Текст книги "Прощённая"

Глава 34

– Тварь! – Влада взвыла, и отдёрнула руку. Я ещё ощущала этот скрежет зубами по её ногтевым пластинам как фантомную боль. – Укусила меня, маленькая сучка! Глотай!

Её ладонь сдавила губы. Я не могу вдохнуть. И не могу выплюнуть таблетку. Зажмурилась, ощущая, как слюна заполняет рот. И изо всех сил пытаюсь не подпустить эту смешанную с отравой жидкость к горлу.

– Проглотишь, или сдохнешь, – шипит и держит.

– Влада!!!

Её заставили отпустить меня. Она сделала это неестественно резким рывком. И в ту же секунду Малика перестала держать меня.

Я рухнула на колени, и выплюнула. Как несостоявшийся утопленник вытолкнула из себя губительную воду. Кашляла и сплёвывала, пока во рту не осталось никакого привкуса.

– Что ты делаешь? Влада! Что ты с ней делала!!!

Голос Ильи сорвался на хрип. Мне было страшно посмотреть на него. Я видела, как ноги Влады скользнула над полом, потому что он поднял её. Слишком грубо.

И я испугалась, что он может её убить.

– Отвечай!

Она сдавленно всхлипнула.

Нельзя позволить ему сделать то, о чём он потом будет сожалеть. Я опёрлась на кровать и поднялась.

Малика вжалась в угол и дрожала, прижала руки к груди. Как грызун просит пощады у кота.

Я видела только спину Ильи, огромную и чёрную на фоне окна. Его фигура закрывала собой Владу. И я сделала несколько шагов к ним.

– Ты соображаешь, что натворила? – он давил её голосом.

Её растопыренные пальцы на его плече. Влада крякнула.

– Я не отпущу. Я правда сделаю это.

– Илья, остановись.

Он обернулся ко мне. Я думала, что знаю, как он умеет злиться. Но теперь, когда я видела его лицо, поняла, как сильно ошибалась. Его суженные глаза блестели как плавились. Вены вспухли у висков. И эти не морщины, а складки над переносицей и у рта, они выражали не только ненависть, но и отвращение. Словно он хотел избавиться от чего-то назойливого, омерзительного, причиняющего вред. Раздавить как насекомое.

Он же убьёт Владу.

Меня качнуло в сторону. Теперь я видела её красное лицо. Илья не давал ей дышать. Держал свою сестру за шею. Буквально врезался пальцами в её кожу так, что образовались впадины.

– Алиса, выйди, пожалуйста, – словно через металлическую дверь, приглушённо, всё больше позволяя чувству вины сменять ярость.

– Илья… – прохрипела Влада, и у меня всё внутри похолодело от страха этой всемогущей и неуязвимой женщины.

Он разжал пальцы. И та скользнула на пол, схватившись за шею.

Влада выдыхала кашлем, и вдыхала, широко захватывая ртом воздух.

– Идиот, – выплюнула она. – Я же для тебя стараюсь.

– Уйди отсюда. И чтобы духу твоего в этом доме не было. Ты меня поняла? Я не хочу тебя видеть.

Я не сразу поняла, кому он это говорит. Илья смотрел на свою сестру. Только разве он мог ТАК разговаривать с ней.

– Не глупи, – Влада встаёт, всё ещё держа ладонь под подбородком. – Я же не убить её пыталась. Это всего лишь таблетка для экстренной контрацепции. Или ты собирался платить ей алименты?

– Что? – он скользнул по моему лицу взглядом, и к животу. – Что ты несёшь?

– У неё задержка. Она, наверное, сюда уже беременная приехала. Хотела Власова развести. Мол – я же была девственница, папой можешь быть только…

Он хватает её за предплечье и сдёргивает с места. Толкает к двери с такой силой, что Влада едва удерживает равновесие.

– Илья! – она подавилась его именем от нового толчка в спину. Он словно пинал её руками.

– Придёшь сюда снова – я за себя не ручаюсь. И никогда не смей приближаться к Алисе.

Он захлопывает дверь с грохотом за её ссутулившейся спиной. Выдыхает тяжело.

– Так. Ты, – он кивает Малике. – Объясни, что здесь произошло?

Малика судорожно сглатывает. Мычит в ответ.

– Быстрее! – в его лице опять появляется надменность и холодность.

– Илья Сергеевич, я всего лишь выполняла указания Вашей сестры. Она просила внимательно следить за девушкой. А Вы говорили, что я обязана слушаться Владу Сергеевну так же, как и Вас… Я сообщила, когда заподозрила…

– Всё, иди. Иди, собирай свои вещи, и выметайся из моего дома. И забери её сумку. Ты должна была позвонить мне. Ты позволила моей сестре издеваться над невинной девушкой.

Малика проходит к двери. Останавливается.

– Когда над ней издевались Вы – я тоже позволяла. И выполняла все Ваши указания. Простите, что не разобралась. Оказывается, только Вам можно насильничать.

Малика исчезла за дверью. Илья зажмурился. Прикрыл ладонями лицо. Я осела на кровать.

Силуэт мужчины, в котором каждая линия выражала отчаяние и чувство вины, заставлял цепенеть. Я смотрела и не могла сдвинуться с места. Хотя мне очень хотелось утешить его.

Он стоял так долго, восстанавливая дыхание, спрятав от меня лицо. Наконец, убрал руки. Взглянул на меня решительно.

Илья подошёл. Опустился на корточки напротив. Его руки подскочили, потянулись ко мне, но внезапно замерли. Будто он хотел поднять монетку, а теперь разглядел, что блестит всего лишь фантик.

Обхватил свой подбородок ладонями, прижал пальцы к губам. Он смотрел на меня внимательно, серьёзно, сосредоточенно.

– Это… это скорее всего не беременность, – пробормотала я, и сглотнула. – У меня так бывает, если я нервничаю. Но если это и вправду ребёнок… я не могу так относиться. – Перебираю пальцами плед. – Меня так воспитывали, что дети – это дар, и кощунственно от этого дара отказываться. У меня должен был быть старший брат. Но мама потеряла ребёнка на позднем сроке. Она до сих пор с болью вспоминает об этом. И они с отцом очень ждали меня. И я…я так не хотела, правда. Я не хочу, чтобы мой ребёнок рос без любви одного из родителей. Это несправедливо – заведомо лишать его отца.

– Ты ни в чём не виновата.

– Илья, я не буду ничего выпрашивать. Ты просто забудешь, и всё. Это мой выбор. Обещаю…

– Если я не планировал, это не значит, что я не хочу нести ответственность. И это я должен тебе обещать. Потому что ты не просила так делать.

– Может, если бы я не стала целовать тебя…

– Али-са, – Илья трёт виски. – Перестань винить себя в том, в чём виноват исключительно я. То, что я сказал тебе про детей в тот раз… То моё отношение к тебе уже давно в прошлом. Но ты же умная девочка. И понимаешь, что дело не в алиментах. Было бы больше, чем алименты. Просто сегодня утром кое-что произошло. И это в корне меняет ситуацию… Ты вся дрожишь, – он сглатывает.

У меня похолодели руки, и сердце колотилось как бешенное. Я говорила с Ильёй, а мысли о том, что несколько минут назад со мной происходило, всё сильнее накатывали. Сначала с тревогой, а теперь с ужасом.

А ещё мне кажется, что он хочет того же, что хотела Влада.

А у меня просто нет никаких сил просить у него не заставлять меня пить эту таблетку.

– Ты выплюнула её, Алиса? Оно ведь не должно подействовать? – он начинает дышать тяжело.

– Это хорошо или плохо? – я всматриваюсь в его лицо без надежды.

– Совсем бледная, – опять эта тревога в его глазах, которая даёт иллюзию, что ему не всё равно.

– Я просто испугалась, – уже зуб на зуб не попадает.

– Нельзя было оставлять тебя здесь одну. Прости меня, пожалуйста. Я не знаю, как всё исправить, – он словно ищет ответ в моём взгляде, а я сама затравлена, будто изнутри избита.

– Я попрошу Карину о тебе позаботиться, – встаёт. – Она принесёт что-нибудь от нервов, безопасное для ребёнка.

– Нет, не уходи, – я тяну к нему руку, а он отдёргивает пальцы.

– Ты не должна бояться. Влада больше тебя не тронет. Я всё улажу.

– Я просто не хочу, чтобы ты уходил, – давлюсь этими словами, будто мне должно быть стыдно за них. И его неприятие ко мне. То, что он не хочет прикасаться… это обескураживает, вгоняет в такую давящую тоску, что она кажется сильнее страха.

– Хорошо, – на выдохе. – Я останусь. Конечно я побуду с тобой, Лисёнок, – попытка улыбнуться. Вымученно и устало.

Он снова хочет опуститься на пол у моих ног. А я прошу:

– Обними меня.

Илья замер. Его губы плотно сжаты. Нахмурился, сузил глаза. Я не понимаю, что он испытывает. Не понимаю эту эмоцию. Ему как будто жаль. Только чего?

Я встаю, делаю к нему шаг. Тепло от его тела успокаивает. Мне так нестерпимо хочется прижаться к нему, что слёзы наворачиваются на глаза. И я повторяю, опустив взгляд в пол:

– Обними меня, пожалуйста.

Глава 35

Илья

Я боюсь Алису и пальцем тронуть. Будто её кожа обожжена, и одно касание причинит невыносимую боль, занесёт инфекцию.

А она поднимает на меня огромные глаза, влажные от слёз. И когда она так смотрит, уже молча, уже только взглядом просит, хочется немедленно сгрести её в охапку, прижать к себе сильно, и никогда не отпускать, никому не отдавать.

Только чувство вины тяжелее. Довлеет. Топит желание позаботиться, а нежность отсеивает как непригодный излишек.

В моём мире, который мне подарила Саша, нежность – такая же глупость, как лечить больного бешенством, промывая рану вином. И этот мир не будет мною оставлен никогда, я его заслужил, раз оказался способен обращаться с Алисой так. Нельзя скомандовать «отдать швартовы», обрубить прошлое, и начать всё с чистого листа.

А ещё мозг не может отклонить одну простую мысль: она нуждается не во мне, она нуждается в поддержке. Постоянной. Алиса не из тех женщин, которые любят решать всё в одиночку, и гордятся своей самодостаточностью. Ей необходим покровитель. И отношения с правильным началом, целенаправленные, проповедующие те её ценности, которые когда-то нравились мне – семья, преисполненная любви, где женщина хранительница очага, жена и мать.

И у неё всё это будет. С человеком, который не связан теми обязательствами, что есть у меня. Втягивать во всё это Алису дико. У меня больше нет тех надежд, которые позволят обеспечить ей необходимые условия.

Я не исправлю. И не справлюсь. Даже слов найти не способен, чтобы признаться – мне уже известна правда, и я очень сожалею. Я хочу доказать ей, что раскаиваюсь. Не выпросить прощение, а вернуть ей это убеждение – добро побеждает зло. И она должна верить – так всегда будет. Это единственное, что я могу сделать.

Она повторяет: «Обними меня», и добавляет – «пожалуйста».

Что же я стою как остолоп? Алиса просит меня обнять её. Сама. Ещё сутки назад я желал сильнее всего на свете, чтобы она нуждалась во мне. Сходил с ума от ярости из-за этой всверлившейся в моё сознание фразы «Ты мне никто». Хотел выцепить любыми способами от неё хотя бы намёк на мою в её жизни исключительность. Добился? Доволен? Теперь она точно никогда меня не забудет.

– Лисёнок, я должен тебе кое-что сказать.

– Я больше тебе не нужна, верно?

– Что? Нет-нет-нет. Не опускай глаза, смотри на меня, – руки словно сковало. Будто меня били по пальцам каждый раз, когда я трогал её, снова и снова, и одно желание коснуться уже вызывает боль. Я приближаюсь к ней, прижимаюсь щекой к её виску. – Я должен тебя отпустить, – сглатываю. – Потому что…

– Ты больше не боишься. Теперь ты можешь покидать дом. Сегодня тебя так долго не было. И всё это время ты провёл далеко отсюда, и тебе было не страшно. Значит, я больше не нужна.

Её голос разбивает лёд вдребезги. И я чувствую себя самым жестоким человеком в мире, потому что до сих пор не обнял её.

– Да не в этом же дело… Как же я хочу, чтобы ты перестала дрожать, – веду пальцы вдоль её рук. Золотистые волоски стоят дыбом. Алису нужно согреть. Успокоить. Всё объяснить.

– Если тебя останавливает только возможная беременность, это глупо. Я сообщу, когда всё прояснится. Я скажу правду. Потому что не могу тебя обманывать, – её голос дрожит как маленький тяжёлый шарик, которому задали высокую скорость, но он нырнул в слишком узкую щель.

Алиса толкнулась мне навстречу, чуть повернула голову, позволяя своим волосам тереться о мою щёку. Она дышала медленно, втягивала воздух полной грудью, будто запоминала мой запах. И я ощущал кончиками пальцев её ладони, всё ещё дрожащие, но жмущиеся ко мне. Как будто мы трогали друг друга в полной темноте. Впервые. За очень долгое время. После до грубости внезапного расставания по независящим от нас причинам.

Я опустил голову, и дышал через её волосы. От неё пахло солнцем, ветром, что пробирался через сосновый лес, дикими цветами на опушке за осинником. И кофе на её губах. Я учуял его, когда начал целовать её щёку. Меня больше не отторгали эти запахи природы, которую я так долго ненавидел. Меня притягивала и забирала себе Алиса, живая, тёплая, не моя, и такая тоскующая.

Сглотнул, когда её маленькие пальчики подцепили край рубашки. Животу стало холодно. Она расстёгивала пуговицы снизу вверх. Уткнувшись лбом в мой подбородок. Открывая себе шрам за шрамом. Впитывая каждый в свою память. Представляя и ощущая за меня все эти удары, от которых остались шершавые следы.

Я отстранился, чтобы видеть её лицо. Я держал её за локти. Чтобы вместе с ней проходить эти движения по мне, которых она жаждала сама. Я получал от её инициативы такое удовольствие, будто она не трогает, а ласкает.

Уткнулась основанием ладони в татуировку на груди. Скользнула вверх. Обняла пальцами за шею. Словно прощупывала пульс, выверяла его ритм, убеждалась, что он правильный, и успокаивалась ещё больше. Она уже почти не дрожала. И остаточный трепет был скорее от несмелости, от новизны. Я готов поклясться, что она никогда и никого так не трогала. С такой… любовью, будто она сама меня создавала.

Лисёнок, наконец, встретилась со мной взглядом. Ненадолго, на секунду, но этого было достаточно, чтобы захватить меня непреодолимым притяжением к ней. Её сомкнутые губы не просили поцелуев. Но они так маняще вздрогнули, когда она хотела что-то сказать, но смолчала. Как позвали толкнуться в них снова.

И я уже целовал её глубоко и медленно. Вминаясь в этот податливый рот с нарастающим упрямством. Желая не только исследовать каждый его уголок, но и с болезненной тягой ощутить вкус той отравы, которую ей дала Влада, и забрать себе всю её горечь, и постараться представить и пережить, разделить вместе с Алисой тот ужас, что маленькая жизнь внутри неё, которая, возможно, всё-таки есть, подверглась угрозе, и как это было страшно. Я теперь за эту гипотетическую жизнь тоже боюсь.

Прижимаю Алису к себе крепко, так, чтобы ощущать в достаточной мере каждую её выпуклость и впадину. Одно это объятие даёт столько кайфа, будто я уже вошёл в неё до конца.

Поднимаю и забираю себе вес этого маленького тела. Не закрывая глаза, чтобы уловить каждый взмах её ресниц, запомнить в её карих радужках каждую крапинку, пока они одна за другой не растворились под темнотой её расширяющихся зрачков.

Алиса подо мной. Я сталкиваю с её плеч бретельки сарафана, такого удушающе серого, совсем не идущего к этой мягкой, чуть загоревшей коже. Я целую её плечи. Каждый сантиметр, который освобождаю от одежды. Целую с благодарностью как за бесценный подарок, который она позволяет не только разглядывать, но и трогать.

Спускаю вниз платье вместе с лифчиком, заполняю ладони её грудью, тёплой, с твёрдыми сосками, которые хочется сосать долго, чередуя, сдерживая себя, чтобы не войти, пока она не кончит так. Алиса глухо простонала, когда я провёл по ней пальцами, заставляя соски утонуть под моим давлением, и вспрыгнуть, как только отпустил. Я облизываю её грудь, прикладываюсь губами вокруг соска и стягиваю к центру, словно ареол шире, чем есть на самом деле, и пропитан сгущенным молоком. Как только губы смыкают вершину, я подключаю язык. Как будто хочу найти в ней трещинки, и забраться в них, растереть там всё как следует, порепетировать прежде, чем спущусь ниже.

Алиса так сбивчиво стонет. Я вижу её сомкнутые губы, и хочу, чтобы она открыла их. Хочу не упустить ту секунду, когда она зажмурится, перестанет сдерживаться, и выдохнет со стоном.

Пальцами сжимаю мокрый сосок, тру его, вытягиваю осторожно, выглаживаю. И вбираю в рот другой, ещё сухой без моей слюны. Я буду оставлять на ней следы, и стирать их снова и снова. Смачивать её как глину, чтобы она стала мягкой. И тогда можно сглаживать все те грани осколков, на которые сам её разбил, пытаясь вторгнуться и забрать себе то, что никому не позволено.

Она была прекрасна такая – цельная, нетронутая, с правильными убеждениями и принципами. Я верю, что не успел изломать её изнутри, и она сможет жить как прежде. Такая же нежная, о которой хочется заботиться. Сочувствующая и отзывчивая даже к тому, кто этого не заслужил. И чем дальше от меня она будет, тем лучше для неё. А я не устану заглаживать вину перед ней, когда она уже будет далеко от меня.

Моя девочка выгнулась мне навстречу. Как же мне будет её не хватать. Если бы она знала, никогда бы не простила мне, что я попросил её уйти.

Алиса вжалась щекой в плед. Зажмурилась. Гладит мои руки, удерживающие её грудь. Прижимает ко мне коленки. Я сосу упрямо и сосредоточенно, будто одно её удовольствие способно утолить мою жажду. Она вздрагивает и обмякает подо мной, и снова напрягается, припадая рёбрами к моим пальцам. Я веду ткань её платья ниже, осторожно и бережно, не пропуская ни одной впадины на её животе, чтобы запомнить тактильно рисунок её тела.

Дыханием вдоль выпирающей у бедра косточки. Будто пытаюсь согнать к её лону пёрышко. Она не дрожит, когда я снимаю с неё трусики. Её потряхивает как в судороге. Если единственное хорошее, что было с ней в этом доме, мои ласки, я очень постараюсь, чтобы последний раз был самым нежным. Ей будет стыдно опять за то, что было хорошо? Она разводит бёдра, послушно вторя моим рукам. И прячет лицо в ладони. Я обхватываю её за талию, подтягиваю к себе, поднимаю высоко, заставляя её тело изогнуться покатой линией, закидываю её ножки к себе на плечи.

Её аккуратное лоно у моих губ. Я раскрываю его языком. Втираюсь в тёплую влагу, вкладываю в каждое движение внутрь неё только безусловную импровизацию. Техника и опыт, которые всегда задают определённый ритм, которыми ты добиваешься одного и того же результата, сейчас никчёмны. Лучше я буду доводить её до пика долго, медленно, но так, как никогда и ни с кем не делал. И это не может не нравиться. Видеть всю её перед собой. Искать то, что сведёт её с ума от удовольствия, словно я в первый раз изучаю женщину. И представлять её губы, скрытые за маленькими пальчиками. Как они изогнутся, раскроются от громкого стона.

И я целую и облизываю её снова и снова, вторгаюсь и возвращаю ей пустоту. И опять внутрь. Пока она не измучается, пока ей не станет мало кислорода. Пока она не забудется настолько, что ей станет всё равно, закрыты ли мои глаза, смотрю ли я, наблюдаю, подсматриваю. И я увижу, как ей нравится.

Её животик стягивает от затаившегося дыхания. И она двигает плечами вперёд. Я выскальзываю из неё. Целую там, где только приятно, но не доведёт до оргазма. Алиса ведь никогда не попросит ещё. А мне так нужно запомнить, какая она, когда хочет, чтобы я вернулся. Хочет меня.

Она выдыхает. Запрокидывает назад голову лишь чуть приподняв подбородок, будто ей просто снится сон, и она погружается в его реальность степенно и осторожно. Я льну к ней, чтобы поймать внезапно, и настигаю вовремя. Её руки спрыгнули с лица и метнулись к низу живота. Она прижала там ладони крепко, словно пыталась поймать волну и остановить, не пустить её ко мне. Только наслаждение как вода, найдёт любую лазейку, просочится сквозь пальцы. Она подалась вниз бёдрами, вжалась в мои руки. Ей не нужны были нещадные движения. Она от ласки разомлела за три долгих такта. Отпустила себя. Простонала. Сомкнула губы, словно хотела поймать собственный стон за хвост. И выдохнула, обмякая в моих руках.

Это был самый тихий раз, который я ей сделал. Кроткий, как она сама. Но за этот подарок мне я бы отдал все другие. Потому что сейчас я не самоутверждался за счёт того, что даже такую скованную девушку могу довести до оргазма. Я хотел, чтобы она запомнила – мужчина может быть ласковым. И ей это понравилось. Иначе бы её губы не выдали эту мимолётную полуулыбку в конце, так быстро спрятанную за её ладонями. Но я её видел. Потому что сегодня был внимателен к Алисе как никогда.

Я опустил её на кровать осторожно. Лучше я буду молчать. Всегда говорю ей совсем не то, что думаю.

Придвинулся к её лицу. Склонился над ней. И палец за пальцем открывал себе её губы. Алиса задышала глубоко. Словно готовясь к прыжку. Её веки подрагивали. Приложил ладонь к её лбу, и она затихла. Я гладил её по волосам как послушную девочку. И ждал, когда она откроет глаза и посмотрит на меня.

Она этого не сделала. Нашла на ощупь мою руку. Проскользнула под неё, больше не позволяя путаться в её волосах. Пропустила пальцы сквозь мои. Я притянул её ладонь к губам, и поцеловал тонкое запястье. Было невыносимо не продолжать. Не сметь прижать её под своим телом. Особенно когда другую руку она запустила в мои волосы. И я толкнулся в её ладонь как гнушающийся ласки кот, который скорее уйдёт голодным, чем признается, что хочет остаться.

Я просто отвык. Нельзя за несколько дней снова научиться испытывать эмоции, за которые некогда очень больно досталось. А если и можно, то показать это сродни самоубийству. Только что-то мне подсказывает – я готов добровольно подойти к краю. Достаточно её слова, не определённого страхом, и только мне одному.

Но я его не дождался.

Марта вновь включила сирену. Я стиснул Алисины пальцы и не отпускал долго, всё ещё надеясь, что она откроет глаза. Лисёнок только сильнее зажмурилась, и мне захотелось прикрыть ей уши, чтобы этот тревожный сигнал больше не раздражал. Но это напрасно, он не прекратится, пока я не приду к отцу.

Соскочил с кровати и пошёл к двери.

Лариса Владимировна обещала найти хорошего санитара, и должна была сама сегодня днём сопроводить его сюда. Она исполнительная и ответственная, и не могла этого не сделать. Значит, ничего экстренного не происходит.

Марта по-прежнему считает, что я обязан приходить по любой прихоти отца. И меня раздражает, что я навещаю его лишь для того, чтобы снова врать про Сашу. Я уже не знаю, отчего ему будет больнее: узнать, что он ошибался в отношении меня и верил напрасным обвинениям, или разочарование в его любимой невестке.

Когда дверь с кодовым замком закрылась, сигнализация вырубилась. Её отключила Марта. Она стояла в конце коридора, опустив голову. Взглянула на меня исподлобья, и тут же виновато отвела взгляд. И я сразу понял, что всё закончилось.