Текст книги "Осенние сны"

В этот раз

В этот раз все было иначе, и лед не светился сиреневым и розовым – стены, высокие башни и стрельчатые шпили ледяных замков разрушили перед твоим приездом и, кажется, вместе с ними сломалось что-то еще – я понял это не потому, что ты не ответила на мой звонок и даже не потому, что мы снова перешли на вы – но в этот раз ты не обернулась в дверях, как всегда это делала раньше. Впрочем, в этом наверняка есть какой-то смысл – ведь никогда точно не знаешь, кто там с другой стороны – и если для меня ничего не изменилось – ты это ты, то я, видимо, плавно перешел в тот разряд твоих друзей, с которыми лучше быть повежливее и поосторожней – так, на всякий случай, во избежание лишних проблем. Да, я имею в виду историю с твоим учителем, которая приключилась этой зимой – не знаю, то ли в церковь пойти, то ли в милицию, говоришь ты и улыбаешься, как будто в этом есть что-то смешное. Хотя я, наверное, как обычно, что-то преувеличиваю, а чего-то не замечаю – память работает рывками, вернее, урывками. Например, в прошлый раз, я хорошо помню, что девушка, подававшая кофе, была в белой блузке и длинном черном фартуке, наподобие тех, что носят кузнецы в средневековых фильмах (что делало ее похожей на гейшу), а водитель такси был чем-то раздражен, но не могу вспомнить выражения твоего лица, возможно из-за того, что солнце било прямо в глаза, три часа пополудни – не лучшее время для прощания, в такую жару хорошо сидеть в кондиционированном помещении с задернутыми шторами, пить зеленый чай и говорить о пустяках или что-нибудь вспоминать. От этой встречи тоже останутся какие-нибудь мелочи, вроде резкого запаха из пузырька с настойкой на тридцати двух маслах, которым ты лечишь гайморит, или маленькой девочки в лыжном комбинезоне, танцующей в проходе между столиками перед мамой, одобрительно склонившейся над тарелочкой с десертом, пока сумерки медленно сгущались в высоких окнах, как будто давая время, чтобы сказать что-то важное, и другой водитель снова раздражался – в этот раз уже оттого, что поздно сказали про поворот, и он не успел перестроиться в нужный ряд – так похоже, что мне кажется, будто все в точности повторяется.

Нет, конечно, что-то меняется – в ЦУМе открыли «Макдоналдс», стекла сменили на витражи с изображением полуптиц-полуангелов, рыб, странных всадников и медведей с поджатыми лапами в зверином стиле (такие же можно увидеть на фирменной эмблеме «Пермалко»), напротив «Колизея» посадили деревянного человечка в белом кресле, без головы, с обрубленными кистями, похожим на казненного преступника (два точно таких же, только на белых деревянных самокатах, едут неподалеку у органного зала неизвестно куда), на месте барака, где ты жила, теперь трехзвездочный отель в шесть этажей с французской блинной (я нашел его только по номеру дома), «Максим» на месте, это теперь кафе, а почти весь первый этаж дома занимает дорогой магазин с итальянским названием, но русскими буквами – с манекенами, замершими за темными стеклами, словно в детской игре, и плакатом женщины с луком в руках, раскрашенной под индейца.

Но машины все так же несутся вниз по Компросу и, вылетая, как на трамплине, перед Кафедральным собором на Монастырскую, уходят влево, мимо бывшего военного училища и вправо, мимо действующего зоопарка, который хотят перенести то ли на Братскую, то ли в Черняевский лес. Да, у нас теперь есть свой Арбат – участок Кирова от Газеты «Звезда» до Комсомольского проспекта – с пешеходной зоной, литыми чугунными скамейками, электрическими, стилизованными под газовые, фонарями и странными сооружениями наподобие совхозных весовых для грузовиков – со стенами под крышей, но без фасадов, в которых уличные торговцы продают по праздникам всякую всячину.

Но в городе почти не бываю, автобус – грязно-желтый «Нефаз» с неудобными, расположенными на разной высоте и друг против друга креслами – уходит навылет из города по новому мосту, кондукторам выдали прямоугольные кассовые аппараты, напоминающие деревянные кобуры от «маузеров», и они, серьезные, как комиссары гражданской, с ремнями крест-накрест, обелетив в Муллах немногочисленных пассажиров, перебираются в кабину водителя – следующая остановка уже на правом берегу, а мы сидим, глупо глядя друг на друга, впрочем, стекла уже оттаяли и можно смотреть в окно, на белые, полные простора и тоски поля, расчерченные линиями канав, на серое небо, чахлый березняк, за которым начинается река, всегда разная, по другую сторону которой, за судоремонтным заводом, уже, по сути, другой город, здесь даже названия другие, речные – Капитанская, Волгодонская, Старые Водники. Если сойти на Адмирала Ушакова и идти вниз до конца, то упрешься в проходную судостроительного завода, с бронекатером на постаменте, окрашенным молотковой эмалью, и маленьким бронзовым Лениным с приподнятой, будто для защиты, рукой.

Но автобус уходит прямо, сквозь лес, за которым снова начинается город, но как будто другой, здесь даже люди какие-то другие, более суровые, что ли, и все несут воду – в бидонах, бутылях, банках, канистрах. У остановки мужики торгуют клюквой, медом и мясом с застеленных покрывалами капотов «шестерок» и «москвичей», торговка в валенках и ватнике продает мороженую, похожую на поленья, рыбу в деревянных ящиках, возле которых бродят, вяло помахивая хвостами, меланхоличные собаки.

Чтобы добраться до места, я пересекаю широкую дорогу с разделительной полосой, и ухожу по аллее, мимо желтой, аккуратной, как ухоженная могила, газовой задвижки за крашеной оградкой, мимо леса, из которого часто выходят постоять у дороги дикие собаки, живущие там свободно своими силами. Если никуда не сворачивать, то выйдешь прямо к реке, всегда разной, но я ухожу влево и иду по утоптанной тропинке вдоль дороги, на которой в последние дни зимы разбились с превышением скорости три молодые женщины – одна из них погибла на месте, две другие находятся в больнице, надеюсь, они выживут.

Переход

Одна девушка заблудилась в лесу. А была зима. Девушка стояла одна на пустынной cнежной дороге, окруженной лесом, по которой никто никуда не ехал, и замерзала. Из одежды на ней была короткая черная шубка из норки, черные легенсы и туфли на высоких каблуках. На голове у нее ничего не было. Девушка пыталась как-то согреться – куталась в шубку, но тогда мерзла попа, а когда она закрывала полами бедра, обнажалась шея и грудь. И постоянно мерзли пальцы ног в узких туфлях. Не то, что было очень уж холодно, но девушка оказалась совсем маленькая, как девочка, в ней почти что не было жира, и поэтому ей приходилось совсем плохо. И еще она не помнила, кто она такая и как здесь оказалась. Девушка обшарила карманы, но не нашла ничего, кроме коробки спичек и связки ключей. Спички она сразу же выбросила – ей нисколько не хотелось лезть на высоких каблуках в глубокий снег за хворостом для костра, а ключам она очень обрадовалась – раз у нее есть ключи, значит, где-то должен быть и дом. Кутаясь в шубку в поисках тепла, девушка обнаружила, что во внутреннем кармане что-то есть. Она посмотрела и достала оттуда небольшой плоский слиток, размером чуть больше ее маленькой ладони. Девушка не знала, что это такое. Слиток был тяжеленький, с аккуратно закругленными краями, темным стеклом с одной стороны и серебристым корпусом с другой, на котором было нарисовано маленькое надкушенное яблоко. И еще там было что-то написано, но она не смогла прочитать, что именно. Девушка заметила на слитке какие-то кнопочки. Она стала нажимать-нажимать их по очереди и – о чудо! – слиток вдруг отозвался тихой музыкой и темное стекло заиграло разноцветными красками. Девушка стала трогать-трогать стекло и смотреть на меняющиеся картинки внутри – это было так удивительно, что она даже ненадолго забыла про холод. Она догадалась, что если прикасаться к экрану по-разному – он будет показывать разные вещи – картинки, слова, и даже иногда кино – в общем, разные изображения. Это было очень-очень красиво! Девушка поняла, что настоящая жизнь – там, в серебряном слитке, а не здесь на пустынной дороге, среди снегов, мрачных неподвижных деревьев и хмурого вечернего неба. Тогда девушка сделала вот что: она нашла изображение горящего огня, сделала его большим (для этого всего-то нужно было раздвинуть его пальцами), и стала смотреть-смотреть на него – так ей стало немного теплее. Немного согревшись у огня, она подумала, что раз уж слиток волшебный, то наверное, с его помощью можно связаться со спасателями, чтобы они приехали и вывезли ее отсюда. Погасив огонь (сразу же стало холодно), она стала трогать-трогать экран, пока не нашла какой-то список имен и фамилий с непонятными цифрами под каждым именем. Девушка заметила, что все имена располагались по алфавиту, а номера как попало, не по порядку. Где же тут я, думала девушка, читая список, но не могла вспомнить своего имени. Спасателей она тоже не нашла. Листая список, девушка наткнулась на имя Такси Ангел и вдруг вспомнила, что есть такси и оно везет, всех – нужно только заплатить. Она ткнула в него пальчиком и – о чудо! – такси отозвалось женским голосом:

– Здравствуйте, откуда вас забрать?

– Я… – девушка поняла, что не знает, откуда ее забрать, – я за городом, мне нужно в город…

– Куда поедете? – спросила женщина.

– На автовокзал, – быстро сказала девушка (она вспомнила, что в любом городе есть автовокзал).

– Оставайтесь на месте, вас найдут, – сказала женщина и добавила, – стоимость поездки со скидочной картой триста семьдесят рублей.

– Хорошо, – сказала девушка, хотя и знала, что у нее нет с собой ни карты, ни денег. Вскоре слиток тоненько пропел – это пришло сообщение от той женщины: «Назначено черное Рено номер 777 время ожидания 20 минут». Девушка повернулась к лесу задом и лицом к дороге (она не знала, с какой стороны придет машина) и принялась ждать. Она очень надеялась, что черное Рено не опоздает, а ей удастся продержаться двадцать минут. Она вспомнила, что Рено – это он, мужчина, и старалась представить, какой он. И еще вспомнила, что есть такой артист – Жан Рено, он играл во французских фильмах добрых бандитов, хороших алкоголиков и телохранителей, которые всегда приходили на помощь в ключевых эпизодах. Она вдруг ясно увидела его – немолодого, небритого, с печальным взглядом и орлиным носом, и ощутила острую пронзительную тоску по нему, как если бы он был ее братом или мужем. Она представила, как он едет к ней по пустынной зимней дороге, хмуро глядя вперед и заплакала… Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем подошла черная машина и остановилась рядом. Девушка уже так замерзла, что даже не смогла открыть дверь. Дверь открыли изнутри, и девушка села в машину. И увидела на водительском месте немолодого небритого мужчину с орлиным носом…

Черная машина помчалась по пустой темной дороге, летящей навстречу в свете фар, водитель молчал, а девушка тихонько плакала – у нее в тепле сильно заболели руки и ноги и еще оттого, что все, наконец, закончилось. Вскоре машина взлетела в гору, с которой открылся огромный город, залитый вечерними, нарядными – будто праздничными – огнями (оказалось, что он совсем рядом). Водитель включил приемник, зазвучала красивая веселая песня: «На-ла-бу-тенах-на!» – и тут девушка все вспомнила.

Она вспомнила, что ее зовут Лена, она живет на улице Юрша и учится в госуниверситете на филолога. А айфон ей подарили родители на День рождения в конце января…

Решение пришло само – девушка даже рассмеялась, как это раньше не пришло ей в голову. Она откинулась в кресле, закрыла глаза и улыбнулась.

Перейду на "Билайн" – решила она.

Черная шапочка

Жила-была девочка, обычная девочка. Она проживала вместе с папой и мамой в своем доме на краю черного леса. А так рядом больше никого не было. Только ночам из леса выходили к дому дикие звери, да каждое утро пели птицы, девочка знала их всех по голосам. Девочка была очень красивая, но не знала об этом. Никто ей этого не говорил. Родители ее много работали – папа целыми днями рубил лес, а мама стряпала пирожки и носила их своим знакомым. Еще у нее была бабушка, только она жила в другом месте, и девочка ее никогда не видела. Мама всегда была занята и мало разговаривала с девочкой, только кричала на нее, если та делала что-то не так. Случалось, она нарочно делала неправильное, чтобы мама обратила на нее внимание и накричала. И девочка не сердилась на нее, потому что знала: мама добрая и кричит на нее только потому, что она сама виновата. Иногда, совсем редко, мама била девочку и говорила ей, что она плохая. Девочка знала это и не сердилась.

Однажды летом случилась беда. В тот день папа валил лес, а мама пошла с пирожками к другу. Девочка осталась одна. Она стала играть со спичками и нечаянно подожгла занавески на кухне. Девочка успела потушить огонь, но сама сильно обгорела. Она сожгла себе руки, ноги и, самое обидное, волосы. Кроме того, она очень испугалась. Но еще больше она боялась того, что мама вернется и будет ее ругать. Она помыла стекло, раскрыла все окна, чтобы проветрить дом, и даже нашла в шкафу новые занавески – почти такие же. Ей было очень больно, но она успела все сделать до прихода мамы. А на голову она надела черную шапочку, чтобы мама не увидела, что у нее нет волос. Когда мать вернулась, она ничего не заметила, только спросила, почему она в шапочке. Но девочка ничего не могла ответить – от страха она потеряла голос. И еще она очень боялась, что мама заметит новые занавески. И только кивнула, когда мама спросила – она что ли мерзнет. Приближалась осень, и по вечерам уже было прохладно. «Ну и ходи так, – сказала мать, – Черная Шапочка». И стали они жить вдвоем – папа ушел от них на заработки в другой лес и больше не вернулся. А мама стала звать девочку – Черная Шапочка. С того дня Черная Шапочка стала очень печальной. От ожогов у нее все время болели руки, ноги и, особенно, голова. Но она боялась снять шапочку, чтобы мама ее не наругала. И еще она стала будто немая и не могла сказать, как ей больно жить. «Что-то ты грустная какая-то, – иногда говорила мать, – болеешь что ли?» Но Черная Шапочка только мотала головой от боли – вот так – и та думала, что она говорит – нет. И больше ничего не спрашивала. Чтобы заглушить боль, Черная Шапочка много гуляла по лесу. Потом она научилась находить в лесу волшебные грибы и сонную траву на полянах. Она нюхала траву и старалась побольше спать, чтобы забыться. Тайком от мамы она делала отвар из волшебных грибов и пила его. Иногда ей хотелось выпить столько отвару, чтобы уснуть и никогда не просыпаться, но она боялась расстроить маму и пила его понемножечку – одну чашечку через день. Тогда ей становилось хорошо, так хорошо, что она даже пела. Она уходила на поляны, собирала ромашки, рвала лепестки и пела:

«Бьют – уйду,

Любят – уйду,

Ждут – уйду,

Терпят – уйду».

А потом она выросла и ушла из дома. Она научилась переносить боль и стала сильной хорошей девочкой. Только никогда не могла смотреть на огонь.

Судьба импресарио

Пьеса в двух актах с эпилогом

Действующие лица:

ОЛЕГ ОЛЕГОВИЧ – организатор социальных концертов, 50 лет. Играет на гитаре, поет. Обожает Бродского.

ЗУЛЕЙХА – его жена, 33 года. Восточная красавица, домохозяйка.

СВЕТЛАНА СВЕТЛАЯ – певица, 40 лет. Исполняет старые песни о главном красивым голосом.

ЭРИК – ее муж, 40 лет. Сопровождает Светлану, носит рыжую бороду. Похож на викинга.

НАБОКИН – писатель, 59 лет. Пишет сценарии выступлений, выполняет мелкие поручения. Не женат.

ВЯЧЕСЛАВ – аккордеонист-реаниматолог, полный мужчина 45 лет. Клавишник с высшим медицинским образованием. Любит танцевать.

АВТООТВЕТЧИК: голос в телефоне.

Музыканты, актеры, старушки, деды

Время и место действия: Закамск, социальный центр судоремонтного завода. Зима, наше время

АКТ ПЕРВЫЙ

Сцена 1

Помещение социального центра. Слева – на стульях два десятка старушек, три деда с медалями на пиджаках, на последнем ряду в углу – Набокин. Справа – небольшая импровизированная сцена, военно-морской андреевский флаг, рында, метровая модель бронекатера под стеклом. На сцене – Олег, Светлана, Вячеслав с аккордеоном.

ОЛЕГ (взволнованно): "А Родина, как водится, одна. А у нее нас много, слишком много. И если на нее взглянуть со дна, то до нее нам дальше, чем до Бога!"1212
  Николай Сахаров «Баренцево море»


[Закрыть] (звонит в рынду). А сейчас несравненная Светлана Светлая исполнит для вас песню Евгения Жарковского «Прощайте, скалистые горы». Сопровождение – Вячеслав Костин. Прошу! (аплодисменты).

СВЕТЛАНА (поет): Прощайте, скалистые горы, на подвиг Отчизна зовет. Мы вышли в открытое море, уходим в далекий поход. А волны и рвутся и плачут и бьются о борт корабля. Остался в далеком тумане Рыбачий, родимая наша земля… (аплодисменты)

ОЛЕГ (звонит в рынду): А теперь я хочу поблагодарить вас за внимание. Наш концерт окончен. Спасибо!

СТАРУШКИ (хором): Спасибо, вам спасибо! Молодцы! Какие вы молодцы! (уходят)

Подходят актеры, музыканты, Набокин, окружают Олега

ОЛЕГ: Спасибо! Какие мы молодцы!

СВЕТЛАНА: Олег Олегович, это все вы с Набокиным. Придумать такую историю. Вы гении!

ОЛЕГ: Без вас ничего бы не получилось. Вы – лучшие!

НАБОКИН: Настоящие гении – мертвые.

ОЛЕГ: Хочу сказать отдельное огромное спасибо Вячеславу. Он не только играет на всех представлениях – ему часто приходится оказывать первую медицинскую помощь зрителям. Так, на праздновании Дня подводника он вывел из комы капитана второго ранга, кавалера ордена боевого Красного Знамени Василия Коновалова, потопившего в годы войны восемь вражеских транспортов, и удерживал его в стабильном состоянии до прибытия «скорой». Слава – наша жизнь в твоих руках.

ВЯЧЕСЛАВ: Очень приятные слова.

ОЛЕГ: Я горжусь, что могу играть с вами. В воскресенье всех жду на репетицию. Прошу не опаздывать.

Все одеваются, уходят. Остаются Олег и Набокин

ОЛЕГ: Ну что, поехали. Поможешь инструменты загрузить? Ты не торопишься?

НАБОКИН: Нет, помогу конечно. Давай.

Выносят инструменты, штативы, пюпитры, пульты

Сцена 2

Белая «Приора» среди сугробов. В салоне Олег и Набокин

ОЛЕГ: Ты чего грустный?

НАБОКИН: Да, пальцы застыли. Железо на морозе.

ОЛЕГ: Сейчас я печку включу. Как тебе концерт?

НАБОКИН: Нормально.

ОЛЕГ: Нормально… Ну ты чо, Колька. Я хочу отклик услышать, а ты общими словами пытаешься отделаться. Скажи что-нибудь доброе.

НАБОКИН: Да нет, правда нормально. Публика всегда «Морские волны» хорошо принимала. В прошлый раз дамы плакали…

ОЛЕГ: Когда это было?

НАБОКИН: Да год назад, прошлой зимой, на старый Новый год.. Я еще руку у тебя в машине прищемил. – два пальца сломал. Три месяца писать не мог.

ОЛЕГ: Да, было дело. Сейчас-то как рука?

НАБОКОВ: Да нормально.

ОЛЕГ: Ладно, поехали. Сейчас еще на Водники заедем, Свете микрофон закинем со шнурами, а потом я тебя домой отвезу.

АКТ ВТОРОЙ

Сцена 1

Двор, где живет Светлана. Старый двухэтажный дом, гаражи, сугробы, фонари. Вокруг ни души. Олег достает смартфон, звонит

АВТООТВЕТЧИК: Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети!

ОЛЕГ: Странно. Должна дома быть.

НАБОКИН: А квартиру не знаешь?

ОЛЕГ: Нет. Сказала, можно в подъезде коробку оставить. (бежит к одному подъезду, второму, дергает ручки) Закрыто.

НАБОКИН: Позвони еще.

АВТООТВЕТЧИК: Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети!

ОЛЕГ (смотрит наверх) А, вот на втором свет зажгли. Наверно там. (лепит снежки, кидает в окно, свет гаснет). Холодно. Черт, столько времени потеряли.

Звучит мелодия входящего звонка

ОЛЕГ: Алло.

ЗУЛЕЙХА: Ты где, моя любовь?

ОЛЕГ: Да тут, микрофон со шнурами на Водники завозили. Сейчас Набокина отвезу и домой.

ЗУЛЕЙХА: Хорошо, жду тебя. Я голубцы приготовила. Дети уже спят.

ОЛЕГ: Скоро буду. Целую.

НАБОКИН: Слушай, тебе потом возвращаться через весь город. Давай я такси вызову.

ОЛЕГ: (в сторону) Взял бы да вызвал, чего спрашивать. (вслух) Да нет, мне не сложно. Потом по Восточному обходу уйду.

НАБОКИН: Спасибо. Как у тебя тут сиденье отодвигается? Тесно.

ОЛЕГ: Там внизу рычаг дерни.

НАБОКОВ: Не вижу, где (шарит рукой). А вот, нашел… А-а-а!!!

Сцена 2

Кухня в доме Светланы и Эрика. Поздний ужин. Стол с тарелками, уютный ламповый свет

СВЕТЛАНА: Так устала, так устала, даже есть не могу.

ЭРИК: Ну, еще бы. Весь день на ногах.

СВЕТЛАНА: Кто-то звонит, дай телефон.

ЭРИК. Да отдыхай уже. Завтра перезвонишь. (выключает телефон). Двенадцатый час, ну что за люди.

СВЕТЛАНА: Ой, снежки кидают. Посмотри, кто там. Дети, наверно, балуются.

ЭРИК (смотрит в окно): Там Олег твой с писателем.

СВЕТЛАНА: Спустись, открой. Может дело важное.

ЭРИК: Какое еще дело. Ночь на дворе, завтра все дела.

СВЕТЛАНА: Но они ждут.

ЭРИК: Ничего, подождут и свалят. Вон мороз какой. В машину садятся. Пошли спать. (выключает свет)

СВЕТЛАНА: Пошли.

ЭПИЛОГ

Полутемная приемная травмпункта. На потолке изредка вспыхивает лампа дневного света. Дверь с надписью «Без вызова не входить». На скамье Олег и Набокин с наспех забинтованной рукой

ОЛЕГ: Ну как ты?

НАБОКИН: Нормально. Лучше уже.

ОЛЕГ: Ну-ка пошевели пальчиками. Не этими. Хорошо. Алло! (звонит телефон)

ЗУЛЕЙХА (укоризненно): Моя любовь, ты где? Я третий раз голубцы разогреваю.

ОЛЕГ: Да, тут… в больнице. Набокин вторую руку прищемил.

ЗУЛЕЙХА: Кошма-а-р! Все плохо?

ОЛЕГ: Да нет, сейчас его перевяжут, отвезу домой. Ты не жди меня, ложись.

ЗУЛЕЙХА (грустно): Нет, я тебя дождусь…

ОЛЕГ: Я скоро уже. Целую. (отключает).

Оба молча смотрят на дверь, за которой слышны негромкие голоса врачей, четкие звуки металла о металл.

НАБОКИН: Слушай, давно хочу спросить: зачем тебе это все?

ОЛЕГ: Что именно?

НАБОКИН: Ну, все: концерты, репетиции, беготня. Денег особых не приносит, а сил и времени много отнимает. Ты ведь юрист?

ОЛЕГ: Юрист, юрист.

НАБОКИН: Ну вот, мог бы частной практикой заниматься, адвокатскую контору открыть. А так носишься по городу, людей собираешь, залы арендуешь, инструменты покупаешь на свои деньги. Семью неделями не видишь. И все ради того, чтобы тебе похлопали и сказали: молодец, давай еще.

ОЛЕГ (выдерживая паузу): Не знаю, как тебе ответить… Понимаешь… Импресарио – это судьба.

Занавес