Текст книги "Плавать по морю необходимо"

В один таймырский порт ворвался теплоход

Потянулись одинаковые тусклые дни и недели сурка, разбавляемые только капризами погоды. Нас таскало по Карскому морю вместе с дрейфующими ледяными полями. Пароход обезлюдел. Обрели реальность картины из фантастических фильмов, про пустые космические станции и бродящих по пустынным коридорам очумелых астронавтов. 12 человек на 8 этажей надстройки, а кают на борту на полсотни душ. Судовой лифт оживал раз в 4 часа, на смену вахт, это обленившиеся механики спускались в ЦПУ. Вахта, еда, сон, вахта, еда, сон. Все работы переделаны, все формуляры заполнены, все приборы обслужены. Нет работы, нет занятия. Все книги перечитаны, все фильмы пересмотрены по нескольку раз.

По нескольку раз менялись между собой музыкальными кассетами. Наслушались всякого, до посинения. Радио ловит только короткие волны: Индия, Египет, Бразилия, Новая Зеландия. Волна плавает, не фиксируется. Карское море – радио-яма, эфирная черная дыра. Как тут слушать такое безобразие? Не было еще бытовых видеомагнитофонов. Спутники летали только для военных. По субботам была баня, где встречались иногда с растворившимися в судовых объёмах, сотоварищами. Разбавляли спирт водой и предавались медитации.

Закончилась полярная ночь, стало появляться Солнце в погожие дни. Спали морозы, перестал намерзать новый лед, старый рыхлел и расползался. Появились разводья. Время от времени, раз в месяц, полтора подходили ледоколы, давали топливо, воду, продукты, письма, спирт, кто не жадный, рассказывали последние сплетни.

Так прошла зима, потом весна. Наступил июнь. Как то уже и забылось, что мы вышли из Мурманска в середине января. Воспряло пароходское начальство. Стало бомбить «наилучшими пожеланиями скорее освободиться от ледового плена», но ледокола не давали, Они еще ремонтировались после зимних скачек. Мать-природа пошла на встречу и юго-западными ветрами разрядила ледяные поля. Появились разводья. Капитан, уставший от безделья, посчитал топливо, воду, прикинул аварийный запас на всякий случай, возможности и мы наконец двинулись сами в нужную сторону. 14 июня подошли к устью Енисея.

Дождались прохождения последнего ледяного вала сверху. Посмотрели, как он, высоченный 8–9 метров, расплывается по сторонам на выходе из реки. За ним – чудо! Чистая вода! Помчались вверх по течению.

Ясным солнечным полярным днем, с чувством исполненного долга, отдали якорь напротив затонувшего в паводок, Дудинского порта. Лето! +30! Комары, размером с воробья, тучи мошкары, Все вокруг зеленое, странно видеть после всего белого. Запахов не помню, были?

Связались с портовскими, там тоже соскучились по работе. Причалы, порт затоплены паводком по самые жилые дома Дудинки. Договорились о выгрузке на рейде, спустили трап до воды. На борту появилась водка и женщины с низкой социальной ответственностью. Капитан, Игорь X, (читаем Икс), как правильный моряк, имевший жену в каждом порту, свинтил на берег после переговоров, перепоручив все старпому. Второй, грузовой помощник, москвич Андрюша, поев водки, отвергнув корыстную любовь, исполнившись чувством неизбывной жалости к себе, собрал вещи и свинтил следом за капитаном, но уже прямо домой, в Москву, в Москву, напоследок сказав нам

– Гори оно все огнем, а вы если хотите, оставайтесь…

Сказал, конечно, другими словами, не литературными, простыми русскими народными словами.

А мы, со старпомом, не могли себе такого позволить по двум причинам. Во-первых, мы-таки моряки! А, во-вторых, к нему прилетала жена из Москвы завтра, а ко мне через 4 дня из Одессы. Уехал старпом в Норильск, в аэропорт, встречать жену. Я остался за всех. Переписывался с пароходством от имени капитана, командовал выгрузкой, покупал с лодок свежую и соленую рыбу, черную и красную икру с казанок, подходивших к борту, регулировал поток желающих «посмотреть на пароход», не пускал на берег оставшихся своих, отнимал и прятал водку из кают, потому что хватит.

Старпом привез жену через 3 дня, в аккурат перед появлением размагниченного капитана. А у нас, на борту – полный порядок. Выгрузка плавкраном на понтоны круглосуточно, народ угомонился, поздравления из пароходства, якорь держит, взяли топлива, хватит на обратную дорогу. На следующий день, капитан, поинтересовавшись списочным составом, оставшимся в строю и на борту, произвел меня, своей властью, во Вторые помощники. Служба мореплавание, принимая во внимание наши зимние заслуги, не возражала. Ну хоть так.

Пришел мой день ехать в Аэропорт, встречать жену. Встретил. Обрадовался, конечно, и жене, и тридцатикилограммовому чемодану с молодой картошкой, редиской, зеленью, бичками, салом. Московская жена летела за тыщщи километров с ридикюлем, Одесская – с молодой картошкой.

На дизель до Дудинки опоздали. Автомобильного сообщения в 1979 году еще не было. Дороги еще не было. Добрые люди, на вокзале, посоветовали найти эшелон, идущий в Дудинку и добираться на нем. Нашли пустой товарняк, открыли двери и забрались в теплушку. Пили из горлышка шампанское, сидя на шпале и глядя на пробегавшую мимо тундру в цветах.

Выгрузились. Пришло время идти обратно. Рандеву с ледоколом в устье.

Встретились, встали в кильватер и пошли обратно кругом, огибая с севера Новую Землю. За ледоколом надо идти на ручном. Нас осталось двое штурманов и вахту несли 6 через 6 часов. Поставили на руль жен. Дамы научились быстро, но и быстро уставали. Мы тоже отвыкли от такой работы, но неделю можно было и потерпеть.

Лирическое отступление. Мог-ли я себе тогда представить, что ровно через 10 лет, буду вот так 6 через 6 часов возить 7 месяцев подряд, под норвежским флагом, камни на строительство моста через Бельт. 6 через 6 часов ходовая вахта, пришвартовались, открыли трюма и сами, палубным экскаватором, бобкатами выгружаем эти камни на причал. Выгрузили, отдали концы и пошли за новой порцией камней. 6 через 6. И так день и ночь, 7 месяцев. Вот где устал. Добрались до Мурманска без потерь. И после коротких сборов отправились на гарантийный ремонт в братскую ГДР, порт Варнемюнде, завод Варновверфт. Где и отстояли благополучно почти 6 месяцев, но уже в доке и у причала, с пивом, танцами, развлечениями, приключениями и постоянными комсомольскими собраниями, бичующими нарушителей морального облика Советского моряка, причем регулярно и бессовестно. А что вы еще хотите, если тебе 23, 24, ну 25 от силы, лет.

Мы поедем, мы помчимся

Вернемся к отечественному Заполярью. В 1978 году Мурманское пароходское начальство решило, что 3 атомных ледокола и 3 дизельных могут обеспечить круглогодичную навигацию в Арктике. Придумано – сделано. Были выбраны суда покрепче и отправлены начинающейся зимой в Дудинку, на Енисей. Там 3 дизельных ледокола таскали суда от устья реки до Дудинки и обратно. Неделя в один конец. Все, что приходило по морю или сверху по реке летом, быстро расходилось по назначению. То, что мы привозили зимой, лежало до весны, пока не спадали морозы.

Все это могло бы спокойно дожидаться весны в Мурманске и не лопаться при выгрузке на 50 градусном морозе. И не надо было бы жечь судовую солярку и расходовать попусту народные атомы в реакторах ледоколов. Но что сделано – то сделано. И вот мы стоим у причала в Дудинке, ждем, не помню чего. В мои должностные обязанности грузовые операции и палубные работы не входили, поэтому я с легкой душой мог себе позволить расслабиться после суточной вахты. С этой целью, набрав попутно заказов, отправился в город, в ближайший гастроном. Мороз был таймырский, а одевались мы тогда, по молодости и по дурости, без оглядки на погоду.

Джинсы, ботиночки на рыбьем меху, целлофановая курточка. Соответственно, мороз догонял скоро и передвигаться пешком по Дудинке можно было только от дома до дома, вернее от подъезда к подъезду. Через каждые 100–150 метров надо было забегать в подъезд любого здания и отогреваться какое-то время. По этой причине, подъездов там, зимой, никто не запирал.

Добежал до магазина. Забегая в дверь, с удивлением увидел собачью упряжку с «водителем» на тротуаре, на другой стороне улицы. Молодой нганасанин или ненец (не путать с немцами) в полной своей красивой экипировке, расшитые унты и парка, но без шапки стоял и высматривал, к кому бы обратиться с просьбой. Я подумал, что лучше не ко мне.

Собак и упряжки я видел, но в городе, на улице по которой ездят машины и пробегают перемороженные пешеходы – впервые.

Закупившись деликатесами и заказами, выбегаю из магазина, нацеливаясь на выбранный подъезд. Ненец кидается мне навстречу.

– Здравствуй! Купи водки! Дома праздник, все выпили, меня послали. Скоро совсем темно, а мне за речку.

Действительно, зима, через час-полтора уже стемнеет. Речка тут тоже не слабая, 3 километра шириной. Убедил. Куплю, хоть и запрещено. Все равно кто-то возьмет, если не я. У местных проблемы с алкоголем и им не продавали в открытую.

– Куплю, давай деньги.

– Купи две бутылки, чаю, печенья и далее по списку. Не бойся за меня, я ветеринар в поселке, не пьяница. Учился в Ленинграде, там свое уже попил, однако.

«Успокоил». Возвращаюсь в гастроном с кожаным мешком и новым заказом. Продавщицы и ухом не повели. Вышел на улицу, отдал мешок и сдачу.

Слушаю благодарности от него лично, от жены, от детей… начинаю приплясывать на морозе.

– Давай я тебя быстро в порт отвезу на собачках. Я знаю дорогу.

Отказывался не долго, плюхнулся за водителем собак на вытертую оленью шкуру, наброшенную на ребра набора санок, и мы помчались. Собаки бегут быстро, беспрерывно гавкают на редких прохожих, на встречные и обгоняющие нас машины, друг на друга. Машины сигналят. Возница кричит на собак. С лаем и гиканьем несемся в порт.

Светофоров нет, какое счастье! В голове замерзшая мысль:

– Собачья упряжка подпадает под действие правил дорожного движения для гужевых повозок или нет?

Сижу, подпрыгиваю, судорожно вцепившись в прутья решетки нарт окоченевшими руками. Зубами придерживаю мешок с добром. Держусь изо всех сил, чтоб не вылететь из этих саней на очередном ухабе или на поворотах. Кончилась улица, ссыпаемся с горки прямо по целине на складскую территорию порта. Мчимся средь звенящих маневренных тепловозов, кранов, портовых грузчиков, между ящиков и контейнеров.

Прибыли! Подлетели к борту. Сползаю с санок, выслушиваю вдогонку наилучшие пожелания и медленно, враскорячку поднимаюсь по трапу. На верхней площадке веселятся вахтенный матрос и встречающие заказчики.

– Тебе-бы еще пулемет и шашку! Или чтоб котами запрягли! И так далее…

Шуток слушать нет мочи. Бреду на камбуз за горячим чаем и отогреться. Нормально сидеть после этой гонки не мог еще три дня.

Гладко было на бумаге, да забыли!

Той же примечательной и морозной зимой, тот же замечательный теплоход «Александр Невский», серии «Разбойники», стоял в порту Дудинка, что на реке Енисей. Это Таймыр. Почему «Разбойники»? Первые суда этой серии, выходившие с верфи Варнофф, город Варнемюнде, бывшей братской ГДР, назывались «Емельян Пугачев», «Степан Разин», «Иван Болотников». Народ тут же окрестил серию Разбойниками, в пику официальному названию – полководцы. Потом пошли Невский, Донской, Пожарский с Мининым, но народное название уже было не переиначить.

Зимой на Таймыре зима. Настоящая, с морозами до и после -50 градусов. В январе 1980 года я застал рекорд – минус 58. Все живое вокруг замирает, неживое замерзает и ломается, если его трогать. Плевок или капля из носа замерзает на лету. Брови и усы, у кого есть, индевеют в считанные секунды, глаза мерзнут, нос белеет. В общем настоящая зима.

Вот в такую зиму мы встали к причалу и успели выгрузить все, что привезли. Но когда вставали под выгрузку и открывали трюма, то не учли ближайший недельный прогноз погоды, а конкретно – надвигающиеся морозы за -50. Пароходы нашей серии, хоть и были предназначены для арктических перевозок зимой, но все больше на бумаге. Простым немцам, проектировавшим и строившим эти суда, видимо не было сообщено, что в Сибири бывает очень холодно, поэтому в гидравлическую систему закрытия трюмов они закатали масло гидравлики с температурой замерзания -35 градусов. Ну может быть у них другого и не бывает. Пароходская техническая служба промухала это дело и оставило всю гидравлику на палубе, «как есть».

Капитан, старший помощник, старший механик, вторые помощник с механиком, боцман со товарищи тоже оказались не на высоте и не хватились вовремя, когда температура пошла вниз. 5 из 7 открытых на момент выгрузки трюмов по окончанию работ закрыть уже было нельзя. Мороз пошел вниз, в заполненные балластные танки. Танки расперло незамедлительно, потому что балластные насосы и трубопроводы замерзли давно.

Балкера грузят руду в трюма через один. У нас – в три, из семи. Но 2 соседних тоже были открыты. 5 трюмов были открыты и гидравлика замерзла. Делать нечего, руками не закроешь. Стали ждать потепления. Ждали неделю. Отпустило до минус сорока. Портовским тоже надо зарабатывать деньги и планы выполнять. Тут же, как отпустило, закидали нас рудой за двое суток, все 17.000 тонн, до нашей рабочей осадки 10 метров. В Дудинке зимой глубина у причала 11,5.

Ну вот наконец реально потеплело. Минус 30. Народ воспрял, стал выбегать покурить без шапок и не застегивал куртки. Лето! Разогрели газом и матом гидравлику. Закрыли трюма, с горем пополам, готовы к отходу. Поднялся лоцман, подошел ледокол, околол вдоль борта и взялся за корму, отводить от причала.

Дали ход, дернул ледокол, полетели в клочья полипропиленовые концы, что завели с кормы. Ого! Завели стальные, убрали с кормы людей. Дали средний, полный, напрягся и ледокол на свои тысячи лошадей. Вывернули швартовные кнехты, Лопнула палуба, лопнули стальные концы, пароход – ни с места! Что-то в консерватории точно не в порядке.

Сели на грунт? Побежали мерять глубину вокруг судна ручным лотом. Все вроде в норме, 11.5 метров, как по писаному. На ледоколе сообразили первыми.

– Да вы ребята примерзли к дну! Через открытые неделю пустые трюма!

Мать-мать-мать! Что теперь делать будем! А делать больше нечего, как отрывать от дна с помощью ледокола. Своим винтом будем подмывать грунт под днищем, а ледокол будет плотно привязан к нашему морскому борту и будет дергать нас взад-вперед.

Восемь часов, крепко привязанный к нам ледокол, раскачивал нас своими 35 тысячами лошадей. Наконец оторвал. Отползли от причала, цепляясь ледышками за дно. Неприятное ощущение. Отвалилось это безобразие через сутки, размыло набегающими струями… Пошли домой, на Мурманск.

…Весело, весело встретим Новый год

31 декабря 1979 года. 16 часов, несколько минут, Теплоход, а еще точнее балкер «Александр Невский» стоит левым бортом у причала в порту Дудинка. Енисей покрыт перемолотым винтами, застывшим льдом. Выгружались до обеда. С обеда порт замер. Грузчики и другие, замечательные работники и работницы порта отправились по домам, нарезать оливье, чистить селедку и муксуна, нарезать балык из осетринки и наряжаться в праздничные валенки и душегрейки. Ватные штаны с обеда уже никто не надевал. Праздник ведь, да и потеплело до минус 20.

Все причалы заняты стоящими судами, через 2 корпуса стоит ледокол. Все вокруг готовятся к часу Икс. Беспокойные и озабоченные молодые и не очень члены экипажей стоящих судов выбегают на причал, в конторку, к городскому телефону, согласовывают с женскими общежитиями последние детали предстоящих мероприятий и банкетов по поводу встречи Нового, 80-го года, по задумкам судовых, плавно переходящих в праздничный интим в гораздо более комфортных условиях судовой каюты с отдельным санузлом, душем с горячей водой и пластиковой елочкой.

Моя суточная вахта до 08.00 утра 01 января. Я опять Третий помощник, понижен в должности на 6 месяцев, за «победу над Германией». (Стояли 6 месяцев в Варнемюнде на гарантийном ремонте).

Капитан вызвал к себе в каюту. Побрит, надушен, в гражданском костюме, слегка поддат. Дал дежурные распоряжения по вахте, наказал следить за народом в Новогоднюю ночь и отбыл на берег, к даме сердца, до полудня следующего или утра после следующего дня.

На камбузе готовили новогоднее угощение для остающихся на борту. Выпивать и закусывать официально нельзя, но не все ушли в морозную ночь или зазвали к себе Таймырских одалисок. И праздник есть праздник. Опять же, на борту есть свои, невостребованные дамы, буфетчица, дневальная, две поварихи (в английском языке нет слова Cook женского рода). Ну и вахтенные, помощник с механиком, какие никакие, а всё мужчины, должны поддержать им компанию. Зашел поговорить на камбуз, заодно попробовал готовящееся угощение. Прошелся, проветрился по палубе. Прогулялся по надстройке. Тихо, спокойно, скучно, но внутренний голос не давал покоя и тихонько предупреждал:

– Что-то назревает, вот сейчас, сейчас…

И точно, как в воду глядел! Шум, гром, грозные крики, явился капитан, без галстука, без шапки, без перчаток, пуговицы на дубленке застегнуты не в свои петли, лицо огорченное и поцарапанное.

Степень опьянения – выше среднего ++. На часах 19 с хвостиком.

– Третий! Вызвать вахтенного механика! Вызвать старшего!

Это мне.

– Готовить машину! Отходим от причала! Объявить по судну, что запрещаю собираться и выпивать на Новый год! Всех гостей, если есть, отправить за борт, с борта, то есть на берег!

Из отдельных фраз и междометий, понял, что наш Дон Хуан столкнулся в квартире с соперником, явившемся разбираться с коварной любвеобильной дамой и от этого пострадал душевно и физически. И явившись на судно решил испортить праздник всем остальным тоже.

Дед побежал к нему в каюту, уговаривать. Не уговорил. Запустили машину, отдали, выбрали концы, приподняли трап. Отбили корму от причала, размыли полынью под кормой, дали задний ход. Просунулись от причала метров на 30–40, встали криво во льду. Куда тут уйдешь без ледокола. Но свою подляну, "так не доставайся же ты никому", он исполнил. На берег, по ледяной каше, не выбраться, можно уйти под лед. И с берега точно так же.

На этом не успокоился. Как чувствовал непобедимую, женскую русскую натуру. Приказал поднять трап и отключить на него электропитание. Под страхом дыры в талоне питание не включать. А у меня еще первая не заросла. А на часах уже 21 Дудинского времени и на причале стали собираться приглашенные, удивленные дамы. Встречающие сгрудились на корме, пытаются перекрикиваться.

На мороз капитан не выходил, добирал до кондиции в одиночку и ждал полуночи, чтоб побежать по пароходу и нагадить народу еще больше, как обещал. Поэтому можно было действовать, но только быстро и тихо, без фейерверков и громких поздравлений.

Перекрикивались с причалом, решали вопрос. Но «есть женщины в русских селеньях»! Не помню, кто первый сообразил, дамы составив в козлы свертки и пакеты отправились к лесному причалу, к штабелям сложенных досок. Брали по одной подносили, бросали на лед и мостили деревянную переправу поверх растолченного льда, к корме, под подзор, благо с причала прыгать было невысоко и забираться обратно по кранцам тоже просто.

Я, как старший вахтенный начальник, не мог пройти мимо плохо организованного мероприятия и приказал выбросить с кормы лоцманский трап, спустить на лед пару паллет и отправил вниз двух матросов, чтоб один держал трап, а другой помогал дамам взбираться наверх. Третьего матроса послал караулить каюту капитана и доложить по Walky-Talky, если вдруг "начнется движение".

С грехом пополам, не без падений на лед мягкими транцами и сопутствующими криками, операция по подъему гостей на борт была завершена до 23 часов. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами, совместные посиделки перенесли из столовой команды в ЦПУ, под ответственность участвовавшего в мероприятии 2 механика с трудно произносимой эстонской фамилией. Дед самоустранился и уединился в каюте, поэтому в моей памяти не запечатлелся. Изобретательные механики зажгли на щитах все цветные лампочки и мигающие огоньки, притащили елку из столовой, собрали приглашенных и пригласивших, накрыли стол и отключили лифт в ЦПУ. Теперь к ним можно было попасть только через машину, по железным машинным трапам. Добавлю, что любая клинкетная дверь в машину открывалась очень тяжело, и не всякий трезвый капитан пожелает ее открыть, а наш, принявший, тем более. Приближалось время "Ч". В кают-компании, в телевизоре громко забормотал дорогой Леонид Ильич. Не ангажированные судовые дамы, вахтенные помощник (это я) и механик, некоторые, не поддавшиеся общему разгулу, члены экипажа, собрались в кают-компании встретить 1980-й и тихо разойтись. С шумом и грохотом по трапу сбежал сверху, в халате (!) возмутитель спокойствия. Заглянул в дверь, не заметил криминала, побежал стучаться по каютам выкрикивая административные угрозы. Не прокатило, никто не открывал. Немножко побился в клинкетную дверь входа в машинное отделение, как чувствовал. Открыть не смог, (может подперли изнутри), остыл немного и грозя всеми земными и небесными карами побрел наверх, добирать до посинения.

Ночь прошла спокойно. К обеду, похмеленный возмутитель, держал радиоответ за свои ночные маневры перед побеспокоенным дома портовым начальством. Добрые люди настучали. Начальство грозилось доложить в Пароходство. Ведь поставить нас обратно можно было только запустив ледокол. Не выяснял я, чем ему аукнулась коварная любовь. В этот наступивший, праздничный день, мысль, о смене места работы, поселилась в моей голове.

Я, как старший вахтенный начальник, не мог пройти мимо плохо организованного мероприятия и приказал выбросить с кормы лоцманский трап, спустить на лед пару паллет и отправил вниз двух матросов, чтоб один держал трап, а другой помогал дамам взбираться наверх. Третьего матроса послал караулить каюту капитана и доложить по Walky-Talky, если вдруг "начнется движение".

С грехом пополам, не без падений на лед мягким транцем и сопутствующих криков, операция по подъему гостей на борт была завершена до 23 часов. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами, совместные посиделки перенесли из столовой команды в ЦПУ, под ответственность участвовавшего в мероприятии 2 механика с трудно произносимой эстонской фамилией. Дед самоустранился и уединился в каюте, поэтому в моей памяти не запечатлелся.

Изобретательные механики зажгли на щитах все цветные лампочки и мигающие огоньки, притащили елку из столовой, собрали приглашенных и пригласивших, накрыли стол и отключили лифт в ЦПУ. Теперь к ним можно было попасть только через машину, по железным машинным трапам. Добавлю, что любая клинкетная дверь в машину открывалась очень тяжело и не всякий трезвый капитан пожелает ее открыть, а наш, принявший, тем более.

Приближалось время "Ч". В кают компании, в телевизоре громко забормотал дорогой Леонид Ильич. Не ангажированные судовые дамы, вахтенные помощник и механик, некоторые, не поддавшиеся общему разгулу, члены экипажа, собрались в кают компании встретить 1980-й и тихо разойтись.

С шумом и грохотом по трапу сбежал сверху, в халате (!) возмутитель спокойствия. Заглянул в дверь, не заметил криминала, побежал стучаться по каютам выкрикивая административные угрозы. Не прокатило, никто не открывал. Немножко побился в клинкетную дверь входа в машинное отделение, как чувствовал. Открыть не смог, (может подперли изнутри), остыл немного и грозя всеми земными и небесными карами побрел наверх, добирать до посинения.

Ночь прошла спокойно. К обеду, похмеленный возмутитель, держал радиоответ за свои ночные маневры перед побеспокоенным дома портовым начальством. Добрые люди настучали. Начальство грозилось доложить в Пароходство. Ведь поставить нас обратно можно было только запустив ледокол. Не выяснял я, чем ему аукнулась коварная любовь. В этот наступивший праздничный день, мысль, о смене места работы, поселилась в моей голове.