Текст книги "Плавать по морю необходимо"

Про гирокомпас

Гирокомпас Курс-4 я проплавал. Опоздал с плавпрактики на 1.5 с хвостиком месяца и наука, считай, прошла мимо меня. Практические занятия и лабораторки я отработал и зачет, конечно, сдал, но разве останется в голове самостоятельное изучение для галочки.

Никогда меня это не беспокоило: – Я умный, способный, быстро выйду в Третьи помощники. Еще я везучий, а компас ломается редко и мне повезет. Ну, если быстро не выйду, и не повезет, возьму инструкцию, описание, спрошу Третьего, что он помнит и как-нибудь справлюсь.

Вот не повезло как раз быстро, и даже очень быстро, во второй мой поход на Шпицберген. Отправились из Архангельска за новой порцией Арктик-угля, на котором в Архангельске растет трава.

На вахте третьего вскипела поддерживающая жидкость, полетела гиросфера. Надо менять, известное дело. Запасных, аж две. Гирокомпаса тоже два и всегда запускали оба на отход. Но второй врал на 6 градусов и поправку не смогли устранить даже спецы из Архангельской БЭРНК. Штурманам считать истинный курс всегда лень, и я отправился в гирокомпасную, напрягая еще молодую и свежую память.

Из памяти, по пути в гирокомпасный пост, выдавить ничего не удалось и достав с полки все что было, разложил на столе и на палубе схемы, чертежи и инструкции. Ну, разобрать, слить старую жидкость, вообще не вопрос, а вот как не облажаться с новой гиросферой? А вдруг она неисправна или из восстановленных? Вспотел думая, но честно стал раскручивать болты и гайки. Открылась дверь, заглянул Старший электрик, поздоровался, спросил, что делаю и не нужна-ли помощь какая. Быстро, однако новости разлетаются по пароходу! За электриком заглянул боцман и сообщил, что вахтенный матрос Второго офицера служил срочную на лодке штурманским электриком и подмигнув исчез.

Надо же, думаю, какой хороший экипаж, какие дружные и отзывчивые ребята, готовы помочь новичку. И не шпыняют за высшее образование. Достал сферу, слил жидкость, протер все сухой чистой ветошью. Отстегнул с полки коробку с запасной, открыл, достал формуляр, боюсь тронуть.

Снова открылась дверь, вбегает Третий, сменился и уже отобедал. Радостно вопрошаю: “Помнишь, что-нибудь? Как менять, менял когда?” – Нет! так же радостно отвечает Третий, никогда не приходилось! Проскочил! И тут же удивленно:

– А почему я запаха не слышу?

– Какого запаха?

– Спирта запаха. Спирт где? На протирку, где?

Ах вот она «в чем собака порылась!» Народ-то не просто отзывчивый, а очень отзывчивый. Одесситы в валенках, как хвастался боцман. Картина маслом и сметаной.

Снова открывается дверь, аккуратно вплывает матрос Второго офицера.

– Меня Михалыч прислал…Помочь… Я срочную служил… Штурманским электриком, 613 проект. И, не говоря более ни слова, вынул из ящика сферу.

– Иди к чифу за спиртом – напомнил Третий. Вышли из гирокомпасной вместе.

– Порядок такой – Третий продолжил техучебу.

– Проси больше, на компас уйдет стакана два, может три, остальное остается ребятам, ну, кто помогает. Себе не отливаешь.

Поднимаюсь к старпому. Согнал с послеобеденного дивана. Получил ключ от кладовки и инструкцию:

– Пользуй начатую канистру, слева!

Задача ясна, беру в кладовке начатую канистру, половинка пятилитровой, спускаюсь в гирокомпасную. Там уже собрались помощники и советчики. Отдаю спирт в надежные руки.

– Вы идите, пообедайте пока, заботится обо мне палубная команда, мы тут сами все сделаем. Переживаю, мое заведывание – в чужие руки…

Иду обедать, потом что-то отвлекло и возвращаюсь в гиропост минут через сорок. Получаю обратно пустую канистру, заполненный формуляр и инструкцию по порядку моих действий в случае чего и того. Благодарю исполнителя и сочувствующих. Возвращаюсь в кладовую, ставлю канистру на место, отдаю ключи Старпому.

В пятом часу вбегает на мостик Старпом и возмущенно потрясает пустой канистрой. Я не понимаю из-за чего такой скандал – У вас же еще одна есть, полная! – Оставив мне порцию матюков и обещаний списать при первой возможности, злобно пыхтя и приговаривая, старпом удаляется. Понимаю, что разбазарил казенное имущество, видать уже распланированное им в своих старпомовских интересах, но мне их ничуть не жаль, ни старпома, ни спирта. Вахта закончилась, сдал место третьему, заполнил судовой журнал. Спускаюсь к себе в каюту. С главной палубы доносятся звуки гармошки и нестройное пение. Ну и Слава Богу!

На вкус и цвет…

Июль месяц на Шпицбергене, тихо и почти тепло. Низкое Солнце 24 часа ходит по кругу, не прячась за горизонт. Яркое полярное синее небо. День от ночи можно отличить только по штурманским часам с разбивкой циферблата на 24.

Дизель-Электроход «Обь», мое первое, после училища судно. Ум, таки медленно, но приходит с годами. Я это о том, что даже спать тогда нужно было с фотоаппаратом в руках.

Пароход стоит в припайном льду, врезавшись в него на полкорпуса, по самую надстройку, чтоб не отдавать якорь на большой глубине. Ждем свою очередь к причалу Баренцбурга на погрузку шпицбергенским углем, больше похожим на торф. Повезем его в Архангельск, на Бакарицу и вывалим его там на причал, чтоб лежал дальше кучами и зарастал травой. Такой вот хитрый Советский бизнес.

Шахты в Баренцбурге и Пирамиде (второй шахтерский поселок компании Арктикуголь) разрабатывались не для угля, а чтоб держать стратегическое место, контролирующее проход из Северной Атлантики, через Северный ледовитый океан, к арктическому побережью Штатов и Канады.

Донецкие шахтеры стояли годами в очереди и вступали в коммунисты, чтоб попасть сюда на двухлетний контракт. Им платили двойную шахтерскую зарплату и «боны» – эрзац дензнаки для лже-валютных магазинов «Березка». За 2 года можно было заработать таких бонов на «Жигули» без очереди в этих самых «Березках».

Я, юный, Четвертый помощник капитана, скучаю на мостике один, матроса отправил делать приборку в помещении гирокомпасов. Моя ночная, точнее утренняя вахта с 04.00 до 08.00. Хожу с крыла на крыло, размышляю, что лучше сделать после завтрака, заполнять формуляры или лечь спать. От рабочих мыслей отвлек шум и скандал за иллюминатором правого борта. Вышел на крыло мостика, выглянул. Несколько местных полярных чаек, не поморников, чаек, размером с хорошего индюка, ссорились о чем-то на льду, возле борта.

Поскольку я был крайне молод и поэтому еще не воздержан в выражении чувств, решил разогнать это профсоюзное собрание чем ни будь тяжелым. Ничего не нашлось, кроме хозяйственного мыла в гальюне, за мостиком. Взял, метнул, не попал. Мыло осталось лежать на льду. Собрание слегка притихло и расступилось кружком вокруг неизвестного им предмета.

Пошел за вторым куском. Возвращаюсь, вижу картину. Одна или один клюет мыло, остальные с интересом смотрят. Клевавший оставляет мыло и не спеша направляется к талой лужице на льду, начинает полоскать клюв. Набирает воду задирает голову, щелкает, выплевывает с пузырями и снова полощет клюв в луже. Его место у мыла занимает следующий. Остальные выстраиваются в очередь. Второй отходит к луже и тоже начинает пускать пузыри, третий становится клевать мыло. Непередаваемая картина! Второй кусок не бросаю, жду развития событий.

Организовалась правильная карусель из клюющих и полоскающих, Первый, первая, прополоскавшись чинно идет и становится в конец очереди "на поклевать". Никто не толкается, не лезет без очереди, не норовит утащить и улететь. Строго, как в мавзолей. Через 15–20 минут с мылом было покончено. Бросил второй кусок. Повторяется история.

На мостик поднимается матрос, закончил работу. Отправляю его за мылом. Смотрим и удивляемся вдвоем. Утро, подъем экипажа, завтрак. Приходит Старпом, становится рядом, молча созерцает. Пришел капитан на смену вахт, тоже стало любопытно. Сдаю вахту третьему помощнику. Ухожу с мостика. Внизу возмущенно кричит Боцман, встретился в коридоре с вахтенным матросом, несущим на мостик, мыло в руках. Иду завтракать, я свое сделал. Почему мы должны удивляться на чаек? Мы же суп Том-Ям добровольно едим, никто нас не заставляет это делать. Горчицей намазываем холодец, да погуще! Водка, тоже не сладкая, и в рот никто насильно не вливает. Мыло я сам не пробовал, но на вкус и цвет, как говорится.

От первого лица

Написал намедни про Шпицберген. Взгрустнулось, по прошедшей молодости, без забот, хлопот и обязательств. Но… на берегу. В море не попразднуешь и не разгуляешься. Обязанностей по своему заведованию больше, чем часов в сутках, плюс 2 вахты по 4 часа.

По первости привыкал тяжело. После ночной вахты с 4 до 8 хочется спать, никак не работать. Но если лечь спать до 12 часов (в 12 обед), то после обеда спать опять хочется, а в 16.00 снова на вахту и работа встает.

Летом светло, легче бодрствовать, а зимой? В Арктике полярная ночь с октября. Просыпаешься и не понимаешь, что сейчас ночь или день. В каюте обычные часы с циферблатом на 12 часов. Начинаешь гадать по внешним признакам и шуму за дверью каюты.

Но вот подошли к точке выгрузки возле какого нибудь полярного острова в Баренцевом или Карском море и начинается реальная работа. Все что нам погрузили в порту, в трюма и на палубы, надо выгрузить на лед, если уже или еще зима. Если лето, то на понтон у борта. Зима там 9 месяцев в году, поэтому работали чаще на лед. Все, выгруженное на грузовые сани, на лед или на понтон надо вытащить на берег и дотащить до полярной станции.

Потому мы возили с собой на палубе понтоны, катер буксировщик летом или грузовые сани и тягачи ГТСки зимой. Солдаты на "точках" помогали. С полярников на станции, какой спрос. Их там 5–6 душ и у них своя вахта каждый день. А им и на проходе надо погостить, и с нами поговорить, за жизнь, и просто поговорить с живым человеком. Даже их собаки поднимались на борт и ложились поближе к людям, лежали тихо, молча, тоже общались. Прогонять – грех.

Представьте себе, что полярники сидели там по 2–3 года, безвылазно и судно-снабженец заходило раз в год. Ну два, если что-то нужное сломается, дизель-генератор, или там радиостанция, и не починить. В те годы их не баловали. Ходили разговоры, что осужденным на длительные сроки, предлагали альтернативу – 3–5 лет на полярной станции. Не всем, конечно, но подходящим специалистам.

Поверить в такое можно, посмотрев на условия их там пребывания. Но я не встречал и не слышал, чтоб кто-то просился с нами домой, или жаловался, или был недружен с головой. Наверное, таких стоиков, после зимовки, спокойно можно посылать на Марс. Вертолет, с большой земли, на острова не долетит. Далеко. Посадочных полос для самолетов тогда тоже никто не строил. И в мыслях не было. Ледокол, если что-то совсем экстраординарное, или мы. Возили туда все, начиная от живых людей (смена на полярные станции, солдат с офицером на «точки»), до живых свиней и коров, сена им на зиму, метеорологических ракет и глубинных гео-бомб. Ноев ковчег.

Грузовому помощнику геморрой, головная и сердечная боль. Если станций больше, чем одна, а при погрузке прохлопал, куда положили, то попотеешь и проклянешь всех составителей грузовых планов на свете. Они часто составляют их от балды, стивидору рисуют – ставь сюда, а он, опускает, куда ему удобнее, чтоб потом меньше крепить.

А тут, меняется погода и ветер, начинает поджимать ледяное поле, можно самим там остаться зимовать, вмерзнуть в лед до июля. Или, наоборот, отрывает и уносит припай вместе с пароходом и оборудованным местом выгрузки.

В такие рейсы, на экспедиционные суда, сажали экипаж в 60 человек, чтоб обеспечить круглосуточную трехсменную работу двумя бригадами. Бригада на борту и бригада на льду, или на берегу, если летом. Нести вахту на судне оставались посменно 6 через 6 часов Капитан со Старшим помощником и Стармех (дед) со 2-м механиком в машине. Все остальные работали руками. Комиссаров на таких рейсах небыло, они перед выходом внезапно заболевали падучей или ветрянкой.

За самовыгрузку не платили. «Все учтено в зарплате». Рублевая часть, и вправду, была неплохая. Мы получали в 3 раза больше, чем наши коллеги на Балтике или Черном море. Но, небыло валютной части. Какая валюта в Советской Арктике?!

Всем хотелось за бугор. Там давали валюту. А за валюту джинсы и кожаные куртки. Но, не для всех, и не всегда. Поэтому, на таких ледобойных судах, как правило, собиралась публика, лишенная разрешения отбывать за границу. То есть Родина решала сама, кто овцы, а кто козлища. Кто достоин посещать сытые страны, а кто нет, в силу своей слабости духа. А вдруг он насмотрится на много разных красивых машин и витрин? Почует запах Шанелей № 5 – № 10 от нарядных женщин, с низкой социальной ответственностью? Нанюхается, да и останется там насовсем, навсегда! Как же можно!

Вот и собирались в полярные «круизы» мелкие контрабандисты, записные пьяницы, козодеры и зеленая молодежь, только «со школьной скамьи». Поэтому, экипажи получались дружные, работящие, смекалистые и веселые.

Нынче здесь – завтра там

Новость, точнее слух, как гром среди ясного неба, пронесся в один миг по пароходу с нижней палубы до палубы мостика. Грузовой помощник, с торжественным и довольным лицом, объявил, что рейс на ЗФИ отменяется и что мы идем с цементом на Кубу. Тем более удивительной была эта новость, в разгар арктической навигации и северного завоза.

Но стивидоры, как правило узнавали обо всем раньше судового экипажа и редко ошибались. Потянулись томительные минуты, часы ожидания подтверждения слухов. Но вот, наконец, телефонный звонок из пароходства, спрашивают капитана. Напрягся вахтенный помощник – да, подтвердили! Утром, следующего дня, перешвартовка и начало погрузки. Вздохнул с облегчением второй, грузовой, загрустили судовые “лишенцы” с закрытыми визами. Надо списываться и сдаваться в кадры для нового назначения на другие "ледорубы".

Поменялась чуть не четверть экипажа, сменили и комиссара, безвредного, безобидного старичка Семеныча. Утром, следующего дня, на борт ступил… надцатый секретарь парткома Пароходства, молодой карьерист, из городских комсомольских вождей. И не утерпел, проговорился Старшему офицеру, что после Кубы возможно будут Великие Озера, Канада.

На озера идти, это проходить через Американскую часть системы шлюзов, через самую, что ни на есть злую, американскую территорию и он, как офицер и партийный работник, должен высоко поднять и далеко нести морально-политический дух экипажа, чтоб ни у кого даже мысли не возникло – сбежать в Америку, как недавно позволили себе на двух подряд судах ЧМП. Групповой побег хохлов в землю обетованную.

И началось. Собрание до отхода, собрание после отхода, собрание на второй день после отхода. За Нордкапом испортилась погода, получили еще более неутешительный прогноз на много суток вперед. Капитан пошел Датским проливом, огибая Исландию, там карты обещали чуть потише. Начало хорошо поддавать, судно хоть и не валкое, но с борта на борт, когда койки в каютах стоят поперек судна, утомляет.

Бравый комиссар сник. Собрания прекратились. Доктор отпаивал его, зеленого, чаем с лимоном и успокоительными таблетками. Из других спасительных средств на борту – только водка. Без приключений спустились к шестидесятым широтам. Погода наладилась, появилась возможность спать нормально, а не голова – ноги. Ожил и главный большевик, продолжились собрания.

Наконец потеплело по-настоящему, народ после вахт высыпал на палубу загорать. Подставляли солнышку бело-синие мурманские телеса, цвета замученного бройлера, собирали летучих рыб, кто засушить домой, кто снести на камбуз кокам. Пришло подтверждение, после выгрузки, переход в балласте в Монреаль, оттуда целлюлоза на Англию и Голландию. Народ повеселел еще более.

Прекратились в одночасье и собрания, комсомольские, профсоюзные, партийные. Капитан Волков, хороший человек, прекрасный моряк, объяснил политическому помощнику, что всему есть золотая середина и даже золотой конец. Припер его к красной стенке инструкциями парткома о рекомендуемых количествах собраний в месяц. Угомонил, так сказать. Два дня прошли спокойно.

Но, в воскресный, спокойный, тихий день, в аккурат в Адмиральский час 12.30, по судовой трансляции зазвучал комиссаров бодрый голос. Он внял внушению капитана, про перебор с политическими занятиями и организовал нам новую Казнь Египетскую, начал читать главы из лично сочиняемого им научно-фантастическо-политического романа, где в качестве главных героев фигурировали советские человеки, пингвины, дельфины и американские шпионы.

Вещал через принудиловку. Громкую связь отключить было невозможно. Терпели один день. После ужина, делегация из вахтенных помощников и механиков, кто ложился на часок-другой поспать после обеда, явилась в каюту к капитану с просьбой, организовать чтения исключительно для желающих, в музыкальном или курительном салонах например. (Были на Оби и такие, с мебелью из красного дерева и бордовой бархатной обивкой). Позвали чтеца, объяснили суть судового расписания вахт и отдыха, попросили привлекать только желающих. Обиженный, согласился и пошел набирать себе слушателей. Но тут случился приход на рейд Матанзаса, начались палубные и машинные работы, посещения судна кубинскими товарищами и дипломатическими соотечественниками, цыганившими черный хлеб, селедку, сыр, колбасу и всего чего можно, и, политические бдения прекратились сами собой. Экипаж вздохнул.

Авторулевой Мелентий

Помните, как Козелевич мечтал о «Бирже Автомобилей» в городе Арбатове? Вот и я, примерно так же, радужно, представлял себе свои первые дни, недели и месяцы работы, юным 4-м помощником, на дизель/электроходе «Обь», куда я попал офицером, впервые, в своей морской, уже вполне удачно начавшейся карьере.

До этого, на плавпрактиках, был в штате матросом 2 класса, матросом без класса, поваром-зеленщиком, поваром-пекарем. Офицерскую должность занял впервые и был крайне удивлен отсутствием у своих старших коллег какого-либо желания меня тренировать, учить и подсказывать, что называется «по месту».

Капитан – небожитель, ему было вообще на меня глубоко фиолетово. Ствршие коллеги занимались своими делами и через губу отвечали на мои бесконечные вопросы, наверное, чтобы не приставал. Старший помощник, мой непосредственный начальник, использовал меня исключительно, как приложение к печатной машинке, которую я мучил двумя пальцами и беспрерывно замазывал ошибки иностранным корректором – "Типексом”, за перерасход коего, регулярно был ругаем всеми штурманами.

Бесконечное печатание старпомовских продовольственных отчетов, заявок, ведомостей и писем в разные инстанции, вкупе с замполитовскими рассказками, не оставляли свободного времени совершенно. Возможно, поэтому, я так и не успел выучить, как же передавался сигнал с деревянного, дубового полутораметрового штурвального колеса на рулевую машину в румпельном отделении. Точно знаю, что не тросами, но не уверен, что не гидравликой.

Судно построили в 1953 году. Авторулевые механизмы уже существовали в это время, но на «Оби» эта машина установлена не была и стоял на руле рулевой матрос, аж вплоть до 18-й Антарктической экспедиции 1972 года, когда Обь подзадержалась в Антарктических льдах и каждый из присутствующих на борту смог блеснуть имеющимся талантом.

Кто пел, кто писал стихи, кто дрессировал пингвинов, кто рисовал картины, а электронавигатор Мелентий Малыгин сочинил, рассчитал и построил авторулевой, как говориться из rovna и палок, то есть из имеющегося подручного материала и запчастей к другим ЭРНП. Мелентий Михалыч был родом из старинной Архангельской поморской семьи, поговаривали, что даже в родстве с Ломоносовыми, и, оттого, видно большого ума был человек. Металлический ящик, из под какой-то пиротехники, размером с малый снарядный, был поставлен слева от дубового штурвала которому на ось приспособили велосипедное колесо. Пожертвовали судовым велосипедом.

Меньшее колесо торчало на валу из железного ящика. Сообщались колеса велосипедной цепью, во всю ее длину. Новому прибору тут же было дано имя собственное – “Мелентий” и по другому его уже никто не называл, даже когда Михалыч служил на борту в качестве Второго штурмана, переучившись из электронавигаторов. Включалась шайтан-машина двумя тумблерами на крышке железного ящика и начинала работать с хрустом и треском, пугающим механиков и прочих нестроевых офицеров, впервые забредших на мостик. Защитные кожуха или иные приспособления отсутствовали и надо было ходить и стоять возле «Мелентия» аккуратно, следя за тем, чтобы он не зажевал штанину в свои железные зубы.

Зажевал разок пижамные, широкие штаны капитану, любившему приходить со сна в 06 утра на мостик в пижаме и рассматривать в бинокль горизонт. Вышел однажды, взял бинокль, тут качнуло, оступился назад к «Мелентию», а «Мелентий», как раз, шумно отработал возвращение на прежний курс. Прощай капитанские штаны.

Работал «Мелентий» исправно и честно, своим скрежетом не давая уснуть ночью вахтенному помощнику, когда тот отправлял вахтенного матроса на камбуз, жарить картошку к окончанию вахты. На океанских переходах от Нордкапа до Кубы, до Канады, появлялись лишние рабочие руки, боцману на радость.

Отвлекусь от авторулевого на грубую физическую силу. Трюма и твиндеки на «Оби» закрывались деревянными, 17 килограммовыми дубовыми лючинами, сверху – тремя слоями брезента и железными шинами, забивавшимися железными же клиньями. Кто ни будь помнит такие люковые закрытия? Оттого и палубная команда была 12 человек.

Отработал «Мелентий» свое безотказно до самого списания судна на гвозди. Михалыч тоже сошел на берег в этом же году. Весьма жаль, что на такой легендарный пароход не нашли денег, сделать из него музей.