Текст книги "Голоса в темноте"

Глава 7

– Знаете, что вам нужно?

– Нет, Лоуренс. Что?

– Отдохнуть.

Я стояла в офисе «Джей и Джойнер» и смотрела на то место, где обычно находился мой стол. Забавное дело: наша контора выглядела, как всегда, обыденно – ничего особенного. По иронии судьбы это была фирма, которая проектирует интерьеры для других! Единственная привлекательная деталь – она находилась в переулочке в сердце Сохо в паре минут от кафешек и рынка. Правда, исчезли следы моего пребывания в ней. Даже за моим столом никто не сидел. Остальное пространство слегка перепланировали, и место, которое некогда занимала я, перестало существовать.

Кэрол провела меня к начальнику. Странное чувство, когда тебя сопровождают на твоей работе. Нет небрежных кивков и приветствий, к которым я привыкла. Ко мне приглядывались, на меня косились, а одна новенькая любопытно уставилась, понимая, что я здесь своя, пока Энди не наклонился к ней и что-то не прошептал на ухо. Тогда она вылупилась на меня с еще большим любопытством. Кэрол изо всех сил извинялась за то, что унесли мои вещи, объяснила, что о них тут все спотыкались, поэтому положили в коробки и убрали в кладовку. Мою почту рассортировали по другим сотрудникам или отослали на адрес Терри. «Но ведь ты именно так и просила, когда уходила», – добавила она. Я неопределенно кивнула.

– С тобой все в порядке? – спросила Кэрол.

Вопрос еще тот. Что она имела в виду: мою наружность или что-то иное? Кэрол заметно вздрогнула, когда я появилась в приемной в своей «нерабочей» одежде. Прибавьте сюда мои волосы и то, что я похудела на стоун. Да и лицо еще не вполне оправилось от синяков.

– Были кое-какие обстоятельства, – туманно объяснила я.

Она кивнула и отвела глаза.

– Полиция приходила, спрашивала обо мне?

– Да. – Кэрол снова посмотрела мне в лицо.

– О чем?

– О твоей работе и о том, почему ты уволилась.

– И что ты ответила?

– Меня не спрашивали. Они разговаривали с Лоуренсом.

– Ну, а ты-то как считаешь?

– Что?

– Почему я ушла.

Я ей не призналась, что сама не представляю, почему ушла. Надеялась, что в мире есть хоть один человек, которому я не обязана рассказывать свою историю. Чувствовала, что не смогу наблюдать, как меняется очередное лицо и на нем появляется выражение недоумения. Должны же мне сочувствовать и верить?

Кэрол задумалась.

– Думаю, ты была права, – начала она. – Так продолжаться не могло. Ты себя сжигала.

– Значит, ты считаешь, что я поступила правильно?

– Я позавидовала твоему шестимесячному отпуску. Это было очень смело.

Вот тебе раз – шестимесячный отпуск. А что значит «смело»? Эвфемизм для слова «глупо»?

– Ждешь не дождешься моего возвращения? – словно бы в шутку спросила я. Кэрол снова насторожилась. Что, черт возьми, я все-таки натворила?

– Хотя буча в итоге была явно ни к чему, – ответила она. – Было сказано много лишнего.

– Я всегда славилась невоздержанным языком, – сказала я, в то время как мне хотелось заорать: «Что тут приключилось?»

– Дело не в сути, а в тоне. Ты правильно поступила, что пришла объясниться. – Мы уже стояли на пороге кабинета Лоуренса. – Кстати, – как бы невзначай спросила она, – что там у тебя с полицией?

– Все очень запутано, – бросила я в ответ. – Оказалась в неудачном месте в неудачное время.

– Так это правда... что тебя?..

О! Значит, слухи о том, что меня похищали, дошли и досюда.

– Ничего подобного, – отрезала я.

* * *

И вот я оказалась перед Лоуренсом Джойнером, и он объяснял, что мне нужно, а что нет. Это выглядело очень странно. И я экспромтом решила не отчитываться перед ним по поводу моей недавней общеклинической и психиатрической истории болезни. Теперь я не сомневалась, что мои последние дни в «Джей и Джойнер» никто бы не назвал большим успехом.

– Удачная мысль, – заметила я. – Постараюсь отдыхать как можно больше.

– Не стоит говорить, Эбби, как мы вас ценим.

– Мне всегда приятно это слышать.

У Лоуренса Джойнера было сорок два костюма. Как-то он устраивал вечеринку у себя дома, и одна из наших девчонок забралась к нему в спальню и пересчитала. Они занимали три шкафа. Это случилось год назад. Теперь костюмов, должно быть, больше. И все красивые. Наставляя меня, Лоуренс разглаживал на колене симпатичную темно-зеленую ткань, словно там лежал его домашний любимец.

– Мы все о вас тревожились, – продолжал он.

– Я сама о себе немного беспокоилась.

– Что ж... тогда не стоит возвращаться к тому, что было.

«Ну пожалуйста, вернись», – мысленно умоляла я. Но если яблоко не желает падать, надо немного потрясти яблоню.

– Я только хотела убедиться, – в отчаянии начала я, – что, с вашей точки зрения, все по-прежнему в порядке.

– Мы все едины, – ответил Лоуренс.

Необыкновенно вежливо!

– И все-таки нельзя ли поподробнее, как вам видится мой отпуск. То, что я сейчас не работаю.

Лоуренс нахмурился.

– Не уверен, что нужно снова во всем этом копаться. Поверьте, я больше не сержусь. Теперь мне ясно, что вы переработали. Это моя вина. Вы трудились самоотверженно и с большой отдачей, а я вас слишком загрузил. Полагаю, если бы мы не сцепились по работе над «Лавиной», то поругались бы по другому поводу.

– И это все?

– Если вы хотите спросить, простил ли я вас за то, что вы позорили компанию перед клиентами и бегали по всему Лондону, подговаривая их жаловаться, то я отвечу – «да». Почти. Видите ли, Эбби, боюсь показаться персонажем из «Крестного отца», но вам не стоит быть на стороне клиентов. Если вам кажется, что их плохо обслужили или запросили чрезмерно большую сумму, обсудите эти вопросы со мной, а не шепчитесь за моей спиной во внерабочее время. Но я думаю, мы обо всем успели договориться.

– А когда поступили эти жалобы? – Мне не требовалось выяснять, в чем была их суть. Память ясно сохранила характер проекта «Лавина».

– Вы решили начать все сначала? И это после того, как мы уладили наши дела?

– Нет-нет, у меня только возникла путаница с хронологией, вот и все. Мой дневник остался здесь и... – Я запнулась, потому что не знала, как закончить предложение.

– А не лучше ли забыть об этом печальном событии? – предложил Лоуренс.

– Я прекратила работу в пятницу, одиннадцатого числа. Так?

– Так.

– А жаловаться стали... – Я замолчала, давая Лоуренсу возможность заполнить пробел.

– После выходных. Я сам никогда не запоминаю чисел. Просто постепенно узнавал – в двух случаях из писем адвокатов. Понимаете, как я был расстроен.

– Могу себе представить, – призналась я. – Позвольте заглянуть в папку проекта «Лавина»?

– С какой стати? Все это в прошлом. Давайте не будем ворошить старое.

– Лоуренс, я категорически заявляю, что не доставлю вам никаких хлопот. Мне надо переговорить с парой человек, которые были задействованы в той работе.

– Но у вас наверняка остались их номера.

– Понимаете, я переехала.

– Печально слышать. Вы можете получить любую информацию от Кэрол. – Его лицо сделалось еще более озабоченным. – Не хочу вмешиваться в чужие дела, но, как я уже упоминал, мы в самом деле беспокоились: сначала ваши неурядицы здесь, затем размолвка с Терри и, наконец, явились полицейские. Мы можем что-нибудь для вас сделать? Организовать, чтобы вы куда-нибудь поехали?

На мгновение я оторопела, а затем не удержалась и рассмеялась.

– Вы решили, что я пью или пристрастилась к наркотикам? Если бы... – Я потянулась и поцеловала Лоуренса в лоб. – Вот разберусь с парочкой вещей и свяжусь с вами.

И открыла дверь кабинета.

– Послушайте, – бросил он мне в спину, – если мы хоть в чем-то можем помочь вам...

Я покачала головой.

– Я уже поняла, сколько вы для меня сделали. Надеюсь, доставила вам не слишком много хлопот. – И тут меня осенило. – Я бы сказала, что была в то время совершенно иным человеком, но боюсь, это прозвучит, словно я отказываюсь от ответственности.

Вид у Лоуренса стал совершенно озадаченным. И было отчего.

* * *

По дороге на выход я попросила у Кэрол папку проекта «Лавина».

– Шутишь? – удивилась она.

– С какой стати?

Она с сомнением посмотрела на меня:

– Ну, не знаю...

– Работа выполнена.

– Да, но...

– И это всего на несколько дней. Я буду очень аккуратной.

Чувствовалось, что она вот-вот сдастся. Наверное, ее подкупала мысль, что после этого я немедленно уберусь.

– И эскизы тоже?

– Нет, только переписку.

Она достала пухлую папку и, чтобы удобно было нести, дала к ней в придачу вместительный пластиковый пакет магазина «Маркс и Спенсер».

– Вот еще что, – попросила я. – За последнюю пару дней мне сюда кто-нибудь звонил?

Кэрол порылась на столе и протянула два листа с именами и цифрами.

– Всего-навсего пятьдесят – шестьдесят человек. В большинстве – обычные подозреваемые. Хочешь, буду давать твой номер?

– Ни в коем случае! Ни одному человеку!

– Договорились, – кивнула Кэрол, удивленная моим настойчивым тоном.

– А эти телефоны я возьму с собой. Тебе же они не нужны? – Я сложила листы и засунула в задний карман. – И последнее.

– Что?

– Как ты находишь мою прическу?

– Потрясающе, – ответила она. – Чуточку экстремально, но очень хорошо.

– У меня изменился вид?

– Я тебя не узнала. По крайней мере в первое мгновение.

– Здорово, – обрадовалась я, а Кэрол вновь выглядела испуганной.

* * *

Я сидела в машине и пыталась разобраться в своих мыслях. «Лавина». У меня возникло чувство, что меня забросили на чужую таинственную планету. Что я знала? Сотрудники «Джей и Джойнер» смотрели на меня, как на трахнутую пыльным мешком. После какой-то свары я ушла с работы – по крайней мере на время. Порвала со своим приятелем. Следующие несколько дней объезжала клиентов и подбивала их жаловаться на то, как обошлась с ними наша компания. И в это время познакомилась с неким сумасшедшим, который оказался смертельно опасным типом. Или это был кто-то, кого я знала раньше?

Мне почудилось, что я зверь в чистом поле. Хочу спрятаться, но не знаю, в какую сторону бежать. Были люди, которые подозревали о том, что со мной произошло, другие не верили в это. Однако один человек точно знал, что я говорю правду. Где он? Я машинально оглянулась и поежилась. Скрыться куда подальше и никогда не возвращаться? В Австралию? На Северный полюс? Безнадежно. Что надо делать, чтобы начать процедуру эмиграции? Или поехать в Австралию в отпуск и отказаться возвращаться? Маловыполнимо.

Я достала из бардачка счет за доставку провизии. 2В, Мейнард-стрит, NW1. Это мне мало что сказало. Счет мог быть оставлен кем-нибудь совершенно посторонним. Но не исключено, что в этом месте живет именно он. И как только эта мысль посетила меня, я поняла, что должна туда попасть.

День превращался в самый длинный в моей жизни. Я поискала в справочнике. Это место было не так уж далеко. И я выглядела совершенно не так, как раньше. Можно притвориться, что заблудилась и попала не туда. Хотя что мне это дает? Скорее всего ничего.

* * *

Квартира оказалась на втором этаже симпатичного оштукатуренного здания рядом с Кэмден-хай-стрит и имела отдельный вход сбоку. Я нашла парковочный счетчик и опустила в него мелочи на тридцать шесть минут. Остановилась напротив, вздохнула и достала из бардачка темные очки. Хотя зимний вечер и так был сумрачным, это только довершало мою маскировку. Если ответит женщина, я с ней поговорю. Если мужчина, поостерегусь, скажу: «Извините, должно, быть, перепутала адрес» – и решительно направлюсь обратно. На улице достаточно людей, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Но не ответил никто. Я нажимала кнопку снова и снова. И слышала, как где-то далеко звенел звонок. Я заметила, всегда каким-то чувством понимаешь, что в доме никого нет. Достала из кармана ключи от машины и принялась позвякивать ими в руке. Можно было попробовать постучаться в другие квартиры. Но что я скажу? Я повернула обратно к машине. Счетчик показывал, что у меня еще есть тридцать одна минута. Обидно. Я открыла бардачок, чтобы положить обратно счет. Там рядом с дорожной картой, брошюрой и карточкой Королевского автомобильного клуба лежали не мои ключи.

Мне стало интересно. Я взяла их и вернулась к дому. Испытывая чувство абсолютной нереальности, тихонько вставила ключ в замок и открыла дверь. Когда створка отворилась шире, я заметила на полу кучу почты. Подобрала верхний конверт. Джозефине Хупер. Никогда не слышала о такой. Хозяйка явно была в отъезде. Я увидела перед собой лестницу и поднялась наверх. Странное ощущение, словно я прошла сквозь стену. Вытертые сосновые доски пола, фотографии, пришпиленные на стенах в холле. Незнакомые фотографии. Сочные цвета. Да, я могла ощущать затхлость помещения, в котором отсутствуют люди. Здесь никого не было.

Вряд ли я бывала раньше в этом районе. Моя память не хранила вид этого жилища. Но у меня в машине оказались ключи от квартиры. Поэтому не стоило удивляться тому, что, войдя в гостиную и включив свет, я увидела среди вещей Джозефины Хупер – картин, стола, ковра и дивана – мою стереосистему, телевизор и книги. Я чуть не упала в обморок. И опустилась на стул. На свой стул.

Глава 8

Я обошла большую комнату и повсюду находила следы себя. Сначала рассматривала их с величайшей осторожностью и дотрагивалась кончиками пальцев, словно все это могло немедленно раствориться. Маленький телевизор на полу, стереосистема и мои компакт-диски. Ноутбук на журнальном столике. Я подняла крышку и нажала на «Shift» – компьютер пискнул и ожил. На столе стояла моя ваза с тремя мертвыми розами. Они свесили засохшие головки, а черные лепестки валялись на столешнице. На диване был оставлен мой кожаный пиджак, будто сама я вышла на минуту за молоком. А за раму зеркала над камином вставлена моя фотография. Если быть точной – две фотографии на паспорт, где я пыталась унять улыбку. Мне было тогда весело.

Но квартира была не моя. Мебель чужая – вся, кроме одного стула. И много книг, которых я не только не читала, но о которых даже не слышала. За исключением поваренной – она лежала на каминной полке. Повсюду малопонятный фон чужой жизни. Фотография в раме на одной из полок. Я взяла ее и стала рассматривать: молодая женщина с вьющимися волосами, руки засунуты в карманы стеганой куртки, широко улыбается, а за ней привольно раскинулись холмы. Красивый, беззаботный снимок, но я не узнавала этого лица. Мне казалось, что я никогда его не видела. Я собрала корреспонденцию у двери и перебрала конверты. Все письма были адресованы Джо Хупер, Джозефине Хупер или мисс Дж. Хупер. Я сложила их аккуратной стопкой на кухонном столе. Потом распечатает. Но, взглянув на увядшие цветы и оценив количество почты, поняла, что хозяйка отсутствовала давно.

Я открыла на своем компьютере файл «Почта» и стала ждать, пока на экране мигали крохотные часы. Прозвучала мелодичная трель. Я получила тридцать два новых сообщения – все из неизвестных мне организаций, которые извещали о малозначимых вещах.

Я колебалась, не зная, что делать дальше в этой безмолвной комнате. Затем вышла в коридор и толкнула первую дверь. Створка отворилась, и я оказалась в спальне, где был теплый радиатор, а шторы раздвинуты. Я включила свет. Кровать была убранной, в ногах – три бархатные подушечки, на большой подушке две красные, в клетку, пижамы. На крюке у двери – бледно-лиловый халат, на полу – шлепанцы. На комодике стоял старинный флакон для духов, баночка с бальзамом для губ, серебряный медальон и еще одна фотография – на этот раз крупный план щетинистого мужского лица. Он был похож на итальянца – темный, с невероятно длинными ресницами. Вокруг глаз лучились морщинки – он улыбался. Я открыла шкаф. Черное платье, шерстяная юбка, кардиган. Все это принадлежало кому-то другому. Приподняла крышку корзины для прачечной. Пусто. Только пара белых трусиков и носки.

Следующая дверь вела в ванную. Там было чисто, тепло и все отделано белой плиткой. Моя сине-белая зубная щетка стояла в стеклянном стакане рядом с черной. Моя зубная паста в тюбике с отвинченным колпачком рядом с ее пастой в закрытом тюбике. Мой дезодорант, увлажняющий крем и косметика. На радиаторе подле ее цветного мое зеленое полотенце. Я вымыла руки и вытерла своим полотенцем. И, глядя в зеркало на свое непривычное лицо, почти ожидала увидеть за плечом ее – Джозефину Хупер. Джо.

Войдя в третью комнату, я моментально поняла, что она моя. Не потому, что здесь присутствовали какие-то знакомые вещи. Просто было ощущение, что я вернулась домой. Может быть, дело было в едва уловимом запахе или узнаваемом беспорядке. Туфли на полу. Под сдвигающейся рамой окна мой открытый и все еще не распакованный чемодан с рубашками, платьями и бельем. Темно-красное платье на спинке стула. В углу кучка вещей в стирку. На прикроватной тумбочке горстка украшений. На спинке кровати длинная рубашка для регби, которая заменяла мне ночную. Я потянула дверцу шкафа – там были два моих выходных костюма, зимние платья и юбки. И еще – синее пальто, которое упоминала Робин, и платье из мятого бархата. Я наклонилась вперед и втянула носом воздух из мягких складок. И при этом задумалась, будет ли у меня случай его надеть.

Я села на кровать и несколько минут не шевелилась, оглядываясь вокруг. В голове слегка звенело. Затем сбросила туфли, легла, закрыла глаза и стала слушать гудение системы центрального отопления. Здесь было очень спокойно. Только иногда доносилось шарканье ног из квартиры внизу и шум проезжающей неподалеку машины. Я потянула к себе рубашку-регби и подсунула под голову. Где-то хлопнула дверца машины, послышался смех.

Должно быть, я задремала, потому что, когда внезапно проснулась, на улице шел дождь. От уличных фонарей на мостовой отливали оранжевые блики. Мне стало зябко. Я взяла платье-джерси и обнаружила под ним свою сумку. Она самая – туго набитая и застегнутая. Я с трудом раскрыла молнию. Сверху лежал мой бумажник. Я заглянула внутрь и увидела четыре хрустящие двадцатифунтовые банкноты и изрядно мелочи. Тут же были мои кредитные карточки, водительское удостоверение, блок марок, написанный на клочке бумаги мой номер национальной системы страхования и несколько визитных карточек. Как будто ничего не пропало.

Крепко держа в руке свою сумку, я вернулась в кухню-гостиную. Тщательно задернула шторы, включила общий свет и лампу над плитой. Мне было приятно, по-домашнему. Я попала куда надо. Заглянула в холодильник. В нем оказалось полно еды: незамороженные спагетти, упаковка салата, огурец, зеленый лук, молоко, сыр: пармезан, чеддер – и брынза, баночки йогурта, полбатона обдирного хлеба, остатки белого вина. Ни рыбы, ни мяса. Может быть, Джо была вегетарианкой? Многие продукты были просрочены. Молоко, судя по запаху, прокисло, хлеб зачерствел, салат в упаковке скукожился и увял. Но вино можно выпить, подумала я.

Не раздумывая подошла к буфету, достала высокий стакан. Уже подняла бутылку, но в тот же момент застыла: оказывается, я знала, где стояли стаканы. Где-то в потаенном уголке мозга хранилась эта информация. Я неподвижно стояла, стараясь вытянуть за кусочком похороненных воспоминаний все остальное. Но напрасно. Тогда я налила полный стакан вина. Ведь не исключено, что я сама покупала эту бутылку. Включила какую-то музыку. Я почти ожидала, что в комнату вот-вот войдет Джо. И от этой мысли одновременно нервничала и приходила в возбуждение. Испугается ли она моего присутствия? Или поздоровается – небрежно или с осуждением? Но в глубине души я понимала, что она не придет. Джо куда-то исчезла. В этом доме много дней никого не было.

На телефонном аппарате моргала лампочка. Поколебавшись, я включила автоответчик на прослушивание. Первое сообщение было от какой-то женщины, которая выражала надежду, что все в порядке. И сообщала, что собирается приготовить ужин, если Джо ее дождется. Голос показался мне знакомым. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что говорила я сама. Я поежилась, перемотала пленку и снова прослушала. Я показалась себе веселой. И теперь, глотнув подкисшего вина, стала слушать дальше. Другая женщина начальственным тоном долго распространялась по поводу сроков сдачи работы и говорила, что с ней делать дальше. Мужской голос спрашивал: «Привет, Джо. Увидимся? Брякни». Послышались гудки отбоя. Я сохранила сообщения и допила резковатое желтое вино.

Я не знала, что предпринять. Кто я в этой квартире: незваная гостья или законная хозяйка? Мне хотелось здесь остаться, принять ванну, забраться в рубашку-регби и, свернувшись на своем стуле, уставиться в телевизор – мой телевизор. Я не желала жить у друзей, которые были добры и предупредительны, но считали меня ненормальной. Я хотела дождаться Джо и разузнать о своем потерянном "я".

Я опустилась на стул и высыпала на журнальный столик содержимое сумки. Самым крупным предметом оказался пухлый, формата А5, конверт с моим именем. Я извлекла из него два паспорта: старый и новый. Открыла обложку и увидела свою фотографию – такую же, как за рамой зеркала. Далее следовал авиабилет. Десять дней назад я должна была лететь в Венецию, а возвратиться позавчера. Я всегда хотела побывать в Италии.

Пара скрученных друг с другом черных перчаток, моя разъехавшаяся в переплете записная книжка. Четыре черные ручки, одна подтекает. Тушь для ресниц. Два тампона. Полпакетика мятных конфеток «Поло». Я машинально положила одну в рот – пусть забьет вкус вина. Пачка салфеток. Карамелька. Нитка бус. Три тонкие ленты для волос – теперь они мне не нужны. Расческа и маленькое зеркальце. На пол упал кусочек фольги. Я подобрала его, но это оказалась плотная серебряная упаковка с двумя таблетками, правда, одной уже выдавленной. Я поднесла упаковку к свету и прочитала название: левонелл, доза 750 миллиграмм. У меня появилось идиотское желание положить оставшуюся таблетку в рот и посмотреть, что произойдет.

Однако я этого не сделала. А заварила себе чаю и позвонила Шейле и Гаю, но нарвалась на автоответчик. Сказала, что вечером не вернусь, поблагодарила за все и пообещала вскоре связаться. Надела свой кожаный пиджак, положила ключи и таблетку во внутренний карман и вышла. Машина стояла на прежнем месте. Только теперь под примерзшую щетку стеклоочистителя была подсунута завернутая в полиэтилен квитанция на штраф.

Разберемся с этим потом. А пока я свернула на Кэмден-хай-стрит и шла до тех пор, пока не повстречала аптеку. Она уже закрывалась. Я подошла к рецептурному отделу, работавший там молодой азиат спросил, не может ли он мне помочь.

– Надеюсь, – сказала я. – Я только хочу узнать, от чего вот это лекарство. – И протянула ему серебряную упаковку.

Аптекарь нахмурился:

– Это ваше?

– Да... То есть нет. Ведь если бы это было мое, я бы знала, что это такое. Согласны? Я это нашла. В комнате своей младшей сестры. И хочу убедиться, что таблетки не представляют опасности. Потому что видите, второй здесь нет.

– Сколько лет вашей сестре?

– Девять, – наобум ответила я.

– Понятно. – Аптекарь бросил упаковку обратно на прилавок и снял очки. – Это контрацептив «скорая помощь».

– То есть?

– Таблетки, которые принимают наутро.

– О!

– И вы утверждаете, что вашей сестре только девять?

– Господи!

– Ей следует показаться врачу.

– М-м... дело в том... – Я осеклась. В аптеку вошел покупатель, встал за мной и с интересом прислушивался.

– Как вы думаете, когда она ее приняла.

– Давно. Десять дней назад или около того.

У аптекаря появилось неодобрительное и какое-то ироничное выражение.

– Вообще-то их принимают по две. Одну не позднее семидесяти двух часов после сношения, желательно раньше. А вторую – через двенадцать часов после первой. Так что ваша сестра может быть беременной.

Я схватила с прилавка таблетку.

– Разберусь. А вам – большое спасибо. – И выскочила на улицу.

Ледяной дождь приятно охладил пылающие щеки.