Текст книги "Плавать по морю необходимо"

Шашлык в законе

Встали к причалу военного завода в Североморске. Грузим «свинцовые» плиты назначением на точку 45–45 в проливе Маточкин Шар, делящим пополам Новую Землю. На северном острове находился ядерный полигон СССР. Плиты повезем на этот полигон. Якобы ими выкладывают шахту ядерного заряда. Не специалист, не знаю.

Моя вахта, смотрю за погрузкой вместе со вторым помощником, слежу за швартовыми, снимаю осадку и так далее. Стемнело, погрузка продолжается. На причале стропят плиты худые, грязные, заморенные стройбатовцы. Завод номерной, секретный, но весь Мурманск, откуда мы пришли на погрузку, знает, что мы грузим, куда повезем и даже когда вернемся.

На лебедках грузовых стрел стоят наши матросы. Второй помощник с боцманом руководят стройбатом, раскладывающим плиты в трюмах. Октябрь месяц, холодно, минусовая температура, сырой ветер с залива. Одеваюсь, иду проверять швартовные концы.

Спускаюсь на причал. Посреди причала горит костер из досок с разбитых поддонов и деревянных ящиков. Вокруг костра сидят пять небритых, немытых мужиков, тоже не очень сытые на вид. В солдатских шинелях, но без погон, шапки, валенки. Рядом стоит 20 литровый молочный бидон из которого один из сидящих кругом, достает и нанизывает куски мяса на арматурные прутья.

Иду на корму, смотреть концы, осадку, спрашиваю у пробегающего солдата: – Кто это?

– Расконовоированные, прислали помогать.

Да уж помощь так помощь. Иду на нос, смотреть там концы и осадку, прохожу мимо костра.

– Вечер в хату, начальник! Садись с нами! Поешь шашлыка!

– От щедрот! Благодарю за приглашение. А что за шашлык, откуда столько мяса?

– Шашлык Гав-Гав, начальник! Не боись, не отравишься.

– … Э-э-э… только поужинал… В другой раз… (Господи! Собак я еще в Североморске не ел!)

– Как пожелаешь… передумаешь, приходи на чифирь.

Под утро ушли на Новую Землю. Сбросим плиты и вернемся за следующим грузом на острова. Островов много, судов меньше, скоро зима, надо спешить.

Медведь, как объективная реальность, влияющая на рейсовые показатели

Разбудили крики и топот ног по коридору, мимо каюты. Смотрю на часы, до моей вахты еще два с половиной часа. За черной шторкой иллюминатора ощущается яркое солнце. Июль, полярный день. Решаю доспать. Но тут раздается судовой гудок. Один длинный, потом второй, потом разнобой коротких разной длины. Что за чёрт! Что за сигналы!? Быстро впрыгиваю в штаны, и, на ходу надевая через голову свитер, в тапках, выбегаю на кормовую палубу надстройки. Пароход продолжает гудеть.

На главной палубе, выстроившись в ряд вдоль левого борта, половина экипажа смотрит вниз, где должен стоять, ошвартованный под третьим трюмом, понтон. Выглядываю за борт и я. На палубе недогруженного понтона, среди ящиков, сидит на заднице и смотрит на людей огромный белый медведь, желтого цвета. Огромный, спокойный, невозмутимый, приплыл, видать от кромки, видневшейся белой полосой на горизонте, в поисках съестного. Вылез по слипу на понтон, пока матросы, принимавшие с борта и размещавшие на плавсредстве идущий из трюма груз, поднялись на борт, попить чаю и покурить. Перестал гудеть пароход. Стало слышно комментарии собравшихся, обсуждавших, как же теперь согнать медведя и продолжить работу. Судовой гудок его не впечатлил. А у нас рейсовое задание, график. В пароходстве медведя за форс-мажор не зачтут.

Стоим на якоре в 5–6 кабельтовых от острова Свердрупа в Карском море. В аккурат, строго на север от Диксона, «в трех собачьих переходах». Привезли геологоразведочную партию – оборудование, снабжение и самих геологов. Геологи с ГТСками и бытовками отправились на остров в первый же день, там и заночевали, на новом месте.

Море спокойное, почти свободное ото льда. Сбросили на воду два армейских пятнадцатиметровых понтона со слипами, маленький, но тяговитый речной катер-буксировщик, вместе с его шкипером-механиком и начали выгрузку. Первый понтон с ГТСкой уходит на остров. Катер выталкивает его слипом на пологий берег, насколько может, ГТС съезжает, катер сдергивает понтон обратно в воду. Следующий уже загружен и отправляется на выгрузку. Такая вот карусель.

На все про все дана неделя. За неделю должны управиться с выгрузкой, помочь геологам собрать буровую и оборудовать временный причал из понтонов, которые мы там оставим на лето. Геологи, с зачатками бороды на геологических лицах, (начали отращивать с отходом и еще не обросли) обещают найти нефть, газ, золото, алмазы и коньячную струю.

Но вернёмся к возмутителю спокойствия. Камбузник прибежал с картошкой в ведре, начал ловко бросать и попадать в медведя. Тому хоть бы что. Мотористы предложили боцману кинуть в него скобой оттяжки. Боцман пожалел скобы и в свою очередь рекомендовал стрелять гайками из рогатки. Но рогатки нет. Плотник с матросами вооружил брандспойт, дали воду на медведя. Но тот, видать опытный вымогатель, просто зашел за стоящие на понтоне ящики. Не сработал метод.

К спущенному парадному трапу правого борта подошел катер, оповещенный о происшествии. Поднялся шкипер с ракетницей, с суровым видом раздвинул собравшихся у фальшборта.

– В медведя не стрелять!

Громко скомандовал с крыла мостика капитан, до этого молча наблюдавший сверху за происходящим.

Медведь вылез из-за ящиков и уселся глядя вверх на нас, как только перестали лить в воду. Выбирал, кто пожирнее. Шкипер прицелился в палубу плашкоута, выстрелил. Ракета ударилась о палубу отрикошетила в медведя, от него отскочила в воду и погасла. Медведь не успел испугаться, остался сидеть, где сидел.

Все средства борьбы были исчерпаны и безрезультатно. Медведь ждал, кого нибудь из нас на товарищеский ужин. Камбузным, тем не менее, было строго на строго запрещено бросать ему что-либо съедобное. Выставили вахту – наблюдателя за медведем, чтоб докладывал немедленно, когда покинет понтон и куда отправиться. Мишка сидел, лежал, потягивался, облизывал лапы. Чисто кот. Но своего поста не покидал.

На третьи сутки вахта доложила, что медведь исчез. Прозевали. Отвязали понтон, прокатились на катере кругом, не залез ли где между ящиков. Нет, не сидит. Видать, не дождавшись угощения, ушел снова на приблизившуюся кромку льда, по-английски, не прощаясь.

Новогодняя история

В начале декабря ушли из Мурманска в Гавану с цементом. После широты Английского канала попали в полосу хорошей погоды между двумя циклонами. Грелись на солнце, дивились на дельфинов и летучих рыб – селедку с крыльями. 27 декабря встали на внутреннем рейде, между удивленных одесситов, собравшихся ранее. Ледокольный пароход в тропиках впечатлял. Покричал по УКВ однокашников, не докричался, не было никого на стоящих судах.

30 числа поставили к причалу и даже начали выгрузку. На камбузе начали готовиться к встрече Нового 1978 года, чтоб все было как дома. Ну какое тут все, если на столе не будет ни водки ни шаманского, только сухое «тропическое». Ну и на том спасибо

Помполит объявил программу мероприятия: сбор в 23.15; торжественное оглашение поздравительных телеграмм из Пароходства; поздравление Капитана; слушание Государственного гимна и праздничный ужин под Кубинское телевидение с белым сухим вином. Бойкие комсомольцы выпустили праздничную стенную газету. (Кто-то еще помнит, что это такое?) Елки с собой, из Мурманска, не взяли по неизвестной мне, младшему помощнику, причине. Попросили Агента привезти что ни будь похожее. Агент, молодец, не поленился, доставил 31-го, к концу дня, свежеспиленный кипарис. Электрики быстро установили его в центре большого, из красного дерева, круглого стола на 12 персон, в кают-компании и повесили самодельную гирлянду из крашеных лампочек.

Такие были раньше пароходы и кают компании. Круглый стол в центре, 4 малых по углам для младших «не строевых» офицеров, по левому борту – музыкальный салон с пианино. По правому – курительный салон. Оба с мебелью красного дерева ручной работы, оббитых бордовым бархатом. Старпом тихо зазвал штурманов к себе в каюту, налил по стакану, поздравил и поблагодарил за работу. По громкой пригласили занимать места. Расселись, выключили большой свет, приготовились слушать. Надо сказать, что судно 1953 года постройки (Сталин еще был жив) и не имело кондиционера. Вентиляция в небольшом помещении не могла обеспечить быстрый и достаточный обмен воздуха для сидящих во влажной тропической жаре 38 здоровых мужиков. Поэтому собравшиеся изрядно маялись и потели.

Притушили свет. Помполит взял в руку пачку телеграмм и встал у дверей, чтоб всем было видно, но начать не успел. Кипарис, в случившейся темноте, ожил и задышал. Как всегда, сообразили с опозданием, когда из кроны появилось темное облачко и рассосалось под подволоком темного помещения. Зачесались все и сразу. Москиты, квартировавшие в дереве, почуявшие «русский дух», разом высыпали на тучные белотелые пастбища, смирно сидящих агнецов в шортах и рубашках с коротким рукавом.

Первыми не выдержали сидящие вокруг злого дерева и бросились на палубу. Комиссарова речь о роли, руководящей морским флотом, мудрой партии, сорвана, праздничный ужин скомкан, совместные посиделки распались.

Мелкое, вредное насекомое победило организованное мероприятие. Мало того, большая часть вредителей разлетелась по надстройке и даже проникла в машинное отделение, испортив ночную вахту мотористу и механику.

Утром собирались на завтрак покусанные и опухшие, как после хорошей пьянки. Вспоминали этот праздничный ужин долго. А я усвоил урок и без елки, под Новый год, никогда не уходил. Даже будучи младшим помощником всегда теребил артельщика, чтоб тот не забыл. Потому, что тоже сидел тогда за круглым столом. Брали елку заранее и держали в морозилке со свиньей и коровой до конца декабря. Ныне все проще. Пластиковая лежит в кладовой. Пластиковая елка – что резиновая женщина, или безалкогольное пиво. Я так думаю.

Страшный сон в летнюю ночь

История не моя, но перескажу, как умею. В бытность мою Четвертым офицером на дизель-электроходе «Обь», свел я компанию с Четвертым механиком, в чьей каюте, на ходу, устраивали чаепитие механики и электромеханики, не вахтенные конечно, но работающие в машине по своим заведованиям с 08.00 до 12.00. Кофе-тайм так сказать. Почему в каюте? В машине не было отдельного помещения ЦПУ, только небольшая конторка перед щитом с приборами и датчиками. Вахтенному механику положено было стоять. Отдельной токарки тоже не было, станки стояли в дальнем темном углу, у кормовой переборки.

В столовой команды было чисто, а механики не переодевались из грязной робы на 15 минут. Каюта Четвертого была в самый раз. Второй садился в хозяйское кресло из кожзаменителя, остальные садились просто на палубу, бывало, что и прямо в коридоре у каюты. Я в это время тоже был свободен от вахты и по возможности «собирался» на чай или кофе. Второй механик иногда баловал собрание историями из своих арктических или антарктических походов.

В тот раз рассказ был про рыбалку в устье Индигирки и невнимательность старшего моториста…

Был август, ледовая обстановка – прекрасная. Добежали, практически по чистой воде быстро и встали на якорь, в ожидании буксира с плашкоутами, куда планировали выгружаться. Буксир шел сверху, издалека, из самого Чекурдаха. Туда не могли пройти из-за осадки. Надо было сбрасывать часть груза. Ожидать надо было 3–4 суток, поэтому командирами было принято решение, кинуть сети в какой ни будь протоке и через сутки забрать. По карте нашли подходящее место. Идти, правда, было не близко, часа 3–4. Снарядили спасательную шлюпку, взяли брезент, теплые одеяла, так как планировали, поставив сети, ночь провести в тундре, благо тепло, до 20 днем. Запаслись репеллентом, дровами на всякий случай, в расчете на уху вечером. Экспедицию возглавил старший офицер. Наш второй механик был тогда еще третьим.

Собрались, условились о времени возвращения и возможных сигналах бедствия. Сколько и каких ракет, в какое время нужно было наблюдать. (УКВ мобильных станций на судах еще не было). Полярный день уже закончился и ночи были относительно затемненные. Желающих набралось достаточно, отправились шестеро. В надежде на рыбу набрали пустых картофельных мешков.

Когда добрались до места, увидели несколько походных чумов, недалеко от берега и еще дальше оленей, щипавших тундру. Решили базовый лагерь бросить поблизости. Всё люди, россомаха не подойдет, ну и пообщаться.

Обитателей оказалось только двое. Старик якут и его взрослая дочь. Остальные, несколько душ, подались в тундру собирать в кучу разбредшихся оленей. Пристали к берегу, разгрузились, двое остались оборудовать стоянку, ночевать решили в шлюпке. Четверо пошли ставить сети наобум. Дед оказался не рыбак подсказать не умел, да и по-русски – не очень… Поставили сети, маленькую для вечерней ухи и большие, на сутки. Пока ковырялись с большими сетями день закончился. Достали маленькую сеть, с рыбой на две ухи. Экспедиция повеселела.

Уха созрела, сварилась картошка в соседнем ведре, открыли тушенку, водку. Пригласили местных. Местные живо собрались, принесли подарки, вяленое мясо и вонючую, из ямы, рыбу. Ели и хвалили уху и тушенку, водку, вяленую оленину. Вонючку не выбросили, оставили капитану. Презент. Поскольку Старпом был руководителем экспедиции, недостатка в огненной воде не испытывали. Комар, осмелившийся укусить русского моряка, падал пьяный замертво и дрыгал ногами. Местных комары не трогали. Тысячелетний иммунитет.

Почти стемнело. Утром вставать, пить чай и вытаскивать сети с рыбой. Устроили в шлюпке ночлег и свернулись на банках и между банками, накрывшись, чем можно. Погода обещала не подвести. Притихла шлюпка. Никто не заметил, выскользнувшего из-под брезента, старшего моториста с его намерениями.

Сладко спавших разбудили истошные крики:

– Я олень! Я олень!

Общество проснулось и возбудилось! Повыскакивали из-под брезента. От крайнего чума рысцой трусил старший моторист со стыдливо-виноватым выражением лица. Дед выбежал из чума, кричит. Дочка из своего – к деду. Добежал моторист, молчит, что случилось. Кричит дочка:

– К деду полез! Думал моя!

Машинный ловелас не зафиксировал четко жилище, где ночует дама и залез в чум к деду с определенными намерениями – добиться плотских утех, посредством настойчивости и дополнительно угощения огненной водой. Дед, спросонья и с перепугу, забыл все русские слова, но понял конечную цель посетителя и чтоб обозначить свою гендерную принадлежность, закричал, что он олень, то бишь самец! Криком спугнул противного.

До утра уже никто не уснул. Каждый, несколько раз прокричал «я олень» сконфуженному мотористу, потом хором и на бис. Разожгли костер, весело доели уху. Эта история ходила по пароходству. Но ни имен, ни фамилий не называем. С кем не бывает!

Я помню, как все начиналось…

Не могу сказать, кто был главным затейником, объявить об открытии круглогодичной навигации в Арктике в декабре 1978 года. Скорее всего пришла команда из Москвы. Кому-то не сиделось, не давали покоя лавры участников похода на Северный полюс по чистой воде на атомном ледоколе в 1977. (Тогда прокатили и несколько МинМорфлотовских москвичей за медалями).

В Пароходстве работали моряки и вряд ли кому на трезвую голову такая идея могла поступить. А в Московские министерства на работу принимали исключительно граждан, имеющих московскую прописку, не важно с каким образованием и опытом какой работы. Москва – порт пяти морей, и все тут! Приказание исполнили. Объявили об открытии круглогодичной навигации к Новому Году. Первым попал под раздачу «Дмитрий Донской», флагман, так сказать. Закидали, чем попало, что может не испортиться до весны и полежать на морозе, ежели что. Сдернули 2 атомных ледокола с их обычного зимнего планового ремонта и отправили эту троицу на Енисей, в славный замерзающий надолго порт Дудинку. В устье Енисея Донского должен был ждать мелкосидящий ледокол «Капитан Сорокин».

Далеко они не ушли. Встали милях в 100 за проливом Карские Ворота в тяжелом льду. За месяц всего только и прошли. Донского бросили до лучших времен и ледоколы двинулись на кромку ледяных полей за новой жертвой. Ведь как в модной тогда песне: «одна дождинка, еще не дождь…». Наступил январь 1979. Следующей жертвой был выбран «Александр Невский», куда я был направлен за предыдущие прегрешения младшим, Четвертым, безответным помощником капитана. Но «судьба играет человеком» и возвращался я из этого рейса уже Вторым.

Точно так же закидали быстро, чем нашлось в Мурманском порту в ту пору. Перечислить точно уже не смогу, помню, что один трюм был набит сеном в тюках, а на палубе и крышках двух трюмов стояли металлоконструкции и новкеькие «Камазы», и были мы с большим недогрузом. Закидали и выпроводили к ледоколам.

До Карских Ворот бежали по чистой воде. Первый лед встретили в проливе и на выходе наше бодрое движение застопорилось. Связались со старшим ледоколом, получили команду ждать подхода «Арктики». Следом за «Арктикой» двигалась «Сибирь». Двигались с трудом, не смотря на все запущенные атомы.

Ледовая, тем временем ухудшалась, ветер зашел на чистый норд и усилился. Вся «много сотен тысяч тонная» масса льдов двинулась на юг, исключая какую-либо возможность самому, что ни есть ледовому пароходу, двигаться в любую сторону. Бодрые ледоколы отложили свой подход на сутки. Потом еще на сутки, потом перестали давать точное время и обещали неопределенно. Где-то через 2–3 дня мы стали слышать их переговоры по УКВ. Продвигались с трудом, окалывая друг друга.

Мы тихо стояли во льду, следили за погодой и дрейфом и были готовы вернуться в пролив, если начнется значительная подвижка льда в Карском море. Глухая полярная ночь. В перерывах между снежными зарядами, далеко, поблескивали огоньки на острове Вайгач. Нашли в лоции, что там, на мысу с названием Болванский Нос, есть метеорологическая станция.

И вот, в один прекрасный день, то есть ясную полярную ночь, вижу в бинокль с мостика, пробираются к нам две оленьи упряжки, о двух оленях каждая и в нартах по 2 аборигена. Цель визита была ясна. Но все, что было нами взято, было уже выпито в ожидании ледоколов и угостить приезжих могли только чаем. Береговые гости пришвартовали олешек к скобам, приваренным к борту под кормовым подзором. Тихие, облезлые, обледенелые олени, с заиндевевшими мордами, понуро встали в ожидании обратной дороги. Опустили парадный трап до льда, приняли визитеров, разочаровали отсутствием огненной воды, сами подивились, что они на северном берегу Вайгача делают, почему не откочевали в середку острова. Нашлись среди наших желающие просто поговорить за жизнь.

Сердобольный боцман вынес оленям тюк сена, Разбросал под молрды. Удивленные олени понюхали, но есть не стали. И тут на горизонте показались оба ледокола. Видно, полегчало во льду. Получили команду готовить машину. Я спустился и объявил гостям, что через пару часов уйдем и удивился, что остались допивать чай двое из приехавших. Отправились искать еще двоих. Старые, опытные моряки спохватились и побежали проверять умывальники в туалетах кают. Так и есть. Все одеколоны и туалетные воды исчезли с полок, как и не было. В прачечной нашелся один из меховых «рейдеров», благоухающий «Русским лесом» и в очень хорошем настроении. Разводил водой в ковшике зеленый пузырек. Тут же удивил заявлением, что «Русский язик больше не понимаю». Обыскивать уже не стали, проводили на лед. Стали искать четвертого.

Объявили по громкой экипажу, чтоб все искали. Моторист, вышедший к капам у трубы, по своим механическим делам, увидел торчащие между трубой и стенкой вентиляторной, торчащие унты нагулявшегося, четвертого посетителя. Завалился бедный в щель. Кликнули земляков на вынос тела. Молодцы, тут же явились и забрали. Ругаться ни на кого не стали. Закон гостеприимства, однако!

Ледоколы подходят ближе, запрашивают готовность и тут началось веселое оживление в эфире:

– Вы что, коров завели пока стояли?

– Завели, четыре, выполняем продовольственную программу. Боцман кормит, буфетчица доит, комиссар дерьмо убирает.

Подошли поближе, рассмотрели в бинокли нашу ферму.

– Зачем вам олени?

– На вас надежды никакой, будем на оленях возить.

Как сглазили! Или местные своим идолам на нас пожаловались по возвращению.

Подошли ледоколы, дали команду начать работать винтом на малом. Вызвали на совещание в эфире нашего капитана. Совещались недолго. «Сибирь», пройдя вплотную по правому борту, встала вперед. По левому прошла, обколола «Арктика» и выстроилась в 20–25 метрах у нас по носу, следом за «Сибирью». Дружно дали ход втроем и двинулись на северо-восток. Народ ожил. Движение – это жизнь! Появилась надежда куда-нибудь дойти.

Караван бежал недолго. Начали замедляться в поджатом канале, останавливаться и вскоре поползли после выхода из пролива. Движение вперед давалась все труднее с каждой пройденной милей. За сутки одолели 20 миль. Скоро наше самостоятельное движение за ледоколом стало невозможным и нас взяли «на усы». Транспортное судно входит форштевнем в специальный вырез в кормовом подзоре ледокола упирается вплотную в металлический жесткий плетеный кранец и крепко там фиксируется стальными двухдюймовыми концами.

Северо-западный ветер дул ровно и сильно. Канал, пробиваемый ведущим ледоколом, моментально схлопывался у него за кормой. «Арктика» в одиночку не справлялась и встала «на усы» за «Сибирью». 3 сочлененных судна из них 2 атомных ледокола! Кто ни-будь еще видел такое кроме нас, участников исполнения глупости вышестоящих начальников? Думаю, никто.

Огромные обломки льда выскакивали из под винтов атомохода и уродовали наши нос и скулы. Наш новострой на глазах превращался в побитый и пожамканный пароход. Двигались медленно, с трудом, останавливались, меняли на морозе и ледяном ветре оборванные концы, то ледоколы, то мы. Проходили по 1-2-3 мили за вахту. Наконец встали совсем.

Дело тут не в толщине льда, в Арктике он редко бывает толще 3 метров, (по нынешним временам и до 2 не дорастает). Атомный ледокол такой лед пробивает, если этот лед не начинает сплачиваться, сжиматься под действием ветра, реже течения. Если ледяное поле упирается в препятствие, то его наветренная часть продолжает движение, гонимая ветром. Лед лопается, наползает друг на друга, сдавливает и ломает все что оказывается внутри этого поля.

Размеры этих полей могут быть в сотни квадратных километров. Сотни тысяч тонн льда. И если вам надо двигаться поперек движения ветра и льда, то будь вы хоть трижды атомный – лед сильнее.

Старший ледокол доложил в Пароходство ситуацию. Быстро пришел ответ – продолжать движение! Умничать не стали, постояли сутки и снова доложили о невозможности движения при нынешней погоде и ледовой обстановке. Три капитана, метеоролог-гидролог с ледокола и старший пилот вертолета ледовой разведки с другого ледокола устроили военный совет по переговорным устройствам. По итогу составили совместное письмо начальству о сложившейся ситуации и предложение вернуть пароход обратно, в Мурманск, пока еще есть такая возможность. Январь суров, февраль и март будут еще тяжелее. Если судно оставить, где стоит, раньше мая ему отсюда не вырваться. На этот раз дожидались ответа сутки. Ледоколы получили приказ сдать нам все дизтопливо и пресную воду, оставив себе только на обратную дорогу, отдать все продукты, а нас, оставить, где стоим, но забрать с собой «лишние рты». Список ртов прислали из пароходства. Мелькнувшая у меня надежда вернуться – увяла, списывали третьего помощника и меня продвигали на его место. Злопамятные кадровики отомстили изощренно. Я остался зимовать.

Операцию «Обмен» отложили на следующий день.

Счастливцы собирали чемоданы. Ледоколы отошли от нас на безопасное расстояние и встали на ночь. И слава Богу. На моей вахте началось. Усилился ветер, затрещал и зашевелился лед. Включили палубное освещение, завели машину, объявили тревогу. Сообщили на оба ледокола. Судно стало крениться на левый борт. 7, 10, 18 градусов на левый борт, крен растет, лед пополз по борту на палубу, начал давить кабины и кузова Камазов, как газетную бумагу. Антифриз и масло потекли на палубу. Слава Богу хоть пустые, без топлива, Металлоконструкции сопротивлялись дольше. Не заметили, как остались без фальшборта, чисто замятый он склонился к палубе, прижав или отодвинув к комингсу трюмов, палубный груз, точнее, что от него осталось, вперемежку с обломками льда.

Тут закричали ледоколы. "Сибирь" оказалась левым бортом к подвижке, ее повалило на правый. Завалилась круто, своим весом продавила лед, снова встала вертикально, снова повалило… Крикнула по УКВ Караул "Арктике":

– Быстро подходите! Околите! Помогите развернуться!

Апокалиптическая картина. Сияющий огнями атомоход валится на борт! "Арктика" оказалась умнее, встала сразу на ночь носом на ветер хоть и во льду. Ее просто зажало, не дав двигаться.

Капитан, успевший поддать перед несостоявшимся сном, не удержался, снял трубку радиостанции:

– Это вам не на Северный полюс по чистой воде ходить! Это мужская работа!

Ледокольщики демарш не оценили, им было не до нас, а мы не жаловались. К 03 часам крен дошел до 22 градусов и лед приостановил свое движение. Простояли в такую раскоряку до утра. Всю ночь кололи и бросали за борт лед с палубы, (закончили через 2 недели). Остающиеся завидовали «лишним ртам» и ледокольщикам.

Все успокоилось к вечеру следующего дня. Лед замер, ледоколы смогли маневрировать и подойти вплотную к борту. Вместе дивились на нашу разруху. Начались сборы. Из 32 членов экипажа оставили 12. Обещали прислать обратно с ледоколом, когда начнем движение. Видно, ТАМ тоже поняли, что это будет не скоро. Но, зато есть круглогодичная навигация! Ура! Прокукарекали, а там хоть не рассветай.

Перекатали топливо и воду, перегрузили продукты. Старшие своих служб прогулялись по ледоколам, выклянчили спирта, «дайте кто сколько может». Переползли на "Арктику" отъезжающие. Ледоколы отошли и попрощавшись медленно, с боем, двинулись цугом на пролив Маточкин Шар. Мы остались одни в Карском море и следующие 5 месяцев будем болтаться как нечто, совершая круговые движения вместе с ледяными, полями по этому мутному водоему.

Дальше, я расскажу, как мы, наконец, добрались до Дудинки и как ушли оттуда. Так еще никто не уходил. Поверьте. Если кто-то сомневается в реальности уже описанного и того, что еще прочитает, могу поклясться своим здоровьем, что все изложенное на бумаге – правда. Может какие мелкие детали я и переврал, 40 лет уж прошло, с хвостиком, но по большому все так и было. Помню имена, фамилии, должности, но не буду раскрывать. Мало-ли! Может человек, кто еще жив остался, не желает вспоминать не самые радостные страницы своей биографии.