Текст книги "Прощённая"

Глава 20

Ему нравится целовать меня сквозь свои пальцы. Не проникая языком в мой рот. Он намеренно создаёт между нами несущественные границы. Слишком медленно приближается ко мне. Заставляет моё тело обретать новую форму. И пока я, с ноющим изломом на шее, тянусь к нему как патока, он наслаждается собственной неторопливостью.

Начинается лихорадка. Когда с плеч съезжают бретельки под давлением его рук. Он теперь только смотрит мне в глаза. Наполняя их темнотой. А мурашки по моей коже плотные, ощутимые, как капельки воды.

Опускает платье, до талии, замыкая мои предплечья в незначительную тесноту ткани. Поднимает ладони тяжело, будто в них густое масло, которое нельзя проливать. И гладит от ключиц вниз, снимая как лишний слой бюстгальтер, открывая себе мою грудь.

Его пальцы балуют мягкими прикосновениями, как тёплым молоком по коже. Гладят ласково, старательно, словно хотят выровнять. А соски упрямо набухают и трутся всё ощутимее об его руки.

Вниз по талии к пояснице. Огибающее движение. Чётко и выверено. Словно рисует по трафарету. Нажимает на ягодицы.

Придвинул к себе одним мощным толчком. Я невольно простонала, натыкаясь на его гудящую от напряжения плоть. И это подействовало как выстрел последней пулей в агрессора. Выстрел-промах. И его нарастающая ярость, ненависть за мучительные минуты ожидания, когда патроны закончатся, и жертва снова станет беззащитной, обретают полную свободу.

Ещё прежде, чем мой стон стих, Илья впился в губы. Его язык проник внутрь захватнически, глубоко, сминая под собой мой, жаля, уворачиваясь от несуществующего защитника, и снова нападая.

Он лишил меня земного притяжения. Подхватил так пугающе высоко, что я от страха вцепилась в его плечи. И словно затаилась в этих односторонних объятиях, пока он нёс меня. И жалась к нему. Наклонялась медленно к его голове до тех пор, пока нос не защекотали его волосы. Гладкие. Мягкие. От моего шибкого дыхания они перекатывались как трава под лопастями вертолёта.

Перед глазами мелькнул потолок. Под голой спиной прохладная поверхность дивана. Илья надо мной. Он снова целует. Вкладывая всё больше сумасбродства в эти нажимы, вторжения, растягивания. Его движения становятся бессистемными. Руки мнут, а не сдвигают юбку платья. Бедра вжимаются в меня, как если бы между нами уже не было ткани. Поцелуи всюду на лице. Он словно пробует с меня рассыпанную сахарную пудру. Слизывает, ссасывает, собирает губами. И кожа стынет там, где исчезает его прикосновение. Я сама подставляюсь ему, прося целовать снова, вернуться туда, где не было его губ кажущиеся вечностью секунды. И он повторяется. По второму кругу. По третьему. До тех пор, пока его дыхание окончательно не сбилось.

Быстро отстранился. Возвысился надо мной. Его руки стащили с меня трусики.

Сквозь джинсовую ткань он упирается в меня. Пугая и завораживая размером. Удивляя этой способностью мужского тела становиться настолько твёрдым.

Он накрывает мои губы поцелуем. Я дышу его запахом. Не смею даже думать, что это неестественно. Испытываю что-то сродни благодарности за то, что ему так хочется оказаться внутри меня.

Внизу живота становится твёрдо, словно вырастает новая кость. Мои ладони гладят его грудную клетку. Она не железобетонная, но крепкая. Человеческая. За которой есть сердце. И оно не может не чувствовать. Я в это верю без сомнения.

Илья расстёгивает джинсы. Я не вижу его член. Только ощущаю исходящий от него жар над своими бёдрами. Он входит в меня быстро. Одним выталкивающим напряжение толчком. Я впускаю с кротким хрипом. Внутри для него мягко и влажно. Я принимаю, хоть он и не спрашивал разрешения. Он лишь спрашивал, нравится ли мне, когда он касается меня. И я говорила ему правду. Потому что его я обманывать не могу.

Он выгибается надо мной. Загораживает собой, словно берёт под защиту от кого-то извне. Отсекает самую призрачную возможность двигаться. Прижимается подбородком к моей голове, накрывает ладонью мои волосы. Его кадык упирается в пульсирующую на моём виске вену. Илья меня сковывает. Фиксирует. И лишь теперь начинает методично и глубоко вбиваться. Он будто заносит надо мной своё тело перед каждым новым толчком. Выходит, оставаясь внутри на самую толику. Входит до самого конца. Планомерно сокращает амплитуду. Наращивает темп с каждым ударом. Высчитано. Чётко. Ритмично. Упрощая. Неуклонно ведя к цели. Выхолащивая от эмоций к ощущениям.

И я ещё никогда не ощущала так. Моё тело стало весомым, плотным, обладающим способностью отвечать каждым миллиметром. Словно всю кожу промазали напитанной спиртом ватой. Я ощущала мягкую ткань платья, сбившуюся под поясницей, её множащиеся под каждым новым толчком складки. Илья простонал сквозь сомкнутые губы, гортанно, шибко, создавая сводящую с ума вибрацию, которая прокатилась по моему лицу. Будто ласкает щёку тот, кто любуется и поощряет.

Я не знала прежде, что пульс на запястье можно прочувствовать, не сдавливая руку. Словно кто-то изнутри выковывал мне новые браслеты. А под кончиками ногтей заныло от пустоты. Хотелось вцепиться, придавить пальцами, исцарапать. И холодок прокатился под локтями, в тех местечках, которые даже если не сильно ударить – больно.

Тянуло в бёдрах от непривычного давления между ними, и я свела их сильнее, зажимая мужчину внутри меня совершенно не зря. Потому что моё тело, всё, целиком и полностью – требовало. И чем сильнее я жалась к Илье, тем быстрее двигался он, и тем ближе я была к тому, что так хотела получить. Под лопатками словно натянулась лямка. И я выгнулась. Заглотила воздуха вместе с запахом соли и дерева. По горлу стынущим кипятком. Не разминулось, не слилось, словно столкнулось с моим стоном. В глазах потемнело, и тут же залпом зажглось. Как салют в честь моего избавления. И его – Ильи – триумфа. Я буду хотеть ещё. Я просто умру, если больше никогда не почувствую этого снова.

Глава 21

Илья

Какая же Алиса отзывчивая. Она принимает, обволакивает, не держит, но очевидно, что не хочет отпускать. В ней столько нежности и ненавязчивости, что сдаваясь мне, она не перестаёт быть желанной. К ней не просто хочется возвращаться снова и снова, от неё не хочется уходить.

И выходить из неё было мучительно тоскливо. Единственным недостатком, который я сейчас в ней вижу, это то, что она не принимает противозачаточные. Каким удовольствием было бы излиться в неё, заполнить не только твёрдым. И кощунственным кажется вталкивать в эту мягкую девочку член в скрипящем и воняющем химией презервативе.

Я наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать эти полуоткрытые губы. А она тянется ко мне. Чуть толкнулась вверх подбородком. Прикрыла глаза. Уже непонятно, кто здесь больше благодарен. Мой Лисёнок мне за то, что ей было так хорошо. Или я – ей. За то, что иногда она позволяет себе забываться, и отвечать мне лаской. И я забываюсь вместе с ней. Не вижу ни своего, ни её прошлого. Только заветное здесь и сейчас. Когда она даёт мне надежду, что где-то глубоко в душе догадывается – я совершенно не хочу презирать её или ненавидеть. Хочу просто быть. Быть с ней, пока не вышло время.

Жаль, что своим догадкам она не верит. Потому что я ей этого никогда не скажу.

Её глаза с поволокой тускнеют. И по мере того, как она восстанавливает дыхание, и её зрачки сужаются, снова во взгляде появляется это чувство вины.

Я отстраняюсь, трогаю пальцем кончик её носа. Говорю тихо:

– Улыбнись. Нам же было хорошо.

Достаю из ящика влажные салфетки. Хочу сам её вытереть.

Алиса сдвинула ножки, перепачкав оба бедра спермой.

Я сажусь рядом с ней на корточки. Её коленки вздрагивают под моими руками, будто там синяки. Но она послушно разводит их, позволяя вытереть её дочиста, заменить мой запах синтетической отдушкой.

Девушка рассматривает меня внимательно, её пытливый взгляд буквально ощущается на коже.

Я поднимаюсь. Мне нравится смотреть на неё сверху вниз. Это не чувство превосходства над этой полураздетой девчонкой, которая покоряется мне снова и снова. Нравится, что так она кажется ещё меньше. И хочется о ней позаботиться. Хотя я и не обязан этого делать.

Протягиваю ей руку. Она встаёт, не поднимая на меня глаз. Тонкие пальцы в моей ладони холодные.

– А теперь, Лисёнок, мне нужно поработать. Ты можешь идти и заниматься своими делами.

Она горько хмыкнула. Потянула вверх бретельки бюстгальтера. Подобрала трусики с пола. Её немного пошатывает.

– У тебя бледное лицо. Ты завтракала?

– Карина угостила меня какао. А потом был чай с корицей.

– К которому ты даже не притронулась. Хочешь сбежать от меня на больничную койку?

Мотает головой.

– Когда я могу позвонить маме?

– Вечером, как обычно. Я тебя позову.

Сглатывает.

– Я могу выйти в сад? В доме так мало воздуха.

– Нет.

Опускает голову.

– Иди к Карине. Спроси, что она может тебе приготовить. И выбери, что хочешь.

– Я хочу кофе, – шепчет Алиса. – Почему здесь нельзя пить кофе? Ваша жена его любила? – поднимает на меня глаза. Как же ей хочется узнать.

– Нет. Я его любил. Больше не люблю. Терпеть не могу. Даже от запаха воротит. Я ответил на все твои вопросы?

Смотрит на меня с вызовом. И отрицательно мотает головой.

– Лисёнок, тебя совершенно не должно волновать, кто я, что со мной случилось, и что со мной будет дальше. Ты даже не заметишь, как пролетит этот месяц. Просто наслаждайся вкусной едой, которая здесь всегда доступна – главное, не стесняться. Для тебя Карина и Малика такая же прислуга как и для меня. Примеряй новые платья, вертись перед зеркалом. Смотри на красивую мебель и сад из окна. Поотмакай в джакузи. – Алиса разглядывает меня так, будто я говорю какие-то глупости. Предлагаю подростку поиграть на детской площадке. – Заодно поймёшь, стоит ли оно того. Те ли ценности ты выбрала за ориентир. Тебе только девятнадцать. И ещё есть время понять, что вещи – не главное в жизни, а цель не оправдывает средства.

– Я совсем не эти ценности выбирала за ориентир, – говорит с оскорблённым видом. – Вы себе даже не представляете, Илья Сергеевич, как сильно ошибаетесь насчёт меня.

Как в лицо плюнула.

Алиса выходит из моего кабинета. Мне понравилось, как она назвала меня по имени отчеству. С уважением, обусловленным страхом. Если бы эта девочка пришла к нам в компанию работать, я бы обеспечил ей любое образование, лишь бы она стала моей личной помощницей. Игра в начальника и подчинённую ещё никогда не представлялась мне такой увлекательной.

Мне удаётся немного повозиться с программой, которую привезла Ника. Как же я был рад её видеть. Чуть не прослезился как мальчишка. Ника-сорвонец. Чего она только не творила. Сколько лет мы знаем друг друга. И ни разу не дала повода усомниться в своей преданности. Как же Саша меня ревновала к ней. А отец не понимал, почему мы не вместе. Влада, наверное, до сих пор уверена, что у нас что-то было. Странно, что никто из моей семьи не понимал меня настолько хорошо, как Ника. Она за пару недель знакомства прочла мой характер как книгу. А я быстро перестал удивляться, почему не хочу завалить эту красавицу. Настолько кайфово было просто общаться с ней, что испортить отношения кратковременной связью, поддаваясь инстинктам, было бы сущей глупостью. Говорят, что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Но мы были и остаёмся исключением. У каждого должен быть лучший друг. У меня – лучшая подруга. Я этим гордился и горжусь. А ведь казалось бы так просто – ничего не требовать взамен, просто понимать друг друга. Жаль, что моя жена тоже не верила.

Ввожу код, и стальная дверь открывается. Прохожу в комнату, где все её вещи. Забираю из простой картонной коробочки обручальное кольцо. Надеваю.

В коридоре меня встречает Марта. Её белый халатик расстёгнут. На яркой бирюзовой кофте новая брошь. При макияже. С укладкой. Похвально, что женщина следит за собой, хотя изо дня в день её видят одни и те же люди, и соблазнять ей здесь точно некого.

– Состояние стабильное, – говорит мягко.

– В сознании?

– Отдыхает.

– Не хочет меня видеть?

Отрицательно мотает головой.

Убираю обручальное кольцо в карман.

– Дождусь Ларису Владимировну в кабинете. Если всё-таки захочет, чтобы я пришёл, – киваю на комнату далеко за спиной Марты, – сообщи незамедлительно.

Сиделка решительно кивает.

Мой пунктуальный психоаналитик стучится в дверь кабинета ровно в тринадцать ноль-ноль.

– Илья, ты сегодня хорошо выглядишь, – улыбается широко, проходит, садится в низкое кресло. – Как идут дела? Есть продвижения?

Поджимаю губы. Сам в себе разочарован. По-прежнему выводит из себя собственная беспомощность. Я отрицательно мотаю головой.

– Мне кажется, ты не следуешь рекомендациям, – Лариса отклоняется на спинку кресла. – Это единственное, в чём тебе стоит себя обвинять.

– Я же не особенный человек. Почему другим помогает обычная терапия, а мне приходится идти на крайние меры?

– Ты – особенный. Каждый человек особенный, Илья Сергеевич, – снова эта наигранная дружелюбная улыбка. – И не всем другим помогает обычная терапия. Любая трагедия требует индивидуального подхода. А нам просто повезло в том, что мы располагаем большим количеством средств для достижения цели, чем могут себе позволить многие другие.

– Что-то в твоём плане пошло не так.

– И чья это инициатива – не следовать плану?

– Моя, – хмыкаю.

– Ты был хорошим человеком до того, как по отношению к тебе было совершено вопиющее предательство. Неужели ты не хочешь избавиться от гнева, который мешает тебе быть собой?

– Хочу. Только я не понимаю как.

– Например, – она закидывает ногу на ногу, – что бы ты хотел сделать с Сашей, очень хотел, но не можешь?

Пожимаю плечами.

– Ну же, Илья. Неужели у тебя не было жёстких фантазий про неё?

– Были. Они больше не возникают. Я ничего к ней больше не испытываю.

– Значит, на их место пришли другие, верно?

– Верно.

– Они тоже жёсткие?

– В том числе. Но они касаются теперь другого человека. И с Сашей никак не связаны. Теперь я хочу Алису. И от того, что хочется с ней делать, даже мне становится не по себе.

Глава 22

Мама всё-таки уехала за город. Я вру ей, что телефон плохо работает, а я не хочу брать новый, пока не разберусь с долгом. И поэтому буду по-прежнему звонить только один раз, вечером. Мы опять спорим, стоит ли мне уходить отсюда и пытаться доказать свою невиновность. Мама верит, что никто не посадит в тюрьму человека, который ничего не сделал. А вот «ту аферистку, что ворвалась в наш дом с обвинениями», обязательно накажут, когда выяснится правда. Если бы мама знала, что я нахожусь здесь не только потому, что меня подозревают в краже, объяснить, что попытки сбежать бессмысленны, было бы проще. Но это меньшее из двух зол. Поэтому я снова обманываю, настаиваю, что мне в такой жуткой ситуации ещё повезло. Твержу, что хозяева и так пошли мне навстречу, разрешив отплатить большую сумму совсем не сложным трудом. Говорю ей, что меня не обижают…

На самом деле, с тех пор, как Влада здесь не появляется, гнетущее состояние отступает. Остаётся только Илья. Которого мне очень хочется понять.

Вчера вечером он позвал меня только для того, чтобы я сделала звонок. Сидел в кресле, чуть прикрыв глаза. У него был уставший, но довольный вид. И он ничего не потребовал делать. Отпустил, как только я договорила.

Мне показалось, что он хотел, чтобы я села к нему на колени. Когда я закончила звонок и посмотрела на него, он провёл ладонью по своему бедру, потом чуть подался вперёд, и рассматривал меня молча несколько секунд. Затем спросил:

– Ты хочешь спать?

Я кивнула. Он хмыкнул, и отпустил.

Утро выдалось солнечное. Только я даже не представляла, оно лишь набирает жар, или такое же нетипично прохладное, каким был июнь. Окна в оранжерее всё так же были закрыты. Причём у ручек были замочные скважины, и без ключа ничего не поворачивалось. Возможно, Илье не нравится, когда окна распахнуты. Он не выходит на улицу. Он требовал, чтобы я захлопнула дверь, когда с ним случился тот странный приступ в саду. Даже к закрытым окнам он не подходит. Вчера, когда уезжала Ника, мы стояли поодаль.

Я возилась с розами и представляла, что мама сейчас в саду. Наверняка у той женщины, к которой она поехала, цветы и грядки. И мама уж точно не удержится, попросит дать возможность повозиться на участке. Полет, усевшись коленями на землю. Или они сажают семена, сверившись с лунным календарём. В её фантазии уже распустились будущие соцветия, набухли плоды. И ей хорошо. От веры в это мне самой становится спокойно и легко.

– Лисёнок, – голос Ильи прозвучал ласково. Он заглянул, толкнул дверь плечом, вошёл в оранжерею. Улыбнулся обворожительно, по-другому не скажешь. – Тебе идёт это платье.

Подошёл ко мне, провёл пальцами по бретельке из мягкой джинсы. Его рука скользнула по моему голому плечу, и замерла там. Как пригревшаяся на солнышке кошка.

– Хочешь, расскажу тебе секрет? – в его глазах усмешка.

– Хочу.

– Мне сегодня снилось, что мы закончили вчерашний вечер по-другому. Рассказать, что ты делала в моём сне?

Я сглотнула. И опустила глаза не в силах выдерживать этот темнеющий взгляд.

– Кажется, ты внезапно потеряла интерес к этому разговору. Тогда, может сразу перейдём к действию?

Он берёт меня за руку, и тянет за собой. На секунду у меня возникло ощущение, что я вросла в пол, и перед шагом я немного качнулась.

Я шла чуть позади, по коридору, затем по лестнице. Разглядывала его шею под линией коротких волос. Представляла, что когда он был маленький, ниже этой идеальной окантовки была неглубокая ложбинка. Её перекрывала цепочка с крестиком. А его мама бережно закрывала это местечко шерстяным шарфом, когда начинались холода. Я пытаюсь очеловечить его в своих глазах. Чтобы не бояться? Или чтобы относиться к нему иначе?

Комната, в которую я вошла вслед за ним, была на третьем этаже. Окна здесь были наглухо закрыты лопастями жалюзи. Освещение тусклое, неоднородное, лежало резными пятнами на стенах вокруг застеклённых бра.

На низком столике несколько книг кривой стопкой. Кровать широкая, застеленная серым. По ровной поверхности поползли складки, когда Илья медленно опустился на неё. Он рассматривал меня, немного склонив голову набок, чуть выдвинув вперёд лицо. Губы едва приоткрылись, создавая небольшое отверстие в середине. Казалось, он с напряжением выдохнул.

– Подойди поближе, – он протянул ко мне руки.

Я сделала шаг, он обхватил мои пальцы. Стал гладить их, заглядывая мне в глаза. Он опускал взгляд, скользя по моей фигуре, и снова поднимал на меня. Сказал:

– Мне нужно хоть немного инициативы от тебя, Лиса-Алиса. Мало только отвечать. Нужно ещё и начинать разговор.

– Мы будем разговаривать? – спросила тихо.

Он улыбнулся одними губами.

– Обязательно. Но не сейчас.

Илья отпустил мои руки.

– Сними трусики.

Не отрывая от меня взгляда, он достал из-под покрывала подушку, уложил её ближе к изголовью. Лёг на кровать.

Я стояла перед ним без белья и босая. Смотрела на его руку, указывающую мне место мягким похлопыванием по покрывалу.

– Забирайся сюда. Повернись ко мне спинкой. И встань на колени.

Теперь, когда я выполнила указание, снова настала тишина. Я не видела его лица. И опять вздрогнула, когда его пальцы поскользили по моему бедру. Всего пару дней назад каждое его прикосновение было вопиюще наглым, чужеродным. А теперь вызывало другого рода волнение. Потому что я уже знала, на что способны его руки. И мне нравилось, как они трогают меня.

Он задрал мою юбку до талии. Водит пальцами по ягодицам. Снова появилось это ощущение, что он выбирает себе что-то, вещь или продукт. Внимательно и придирчиво.

Другой рукой он расстёгивал свои джинсы. Приподнял бёдра, высвобождаясь. Я впервые увидела его. Впервые видела член не через экран, не с бумажной картинки. Он покачивался, обличая свою тяжесть. Выпуклые венки словно держали его в клетке, своими изломами увеличивая размер. На Илье была рубашка, но можно было представить, что его выгнувшийся над животом член достаёт ему до пупка. Глупо сейчас было думать о том, как эта громадина помещается в штанах, как оно вообще не мешает ему двигаться. А ещё мне стало удивительно, как оно помещается в меня. И если вчера я поражалась способностям мужского тела, то сейчас испытываю что-то сродни гордости за возможности женского. Помещается, и это уже даже не больно. Он, такой огромный и необычный, заставляет испытывать удовольствие.

– Погладь его, Лисёнок. Нежно. Трепетно. Так, как ты прикасаешься к цветам в моём доме.

Я тронула. Там, где середина. И повела вверх, к плавному переходу от более светлого к тёмному. Удивительным было то, какая мягкая оболочка у этой тверди. И тонкая. Каждая вена, которая попадалась на моём пути, ощущалась отчётливо. Кожа двигалась легко, поддавалась моим пальцам даже при таком невесомом и осторожном прикосновении. Я будто скользила по только-только застывшей ледяной скорлупе над самым глубоким местечком водоёма. Это противоречивое сочетание твёрдости и нежности будоражило, казалось каким-то природным чудом.

Мои пальцы остановились там, где над гладким, как ствол оружия, цилиндром начиналась выпуклость. Илья перехватил мою руку, чуть сжал и сдвинул на несколько миллиметров назад, полностью обнажая головку. Не знаю… Его член казался каким-то отдельным существом, живым и непонятным. И любопытство потонуло под тяжестью страха неопределённости. Что будет, когда я прикоснусь там? Это напоминало ядовитый цветок, хищный и прежде неизведанный. Набухший и голодный. Готовый, жаждущий выплеснуть в меня яд.

– Мне снилось, – его пальцы тронули мои складочки, и я рефлекторно сжалась, – что ты подошла ко мне, когда я сидел в кресле. Встала передо мной на колени. Вытащила мой член. Наклонилась к нему близко. Так, что я ощущал твоё дыхание на его головке. И стала целовать его. Я хочу, чтобы ты целовала его сейчас. Не пропуская ни одного миллиметра. Ты это сделаешь? – его голос сошёл на хрип. Он чуть приподнял бёдра, прижимаясь к моим пальцам.

Я честно не знаю, хотела бы я сказать «нет». Но точно знаю, что прикасаться к его члену приятно. Сокровенно. Доверительно.

Наклоняюсь к нему. Втягиваю запах. Пахнет растительным мускусом, приглушённо, сдержанно. Слышу, как Илья выдыхает. Вижу, как вздрагивает его живот под рубашкой. Я буду целовать его. Касаться губами в том месте, которое прежде ассоциировалось у меня только со стыдом. А сейчас, когда Илья буквально подрагивает от напряжения, нетерпения, так хочет, чтобы я сделала это…

Целую у самого основания. Тепло под губами. Илья выдохнул жадно. Широким движением прогладил меня между ног. Я ощущаю, что его ладонь уже мокрая. Меня возбуждает не столько его прикосновение. Новизна впечатлений. Мне необычно, что это совсем не так, как я представляла. Казалось бы – целовать мужчину там унизительно. Но я только тронула его губами, а он уже не пытается или не может скрывать, какое удовольствие ему это доставляет. Одно маленькое прикосновение. Это поощряет. А что будет, если прикасаться дольше? Подстёгивает. И даёт странное ощущение власти. Над его природой. А я прежде никогда ни над чем и ни над кем не ощущала власти.

Илья гладил подушечками пальцев половые губы. Снизу вверх. Затем сгибал пальцы, и с уже большим нажимом, но всё так же степенно, гладил костяшками. Сверху вниз. А потом в обратную сторону. Чередуя нажим и лёгкость, сменяя уголки фаланг на кончики пальцев. Вальяжно, почти лениво его ладонь раскрывалась. И опять вверх. Он будто в замедленной съёмке уверенным движением ловил яблоко, сжимал его в руке, а затем расслаблял пальцы, позволяя ему выкатиться.

Его прикосновения отвлекают. Я целую всё медленнее, почти не ощущая венки под губами, и неминуемо приближаясь к головке. Методичность его движений расслабляет, вводит в состояние истомы. И в то же время начинает казаться, что Илья вернул себя самоконтроль. И мои поцелуи больше не действуют на него так, что он готов заставить своё сердце замереть, лишь бы не спугнуть меня. Такая неожиданная, только на миг обретённая власть над ним, растворяется, как вода сквозь пальцы. Это словно вызов. И я несмело, неспешно, но всё же преодолеваю последний миллиметр, и мои губы трогают его головку.

Накатившее напряжение делает очередное его прикосновение прокатывающим. Живот снова вздрогнул от быстрого и жадного вдоха. Я понимаю, что хочу услышать, как он стонет. Я алчна до его неприкрытой демонстрации наслаждения, которое могу доставить ему. Приоткрываю рот, и провожу языком по впадине на головке. Илья выдыхает с хрипом. Словно сквозь зубы:

– Алиса. – Его пальцы становятся упрямей, припадают к складочкам. Так мало остаётся расстояния до входа. И его движения у края заставляют меня снова требовать и хотеть. – Я буду заполнять тебя настолько, насколько ты будешь вбирать мой член в свой ротик. Чем глубже ты будешь брать его, тем глубже мой палец будет проникать в тебя. Чем быстрее ты будешь вталкивать его в своё горлышко, тем быстрее буду двигаться я. И чем теснее твои губки будут сжимать его, тем больше пальцев я буду погружать в тебя. Ты поняла меня?

– Да, – выдохнула.

– Скажи, что ты поняла, не отрывая губ от моего члена.

Я прижалась к его плоти, и прошептала:

– Поняла.

Он сжал меня там своей большой жаркой ладонью, и по телу прокатилась волна, собирая на своём пути все искорки возбуждения, сметая все оковы стыда.

Мне захотелось, чтобы он проникнул. Я приоткрыла рот, и когда он немного оказался внутри, несильно сомкнула губы. Легко тронула языком. Словно собиралась заклеить конверт. Илье так не нравилось. И его движения утихали, отдаляясь к бёдрам.

Я стала ласкать его. Представляя на месте головки его члена раскрытый спелый фрукт, который проливал сок на мою ладонь. И я не хотела упустить ни капли. Илья протолкнул в меня палец на самую толику, и начал водить по кругу. Я сжалась, чтобы его прикосновение затронуло больше меня. Но от этого стало хотеться только сильнее.

Наклонилась ниже. Дала ему проскользнуть ещё глубже в мой рот. И его рука вторила. Двинулась, проталкивая палец дальше. Я поднимала и опускала голову, позволяя его члену проскальзывать в меня настолько, насколько мне хотелось. Стала тонуть в этом странном желании узнать, какой он на вкус. Сейчас я его не ощущала, будто во рту чистая вода, закованная в лёд. Только лёд был тёплым. И я прижалась к нему языком и стала рассасывать.

Когда край языка ощутил солёный привкус, внутри меня было уже два пальца. Мне хотелось толкнуться им навстречу. Но я не смела нарушать правила. И начала стараться. Очень. Чтобы его головка напирала на основание моего языка, не вызывая желания оттолкнуть её назад. Я приближала конец его члена к началу моего языка постепенно, приучая себя к нему, выискивая нужную скорость и подходящее давление. Мне необходимо было научиться этому как можно скорее. Иначе я бы кончила быстрее, чем он. А я хотела, чтобы сегодня своё получил только Илья. Я хотела, чтобы его благодарность ко мне стала абсолютной.

– Ты не выдержишь, Алиса, – его хриплый голос с ума сводил. – Слишком много для тебя, – говорил тихо, добавляя ещё один палец.

Я сжимала его член тесно, и простонала сквозь его плоть, когда конец упёрся в моё горло. Я задыхалась, но опускалась ниже, позволяя его тверди царапать и нажимать. Он протолкнул пальцы глубоко. А я прогнулась, разводя бёдра шире. Он растягивал меня, как будто хотел разорвать. Но я же сама вынуждала его это делать. Следуя правилам, которые он придумал.

Выпускала его только для того, чтобы дать себе свободы. Обводила губами сферическую выпуклость его члена, словно обтирала влажной тканью, и впускала снова, приближая себя к оргазму. Если я буду двигаться быстрее, он кончит раньше меня. Но я не выдержу такой скорости. Гроздь его пальцев внутри забирает всю влагу без остатка, утягивает за собой, и возвращается обратно для того, чтобы добыть новую. И я насаживаюсь медленно, почти ласково. Илья выгибается каждый раз, когда упирается в стенку моего горла. Ритм его дыхания становится похожим на учащающийся пульс. А я поднимаюсь и опускаюсь, пока каждое продуманное движение не превращается в рефлекторное. И эта быстро сформировавшаяся приученность к его члену в моём рту освобождает от всего лишнего. Больше не требуется усилий, чтобы ласкать его. Теперь остаётся только усилие над собой. Не кончить на его пальцы, пока он не кончит сам. Терпеть. Отталкивать волну на начальном этапе её зарождения. И я стараюсь. Правда. И у меня могло бы получиться. Потому что он уже сам толкается мне навстречу. И его рука на моём затылке мягко, но настойчиво, не разрешает выпускать его член полностью. Только чуть отступать, и проталкивать, проталкивать, проталкивать.

Но Илья сам нарушает правила. Он вдруг освобождает меня. Убирает пальцы. Поднимает ладонями мою голову. Опрокидывает меня на кровать. Он наклоняется ко мне близко. Смотрит точно в глаза. Его полуоткрытые губы совсем близко к моим, но он не целует. Вжимается в меня бёдрами. Входит.

Я вскрикнула от этого раздавливающего движения в меня. Но больше сводит с ума его взгляд. Который словно сцепился с моим. И всматривается, обездвиживает, проникает глубже, чем могло его тело. Он только слегка прищурил глаза, когда вошёл. И его самоконтроль обезоруживает, подчиняет, истребляет подчистую поводы думать, что я могу хоть что-то против него сделать. Он вдалбливается в меня, как добивает, беспощадно и целенаправленно, утапливает своим взглядом в твёрдый матрас. А я способна только стонать в его губы, и позволять инстинкту забирать меня всю себе без остатка. Подчиняюсь ему, пропадаю без вести, отдаюсь за бесценок. Зажмуриваюсь как в беспамятстве. Я будто заблудилась в тёмном лесу, кричала так, что сорвала голос, молила, чтобы меня нашёл хоть кто-то. И это был Илья. Он прижался ко мне твёрдыми губами, словно хотел охладить ушиб. И ждал, пока я закончу биться в судорогах под его вогнанным в меня и окаменевшим телом.

Вытащил. Скользнул надо мной. И мои плечи уже зажаты между его коленями. Он заставил меня запрокинуть голову. Будто собирался напоить меня. Уткнул головку члена в мои полуоткрытые губы. Его взгляд пригвождал. Приказывал не шевелиться.

Илья сжимал член с силой. Двинул по нему кольцом своих пальцев. Резко. Будто передёрнул затвор. В моё нёбо выстрелила струя. Густая солоноватая жидкость обволакивала язык, текла по горлу. И я не смела не впускать её. Забирала из своего рта тяжёлыми глотками. Всё ещё пытаясь справиться со сбившимся дыханием. И проглотить вместе с его спермой стыдливое признание своего безоговорочного поражения.

Он слез с меня. Лёг рядом на бок. Удерживал свою голову приподнятой, опираясь на локоть. Со скучающе-спокойным видом. Сейчас, когда он вытирал пальцами капельки с моих губ, и не переставал разглядывать моё лицо, я ощущала, что он принимает меня как данность. Я корила себя за то, что смела думать, будто могу влиять на него, пусть и через влечение, пусть и на жалкие секунды. И отныне запретила себе допускать такую мысль. А ещё я думала о том, что больше ни одному мужчине не позволю делать так, как сегодня сделал Илья. Мой любимый человек, которого я когда-нибудь встречу, никогда не будет заставлять меня принимать его член в такой унизительной позе. В этом было столько потребительского доминирования и порока, что изничтожало любой намёк на одушевлённость женщины. Я вообще сомневаюсь, что ещё когда-либо кому-то буду делать минет. И не важно, стоишь ты перед ним на коленях, или вы делаете это на кровати, или он угрожающе нависает над твоим лицом, коленями фиксируя твои руки – это потребление в своём абсолюте, бездушное и вопиющее.