в этой языковой системе, и как атланты держат над собой одну ношу, так и все направления изложения Истины сопряжены в один единый культ служения Богу. Система настолько глубокая, великая и многоотраслевая, что неизбежно начала постепенно размежевываться на отдельные течения, то есть неизбежно появились свои разветвления, каждое из коих стало своим философско-богословским наречием, а потом отдельной языковой системой. Трудности международного общения привели к тому, что наречия оказались изолированными, это и привело к появлению языков. Просто человеку нужно общение, а вобрать весь этот контент в самого себя очень тяжело, и потому остается делом не каждого, но отдельных личностей. А что они могут, эти отдельные мудрецы? Сплотить вокруг себя, чтобы увести в сторону.

Все слова несли в себе изначально только священный смысл, ибо для чего-то иного речь не востребована – только как новая опора в самом трудном: для торжества жизни над смертью в общении с Творцом. А так как торжество над смертью – по сути одно и то же, то и все эти системы могли быть только смысловыми синонимами, кои со временем сильно разошлись и примирить кои было делом Христа. Человек постоянно решал проблемы выживания в жестоком естественном отборе. И потому, решая только один и тот же вопрос, он мог весь свой словарный запас привязывать к процессу торжества жизни над смертью, а это высокодуховные сферы.

Мы видим, что слова в нашем языке имеют смысловые синонимы, причем завязанные только на Божественной теме. То есть мы должны смело предположить то, что славянский язык имел особую стать. Он наиболее долго берегся от вторжения иностранных слов благодаря своей провинциальности или географическому расположению народов, говоривших на нем.

Батюшка Небесный отвел этих людей подальше от общего центра цивилизации, чтобы люди хранили и помнили истоки всего и чтобы делились этой радостью с теми, кто забыл о ней. Это стало еще одним именем человека в масштабах геополитики. Недосягаемость Божьего мира в гармоничном совокуплении с доступностью делают все совечным Творцу.

Идут годы и века, а все вышесказанное так и будет висеть над человечеством, эволюционно меняя свое понятийное обличье. Поэтому сие необходимо осветить более углубленно. Хотя эволюция, с одной стороны, есть, но, с другой стороны, ее нет. То есть эволюция, в коей утверждается победа над смертью, идет разнопланово. Животные побеждают смерть физиологическими достоинствами, позволяющими выстаивать в самообороне или достигать успеха в нападении. Человеку же, чтобы побеждать смерть, надо быть там, где нет никакой опасности, то есть надо думать или нужно такое физиологическое достоинство, как высокая производительность мозга. В эволюционном становлении процессы в мозге так и остались теми же, но улучшается их протекание и усиливаются функциональное раскрепощение и плодовитость. Каждая фибра в организме человека и вообще даже каждый микрон во всей Вселенной заточены на поддержание высокой работоспособности мозга. И в течение всей истории человечества один и тот же процесс в голове улучшается благодаря тому, что кровь, поступающая в мозг, более чистая, более насыщенная всем необходимым, появляется больше ячеек памяти, сильнее высвобождается потенциал Божественного присутствия, а сама природа работы ума остается той же – кондиция разума, коя возникла в самом начале всех времен, оная и остается основой мыслительного процесса на все времена. Ясность ума как бы лучше и лучше ходит мимо всего, что покушается на эту важную кондицию, даже в пределах живого организма. В общем плане эволюция стремится как можно сильнее раскрепостить присутствие Божье на Земле через ясность ума человека, а потому становление эволюции идет лишь в одном ракурсе: в стремлении максимально удержать как можно дольше Божественное в естестве человека, изолировать обожествленный молитвой ум от всякого пагубного влияния или уменьшить торможение рабочего процесса мышления в пределах организма, в границах семейных отношений, в сфере общественных отношений и во всей Вселенной. Сам же Бог как идеал и абсолют совершенства остается Самим Собой и неизменным, то есть эволюции не терпит, благодаря чему, повторюсь, не терпят эволюции и Сам Он, и само присутствие Бога на Земле (эволюционирует только природа в стремлении как можно лучше адаптировать Его присутствие здесь, на Земле, как можно лучше раскрепостить Его и усилить Его влияние). История человечества – это сопряжение с этим непрерывным движением к совершенству, в коем Божественное Совершенство все сильнее и сильнее раскрепощается в более и более совершенном мозге. Божественная простота раскрепощается и усиливает полноту Своего присутствия. Повторюсь еще раз: присутствие Творца во Вселенной усиливается через человека, благодаря чему живое в его лице и через него наступает на смерть и побеждает ее.

Как уже много раз сказано, эволюции нет. Но нам важно подчеркнуть то, как именно происходит движение к совершенству, а именно: каково направление роста, в коем оная стремится более и более качественно адаптировать совершенство Творца, выразить Его многогранность, благодаря чему жизнь остается той же, какой оная возникла в самые первые мгновения зарождения жизни на Земле. Эволюцию терпит только природа, благодаря чему улучшается присутствие Того, Кто неизменен, Кто не эволюционирует. Сие можно сравнить с возникновением каменных скал-столбов на Северном Урале, получивших название «Семь Братьев». Когда-то в этих местах был мощнейший горный массив, но ветра, вода и солнечная активность сделали свое дело – через много миллионов лет от гор остались только песок и то, что разрушению стихиями не поддалось, – именно каменные высокие изваяния, ставшие еще одним чудом света. Но для нас важно то, что верхний край этих причудливых скал так и остался частью того самого первозданного горного ландшафта, который имел место быть в самые древние времена истории Земли. Столб эволюционно растет не тем, что поднимается ввысь, к Солнцу, а тем, что горная порода у самого основания продолжает выветриваться и эволюция роста направлена вниз. В этом же прообразе началось развитие эволюции всего живого на Земле, и человека – в том числе. Так же как верхний край этой скалы остается не тронутым эволюцией (часть того горного массива), так и эти процессы, происходящие ныне в мозге человека, дошли до нас в прежнем виде, из тех самых ранних времен Земли, то есть оные были самым первым актом зарождения жизни и лежат в основе природы человека. Тот самый первый импульс энергии, возбудивший атом от кванта солнечного света, так и остался не тронутым переменами процессом, то есть вершиной совершенства нашего естества, которое мы передаем по наследству потомкам от наших предков. Эволюция дает ему возможность раскрыть более полно себя в природе Вселенной. Так вот, это был уже тогда человек. Человек так и остался солнечным зайчиком, полнота природы которого все сильнее и сильнее выражается в процессе эволюционного становления и на данном этапе имеет вот такой, привычно созерцаемый вид. Это научно доказанный факт, а потому мы, как и все живое на Земле, остаемся составляющей солнечной активности в системе «Солнце – зайчик» или мы есть Солнце. Мы являемся и Солнцем, и детьми Солнца, и оное предстает перед нами как высшее совершенство, адаптированное в эволюционных процессах. Аналогично этому шло становление веры. Сие надо сравнить с эмбрионом в утробе матери. Он – уже личность, член общества, человек. Так и самое первое возбуждение в пределах Земли от солнечной активности тоже уже надо называть человеком, из которого постепенно начались множественные ответвления, ставшие флорой и фауной. Из этого мы видим, что человек предстает перед нами как полнота – он есть все, что из него вышло через его грехопадение. Человек – виновник всего происходящего вокруг. То есть все то, что на него покушается, на самом деле является им самим и призвано не убить его, а дополнить, чтобы сделать его более вечным и более обожествленным. Что мы и видим. Человек одомашнил скот, окультурил растения. А сам факт, что человек смог вникнуть в тайны внутреннего мира материи, свидетельствует только о том, что не только флора и фауна, но и материальный мир вышел из самого человека. Ведь что ищет ученый? Он ищет то новое, кое стало хорошо забытым старым. Ученый ищет самого себя, то есть тот образ, коим было человечество на самых ранних этапах эволюционного становления. То есть то, кем было человечество в самые далекие времена. Ученый ищет себя в проявлениях черт, характерных для личности, и внутри самой материи, и в природных явлениях. И когда он находит свое отражение, то от радости, свойственной межличностным отношениям в первозданном виде, кричит: «Эврика, нашел!». Сие называется научным открытием. То, кем человек не был, и там, где он не был, ученый искать не может и неспособен. Так появляются новые ответвления, возникшие благодаря поиску ученых. (Великий Мирча Элиаде в своих исследованиях о мифе гениально выразил эту мысль.) Их вновь приходится примирять между собой.