Текст книги "Ветеринар для единорога"

Глава 12

– Спасибо, что поехала со мной. – Анни, правившая машиной, все время сверяясь с картой, чем-то напоминала Конфетку при поездках на Перекресток. – Мне очень не хотелось отправляться туда одной.

– Я присоединилась с удовольствием, – ответила Бидж, глядя в окно. На самом деле она чувствовала себя несколько неловко. Бидж перестала ходить в церковь сразу, как уехала из дома, к тому же она подозревала, что Анни о ней беспокоится и надеется, что посещение церкви ей поможет.

Но прошлой ночью она до полного изнеможения сидела над своим Большим Списком. Она пронумеровала свои книги и рядом с каждым названием написала имя. То же самое она проделала с перечнем пластинок и кассет (глупо, конечно, но она порадовалась, что так и не потратилась на проигрыватель для компакт-дисков). Она написала еще несколько писем, разложила их по конвертами убрала в коробку с надписью: «Открыть в случае моей смерти».

Грустно думать о смерти, когда есть так много всего, ради чего стоит жить, еще грустнее осознать, как мало стоит твоя жизнь. Бидж с болью подумала о том, из чего же теперь складывается ее существование, и была рада возможности отвлечься от этих мыслей хотя бы на время.

Она обратила внимание на то, с какой осторожностью Анни медленно повернула направо, стараясь держаться как можно дальше от края дороги. Высунув голову в окно, Бидж бросила взгляд на усеянный скалами крутой склон:

– Ты не особенно любишь эти сельские дороги, верно? Анни принужденно засмеялась:

– Я их ненавижу.

– Как же тогда ты выносишь поездки на Перекресток? – Бидж сразу же пожалела о том, что сказала это.

– Насчет Перекрестка меня вообще многое смущает, – сказав это, Анни надолго замолчала. Бидж откинулась на спинку сиденья, наслаждаясь чувством воскресного покоя и солнечным теплом, смягченным зеленью, и стала смотреть, как за окном мелькают дубы и кедры.

Их окатила густая волна смолистого запаха сосен, росших на холме. Птичьи трели и хруст гравия под колесами были единственными звуками, нарушающими тишину. Бидж не могла бы сказать, чем эти сельские окрестности отличаются от Перекрестка, за исключением того, что дорога имеет номер на карте штата, тем не менее разница была.

Бидж почти задремала, когда Анни притормозила и удовлетворенно сказала:

– Ну вот мы и на месте.

Церковь выглядела в точности так, как Бидж и ожидала: ничем не украшенные дощатые стены, маленькая колоколенка с колоколом, похожим на школьный, ухоженное кладбище под высокими соснами рядом.

Люди, собравшиеся здесь, были одеты нарядно, но не модно. Спортивные пиджаки, сшитые из добротной, но тяжелой ткани, галстуки расцветок, которые любили десятилетия назад.

А уж пожилые женщины…

Бидж внезапно ощутила зависть, глядя на семейные группы. Только когда она была совсем маленькой, в ее собственной семье собирались разом три поколения, потом такие встречи прекратились. Теперь, когда она узнала больше о семье матери, она понимала, почему.

Бидж подумала о своем брате, который теперь жил в Чикаго.

Прошлой ночью он ответил только после десятого звонка телефона и был очень неприветлив…

– Господи Иисусе, здесь у нас уже полночь. У вас ведь еще позже?

– Да. Два часа. Послушай, Питер, я хотела бы поговорить с тобой о маминой смерти…

– А я не хочу говорить об этом. – Бидж почувствовала, что он ищет себе оправданий, в его злости был оттенок вины. – Она хотела умереть, верно? Значит, решать было ей. Не копайся в этом, Биджи.

Бидж поморщилась. Почему-то манера Питера называть ее Биджи всегда ее раздражала, еще с тех времен, когда они оба были детьми и жили дома.

– Но одно дело она оставила незаконченным.

– На фиг. По крайней мере что касается меня. Да и тебя тоже, – добавил он ворчливо. – Я понимаю, тебе тяжело. Понимаю, поверь.

Что-то в его тоне заставило ее поверить ему. Но его следующие слова ошеломили Бидж.

– Только сейчас чертовски поздно, а мне рано вставать. Звони мне, если появится что-то действительно важное.

И он повесил трубку. Бидж, которая часто ссорилась с братом, но никогда не сомневалась в его любви, долго смотрела на телефон, не в состоянии поверить в происшедшее.

Бидж с неловкостью вылезла из машины. Впервые за многие месяцы она надела нейлоновые чулки, а ее синий костюм был слишком наряден для службы в этой церкви, кроме разве что Рождества или Пасхи. К тому же она почувствовала, что не нужно было пользоваться косметикой. Четыре года в ветеринарном колледже привели к тому, что нарядная одежда заставляла ее чувствовать себя не в своей тарелке.

Анни нервно оглянулась на нее и пригладила волосы, взлохмаченные весенним ветром. Она сказала подчеркнуто жизнерадостно:

– Пора идти внутрь, – и Бидж поняла, что Анни чувствует то же самое, что и она.

Они опустились на скамью, как раз когда служба должна была начаться. Бидж улучила момент, чтобы оглядеться. Внутри церковь оказалась такой же простой, как и снаружи: апсиды и алтаря не было, потолок поддерживали побеленные, как и стены, балки, ни росписи, ни витражей. Единственным украшением служила доска рядом с кафедрой, на ней вырезанные из журнала и наклеенные буквы складывались в слова «Расскажи мне об Иисусе», а ниже располагались старательно, но неумело нарисованные картинки – произведения учеников воскресной школы, решила Бидж.

В церковь вошли последние опоздавшие. Молодая темноглазая женщина с черными курчавыми волосами до плеч, смущаясь, пошла по проходу к скамье рядом с Бидж и Анни. Она была в белой блузке и длинной черной юбке, явно сшитых ею самой, и в отличие от остальных прихожан в кроссовках и толстых носках, как если бы она только что занималась бегом. Никто не обращал на это внимания.

Пожилой человек поддержал ее под локоть, когда она споткнулась, пробираясь к скамье, девушка смущенно улыбнулась и поблагодарила его. Бидж с жалостью посмотрела на нее: ступни в кроссовках были вывернуты наружу.

Женщина за пианино решительно кивнула и начала играть вступление к первому гимну. Это оказалась старинная народная мелодия, мать Бидж, в те времена, когда она еще играла на гитаре, назвала бы ее гимном из трех нот. Бидж показалось, что ей приходилось слышать мелодию на старой пластинке и называлась она «Поговори о своих страданиях». Прихожане запели:

О, разве не видишь ты, брат мой, Что время настало покинуть Сей мир, погрязший в грехе, Оставить старанья и горе На этой грешной земле.

Темноволосая девушка встала вместе со всеми (ей помогли это сделать), но не пела. Без всякого выражения глядя в сборник гимнов, она вежливо улыбалась окружающим. Бидж снова погрузилась в мысли о своем брате.

Не чувствуя никакой вины, она пропустила мимо ушей большую часть службы. Она привыкла так делать еще с детства, когда ходила в церковь с матерью, это не беспокоило ее и теперь, за исключением легкого опасения – не начнет ли Анни задавать конкретные вопросы о службе.

Бидж, однако, окинула взглядом прихожан, когда они начали петь последний гимн. Что-то в нем напомнило ей про Перекресток:

Я в одиночестве вхожу в прекрасный сад…

Лицо темноволосой девушки просветлело, она запела вместе со всеми:

 
И Он всегда идет со мною рядом,
И Он всегда беседует со мной,
И говорит, что я войду в царствие его…
 

Бидж резко повернула голову. У девушки был греческий акцент.

Остальная часть службы показалась Бидж нудной, хотя и заняла всего пятнадцать минут.

У выхода из церкви Анни остановилась, чтобы пожать руку местному священнику и передать ему привет от священника из ее родных мест в Мэриленде. Пожилой священнослужитель был явно очень рад ей. Бидж бочком выскользнула из церкви.

Прихожане, разбившись на группки, были заняты разговорами. Темноволосая девушка, смущаясь, разговаривала с пожилой парой в выходных старомодных нарядах. Что-то, что сказала женщина, заставило девушку рассмеяться, ее смех прозвучал, как музыка.

Бидж понаблюдала за ней достаточно долго, чтобы убедиться: девушка не собирается уходить немедленно, затем прошла на кладбище, высматривая, не обнаружится ли чего-то необычного.

Но могильные камни были точно такими, какие и должны быть на деревенском кладбище: полтора десятка имен, ведущих свой род из старой доброй Англии, – Рикерсы, Хандаллы, Джонсоны, Грины. Бидж нашла несколько старинных надгробий, но и на них полустертая резьба не удовлетворила ее любопытства.

Короткая бетонная лестница с потрескавшимися и не раз ремонтировавшимися ступенями вела вниз, ко входу в какое-то подземное помещение за пределами церковного участка. Бидж оглянулась, чтобы удостовериться, что никто за ней не наблюдает, и быстро спустилась по лестнице.

Ее ждало полное разочарование: самый обычный церковный подвал, со складными стульями, прислоненными к стенам, и покрытой меловыми разводами школьной доской. В дальнем конце обнаружилось раздаточное окно с оцинкованным столом перед ним – здесь, по-видимому, находилась церковная столовая.

На стене в глубине подвала Бидж увидела картину, явно с любовью перерисованную с фотографии рукой доморощенного художника. Она изображала пожилую женщину с посохом и рюкзаком и Библией в левой руке. Под картиной имелась надпись: «Элизабет (Хетти) Хандалл. 1924 – 1989».

Картина казалась не на месте в церкви, подумала Бидж, столь строго следующей принципу: никаких украшений.

Лицо женщины на картине было покрыто морщинами, улыбка казалась напряженной, волосы выбились из аккуратной прически.

Ландшафт на заднем плане справа был типично вирджинский, слева же скалы казались слишком высокими, а птицы слишком крупными, колени фигурки на опушке леса были выгнуты не в ту сторону…

– Неумелый художник? – вслух произнесла Бидж, качая головой. – Нет, – казалось, она разговаривает с эхом собственного голоса, – художник хоть и неумелый, но ведь он рисовал с фотографии.

Когда Бидж вернулась ко входу в церковь, темноволосая девушка почти скрылась из виду – она быстро и легко поднималась на холм по покрытой гравием дорожке. Она совсем не хромала, ее тело, скрытое длинной юбкой, грациозно изгибалось в такт шагам.

Тут наконец появилась и Анни.

– Спасибо, что подождала меня, – сказала она, никак не комментируя то, что Бидж уклонилась от знакомства со священником и вежливой беседы с прихожанами.

– Я совсем не собиралась сбегать, – ответила Бидж, покраснев. – Мне просто нужно было кое-что выяснить. Поехали.

Когда они сели в машину, Бидж предложила:

– Поедем вверх, к вершине холма.

– Там есть что-нибудь интересное? – В голосе Анни прозвучало сомнение, к тому же на деревенских дорогах в холмах так легко заблудиться. Бидж еще в школьные времена обожала плутать в глуши, но ей было ясно, что Анни, выросшая в пригороде, совсем не разделяет этого ее пристрастия.

– Туда пошел кое-кто. Ты не обратила внимания на темноволосую девушку, которая споткнулась в проходе?

– Я еще подумала, не молится ли она о своем исцелении, – ответила Анни и добавила с оттенком самооправдания: – Я тоже молилась о ее исцелении. – Потом на лице Анни отразился ужас: – И ей позволили уйти одной? У бедняжки ведь ноги совсем искривлены.

– Дело не в ее ногах, – ответила Бидж решительно, – искривлены у нее башмаки. И готова спорить на что угодно – то есть, конечно, если бы ты не была против пари вообще, – сейчас она несет свои кроссовки в руках. Мы ведь видели ее раньше, Анни.

– Девушка в таверне, – ошеломленно прошептала Анни.

– Верно. Мелина. Мы ее видели в «Кружках». Они догнали ее за первым поворотом. Анни притормозила, а Бидж открыла заднюю дверцу:

– Залезай.

Девушка замерла на месте, испуганно одергивая блузку – юбка съехала и закрывала теперь ноги, но зато оставляла открытым живот. Бидж оказалась права: кроссовки с засунутыми в них носками висели у Мелины через плечо.

– Лучше поедем обратно по дороге, – сказала Бидж. – Дорожные команды снова все переменили. Мелина закусила губу:

– Такой шанс всегда есть. – У нее был более сильный акцент, чем у Стефана.

– Сейчас это не шанс, а факт, – заверила ее Бидж. – Поедем с нами, так к тому же и быстрее.

Мелина подняла правую ногу, продемонстрировав изящно изогнутое раздвоенное блестящее черное копыто, и влезла в машину.

– Ты уверена, что знаешь дорогу?

– Уверена.

Мелина вздохнула и откинулась на сиденье. Анни страшно осторожно развернулась и медленно повела машину в сторону шоссе.

– Я запомнила тебя по «Кружкам», – сказала Бидж. – Ты ведь Мелина, верно?

Девушка кивнула с облегчением: до чего же хорошо в чужом краю встретить людей, с которыми была знакома дома.

Анни спросила ее так просто, как Бидж могла бы поинтересоваться дорожными знаками:

– Как ты нашла Иисуса? Мелина лукаво улыбнулась:

– Не я его нашла, это он нашел нас. Анни с интересом ждала продолжения.

– Была одна женщина, – сказала Мелина. – Замечательная женщина. Как раз из этой церкви. Она выросла в холмах, и она всюду ходила, а звали ее…

– Хетти Хандалл, – перебила ее Бидж. Мелина радостно повернулась к ней:

– Ты ее тоже знаешь? Она пришла и к тебе?

– Нет, – поспешно ответила Бидж. – То есть… В общем, я видела картину в подвале.

– Как тебе понравилась картина? – смущаясь, спросила Мелина.

У Бидж хватило сообразительности ответить:

– Замечательная картина. Очень выразительная. Хотя я удивляюсь, как это они позволили тебе ее нарисовать – в этой церкви не очень одобряют изображения святых.

Анни переводила взгляд с одной девушки на другую, ничего не понимая.

– Я очень просила, – сказала Мелина просто. – Я помогала вырезать и наклеивать буквы, но моему сердцу этого было мало. – Она оглянулась на Анни. – На Перекрестке говорят, что Хетти – единственный миссионер, который появился у нас со времен монаха Брендана, может быть, за тысячу лет.

– Почему она сделала это? – Анни подняла руки выразительным жестом, но тут же поспешно опустила их на руль. – Зачем ей понадобилось приносить учение Христа существам, которые… – Она резко оборвала фразу.

– Которые такие разные? – сказала Мелина.

– Ну да.

Мелина ответила медленно и задумчиво:

– Я встретилась с ней только один раз, когда я была еще совсем маленькая. Она рассказывала мне об Иисусе и сидела рядом, пока я играла. И она показала мне картинку… – Мелина попыталась руками в воздухе очертить что-то искореженное. – Ее сын. У него было очень странное тело – один бок как будто растаял, а спина вздулась. Она говорила, что это у него от рождения.

– Похоже на spina difidanote 16Note16
  Spina difida (лат.) – расщелина позвоночника.


[Закрыть], – сказала Анни, размышляя вслух.

Мелина не обратила на ее слова внимания.

– Она говорила, что молилась и молилась, но Бог не исправил спину ее сына. Она говорила, что годами она пыталась докричаться до Бога, но он не услышал ее.

Перед глазами Бидж стояла та женщина с картины – беспощадно таскающая калеку-сына из одного лагеря евангелистов в заплатанных палатках в другой, мечущаяся от одного телепроповедника к другому, заставляя испуганного мальчишку выходить на сцену, где какие-то мужчины и женщины что-то выкрикивают и машут руками. Бидж подумала – как много раз, в бесчисленных поколениях, это делали члены ее собственной семьи, когда у кого-то появлялись симптомы…

– Бог просто иногда не исцеляет тебя, вот и все, – сказала она.

– Я знаю. Так и Хетти говорила. – Мелина смотрела в окно. – Сначала она думала, что это из-за нее – что она пила плохую воду или ела отравленную еду. Потом она решила – это наказание. Она сказала, что на какое-то время усомнилась в промысле Божьем – надеюсь, вы не рассердитесь на меня за то, что я так говорю.

И тут Анни страшно удивила Бидж, умиротворенно сказав:

– Конечно, усомнилась. И скорее всего не один раз. Я тоже сомневалась. Это случается с каждым. Мелина с облегчением продолжала:

– Ну так вот. Наконец, как она рассказала мне, она задалась вопросом: «Чего хочет добрый Бог от старой жительницы холмов, что счел Он настолько важным, чтобы ради этого сломать жизнь ее сыну?» И однажды ночью, во сне, она нашла ответ: Он хочет, чтобы она принесла свет Его любви тем, кто имеет иную форму, чем человек.

Тогда она отправилась на поиски. До нее доходили всякие истории, те, кто здесь живет, все слышали о Перекрестке. Она вырезала себе посох и стала ходить по тропам, что встречались ей в холмах, и она говорила с каждым, кого встречала, и просила показать ей дорогу. – Глаза Мелины сияли. – И она говорила, что всегда молилась о том, чтобы путь ей был указан. И указание пришло, потому что однажды она нашла дорогу на Перекресток.

– А карта у нее была? – спросила Бидж. Мелина задумалась:

– Она показывала мне что-то вроде карты, которую она сама начертила, но настоящей книги с картами у нее никогда не было. – Мелина нервно улыбнулась. – У меня ее тоже нет. Хетти говорила, что нужно всегда молиться, и Господь направит твои шаги по правильному пути, только нужно обязательно отмечать на бумаге, какие повороты ты делаешь, чтобы знать, как вернуться обратно. Совет Хетти показался Бидж весьма практичным.

– Ты ходишь в церковь каждое воскресенье? И не боишься свернуть не на ту дорогу?

– Я этого всегда боюсь. Но пока мне удавалось благополучно вернуться. – Медина улыбнулась Бидж, которая смотрела на нее с уважением. – Каждое воскресенье. Некоторые из нас родились заново…

– Возродились во Христе, – рассеянно поправила Анни.

– Да, возродились во Христе – так правильно говорить. Но я одна хожу в церковь так часто. Может быть, только мне одной это так необходимо.

– Значит, ты не веришь в Бога-Отчима? – спросила Анни.

Мелина засмеялась своим мелодичным смехом, без всякой обиды.

– Конечно, я в него верю и люблю его! Я просто не поклоняюсь ему. – В ее голосе прозвучала ласковая снисходительность. – Да теперь мне и трудно было бы ему поклоняться.

К этому времени они выехали на шоссе. Бидж быстро показала направо, чуть не пропустив поворота, и Анни, стиснув зубы от напряжения, повела машину по теперь уже знакомой дороге к Перекрестку.

– Ты знаешь фавна, которого зовут Стефан? – спросила Бидж.

Мелина быстро кивнула:

– Знаю. Он очень хочет стать звериным доктором. – Она вдруг улыбнулась Бидж. – А ты, наверное, Бидж.

Анни тоже улыбнулась, но подняла брови, и Бидж, к своему удивлению, обнаружила, что краснеет.

– Верно. Ты не могла бы проверять по своей карте, те ли повороты мы делаем?

Бидж не стала больше расспрашивать Мелину о Перекрестке. Та, слегка высунув язык от напряжения, показывала Анни, куда ехать.

Увидев каменный мост, Медина сказала:

– Остановись, пожалуйста. Анни выключила двигатель.

– Но мы могли бы и дальше…

– Нет. Пожалуйста, не надо. – Мелина положила руку на плечо Анни. – Это самая опасная часть пути, если свернешь не туда. Вы не должны рисковать жизнью только потому, что мне так хотелось побывать в церкви.

Она поцеловала их обеих в губы, что заставило девушек почувствовать себя неловко.

– Да будет с вами обеими благословение Иисуса. Она снова перекинула через плечо кроссовки, легко запрыгала по дороге и непонятно как исчезла прямо у них на виду.

Девушки мало разговаривали на обратном пути. Наконец Анни тихо проговорила:

– У тебя никогда не возникает чувства, что на самом деле тебе только кажется, будто ты знаешь самые знакомые вещи?

Бидж секунду поразмышляла:

– На этой практике такое чувство возникает все время.

– И не только в колледже?

– Все время, – повторила Бидж. Анни громко вздохнула:

– И когда моя мама позвонит и спросит, как сегодня было в церкви, я отвечу: «Прекрасно» – и все. – Анни побарабанила пальцами по рулю, размышляя. – Иногда мне кажется, что Бог насмехается надо мной.

– Эйнштейн говорил, что Бог хитер, но не зловреден. Может быть, это всего лишь безобидная шутка.

Анни обдумала это и улыбнулась:

– Знаешь что? Мама еще обязательно спросит, с кем я разделила воскресный обед. – Она опустила глаза. – И раз уж мы обе такие нарядные…

Бидж засмеялась:

– А в «Рамаде» рядом с колледжем по воскресеньям такие замечательные обеды.

Анни похлопала себя по плоскому животу:

– Это платье и так мне мало. Денег нам хватит?

– Конечно. – У Бидж мелькнула мысль о том, что она вполне может потратить свои сбережения, но она решительно прогнала ее. Это воскресенье было самым приятным в ее жизни за очень долгое время.

– Вперед, к яствам.

Анни повернула на улицу, ведущую к «Рамаде», и нажала на педаль газа. Бидж заметила выражение ее лица и подумала: как удается девушке, так явно неравнодушной к вкусной еде, сохранять прекрасную фигуру?

Глава 13

Утром целый час ушел на обследование беременной Политы, она охотно встретилась с ними на полпути к месту их встречи со следующим пациентом. По общему согласию, наблюдать Политу было поручено Ли Энн. Дэйв явно чувствовал себя не в своей тарелке и смущался, пока Полита ласково не взъерошила ему волосы и не сказала, что рада его видеть. Парень тут же воспрянул духом и стал несносным.

Теперь же ветеринары прохлаждались – следующий пациент должен был появиться только во второй половине дня – где-то между «Кружками» и полем единорогов. – И как нам убить эти пять часов? – спросила Бидж.

– Устроим ленч, – ответила Анни с таким плотоядным блеском в глазах, что Дэйв удивленно поднял брови.

Задача сводилась к одному – как из множества привлекательных местечек выбрать для пикника самое привлекательное. Студенты добродушно пререкались, Конфетка молча вел грузовик, пока наконец Дэйв не показал на колею, сбегающую к шумному ручью, и не спросил:

– Куда ведет та дорога?

Конфетка сверился с картой и ответил:

– Никуда. У ручья она и кончается.

В любом другом мире это воспринималось бы как глупая шутка. Здесь же новость была воспринята с радостью. Они свернули на дорожку и остановились, когда колея затерялась в густой траве.

Ручей привел их во вторую, не заметную с дороги долину между двух увитых диким виноградом и заросших папоротником скал. В дальнем конце долины скалу пересекала лента водопада, поток падал в озеро – достаточно большое, чтобы водопад не нарушал неподвижности воды у берега. Над облаком брызг, колеблемым легким ветерком, стояла радуга.

Пологий берег, заросший густой травой, цветами и редкими кустами, расстилался до подножия скал. Вся долина была залита ярким утренним солнцем.

– Не знаю, мог бы ты править на здешних дорогах, – обратился Конфетка к Дэйву, – но выбирать их у тебя получается здорово.

Дэйв расплылся в улыбке.

Свободное время, когда они попадали на Перекресток, было для студентов редкостью, поэтому они особенно радовались отдыху. Анни, Конфетка и Дэйв немедленно нырнули в воду, а Бидж и Ли Энн расположились на мягкой траве и начали болтать. Бидж, может быть, и присоединилась бы к купающимся, но перспектива выслушивать замечания Дэйва, появившись перед ним в купальном костюме, не вдохновляла, к тому же, честно говоря, делать хоть какие-то усилия ей было просто лень.

Ли Энн прислонилась к поросшему мхом, мягким и пышным, как подушка, стволу дерева.

– Неужели на Перекрестке вовсе нет некрасивых местностей?

– Наверняка они тоже найдутся. – Бидж вытянулась на спине и смотрела в небо. – И раз эти райские уголки лучше всего, что видишь в других краях, то можно себе представить, каковы же непривлекательные части Перекрестка.

– Уж лучше себе этого не представлять, – задумчиво откликнулась Ли Энн. – Когда я была маленькой, иногда жизнь на ферме казалась мне такой же прекрасной, как все здесь. – Она ласково провела рукой по густой траве. – Потом стало больше работы и меньше времени для отдыха, но кое-что осталось таким же.

Вдалеке стайка синеспинок, блеснув крыльями в солнечном свете, нырнула в цветущие кусты. Вдруг часть птиц с криками взлетела снова, а некоторые исчезли.

Ли Энн из-под руки посмотрела на кошек-цветочниц, гоняющихся друг за другом на пологом берегу.

– Одна или две хромают.

Действительно, одно животное передвигалось на трех лапах, а другое все время лизало пораненную конечность. Ли Энн посмотрела на Бидж:

– Хочу взглянуть на них. Ты пойдешь?

– Подожди минутку. – Бидж натянула снятую было футболку и взяла из грузовика свой рюкзачок, сунув в него бинты, бутылочки с каплями и мазями, полотенце, фонарик, термометр, тюбик вазелина и, по некотором размышлении, «Справочник Лао». – Пошли.

– В полной готовности, – улыбнулась ей Ли Энн, – верно?

Полная готовность не помогала им, однако, поймать кошку, которая не собиралась быть пойманной. Огромные котята вели себя так же непредсказуемо, как их взрослые соплеменники в другом мире: те, что не хромали, терлись о ноги девушек, подставляли шейки для почесывания и вообще не давали шага ступить, а интересующие студенток животные прятались в кустах, неуклюже убегали или оказывались оттесненными своими здоровыми собратьями.

– Что это с ними? – пропыхтела наконец Ли Энн.

Бидж поднялась с земли после неудачного броска за цветочницей, с громким мяуканьем вырвавшейся у нее из рук и теперь настороженно взиравшей на девушку с безопасного расстояния в два метра.

– Они не только поранены, но еще и испуганы. А может быть, просто вредничают.

Ли Энн схватила оказавшуюся рядом кошку с поджатой лапой, но та снова выскользнула у нее из рук.

– Лично я думаю, что последнее вернее. Давай ловить одну и ту же.

Этот план сработал. Ли Энн, размахивая руками и устрашающе рыча, погнала животное к Бидж, которой удалось ухватить цветочницу сначала за шкирку, а потом и обхватить рукой поперек живота. Кошка отчаянно вырывалась, разбрасывая во все стороны свою цветочную маскировку, и Бидж порадовалась, что надела футболку.

На лапе оказалась царапина, хотя и неглубокая, из ранки торчал пятисантиметровый шип. Ли Энн вытащила занозу, удостоверилась, что ранка не воспалена, смазала ее дезинфицирующей жидкостью и, по появившейся у всех студентов на этой практике хорошей привычке, быстро обследовала животное.

Пока она делала все это, Бидж чесала котенку ухо, гладила и старалась успокоить.

– И зачем это он полез в колючие кусты, через которые все равно не продраться?

– Это она, – поправила Ли Энн, поднимая кошке хвост. Девушка вдруг наклонилась и стала, прищурившись, рассматривать кончик хвоста.

– Ну и ну. – Она согнула хвост так, чтобы Бидж было видно. – Кто-то гнался за этой скотинкой.

Кончик хвоста отсутствовал, шрам еще не вполне зажил.

– Это мог быть какой-то несчастный случай, – предположила Бидж. – Очень похоже, что она спасалась от кого-то бегством и нырнула в куст терновника, но…

– Ну-ка опиши мне несчастный случай, в результате которого кошка лишается трех сантиметров хвоста, – усмехнулась Ли Энн. – Интересно послушать.

– Какой-нибудь хищник, – подумав, сказала Бидж.

– Какой хищник в здравом уме и твердой памяти станет обедать кусочком хвоста? К тому же и другие животные пострадали. – Ли Энн вздохнула. – Только что ж мы тут можем поделать? Ладно, красотка, беги играй.

Кошка с оскорбленным видом отбежала в сторонку, уселась и стала вылизывать мех и поправлять свой цветочный убор.

Поймать вторую хромую кошку оказалось легче. Ли Энн гонялась за ней до тех пор, пока животное не потеряло равновесие как раз рядом с Бидж, цветочница казалась измученной.

Более того, растения, вплетенные в мех на ее спине, увяли и больше не могли служить ей маскировкой.

– Ее подвижность ограниченна – она не может дотянуться до собственной спины, – глубокомысленно заключила Бидж. – С ней что-то не в порядке.

Девушка потянула за стебель, запутавшийся в шерсти на задней лапе. Котенок сердито взвизгнул, затем издал настоящий вопль – ему явно было очень больно.

– Держи его. Нужно посмотреть, в чем там дело. Бидж ножницами отстригла засохший стебель и часть шерсти на лапе. Открылась узкая полоска заживающей раны. Ли Энн внимательно осмотрела ее.

– Ох, бедняга. – Стебель присох к ране, поверх него образовалась опухоль, в воспаленной ткани были заметны частицы грязи.

– Ты только посмотри – туда попала земля. Нам придется вскрыть рану и почистить, иначе лапа потеряет подвижность, даже если не воспалится.

– Ужасно. – Девушки не ожидали, что столкнутся с такой трудной задачей.

– Киска, – проворковала Ли Энн, – ты уж потерпи. Будет больно, зато потом ты поправишься. – Она выпрямилась и завопила так оглушительно, что камни на склоне могли обрушиться: – Доктор Доббс! Что лучше всего подойдет кошке-цветочнице как местное обезболивающее?

Дэйв, собиравшийся нырнуть со скалы, потерял равновесие и свалился в воду. Конфетка обернулся, сложил руки рупором и ответил столь же оглушительным воплем:

– Фледексин. Только у нас его нет.

– Спасибо, – проорала Ли Энн и улыбнулась ошарашенной Бидж. – Когда нужно позвать кого-то с поля, только так и можно докричаться.

– Я впечатлена, – откликнулась Бидж, так оно и было на самом деле. – Но все-таки кто займется этим? – Она показала на рваную рану, тянувшуюся вдоль всей лапы кошки, более глубокая на бедре, она постепенно переходила в царапину.

– Только не я, – ответила Ли Энн. – Знаешь, что я думаю? Кто-то схватил зубами киску за лапу, она рванулась, зубы вонзились недостаточно глубоко, чтобы ее удержать, но пропахали борозду по всей длине. – Девушка поморщилась. – Такое мог бы сделать бродячий пес, какой-нибудь озлобленный ротвейлер, которому в жизни не повезло.

– Киска, – сказала Бидж, подражая голосу Ли Энн, – ты уж потерпи. Будет больно, очень даже больно. Нам искренне жаль. – Она прижала кошку к себе, чтобы не дать ей вырвать лапу, пока Ли Энн будет заниматься раной.

Общими усилиями девушки вскрыли рану и удалили образовавшуюся на ней корку. После некоторых споров было решено только очистить рану, не удаляя окружающую ткань. Кошка попыталась вырваться, но удивительно быстро смирилась, так что операция прошла гладко.

Девушки уже собирались промыть и забинтовать лапу, когда над долиной пронесся порыв ветра и по траве скользнула тень – с такой скоростью могла бы двигаться только тень облака, несомого ураганом.

Кошки-цветочницы немедленно припали к земле, пригибая к себе цветущие побеги, и свернулись в тугие клубки. Где всего секунду назад резвились крупные белые кошки-котята, теперь были разбросаны только покрытые цветами кочки. Лишь нервно подергивающиеся кончики хвостов выдавали их.

В руках Бидж внезапно оказался отчаянно брыкающийся и царапающийся сгусток паники. От неожиданности она отпустила кошку. Животное немедленно нырнуло в гущу переплетающихся лоз дикого винограда и листьев папоротника на отвесной скале.

– Опять тревога, – нахмурилась Ли Энн. Бидж, потирая поцарапанную руку, быстро направилась к скале, наклонилась и раздвинула листья.

– Посмотри-ка, что здесь такое, – сказала она тихо. Ли Энн наклонилась тоже, отвела в сторону еще несколько виноградных лоз и заглянула в темное отверстие, зияющее в скале.

– Кошку нельзя так оставить, – сказала Бидж. – Ее лапу нужно забинтовать.