Текст книги "Прощённая"

Глава 32.2

Илья

Больше никогда не посмею к ней притронуться.

Осознание собственной вины переполняет, начинает просачиваться в кровь, проедает тело. Отвращение к самому себе уже на физическом уровне. Словно обрастаю коростой. Я заразный. Отступаю от Алисы. Думаю сейчас только о том, как уйти прежде, чем она откроет глаза.

Как было бы хорошо, чтобы она больше никогда меня не видела. Возможно ли вообще убрать меня из её памяти? Бережно, безболезненно, раз и навсегда. Есть какой-нибудь гипноз, чтобы изъять всё это, и никогда ничто ей обо мне не напомнило? Я бы заплатил любые деньги. Всё бы отдал, чтобы Алиса смогла забыть каждую ужасную секунду, которую провела здесь, со мной.

Она больше не должна здесь находиться. Нужно отпустить её к маме как можно скорее. Окружить их приятными хлопотами, чтобы Алисе некогда было думать о прошлом. Только будущее. Самое достойное, заслуженное уже тем, что она за целых девятнадцать лет не позволила этому миру себя испортить. А то, что она не сломалась после всего произошедшего здесь – за это отблагодарить нельзя, никаких чувств не будет достаточно.

Купить им дом. Пусть у неё будет свой собственный сад. Открыть для неё счёт в банке. Чтобы она ни в чём не нуждалась. Только как отсечь себя от её жизни? Я не хочу, чтобы Алиса, пользуясь всем этим, вспоминала обо мне. Я не заслуживаю ни секунды её времени.

Она решит, что я пытаюсь откупиться. Её это оскорбит. Как дать ей понять, что это не ради прощения? На прощение я не имею права рассчитывать. Такое и нельзя прощать. За такое убивать надо.

Ей действительно было страшно тогда. Она не прикидывалась. Не изображала из себя недотрогу. И ей было больно. А я ещё сожалел, что не был жёстче, что не проучил её как следует за ложь.

Алиса просыпается, и ещё не знает, что она уже свободна. Я иду прочь, чтобы не попадаться ей на глаза. Нужно вернуть её на волю сейчас же.

А Власов?

Если он всё ещё хочет Алису себе?

Я не могу отправить её домой, пока не буду уверен на сто процентов, что ей ничего не угрожает. Мне необходимо убедиться, что она в безопасности за пределами этих стен.

– Доброе утро, – Малика встречает меня в столовой. Стелет новую скатерть.

– Ты выздоровела?

– Да, спасибо, Илья Сергеевич. Это было простое недомогание. Извините.

– Покорми Алису. Она в моём кабинете. Узнай, где ей будет удобно позавтракать.

– Хорошо, Илья Сергеевич. Только что подъехал Роман Петрович. Он будет у порога с минуты на минуту.

– Влада… – цежу сквозь зубы.

Внутри нарастает злоба. По силе сродни той, что я испытываю к Саше. Но эта глубже. Моя собственная сестра предала меня. Родная сестра. Воспользовалась тем, что я доверяю ей как самому себе.

Рябинин оставляет машину у лестницы, и поднимается. Как всегда в костюме с иголочки. Ему гладят две женщины. Одна лучше отутюживает стрелочки на брюках, а другая отлично справляется с накрахмаленными рубашками. Иногда он так раздражает своей идеальностью, что хочется плюнуть в его начисто выбритую рожу.

– Где она? – я преграждаю ему путь у открытой двери.

– И тебе здравствуй. Кто?

– Твоя невеста.

– Я один сегодня. Лично к тебе. У Влады открытие нового салона. Ты не знал?

– Вы ведь вместе ездили к Власову?

Рома таращит глаза.

– Зачем тебе?

– Ты знаешь, как его найти?

– Это было год назад. Когда Влада шмонала всех, кто мог иметь отношение к покушению. Она говорила, что у Власова с твоим отцом старые счёты…

– Замечательно. Значит, мы сейчас едем к нему.

– Сдурел?

– Боишься?

Я иду на кухню. Встречаю недоуменный взгляд Карины, когда беру её за плечи и отодвигаю от шкафчика, в котором аптечка.

Успокоительное как костыль.

– Позаботьтесь об Алисе как следует. Если захочет выйти на прогулку – это её право. Только пусть не покидает участок, ни в коем случае. И привези ей ещё кофе. Хорошо?

– Да, Илья Сергеевич.

В холле она. Мне неловко смотреть ей в лицо. Вообще стыдно, что ей приходится дышать со мной одним воздухом. Сглатываю. И заставляю себя идти в её сторону.

Рома улыбается ей, и рассказывает про Доминикану.

Подхожу к ним. Она поднимает на меня глаза. Взгляд тёплый и грустный, как всегда. Я скажу ей, что знаю правду. Но лишь после того, как разберусь с Власовым. Я хочу, чтобы она могла сразу же покинуть этот дом, как только всё станет известно. Не тянуть, на разбивать это на несколько отрезков. Не нагружать её своим обществом на лишние минуты, пока буду объяснять, почему ей нельзя уехать сейчас же.

Лисёнок хмурится. Разглядывает меня слишком внимательно. Как будто догадывается.

– Ты хочешь увидеть кого-нибудь из своих близких? Маму, или подруг?

Она приоткрывает губы. Смотрит испуганно. Опять. Опять ждёт подвоха. Всё ноет внутри от того, как нещадно я воспитывал в ней этот страх передо мной.

– Пригласи кого-нибудь на вечер. Скажи Малике – она отправит за гостем водителя. Я не запер кабинет. Можешь пользоваться телефоном спокойно. Только не связывайся с Леной. Пока что. Хорошо?

Алиса несмело кивает. Хочется взять её за руку. Поцеловать эти маленькие пальчики один за другим. Заглядывать ей в глаза, и как прежде испытывать желание, а не чувство вины.

Не получится. Я вообще теперь не представляю, что смогу хотеть женщину, не вспоминая при этом то, чем это закончилось с Алисой.

– Идём, – киваю Роме, прохожу к двери.

– Илья, ты уверен? Я не знаю, что делать, если ты опять начнёшь…

– Идём быстрее.

Я смотрю только на дверь автомобиля, пока спускаюсь. Тёплый воздух печёт кожу. Звук шагов по лестнице с неестественным эхом в таком распахнутом пространстве. Скользнувшая рядом со щекой бабочка как плевок.

Злая природа. Всё такое яркое и живое, подманивающее, будто ядовитый цветок. Ближе, ближе.

Вскрикнувшая птица заставляет меня вздрогнуть, и охватить взглядом больше, чем я хотел. А в гуще лип словно что-то затаилось. Неизведанное, угрожающее жизни, пугает меня как детей глубь острова из «Повелителя мух».

За мной захлопнулась дверца автомобиля, и я выдохнул.

– Включи музыку. Пожалуйста.

Рома хмыкает. Из магнитолы новости от «Business FM». Стрекот сменяющихся волн. И тонкий мелодичный голос накрывает меня с головой. Конечно, не такой тёплый и убаюкивающий, как голос Алисы. Но я утыкаюсь лбом в сидение, закрываю глаза, и мне нормально.

Машина тронулась. И я покидаю это место впервые за мучительно-долгие месяцы.

– Илюх, я про кое-какие дела хотел с тобой переговорить. Ты как? Готов сейчас?

– Говори. Я слушаю.

– У нас очередной заказ накрывается. Влада тебе уже сказала?

– Нет. Она решала со мной другие вопросы. Более важные.

– Вот как, – протягивает. – Ты в курсе, сколько миллионов мы потеряли за этот год?

– Мы?

– Ладно. Я. Так будет честнее. Потому что ни ты, ни Влада палец о палец не ударили, чтобы хоть как-то держаться на плаву.

– Если ты не понял ещё, у нас сейчас иные проблемы. Насущные. Семейные обстоятельства, так сказать.

– Не думаю, что твоему отцу станет легче, когда он узнает, что его детище погибло от расхлябанности двух других его детей.

– Отца сейчас волнует только Саша. И внук. Которого на самом деле нет.

– Это пока он не поправился… Ты должен вернуться к работе, Савельев. Вспомнить, что ты в первую очередь деловой человек, предприниматель. Твоя сентиментальность приведёт компанию к краху.

– Причём здесь сентиментальность?

– Как иначе объяснить, чем ты занимаешься? Нет. Мне правда интересно. Сколько ты уже безвылазно дома до этой минуты? Девять? Десять месяцев?

– Я не считаю.

– Вот. Ты, наверное, даже не знаешь, какое сегодня число? Как сумасшедший.

Я начинаю крутить в голове те предложения, которые могу сказать Власову. Собираю из скудных знаний о нём хоть какую-то картину. Как заставить его раз и навсегда забыть про Алису?

– Так и чем ты занимаешься всё это время? Наверняка ностальгируешь по Саше?

– В первое время я придумывал способы, которыми хочу её убить. А затем я стал забывать её лицо. Осталась только злость.

– Ты больше похож на несчастного, чем злого.

– Сочувствуешь?

– Нет. Испытываю жалость. И меня достало, что с тобой нянькаются как с маленьким. У Влады крышу сносит из-за твоих надуманных болячек. Я уже не уверен, что когда-нибудь она станет такой, какой была при нашем знакомстве.

– Влада не особо-то поменялась. Проблемы просто обличили её настоящую. Зато ты можешь быть уверен, что если с тобой что-то произойдёт, она будет бороться не меньше. Раз уж так к тебе прикипела.

– Это воодушевляет. Но на данный момент меня интересует только то, что произойдёт с компанией, а не то, что могло бы когда-нибудь чисто гипотетически случиться. Когда ты прекратишь выкобениваться и вернёшься к работе?

– Как только выздоровею.

– Может, тебе стоит сменить врача, раз лечение так долго не помогает?

– Ты же знаешь. У нас очень узкий круг лиц, которым можно доверять. И дело не во враче. То, что я до сих пор не выходил из дома – исключительно моя вина.

– Значит, ты со мной согласен?

– В чём?

– В том, что это надуманно. Сейчас же тебе приспичило к Власову, и ты вышел. Едешь со мной в машине. Разговариваешь. Не бьёшься в судорогах. Почти нормальный человек.

– Почти, – вторю.

– Это всё из-за девчонки? Ты про неё хочешь с ним поговорить?

Приоткрываю один глаз. С трудом. Будто в веко искусали комары, и оно припухло. Голова тяжёлая как после похмелья. Кошусь в окно. Мелькают деревья. Становится дурно от их скученности.

– Мы не в город? – сглатываю.

– У него дом. Так что? Влада, значит, у него девчонку из-под носа увела, только тебе какая разница? Ты сливки собрал. Это он на тебя зуб должен точить. Зачем мы едем?

– Убедиться, что он больше на неё не претендует.

– Влада утверждает обратное. Но ты ведь не отпустишь Алису, пока не наиграешься. Из дома он её не выкрадет. А что будет после того, как она уйдёт – уже не твои проблемы.

– Мои.

– Мы в ответственности за тех, кого приручили?

– Ром, зачем тебе Влада?

– В смысле?

– Ты ведь знал, что Алиса на самом деле ни в чём не виновата.

– Ну… меня, знаешь ли, никто в подробности не посвящал. По крайне мере, насчёт истории с кражей. Я узнал постфактум.

– И? Неужели после её поступка ты до сих пор хочешь жениться на этой женщине?

– Согласен, она перегнула палку. Зато очевидно, что ради любимого человека она готова на всё. Сам же только что говорил…

– Какой ценой – она об этом не подумала.

– Она надеялась, что ты не узнаешь.

– Ей лучше не приезжать в ближайшее время ко мне. Я не знаю, что сделаю, когда увижу её. Предупреди Владу, если тебе не всё равно.

– Я Владу удержать не смогу. К тому же, она имеет право видеться с отцом.

– Он не хочет её видеть. Он считает, что она очернила Сашу.

– Плевать, что он хочет, а что – нет. Она его дочь. А по завещанию выходит, что Саша ему роднее собственных детей.

– Саша умнее его детей. Поэтому так вышло. Исключительно наша вина. Нужно было думать головой, а не дуться от обиды. Он делал всё, чтобы дать Владе самую лучшую жизнь.

– В итоге лишив её родительской любви. Лучше бы он меньше заработал, но больше проводил времени с дочерью. Теперь нечего удивляться, что у твоей сестры такие ценности. Приехали. Уродец, да? Как сам хозяин.

Я смотрю на дом, у которого мы остановились. С претензией на оригинальность вышло непропорциональное существо, схожее с подорвавшимся на мине динозавром.

– Сразу видно, что не нашей компании творение. Ему следовало обратиться к нам.

– Он обращался, – я открываю дверь, и выхожу. – Только мой отец не захотел ничего для него строить.

Мы звоним в домофон. С минуту никакой реакции. Но ощущение, что за нами наблюдают, отчётливое.

Затем калитку открывает высокий и крепко сбитый человек в чёрном костюме. Пропускает нас молча.

Прямая серая тропинка ведёт между хвойных кустов, местами пожелтевших от пекла. Запах скошенной травы курсирует от горла к языку. С привкусом плесени этот запах.

Требуют сдать телефоны. Обыскивают. Исключают возможность прослушки и опасности для своего всемогущего хозяина.

Нас провожают через несколько комнат. На каждом углу человек в костюме. Они одинаковые. Непроницаемые лица. Расправленные плечи. Сложенные в замок руки у паха.

Внутри дома мрачно, темно, зябко.

Власов встречает нас стоя. Он моложе моего отца лет на десять. Проседь в висках, смешанная с густым тёмно-русым волосом. Глаза яркие, голубые, как искусственные на фоне землистой кожи. Бородавка у носогубной складки. Неприятный рот – сухие узкие губы в поощрительной улыбке.

– Илья Сергеевич Савельев, – растягивает их шире. – Ну добро пожаловать в мой дом, который не ваших рук дело. – Указывает на кресла. – А ты, – кивает на Романа, – жених его прелестной сестры, верно?

– Приятно, что Вы меня запомнили, – Рома расстёгивает пуговицу пиджака и садится.

Остаюсь стоять.

– Я приехал к Вам, чтобы поговорить об Алисе Мельниковой.

Картинка, где это брюхатое существо прижимает к себе моего Лисёнка, вызывает большую тошноту, чем поездка сюда. Мужчина сидит в кресле, широко раздвинув ноги. Его самодовольное лицо въезжает в шею. Хлыст. Какой же он хлыст? Грузное, неповоротливое, носорогоподобное уёбище, которое насилует и бьёт невинных девочек. Кажется, так описал его мой отец.

– Видимо, ваша семья взяла себе за правило, как это говорится у молодёжи, «обламывать мне кайф».

– Сколько Вы хотите за гарантию её неприкосновенности?

– Неприкосновенности кем? И сядьте, молодой человек. Невежливо отказывать страшим, когда вам предлагают расположиться поудобнее.

– Человек, который должен был доставить её к Вам, мёртв. И насколько я знаю, он задолжал определённую сумму. Я хочу решить этот вопрос.

Он хмыкает, бросает взгляд на свои ботинки.

– Я так понимаю, что девушка уже отдала свою невинность тебе, раз ты так о ней печёшься.

– Укажите сумму с процентами, – я всё-таки сажусь в кресло. – Я возмещу Ваши убытки.

– Во-первых, товар предназначался не мне. А моему очень хорошему другу и деловому партнёру. Девушка ему понравилась, и он ждал, когда её привезут. Его ожидания не оправдались, и это возместить невозможно. Во-вторых, те гроши, которые Антон потратил на то, чтобы её как следует окучить, не имеют для меня никакого смысла. Как и для тебя. Бумага, которой твой отец подтирается в швейцарском санатории, обходится дороже. Как, кстати, его самочувствие? – смотрит на меня прищурившись.

– Что Вы хотите в обмен на безопасность Алисы? Я намерен решить этот вопрос сегодня же. Мы оба деловые люди. И понимаем, что время – деньги.

– Повторюсь – лишить твой кошелёк нескольких рублей мне не доставит никакого удовольствия. Я хочу получить пропорциональное тому, какое получил ты, лишая девственности предназначенную другому человеку девушку. Если я тебе скажу, что мне нужен товар с аналогичными характеристиками – ты достанешь?

– Я думаю, Вы прекрасно знаете ответ сами.

– Вооот. Принципы. Это в Вашей семье просто беда. Твой отец посмел отказать мне в строительстве дома. Сначала раззадорил, помахав перед носом моей жены вашими проектами. А потом ему, видите ли, нашептали, что я на досуге люблю отведать нетронутого тела. И он стал воротить нос. Думаешь, мне было приятно? А спустя некоторое время опять двадцать пять. Роковое совпадение. Твоя сестра присваивает себе то, что принадлежит мне. И после этого ты хочешь отделаться возмещением небольших финансовых убытков?

– Ваш дом и без нас построили, – вклинивается Роман. – А девственниц, которые по собственной воле продадут себя за удобную для Вас сумму, навалом.

– Мне тех, что навалом, не надо. Мы ждали эту. И дом мне нужен был тот, который выбрала моя жена. Вы поломали мне планы. Я хочу, – наклоняется вперёд. Смотрит на меня как прицеливается, – поломать твои принципы.

Глава 33

Что с ним происходит?

Пригласить в гости кого-то из моих близких. Только Ленку нельзя. Это он из-за её выкидона с попыткой увезти меня отсюда?

Он что-то задумал. Нехорошее. Илья до сих пор сердится на меня за то, что я обозвала его «никто». Хочет отомстить. А мстит он жестоко. Я даже не представляю, что он способен вытворить в присутствии той же Катьки. И уж тем более моей мамы, которую он считает алкоголичкой. Он может наговорить гадостей, унизить меня, при каждом случае будет демонстрировать, что я нахожусь в его подчинении не как прислуга. Ему даже необязательно самому что-то делать. Он позовёт Владу, и будет просто наблюдать. Наслаждаться моим наказанием.

Неужели он поверил? Что он «никто».

Это я не имею для него никакого значения. А вот он для меня… это несколькими словами не выразить. «Что ты будешь чувствовать, вспоминая обо мне?»

Вчера я оставила его в саду одного. Я шла и думала, что больше никогда его не увижу. И испытываемые мною эмоции в тот момент – отнюдь не радость, и не облегчение. Это даже была не тоска. Я пытаюсь найти в памяти описание эмоций кого-то из литературных персонажей, чтобы провести параллель. Разрыв со значимым человеком – нечто тяжёлой глыбой на душе, неполноценность, нехватка, пульсирующая чернота. У меня этого не будет. Не будет ничего душевно осязаемого. Я ничего не смогу чувствовать. Не к нему. Без него не буду.

А ещё мне показалось, что я видела в его взгляде раскаяние.

Может, он всё-таки обманул меня, и уже давно не болен, или не был болен никогда? Разве может человек, который ещё вчера боялся подойти к окну, сегодня вот так запросто выйти из дома, сесть в машину и уехать, если не делал этого уже очень давно, как бы ни хотелось. И ему теперь стыдно за то, что я по-настоящему переживала за него, а это был всего лишь спектакль.

Нравится рисовать его дом. Это уже третий рисунок, с нового ракурса. Отсюда, когда видно ту часть, где он прячет своего отца, здание похоже не на усечённый ветром айсберг, а на каменную крепость, в которой даже окна такие тёмные, будто бутафорские, и за ними лишь стена из крупного кирпича.

Я ещё не отправляла ничего Нике, пусть и не терпится узнать её мнение. Для начала я хочу показать Илье. Такое естественное, неоспоримое действие. Сначала посоветоваться с ним, прежде чем что-то сделать. И если он одобрит, то я могу, имею право, сделаю без угрызений совести.

Может, мне это нравится? Такая зависимость от человека, который решает всё за меня. А я не несу никакой ответственности за то, что произойдёт. Я, наверное, без этого стану такой свободной, что неприкаянной.

Карина принесла мне кофе.

– Спасибо, – я забираю стакан и с удовольствием вдыхаю запах, прежде, чем сделать глоток.

Девушка продолжает стоять рядом, и смотрит куда-то за мою спину. Она словно растерялась, мнётся, сомневается, стоит ли говорить.

– Что-то случилось? – я опускаю стакан на колени. Донышко нагревает кожу, чуть пощипывает от такой высокой температуры напитка, но это даже приятно, как будто на дворе морозы.

– Илья Сергеевич просил хорошенько о тебе позаботиться, и я теперь не знаю, как мне поступить. Кажется, семья Савельевых разделилась на два лагеря. И чью сторону выбрать, – она горько усмехнулась, – непонятно. Ведь ты – временный эпизод. А Влада останется навсегда.

Хмурюсь, изучаю внимательно её лицо. Это какой-то подвох? Или она действительно переживает.

– Кажется, тебя ждут большие проблемы, – Карина кусает губы. – Малика сейчас звонила Владе. Это правда, что у тебя задержка?

Теперь растерялась я. Вопрос застал меня врасплох. Во-первых, откуда Малика знает? А во-вторых, на фоне произошедшего вчера, этот вопрос начинает приобретать совсем новый смысл, и я опять начинаю нервничать.

– Значит, правда, – Карина отступает на шаг. – Я бы на твоём месте позвонила будущему папаше. Потому что Влада уже едет сюда.

Карина, конечно, очень интересная. Даже если бы у меня был телефон Ильи, что бы я ему сказала? Попросила защитить меня от его сестры? Да я её имя в его присутствии боюсь упоминать.

Я знала, что задержка будет. Была уверена на девяносто девять процентов ещё до того, как всё это случилось с Антоном, и я попала сюда. У меня так всегда, стандартно на три дня, если был стрессовый период. Так было в зимнюю сессию, и прошлым августом, когда мамина работа оказалась под угрозой. В этом июне мама слегла с инфарктом, меня сократили, плюс экзамены. И сопоставить задержку с возможной беременностью у меня мозгов не хватило. Я настолько испугалась странных ощущений в своём теле, после того, как Илья… кончил в меня, что забыла о самом главном признаке. Может забыла потому, что осталось ждать недолго? Если завтра ничего не начнётся, моя паника будет обоснованной.

Хочется позвонить маме. И я набираю её номер без особой надежды, что она ответит. Наверняка ждала, пока сойдёт дневная жара, и опять возится в саду.

– Алиса, – ярко представляю, как мама улыбается. – Ты сегодня раньше обычного. Очень приятно!

– Привет, мамуль. Как твоё самочувствие? На участке возишься?

– Нет, мы в лес пошли. Соседка сегодня несколько белых нашла. Представляешь? Решили сходить на разведку.

– Вы там только не заблудитесь. Чувствуешь-то себя хорошо?

– Прекрасно! Будто помолодела лет на десять. Всё-таки дача – это настоящее удовольствие. Хорошая моя, мне сегодня звонили с твоей будущей работы.

– Да? – я встаю, перекладываю рисунок на плетёное кресло. – Это ещё что за новости?

– Нужно было заполнить какие-то дополнительные пункты в анкете. А с тобой они не могли связаться. Так что я про тебя немного рассказала. Мужчина заверил, что они берут тебя к себе.

Сглатываю.

– А что за вопросы задавали?

– Да так, по интересам, скорее. Сказали, что у тебя будут командировки, и спрашивали, согласишься ли ты. Я так удивилась. Спросил, какая у тебя любимая книга. Я не знала, что в строительных компаниях так тщательно изучают личность будущего сотрудника. Да и мужчина был очень вежлив. Мне показалось, он действительно переживает за… как у них это называется… психологический климат в производственном коллективе.

Если вопрос с командировками меня напряг, то вот про книгу совсем запутал.

– Мамуль, сбросишь мне сообщением номер, с которого тебе звонили? У меня в сохранённых вызовах не осталось почему-то.

– Ладно. Хорошо. Сейчас мы с Танькой провернём это дело как-нибудь.

Мы ещё немного поболтали, и я пошла в дом. Набрала номер, который мне прислала мама.

Через три гудка я услышала в трубке мужской голос. За короткое «да» невозможно уцепиться, если ты хочешь предположить, какому человеку этот голос принадлежит. Трудно разгадать тон его настроения. И узнать, чей это голос, даже если вы хорошо знакомы, но впервые разговариваете по телефону, тоже вряд ли получится. Но есть что-то ещё. Интуиция. И уникальные эмоции, что приносит тебе один единственный человек.

– Да, я слушаю, – голос-цепи звучит на фоне музыки.

Я уже не сомневаюсь, что это Илья.

Сбрасываю вызов. Вхожу в дом.

Зачем он звонил моей маме? Расспрашивал обо мне. Был с ней вежлив. Или она спутала вежливость и снисходительность? Ведь он считает, что моя мама тоже ведёт неправильный образ жизни.

Мать-алкоголичка. И её дочь, которая хотела продать свою девственность. Наверное, он даже не представлял до знакомства со мной, что такой неблагополучный мир существует настолько близко к его реальности. Вряд ли он когда-либо пересекался с такими людьми. И вот Влада для него их придумала. Чтобы он не сочувствовал. И в очередной раз подумал, насколько ему повезло по сравнению с другими.

Для Ильи мы – отбросы общества. И по легенде. И настоящие мы. Моя бедная мама, которая всю жизнь честно работала, но не добилась и сотой доли того, что смогли его родители, и я, с низкой планкой в сфере своих потребностей. Моя мама и я для него на том же уровне, что преступники, бездомные, бездельники. По сравнению с его семьёй неудачники, ничтожества. И даже если он когда-нибудь узнает правду, он будет считать, что имел право вести себя со мной так, как вёл. Потому что Савельевы – хозяева жизни. А мы – слабаки, и сами в этом виноваты.

Он может сколько угодно говорить о ценностях и приоритетах, но считать будет так же, как Влада. Они из одной семьи, из одной культуры, из недоступного мне социального круга, в который мне даже никогда не хотелось. И единственное, на что я могу надеяться – Илья не позволит Владе нарушить договорённость, и она не станет требовать от меня что-то после того, как я оставлю этот дом. А вот верить, что он не станет издеваться надо мной, включая в это и мою маму, себе дороже.

Влада уже здесь. Я слышу её голос из столовой. И спешу подняться к себе в комнату.

Лучше бы я заперлась в кабинете Ильи.

Они пришли через несколько минут. Малика держала в руках узкий стакан с водой. А Влада предусмотрительно отложила сумочку на стул, освободив свои руки.

– Я так понимаю, ты выполнила указание? Тебе удалось выманить его на улицу?

Влада подходит ко мне близко. И я встаю, чтобы не ощущать это нависающее давление её тела.

– Он сам захотел, чтобы я отвела его в сад.

– И что было дальше?

– Я поранила ногу. И он нёс меня в дом. Из дальнего угла участка. И не было никакого приступа.

– Хорошо. А что он сделал затем?

– Вас это не касается.

Она щурит глаза, будто собирается ударить.

– Ты можешь грубить, молчать, просить прощения – всё это не имеет никакого смысла. Я знаю больше, чем тебе хочется. Здесь ты под контролем, и даже скорее под моим, чем Ильи. Надеялась нас обдурить? Я знаю, какой у тебя цикл, и знаю, что новая упаковка прокладок так и осталась нераспечатанной. У тебя задержка. И мне плевать, был ли незащищённый акт, или ты проколола презерватив. Меня волнует только результат, – размыкает кулак, и я вижу в её ладони белую таблетку. – Выпей, и я просто уйду.

– Что это?

– Панацея от выродков, на которых ты хочешь попытаться заработать.

– Я не буду.

– Выпей, – цедит сквозь зубы. – Иначе я тебе лично это в глотку засуну.

Её ладонь двинулась ко мне, как пугающая, готовая к броску змея. И я рефлекторно ударила Владу по руке. Таблетка вспрыгнула, отскочила, и покатилась по полу.

– Тварь! – Влада замахнулась, а я вжала голову в плечи.

Но она не ударила. Пошла туда, где оставила свою сумочку.

– Малика, поставь стакан, и прижми её к стенке. Держи руки крепко.

Женщина звякнула стаканом, и направилась в мою сторону.

– Оставьте меня в покое, – я обошла кровать, ища хоть какие-то преграды. – Я не буду ничего пить. Вы меня не заставите.

– Заставим, – щебечет Влада. – Выпьешь как миленькая, – снова идёт ко мне.

Малика уже рядом. Её грузная фигура наступает как чёрный дым.

– Не буду, – зажмуриваюсь, вжавшись в угол.

Липкие пальцы на моих запястьях. Сдавливают как щипают. Я мотаю головой. Сгибаюсь. Пытаюсь задеть Малику босыми ногами. Попала больно. Та взвыла, и со злости встряхнула меня. Я ударилась об стену не сильно. Но потеряла бдительность на секунду. Только этого мгновения хватило, чтобы Влада успела перехватить мой подбородок и сдавить. Я стиснула зубы так, что загудело в голове. Малика надавила рукой мне на грудную клетку. Навалилась всем телом. И зажала нос.

Я распахнула рот. Хватанула воздуха. И вместе с ним внутрь скользнули пальцы.

Таблетка уже на языке. И сладко-кислый вкус начал травить меня.