Текст книги "Плавать по морю необходимо"

Коровий заплыв

Легендарный дизель-электроход «Обь». 23 похода в Антарктиду. Мое первое судно, куда я был назначен на младшую офицерскую должность, после окончания училища. Сходить на «Оби» в Антарктиду мне не довелось, другие суда, помоложе, начали обслуживать антарктические экспедиции. А я продолжил оттачивать свои мореходные знания, полученные в высшем учебном заведении, на припайном льду и на пришвартованных у борта понтонах, на самовыгрузке, у арктических островов.

Самовыгрузка – это отдельная песня экипажей судов-снабженцев, работающих летом на обеспечение полярных станций, геологоразведочных партий и заброшенных в «никуда» микро гарнизонов радиолокационных постов. Работа на полярных островах Земли Франца Иосифа, Новосибирских островах, Новой Земле и прочая, и прочая.

Везли в трюмах и на палубе все, даже солдат, для которых были устроены кубрики в твиндеке третьего трюма по обоим бортам. Были они отапливаемые, но без вентиляции, двери выходили в общий коридор, иллюминаторы отсутствовали. Ладно солдатики на севере, но помещения эти были сооружены для зимовщиков, которых везли в Антарктиду. Представляете себе, как им было жить в невентилируемом железе, в тропиках, Переход из Ленинграда в Антарктиду длился долго, и, по пути, 3 недели тропиков им были обеспечены. Отвлекся. В порту судно грузили краны, на островах выгружали, все погруженное ранее, силами экипажа, судовыми стрелами на лед, если был крепок или на понтон у борта и таскали понтон катером на галечный пляж в летнее время по «чистой воде». В один такой прекрасный, летний месяц встали на якорь у острова Земля Александры, архипелага Земля Франца Иосифа. Как нибудь, потом, расскажу причем тут Франц и Иосиф.

На острове стояла радиолокационная станция дальнего дозора с небольшим гарнизоном. Если есть солдатики, то есть и офицеры. Если это дыра, то офицеры молодые. Если офицеры молодые, то они при офицерских женах. А офицерские жены всегда при детях.

Каково растить детей на острове, где трава не растет, один мох, и тот только 3–4 месяца в году, а потом его накрывает снег. Солнце прячется за горизонтом на 6 месяцев и наступает полярная ночь. Ночь 6 месяцев в году. Но молодой офицер думает исключительно головкой, а не головой, поэтому мы привезли детям двух дойных коров. Солдатам – небольшое стадо свиней на съедение.

Ехало сборное стадо на кормовой палубе, под вертолетной площадкой, где им были сколочены хлева, стойла, ясли и прочие «элементы сладкой жизни». Сомневаюсь, что бы кто-то из моих читателей видел, как грузят на палубу краном коров и свиней. В двух словах: расстилается грузовая сетка. Большая квадратная сеть 5x5 метров с ячеей 20–25 сантиметров. За четыре угла ее цепляют грузовыми стропами.

Стропы заводят на гак крана. Загоняют свиней, сколько забежит на сетку, и резко ее поднимают, чтоб не успели выбежать. Сколько поймали – столько подняли. Свиньи в ужасе замирают, растопырив в ячейки свои свиные рульки и молча перемещаются из точки «А» в точку «Б».

Если точка «Б» на понтоне, как в нашем случае, то сетку, подняв завязывают наверху, чтоб «пассажиры» не разбежались за борт, при посадке. Таким кулем их доставляют на берег на съедение солдатикам, ну и офицерам, с их женами и детьми.

Кто такой умный в Минобороны придумал эту схему снабжения, нам неведомо. Видно, посчитали, что так им дешевле кормить бойцов и командиров, чем поставить пару хороших морозильных камер. Мы-то свиней с собой не возим, бывает, что и более полугода едим мороженое мясо. И ничего!

Корову грузят со всем к ней уважении отдельно, персонально. Заводят под брюхо у вымени широкую ленту – строп и вторую ленту – под передние ноги. Корова молчит, пока не взлетит в воздух, там она громко выражает свои чувства, пока не поставят на твердое основание.

Моя смена в тот раз была на понтоне. Приняли корову, сняли из под нее стропа, привязали за рога к рыму, накрыли бедную брезентом. Следом пошли свиньи, свиной шар, с торчащими копытцами. Переносить их надо очень аккуратно, чтоб не тряхнуть сетку, иначе выскочат даже из нее. Довели шар до понтона, приготовились плавно опускать.

И тут, возьми и переключись питание с одного дизель-генератора на другой! Скачок напряжения, скачок скорости лебедки грузового шкентеля. Тряхнуло сетку над головой у коровы и заорали во весь голос свиньи! Бедная корова с перепугу сиганула с понтона в воду, веревка порвалась, и корова поплыла по Северному Ледовитому от борта, куда глаза ее коровьи глядят.

Боцман, умелец и самодеятельный ковбой, ухитрился закинуть с палубы ей выброску на рога, второй конец бросил нам на понтон. Жалко корову! Верите, вдвоем со вторым радистом вытащили бедную из воды по слипу на понтон. Легкий морозец, минус 5–7. Вода градусов -2. Соленая, не замерзает.

Бедная, очумелая корова поняла, что надо стоять смирно. Растерли ее сеном, накрыли брезентом, еще брезентом и быстро погнали понтон к берегу. Свиньи не унимались. На берегу уже предупредили встречающих. Солдатики привязали коровку к тягачу и легкой рысью, для согрева, помчали в приготовленные хлева. Свиней повели, как пленных немцев, пешком, охраняя со всех сторон и подгоняя метлами и лопатами.

Придет осень, встанет лед, вернутся белые медведи. Как служивые будут их от своего скотного двора отгонять? Дух от хлева будет распространяться по Арктике на многие мили и мишек соберется немеряно, со всего архипелага. Но мы этой замечательной картины не увидим, нас ждут на следующей полярной станции.

Остров невезения

К острову Рудольфа пробились только в октябре. Задержались в Нагурской, то припай отрывало, то медведи не давали работать. Выгрузились наконец, выбрались на чистую воду, но тут у нас отозвали ледокол и предложили пробиваться к Рудольфу самостоятельно. Начали пробиваться. Пробились, потеряли неделю.

Наконец подошли почти к самой станции. Стали врубаться в лед, чтоб организовать выгрузку на этот припай, да чтоб не унесло на открытую воду, как задует снова. Остров самый северный в архипелаге Земли Франца Иосифа и стоит на отшибе, по этой причине, постоянно разбиваемый осенними штормами припай, там становится долго. Угнездились, врубились в лед на три четверти корпуса, открыли трюма и среди оставшегося груза, для двух последних станций, начали искать, что же мы привезли шестерым полярникам на целый год.

Пока грузовой помощник с матросами ворочали ящики и коробки, Старпом с Третьим помощником и Боцманом отправились проверять крепость льда, дабы определиться, каким способом организовывать выгрузку. Определили. Лед слабый, нашу ГТСку с борта на лед спускать нельзя, уйдет под воду. Трактор полярников – тем более. Решено было организовать канатную дорогу от борта до твердого берега, благо подошли почти вплотную, до берега метров сто. Смотали стальные концы с четырех грузовых стрел, сняли блоки. На берегу притащили и поставили в качестве утяжелителя разбомбленный трактор. Трактор «прибили намертво» к скалам и соорудили переправу «туда-сюда» зацепив грузовые сани с двух сторон. Нагрузили санки наполовину. Побоялись слабого льда. Первый «конвой» прошел удачно. Осмелев, накидали больше на следующий. Сани ушли под лед на середине канатной дороги. Из-подо льда вытащили пустые.

Третьи сани постарались направить мимо провала, удачно. Четвертые сани ушли под лед… Вмешался Старший полярник, начальник станции, он же метеоролог и гидролог:

– Эдак вы нас без еды и топлива оставите на зиму.

Однако вручную все не перетаскаешь, лед – не как на катке, Да и габариты и вес грузовых мест не располагал к рукопашной.

Деваться некуда, стали строить дорогу жизни при свете прожекторов. Потратили ночь, извели всю сепарацию, остававшуюся на судне, аварийный брус из поста по борьбе с водой, взяли с берега все, что могло пригодиться, длинное, плоское и легкое. Построили настил. Подсыпали, снежку с обоих сторон – съезд с настила, пустили пустые сани. Пустые пробежали хорошо. Нагрузили на половину, пустили по настилу. Держит, слава Богу! Можно работать. Медведей не было, больше никто не помешает. За сутки управимся. Читал про остров Рудольфа, что отсюда стартовали на Северный полюс несколько неудачных экспедиций. Остатки их лагерей с конца 19 и начала 20 веков так и лежат на побережье под снегом. Чего тут до Полюса! Всего-то «каких-то 800 километров», как от Питера до Москвы, (почти).

Отсюда же, самолетом, завезли на Северный полюс Краснофлотца Папанина с разными там шмидтами и Кренкелями. У Папанина было очень ответственное задание – следить чтоб академики, пока меряют глубину, не убежали по льду в Америку.

Говорят, строго следил, каждый вечер разбирал и собирал именной маузер в жилой палатке, при свете керосиновой лампы, одновременно проводя политинформацию среди колеблющейся интеллигенции, чем нервировал научное сообщество, желавшее отдыхать, намучившись за день, а не слушать про скорую победу мировой революции. Кренкель решил разбавить посиделки и как-то втихаря подложил в разобранные части маузера маленький винтик. Собирает Папанин именного, а на полотенце лишняя деталь! Что за черт! Разобрал, собрал снова. И снова лишний винтик! Бился он так с маузером до утра. Утром академики сжалились и сознались в диверсии. Долго потом держали Папанина втроем, чтоб не застрелил Кренкеля. Но чистить публично наградное оружье, с приговорками, с тех пор перестал.

Полярную метеостанцию на острове открыли в 1932 году. Переживала она и лучшие времена и закрывали ее на консервацию с 1942 по 1946 год. Говорят, уже совсем закрыли 1995. Но в мою бытность полярным мореплавателем, она работала и процветала. Служба погоды, авиационный радиомаяк, говорят даже там какое-то время стояла погранзастава, но в другом конце острова. Мы ее не застали.

Больше всего меня поразила кают-компания в одном из 5 деревянных домиков. Там была собрана с 1932 года, и не пропала, роскошная библиотека. Там были целые, не тронутые подшивки газет по годам, строго в хронологическом порядке, без пропусков подшивки Правды, Известий, Комсомольской Правды и еще одна, запамятовал название, кажется Архангельская областная. То, что можно было получить для чтения только в Ленинской библиотеке по строгому специальному разрешению – лежало! Читай – не хочу!

Выгнали меня оттуда уже на отход. А я бы еще остался на пару дней. Но согрешил, не выдержал. Украл, каюсь, первый том полного собрания сочинений Мао Цзе Дуна с его автографом – иероглифом (возможно факсимильным) 1958 года издания. Хотел вынести все 40 томов, да как же их под парку запихнешь.

Пришла беда – отворяй ворота

С младых ногтей не складывались отношения ни с судовыми комиссарами, ни с комсомольскими, ни с профсоюзными активистами. Я их не любил, они меня взаимно. Поэтому Капитаном стал поздно, только в 36 лет. Кто постарше – помнит, что попасть в Капитаны, в Старшие механики, можно было только с партбилетом. Ну кандидатским, на худой конец, а в некоторых пароходствах не брали и в Старпомы без членства в «организующей и направляющей».

Но вернемся на «Обь». Пароход погружен, ждем, не помню, чего, отход завтра, во второй половине дня. Опять идем по знакомым островам Земли Франца-Иосифа. Пока лето позволяет, завозим снабжение полярникам, возможно и более, чем на год. Какая погода, какая ледовая обстановка в следующем году случиться – одному Богу известно.

Он меня и надоумил подняться на Мостик и проверить работу электрорадионавигационных приборов к завтрашнему отходу, вместо похода в город. Запускаю приборы по очереди, записываю в формуляры, что положено. Дошел до эхолота. Включил. Работает, жужжит, бумагу тянет, ноль отбивает, а глубину не показывает. Нонсенс!

Четыре дня назад работал, что приключилось? Полез в описание. Прочитал перечень возможных неисправностей. Пошел по перечню. На мостик подымается Капитан. Удивился моему присутствию на борту и служебному рвению. Но у нас хвалить нижестоящих было не принято, только поругать. Легонько поругал, ушел.

Эхолот отказывается показывать глубину. В голову не могу взять причину. Все перебрал, остается только «обрыв кабеля от приемника к основному прибору». Пошел искать второго, грузового помощника. Второй ходил в Антарктиду электро-радионавигатором, пока не перебежал в штурмана. Большого ума был мужик и с руками из правильного места.

Поднялись вместе на мостик. За нами увязался Капитан, чего мы тут парами ходим? Доложил, так мол и так. Не работает. Капитан пощелкал, покрутил, Второй пощелкал, покрутил. До отхода меньше суток. Общее заключение – обрыв кабеля. Твой прибор, иди ищи, разбирайся.

Мое робкое возражение, поискать альтернативный вариант решения проблемы, кабель идет из шахты эхолота через второй, груженый трюм, как же там лазать, может проложить времянку параллельно? Предложение вызвало обратную реакцию. Капитан приказал принести ему в каюту диплом.

Принес. Диплом был положен на письменный стол, сверху демонстративно поставлен дырокол. Такой вот прозрачный намек. Делать нечего. Пошел на поклон к боцману, попросил в помощь матросов, чтоб двигали в трюме, что можно подвинуть. Боцман дал двух. Полезли втроем искать. Через пару часов проползли по кабелю до конца, до его входа в переборку верхних машинных палуб под надстройкой.

Стал искать с другой стороны, из надстройки. Набрел на пустое свеже-отремонтированное и выкрашенное помещение. Точно, что кабель должен выходить в носовую переборку, а его нет! В документах оно, помещение, не числится, кабель должен был идти по следующей переборке и уходить наверх, на мостик. Чудеса!

Пошел к Старшему помощнику, он старожил, чуть не с приемки. Вопрошаю, что и как и выясняю, что вчера, пока я ходил сдавать медкомиссию (вышел срок) и догуливал по городу, бойкие комсомольцы решили устроить спортзал в помещении бывшего поста экспедиционных эхолотов по левому борту, под главной палубой.

Там, во время Антарктических экспедиций сидела наука и по нескольким установленным там приборам писала морское дно. Антарктика закончилась, приборы никто не демонтировал, Помещение, не внесенное в судовые чертежи, забросили, завалили мусором. Комсомольцы заручились поддержкой главного судового большевика и дружно, пожарными топорами повырубали с переборок все что выглядывало. Порубанное зашили фанерой и тут же закрасили.

Иду к большевику. Он, гордый и довольный собой, подтвердил. Да! Лишнее убрали, кабеля рубали. Спрашиваю, а когда рубали кабеля, ничего необычного не заметили? Оказывается заметили. Один искрил. Твою большевистскую мать! А сказать бы об этом, хоть любому электромеханику, электрику про такое дело? А головой подумать? Получается думать-то как раз и нечем.

Отругал политического помощника. Побежал вниз, оторвал фанеру со всех переборок. Иду к радистам. Радисты выручайте! Надо найти, какой из этих кабелей мой входил в эту кладовку и какой из них тот, что выходил, среди других многих. Радисты вошли в положение и всю ночь со мной звонили кабеля. Нашли наконец нужные, соединили. Заработало! Диплом спасен. Но как в песне, беда не приходит одна. На следующий день выходим из Кольского залива…

Выходим из Кольского залива. Мои должностные обязанности – обеспечение бесперебойной работы судовых электро-радио и других, навигационных приборов. Магнитный компас тоже мой. В нем магнетизм – тоже электричество. Все вокруг электричество, включая похмелье, когда в голове понижается уровень электролита и возрастает сопротивление появляющимся мыслям. Отсюда болезнь головы.

Пошли Полярный, бегу в машину, выпускать трубку гидравлического лага. Лаг это такой, хитромудрый прибор, который измеряет скорость судна, относительно воды. В идеале – вода стоит, пароход идет, из днища судна торчит бронзовая метровая трубка с дырками. В эти дырки поступает вода, давит на гидравлический механизм, преобразующий давление в опять же, электрический, хочу заметить, сигнал, который сигнал поступает на мостик нам, штурманам и выражается на экране в готовых цифрах для упрощения нашего понимания.

На подходе к порту или ко льду трубку лага положено поднимать, чтоб не задеть ею за что-либо по водой не сломать или не погнуть. Вышел в море – опускай обратно. Архаизм. Но других тогда не было. Спутники летали только для военных, фазовые или импульсные системы не могли использоваться в качестве измерителей скорости. Прошлый век.

Спустился в машину. Шахта лага под плитами нижнего яруса Машинного отделения возле ГД-Зто есть главного дизель-генератора номер 3. Всего их 4 штуки, стоят в ряд от борта до борта. Шахта – это тоже бронзовая труба, запаянная в отверстие в днище судна, с водопроводным вентилем, сальником и так далее. Туда вставляется и опускается трубка лага. В деактивированном положении трубка лага торчит из шахты внутрь на метр, под самые машинные плиты. На метр обратно, в воду, я должен ее опустить.

Отдаю вентиль – опускаю. Не опускается. Наваливаюсь сверху – не опускается. Стучать нельзя. По инструкции – надо менять трубку на запасную в такой ситуации. Бегу за запасной. Вытаскиваю неподдающуюся. Осадка судна, в полном грузу – 8 метров. Давление соответствующее. По плитам, вокруг одной, снятой, где я борюсь с бронзовой трубой, наворачивает круги Четвертый, вахтенный механик, видать что-то почуял.

Выдергиваю старую трубу из шахты, кручу вентиль перекрыть забортную воду и… срывается колесо штока затвора. 7–8 метровый столб холодной, забортной воды, струей, диаметром 2,5 дюйма, из под плит машинного отделения бьет в плиты следующей машинной палубы и во все стороны: на третий дизель-генератор, на второй, и вообще везде, куда ни попадя. Четвертый механик ныряет под плиты, отталкивает меня в грязные, льяльные воды, крутит колесо вентиля сам, а оно проворачивается. В отчаянии бросается грудью на струю, но струя сильнее, сдувает Четвертого механика.

Откуда-то появляются механики постарше. В руках газовые ключи, видать не в первый раз им топят пароход умелые Четвертые помощники. Отпихнули нас обоих, закрутили вентиль, поменяли колесо. Вставили мне, нет, в шахту, новую трубку, обматерили и проводили обидными возгласами из машины наверх. Умылся, переоделся, поднялся на мостик.

– Что так долго?

Старпом недоволен. Но я, счастлив!

Про кошку, которая любила смотреть в иллюминатор

Кошку я не ждал, про кошку не думал, информирован не был. Молодая, соответственно, еще не придавленная бытом, жена – студентка, прилетела ко мне в Архангельск с трехмесячным котенком, чем озадачила меня и ввергла в непредвиденные хлопоты. К капитану жена уже приехала, третья по счету, поэтому без внуков, но с собакой. Собака ньюфаундленд – девочка, сучка. Капитану было 63 года. Боже мой, каким древним он мне тогда казался!

Наша кошка тоже оказалась кошкой, хотя дарили ее за кота. Происхождения она была самого, что ни на есть дворянского, с помойки, во дворе дома 14 по улице Жуковского, бывшей Почтовой, в Одессе. Названа была, по-первости, Беней. Мужское имя менять не стали. Беня и Беня, кошке все равно. Масти она была, разумеется, черной, с большими ушами, как у осла и белым треугольным фартуком на груди.

Простояли мы на Бакарице недолго. За 4 дня выгрузили уголь, привезенный со Шпицбергена, Этот уголь сгребали бульдозерами в кучи, к привезенному ранее нами или кем-либо еще. Был июнь месяц и высокие кучи этого угля буйно зарастали травой и лопухами.

Кошка поселилась в пледе, на диване в каюте, лоток ей поставили в общем гальюне, с дверью напротив и я, первое время, воевал с дневальной, чтоб оставляла дверь приоткрытой, на специальной металлической распорке. В силу своего происхождения, кошка, отсутствием аппетита не страдала, ела все, бегала по надстройке, когда ей удавалось выскочить из каюты, но особых проблем не создавала. Среди экипажа котоненавистников не нашлось, скорее наоборот, и даже большая собака махала хвостом, когда встречала эту красотку, скачущую боком по коридору.

Пришло время жене отправляться обратно, штурмовать вершины знаний. Вещи собраны, надо ехать в аэропорт, хватились кошки. Побежал по коридорам, по каютам. Стучусь, спрашиваюсь, никто не видел. Пробежал всё, от мостика до камбуза, все открытые палубы. Нет кошки. На берег сойти не могла, вахтенный матрос клялся и божился что с трапа не сходила.

Жена улетела без кошки. Вернулся из аэропорта на судно, открыл дверь в каюту и увидел красотку на своем месте, на пледе, на диване. Или пряталась от нас в каюте, или скорее всего, кто-то увидел, поймал и принес. Ну, значит, пойдем вместе в рейс. Время ужина, на борту только вахта, народ догуливает последний день перед отходом на Землю Франца Иосифа. Очередной снабженческий рейс по полярным станциям.

Открываю дверь из каюты, выйти перекусить. Кошка бежит впереди меня и заскакивает в открытые двери кают-компании, не тормозя вспрыгивает на круглый, дубовый, на 12 персон стол, накрытый белой скатертью и сервированный, к ужину. За столом уже сидит Старший помощник, ждет, когда буфетчица принесет второе блюдо. Чиф делает квадратные глаза на кошку, но молчит.

Кошка, тоже молча, идет по кругу, по столу, от масленки к масленке и слизывает масло. На белой скатерти остаются следы от грязных лапок. Хватаю бессовестную скотину бегу с ней в каюту. Скотина безответная, бессловесная, наказывать бесполезно, она уже и забыла, что делала. Стучит и открывает дверь Старпом: «Ты это, животную запирай, на время приема пищи». Пообещал. Ушли наконец из Архангельска. В Белом море даже качнуло, но на кошачий аппетит и хорошее настроение это не повлияло. Первая точка выгрузки – полярная станция острова Земля Александры. Без названия. Шесть полярников, десять мохнатых здоровых собак, живущих на улице круглый год. Врубились в припай поближе и стали выгружать привезенное. Полярники приходили на борт просто поговорить. Соскучились по общению. Среди своих-то уже все переговорили, Мы свежие, со свежими новостями. Так же и собаки, поднимались по две – три на борт, степенно, медленными шагами. Ложились аккуратно в проходе на палубу возле вахтенного матроса и лежали по нескольку часов. Проход не перегораживали. Тоже общались, но молча. Были довольны, когда пробегающие мимо трепали их за уши и за загривок. Пару раз выскакивала, к собакам и кошка, когда забывали закрывать двери в надстройку. Умные собаки делали вид, что ее не замечают, хотя песца не упустили бы, перекусили на раз. Но кошка этого знать не могла и выписывала кренделя перед отворачивающимися собаками, пока ее не загоняли валенком обратно в надстройку.

Следующая точка – остров Хейса. Большая станция, три десятка зимовщиков, Радиолокационная станция ПВО. Привезли много всего, работы на полторы недели. Выгружались с правого борта на лед, зарубившись в припай на 2 корпуса. Вмерзнуть не боялись, начиналось лето.

Каюты штурманов и моя, соответственно, выходили иллюминаторами на левый борт. Звуки круглосуточной выгрузки почти не беспокоили. Солнце не садилось, ходило по кругу. Чтобы уснуть, приходилось закрывать иллюминатор темной шторкой, что не нравилось кошке, полюбившей смотреть в полуоткрытый иллюминатор. Полуоткрытый потому, что отапливалась надстройка паровым отоплением, а закрыть вентиль в каюте, без того, чтобы не развалить окончательно всю 25 летнюю, медную конструкцию, было невозможно. На третий день выгрузки явилась новая напасть. Отходы с камбуза выбрасывались на лед, почти под моим иллюминатором. Не было тогда ни экологов, ни законов, ни указов по защите окружающей среды. Все валилось за борт. На эту помойку, на запах, явились белые, но желтые цветом медведи. Через день подходили новые клиенты и боролись за кормушку с криком, шумом и драками. Ну как тут спать между вахтами!

Экипаж продолжал выгрузку, не обращая внимания на зверей, а медведям не было никакого дела до того, что происходит с другого борта. Вахта наблюдения за ними, конечно, неслась и все были готовы быстро бежать на борт в случае чего. В отсутствие медведей налетали бакланы и орали толпой еще громче. Кошка просто жила в иллюминаторе. Торчала головой наружу, отрывалась только на еду и горшок. Даже скакать по коридорам расхотела. Это был ее клуб кинопутешествий и Санта-Барбара. Что она там себе соображала, что высматривала?

Буфетчица, которая забрала ее себе домой после рейса, а я радостно не возражал, рассказывала, что кошкиным любимым занятием стал просмотр телевизионных программ, где все мелькало и бегало. Вот поди ж ты, что в той голове осталось, что вспоминала?

Жене объяснил кошкин отказ возвращаться в Одессу желанием остаться в Мурманске на постоянное место жительство, к объяснению приложил письменное подтверждение – «с моих слов записано верно» и отпечаток передней правой лапы на обратной стороне фотографии ее довольной морды. Какая кошка, когда своей квартиры нет и не предвиделось ближайшие годы.