Текст книги "Мелодия древнего камня"

«Уходи, Ника, от прошлого, не оборачиваясь, прошу тебя! Мы скоро будем вместе. Ещё чуть-чуть нужно потерпеть и не пускать в сердце страх, быть храброй!» – слышит она голос Антонио.

Ника проснулась с почти звериным воплем, в приступе панического страха. Она села на кровати и включила свет. Сердце через некоторое время перестало бешено биться. «О чём он предупреждает меня?» – думала Ника. «Почему я старалась скрывать, что отношусь к нему с особой нежностью? Видимо, для того, чтобы не навредить возникшей между нами дружбе».

Поздно вечером, заглянув в свою почту, она увидела письмо от Антонио.

Он писал, что любит и ценит Нику, но не может больше пользоваться её безграничной добротой. И обещает вернуться, как только сможет стать полноценным человеком. Просит выслать фотографии детей и отвечать на его письма. А сам, в свою очередь, обещает выполнять все рекомендации и, возможно, восстановить свой репертуар, чтобы снова петь. Ведь без пения его жизнь неполноценна. А с музыкой и выздоровление будет проходить активней.

Постепенно Ника стала успокаиваться, углубилась в работу, больше времени проводила с детьми. Ольга Владимировна ушла в отпуск, переложив обязанности заведующей отделением на Николь, слава Богу, всего на две недели.

Ника после рабочего дня возвращалась, как выжитый лимон, и уже не раз думала, что Антонио уехал вовремя. Заниматься восстановлением здоровья кузена она бы не смогла физически и обязательно решила уйти в отпуск после возвращения Ольги Владимировны. Не на месяц, а на всё лето, или хотя бы на два месяца.

Деньгами её обеспечили Глория и Алехандро, которые поженились, как они шутили: «С благословения Ники – ведь если бы не её волшебный дар, Антонио не стал бы поправляться!». Они скромно зарегистрировали свои отношения месяц назад, без ненужных церемоний, и пригласили Нику с детьми и няней в свадебное путешествие – в Эмираты. Билеты на самолёт и забронированный отель на берегу моря были оплачены.

Главной их целью, конечно, было не свадебное путешествие, а дать Нике возможность восстановить силы и отдохнуть. Они знали, что лучший для неё отдых – это подводное плавание в море, да и детям тёплое море в Эмиратах, непременно, должно понравиться. Тем более, что в любимом Никой Коктебеле вода в начале мая ещё была холодной.

Алехандро был на седьмом небе от счастья, что сын выздоравливал не только телом, но и воскрес душой. Он полюбил Нику, принял как родную дочь и возился с детьми, как со своими внуками, явно получая от этого удовольствие.

Последний день работы в клинике выдался особенно суетливым. Нике необходимо было привести истории болезни в порядок, расписаться в нескольких журналах и сделать обход всего отделения. Вернувшись на своё рабочее место – в кабинет заведующей – она продолжила работу.

В дверь тихо постучали.

– Войдите, – не отрываясь от нескончаемых записей, сказала Ника.

Медленно, крадучись ввалился толстый, почти круглый невысокий мужчина со смешными тонкими чёрными усиками и мелкими, бегающими глазами, явно южной национальности. На вид ему было не больше пятидесяти лет. Он заискивающе улыбался, стоя у раскрытой двери и не решаясь войти в кабинет.

– Проходите, пожалуйста, садитесь, я вас слушаю, – пригласила Ника, отложив очередную историю болезни.

– Здравствуйте, – вкрадчивым голосом произнёс мужчина, – меня зовут Али Найбеков, мне необходима ваша помощь.

– Слушаю вас, – снова ровным голосом повторила Николь.

– Мой сын парализован после автомобильной аварии и испытывает сильные боли, они не снимаются даже наркотиками. Я слышал, что в вашем отделении работает чудесный доктор Николь Радаева. Не могли бы вы попросить доктора проконсультировать, а возможно и полечить моего сына? Я оплачу её сеансы!

– Дело в том, что названный вами доктор сейчас в отпуске, – не раздумывая ни секунды, сказала Ника уверенным голосом. Она просто не в силах была брать нового тяжёлого пациента. Да и дети очень ждали поездку на море. Вылет намечался на следующий день.

– А вы не могли бы сказать, где именно она отдыхает, я бы договорился с ней лично, – тихо произнёс Али, подсовывая толстый конверт под истории болезни.

– Деньги, пожалуйста, возьмите! – строгим голосом сказала Ника. Где отдыхает моя сотрудница, я не знаю, мы не говорили на эту тему перед её отпуском. Приходите месяца через два. Правда, есть ещё один вариант, у Радаевой есть ученики, один из них сейчас в отделении, он может заняться вашим сыном.

– Спасибо огромное, мы попробуем обратиться к рекомендуемому вами доктору. Вы поможете положить сына в ваше отделение?

– Конечно, но только в платную палату. Направление подготовлю через час и оставлю у дежурной сестры.

Возвратившись домой из клиники, где отработала последний день перед длительным отпуском, уложив детей спать и приняв душ, Ника только коснулась головой подушки, как провалилась в глубокий сон.

Ей снилось Подводное царство, где она себя чувствовала легко и свободно. Причудливые морские обитатели приветствовали её появление. Среди колыхающихся зелёных и голубых водорослей Ника увидела стоящего на ногах Антонио. Он наблюдал за ней и улыбался. Его взгляд был полон любви. Ника чувствовала, что любит этого мужчину всем сердцем, всю свою жизнь, сколько помнит себя. Хочется плыть к нему, чтобы он обнял её. Она мечтает прижаться к нему сильно-сильно, врасти в него, назвать по имени, но понимает, что не может – голос пропал, а русалочий хвост стал таким тяжёлым, что она не в силах им пошевелить. Ника машет рукой, пытаясь сказать, чтобы он никогда больше не исчезал. Он в ответ тоже взмахивает рукой, улыбается и исчезает.

Она проснулась мгновенно, словно вынырнула из воды, глотнула с жадностью прохладный, пахнущий дождём воздух, открыла глаза.

– Он не оставляет меня даже во сне, – подумала взволнованная Ника и стала готовиться к отъезду в Эмираты.

* * *

Воздух в аэропорту Дубае был раскалённым, дрожал от жара, сухо потрескивал. После прохлады весенней Москвы зной был тропическим. Нагретый солнцем асфальт, казалось, плавился под колёсами такси, словно шоколад. Над ним зависла сизая дымка, отчего асфальт блестел, словно был полит маслом. Небо стало белым от зноя и пыли.

Ника была в шляпе с длинными полями и в тёмных очках, но спастись от палящих лучей не представлялось возможным. Дома, будто сделанные из сахара, были белоснежными на синем фоне безоблачного неба. Деревья оцепенели от зноя. Пахло морем, Ника чувствовала его зов. На улицах журчали многочисленные фонтаны, немного освежая раскалённый воздух.

Расположились в небольшом отеле на берегу моря, поужинали в прибрежном ресторане всей большой семьёй, и взрослые разошлись по своим комнатам. Дети уже крепко спали, утомившись от дороги.

Ника вышла на берег моря, ей не терпелось поздороваться с ним. Время около моря растягивалось. Вдали от городской суеты хотелось перестать думать. Истребить внутренние эмоции, успокоиться, чтобы заглянуть в глубины своей души.

Солнце, появившееся из-за тёмных, воинственных туч, словно жёлтое сливочное масло, медленно таяло на горизонте.

Наступила тихая ясная ночь. Звёзды тонули в ночном море. Ника не заметила, как ночная пелена спала, рассвело, от моря повеяло свежестью, которая растворялась в первых лучах солнца. Утро было младенчески чистым, умытым росой. Земля готовилась к встрече жаркого южного солнца.

Ника вошла в море и погрузилась в любимую стихию. Она не знала, сколько времени наслаждалась ласковой водой, из блаженного расслабления её вывел голос Света, он крикнул:

– Мама, доброе утро! Можно я поплаваю с тобой?

– Конечно, сынок, плыви ко мне! Доброе утро! Ты хорошо выспался?

– Да и встал раньше всех – малыши ещё спят.

И они продолжали вдвоём наслаждаться покоем и гармонией моря.

Месяц возле моря промчался незаметно. Дети загорели, подросли, Ника стала, как прежде, часто улыбаться и смеяться, играя с ними. Маленький Эльф прекрасно плавал и нырял, удивляя всех врождённым чувством воды. Порой казалось, что ходить ему сложнее, чем плавать.

Вия разговаривает с рыбками

Подросшая Вия прекрасно ныряла и плавала с разноцветными рыбками.

Молодожёны Глория и Алехандро, наблюдая, как Ника, не без помощи няни, занимающейся Эммануэлем, без всякого напряжения и усилия справляется с детьми, решили проехаться по Эмиратам. Они и Нику с детьми звали с собой, но она тактично отказалась. Вечером, уложив детей спать, она вошла в интернет и увидела письмо от Антонио.

«Дорогая Ника! Надеюсь, ты простишь мне мой внезапный отъезд, в тот день у меня было тяжело на душе. Мне невыносимо было видеть, сколько энергии ты отдаёшь мне, желая помочь. А последнюю неделю после твоих визитов я постоянно думал, что уже очень скоро придётся сказать тебе „до свиданья“, от этой мысли меня бросало в жар – так тяжело было прощаться с тобой. Я хотел предупредить тебя о своём отъезде, но боялся испортить те мгновения счастья, которые ты дарила мне своим присутствием. Три месяца, проведённые рядом с тобой, навсегда останутся для меня самыми счастливыми. Твой смех легко прогонял мою хандру и облегчал боль, к которой невозможно привыкнуть, её можно было только убрать. И тебе удалось это! Мне очень не хватает моей дорогой кузины! Но я дал себе слово и обязан выполнить его, чтобы ты могла гордиться мужчиной, а не беспомощным инвалидом в коляске. Твой Антонио».

Ника решила сразу же ответить.

«Я прощаю всем сердцем твой внезапный отъезд, понимая, что ты поступил правильно. Верю в тебя и в нашу скорую встречу. Твоя кузина».

* * *

К окончанию второго месяца отдыха в Эмиратах возвратились Глория с Алехандро – загоревшие, молодые, счастливые. Они поздним вечером подъехали на такси к отелю, где жила Ника с детьми, и попросили её спуститься к водителю, чтобы забрать из машины подарки. Ника, прибывая в радостном настроении от приезда близких, выбежала из отеля, но не успела подойти к машине, как открылась задняя дверь и появилась трость. Затем нога в белых ботинках и брюках, а потом из машины вылез и сам Антонио. Ника остолбенела от такого «подарка».

– Привет, Николь, ты уже успела забыть своего кузена?

Приходя в себя, Ника сглотнула и сделала шаг в сторону Антонио. Тем временем он достаточно быстро, прихрамывая, подошёл и обнял её. Она уткнулась лицом в его белоснежный пиджак, по-детски всхлипывая.

– Моя любимая, ну кто же так встречает гостей? – спросил тихо Антонио.

И они, обнявшись, поднялись в номер. Постепенно Ника стала приходить в себя, поинтересовалась, как он перенёс дорогу, осталась ли боль.

Договорить не удалось. Он прижал ее к себе и поцеловал. Её руки обхватили его плечи. Она забыла обо всём. В целом мире были только он и она. Встав на цыпочки, она запустила руки в его густые волосы, уже ни о чём не думая. Осталось только желание, страстное, обоюдное, невыносимое. Она вздрагивала от каждого его поцелуя. Его руки с силой притягивали её, она была готова раствориться в объятьях.

– Подожди, Антонио, я приготовила тебе подарок, – Ника взяла правую руку кузена и надела на него перстень Эмиля. Камень в перстне вдруг стал прозрачным, переливчатым, от него трудно было отвезти взгляд. Антонио побледнел, стараясь не показать сильное смущение.

– Можно я буду называть тебя Эмилем? – спросила Ника, лукаво улыбаясь.

– Называй, если тебе от этого будет легче, – ответил Антонио, тщетно скрывая своё волнение.

– Думаю, что легче будет не столько мне, сколько тебе.

– Почему?

– Потому что ты – Эмиль.

– Когда ты догадалась? – еле слышно спросил он, опуская глаза.

– В Баку, на могиле Антонио, а потом находила подтверждения своим ощущениям.

– Почему же ты раньше не сказала об этом?

– Ждала, когда ты поймёшь, что совершил ошибку, выдав себя за брата. Знаю, почему ты сделал это и не осуждаю тебя – наверняка думал, что я не смогу бросить инвалида и потрачу свою жизнь на уход за тобой.

– Ты права, я не хотел портить твою жизнь, обрекая на роль вечной сиделки. Ты достойна лучшей участи.

– Кто дал право тебе решать за меня? Ты предал нашу любовь ради своего эгоизма.

– Разве это эгоизм – дать свободу любимой женщине?

– Конечно, если эта женщина не представляет себе жизни без тебя! Пусть ты был бы инвалидом с уродливым лицом, слепым, глухим, но я бы знала, что ты жив! Я могла бы касаться тебя, слышать биение твоего сердца и была бы счастлива.

– Ника! Не надо!

Он одним прыжком приблизился к ней, сжал до боли. Ника положила его голову себе на грудь и ощутила, что платье становится мокрым от его слёз. Плечи его беззвучно вздрагивали.

– Если бы я мог всё исправить, – его бархатистый голос ласкал слух. – Ты не представляешь, какая ты необыкновенная, чистая, самая удивительная. Ты вернула мне жизнь, спасла мою душу. Ты – моя Богиня, несущая победу, моя Ника!

Её жаркие губы, внезапно накрывшие его, были возвращением в прошлое, перед которым Эмиль оказался бессилен. Их дыхание слилось в одно, её широко распахнутые, так любимые им русалочьи глаза проникали в его душу, принося долгожданный покой и невесомое, но осязаемое счастье – безмятежное и по-детски радостное. Одно на двоих. Вокруг них возникло сияние, оплетающее их прозрачное светло-розовое с золотыми и серебряными нитями свечение, оно постепенно залило всю комнату. Правильно говорят, что самая тёмная ночь бывает перед рассветом. И рассвет наступил!

Они потеряли счёт времени в объятьях друг друга. Она на секунду оторвалась от его губ, чтобы погрузиться в его глаза, изумрудные, чуть подёрнутые туманом. И снова нырнула в этот туман. Затем Ника уткнулась лицом в его грудь, и сердце перестало биться, словно замерло от счастья. Он обнял её за худенькие плечи, острые лопатки и выступающие, как крупные бусинки, позвонки. Пересчитал каждый и зарылся пальцами в густые русые волосы. Ника снимала с него пижаму, молча, очень сосредоточено. Потом стала всматриваться в его живот.

– Что ты делаешь?

– Ищу ещё одно подтверждение тому, что и так ясно, как Божий день. Антонио в восемнадцать лет ушивали левостороннюю паховую грыжу А тебе в девятнадцать удаляли аппендикс и сделали разрез по белой линии живота, в связи с возникшим перитонитом.

И Ника внезапно для себя разрыдалась. Она оплакивала гибель Антонио, чудесное спасение Эмиля и свою, чуть не загубленную жизнь. Эмиль не находил нужных слов, продолжая гладить её по голове. И слёзы счастья текли по его заросшим колючей щетиной щекам. Внезапно их взгляды скрестились в зеркале. Вокруг улыбающихся глаз Эмиля собрались смешные морщинки, которые зажгли абрикосовую дымку его ауры.

– Ника, мне кажется, что любовь наша родилась ещё до нашего появления в этом мире из наших общих корней, взглядов, вкусов, из жажды открытий. Ты не представляешь себе, сколько часов по утрам я сидел рядом с твоей кроватью и любовался тобой с самого твоего рождения. Я наблюдал, как ты спишь, как улыбаешься во сне, как шепчешь моё имя. Тогда сердце моё начинало бешено стучать от счастья, что ты и во сне не расстаёшься со мной.

Эмиль почти не изменился, лишь под глазами появились лёгкие морщинки, чуть углубилась ямочка на подбородке. Но взгляд его глаз – мягкий, ироничный, который возносил её к небу и кружил среди невесомых тучек рядом с Луной, был прежним.

Ника коснулась губ Эмиля, и этот лёгкий поцелуй превратился в жадный и долгий поцелуй двух людей, любящих друг друга так мучительно сильно и долго, что в это мгновенье мир перестал существовать. Их тела, слитые воедино, возвращали самые далёкие воспоминания их общего прошлого. Они так неистово и страстно приникли друг к другу, что никакая сила в мире уже не смогла бы разделить их тела и души.

– Моя любовь к тебе, моя Русалочка – это чудо. Снова сказать тебе, что люблю – это всё, чего я хотел последний год и на что не смел решиться. Я всё время думал о тебе, мечтая увидеть. Ты навсегда стала желанной, единственной женщиной, только с тобой у меня связаны самые счастливые и драгоценные воспоминания, которые помогли не только выжить, но и жить дальше. Первая любовь! Какой горькой и крепкой она бывает!

Жизнь Эмиля раскололась на две части: в одной из них он умер – мучительно страдая от принятого решения стать Антонио, жить чужой судьбой, опытом, привычками. Во второй была постоянная острая физическая боль и не менее острая душевная – за Нику. Он жил её страданиями и непонятно, что больше мучило – боль тела или боль души. Иногда он раскаивался в принятом решении исчезнуть из её жизни – но это были незначительные эпизоды на фоне уверенности, что так будет лучше для неё, она справится с потерей, сумеет начать жить заново. Если бы он знал, как заблуждался!

Эмиль при первой же встрече с Алехандро после авиакатастрофы признался, что он не его сын, попросив не сообщать об этом никому, а до поры до времени даже Глории. Он извинился перед Алехандро в вынужденном обмане, но тот, хоть и расстроился, но понял племянника и стал помогать ему, как помогал бы родному сыну. Вскоре и Глория догадалась, что Эмиль жив, но не показала виду.

И вот они снова вместе! Молодые люди, обнявшись, пошли к морю, сели на берегу. Он взял её лицо в свои большие тёплые ладони и долго смотрел в глаза лихорадочно блестящими бездонными глазами.

Ночь была словно живой, наполненной запахами моря, какими-то фантастическими звуками. В траве трещали цикады. В море купались огромные звёзды, озаряя его своим волшебным светом. Вдруг Луна пропала – её поглотила набежавшая туча, через несколько мгновений она вновь появилась, словно актриса, сменившая платье с бледно-голубого на жёлтое с алой каймой. Прекрасная и загадочная в своём новом наряде. Тишину наполняли лениво лизавшие песчаный берег волны.

Они сидели на берегу моря и смотрели на небо, околдованные грандиозностью бездонного пространства, в котором они не случайные зрители, а участники этого торжества, зовущегося жизнью. Только шёпот волн напевал им колыбельную, унося с собой все переживания, страхи, сомнения.

– Я испытывал боль вместе с тобой все эти годы. Прости! Тебя, такую хрупкую и такую мужественную я, именно я, обрёк на мучения. Прости меня, если сможешь, – продолжая держать её лицо в своих ладонях, он поцеловал нежно Нику в лоб, в глаза, а потом, не в силах оторваться, в губы.

– Иногда любовь обрезает крылья, подаренные ей же самой, привязывает к земле тех, кому судьбой велено летать, – произнёс в задумчивости Эмиль.

– Я давно простила тебя. Ты не можешь, не смеешь никогда больше оставлять меня! Ты отобрал у меня крылья, я перестала летать и ощущать себя свободной. Нет безмятежной любви без боли, душевных страданий. Часто на пути её препятствия, порой непреодолимые, она ранима, доверчива, мечтательна и уязвима. Она не умещается в общепринятые рамки, для неё не существует невозможного.

Они просидели на берегу моря до глубокой ночи, потом отправились в отель. Ника проснулась рано, не было ещё и пяти часов утра, аккуратно, чтобы не разбудить Эмиля, вынырнула из кровати, взяла подводное снаряжение, полотенце и пошла к морю. Над головой висела огромная полная Луна. Море, словно застывшая картина, было обездвижено – даже лёгкий бриз не оживлял пейзажа.

Ника села на песок и стала надевать ласту, когда почувствовала, что сзади к ней кто-то приближается. Она решила, что это Эмиль и не оглянулась. Неожиданно к лицу приложили полотенце, смоченное эфиром. Больше она ничего не помнила.

Очнулась Ника в салоне минивэна. Дорога петляла. За окном темнели уклоны скал, и блестела в отражениях полной Луны безбрежная пустыня. Машина ехала быстро. За рулём сидел смуглый молодой парень, рядом с ним – седовласый моложавый мужчина. Ника была на заднем сидении между двумя накаченными охранниками, со связанными руками и заклеенным ртом. Все молчали, потупив головы, словно изучали свои ботинки. Водитель съехал с трассы. В приоткрытое окно ворвался горячий воздух пустыни. Вскоре впереди появились огни посёлка. Нике завязали глаза. Машина затормозила и остановилась.

Раннее утро выдалось мрачным и тёмным. Небо заволокло тяжёлыми тучами, и вместо привычных южных звёзд над головой нависала свинцовая мгла.

На фасаде красивого трёхэтажного особняка, что возвышался над всеми домами посёлка, горел свет. Особняк принадлежал известному в Эмиратах бизнесмену – Мурату Найбекову, погибшему десять лет назад. Его брат Али наведывался в клинику, где работала Ника в последний день перед отпуском, прося оказать помощь больному сыну. Он сам встретил молодую женщину, с рук которой уже были сняты верёвки, а с лица – скотч.

– Простите, уважаемая Николь Давидовна, что я позволил себе прибегнуть к крайним мерам – похитить вас, но всё же я дал возможность вам восстановить своё здоровье, – слащавым лживым голосом обратился он к пленнице. – А мой сын всё это время, пока вы отдыхали, мучился от боли. Когда вы сможете посмотреть его? – заявил с заискивающей улыбкой, но достаточно настойчиво Али.

Ника сразу узнала его. Лицо мужчины было не только неприятным, но и опасным – с широкими пористыми ноздрями, маленьким литым подбородком. Редкие ресницы почти не прикрывали глаза, похожие на бесцветные стеклянные пуговицы с чёрными соринками внутри. Он был невысокого роста, массивный, с бритой головой и тяжёлой, грязной аурой.

– Я так понимаю, что свободы выбора у меня нет, раз вы посмели так обойтись со мной?

– Ну что вы, уважаемая! Вы – мой почётный гость. Можете принять ванну, позавтракать, отдохнуть.

– Прежде, чем я осмотрю больного, мне необходимо заручиться гарантиями, – решительным голосом заявила Ника. – Во-первых, что с моими близким ничего не случится. Во-вторых, как только я осмотрю пациента и разработаю план лечения, вы отвезёте меня к родным, я их отправлю в Москву и останусь лечить вашего сына. Если же будут хоть малейшие отклонения по этим пунктам, то я не смогу вам помочь.

– Я принимаю все ваши условия и хочу, чтобы вы чувствовали себя, как дома.

– Для этого мне необходимо позвонить мужу и сообщить, что со мной всё в порядке.

– Уважаемая, позвонить вы сможете только после обследования сына и хотя бы незначительного уменьшения у него боли.

– Понятно, вы не принимаете мои условия, значит, я – ваша пленница. Надеюсь, вы понимаете, что совершили преступление, похитив меня, и за это следует уголовная ответственность?

– Ну что вы, уважаемая! Вы должны понять меня – у вас же трое детей, вы – мать. Ну, представьте, если вдруг вашему ребёнку стало бы невыносимо больно. Вы, не сомневаюсь, пошли бы на любые шаги, чтобы помочь ему.

– На любые законные шаги. Можно было бы договориться со мной, я бы не отказалась помочь вашему сыну.

Но, я вижу, вы не слышите меня. Хорошо, тогда у меня одна просьба. Для восстановления сил мне необходимо ежедневно плавать.

– Это не проблема – в доме есть бассейн.

– Вы не поняли меня – мне нужно плавать в море, только оно восполнит ту энергию, которую я затрачу на лечение пациента.

– Это, конечно, сложней, но выполнимо. Море в трёх километрах от дома, вас будут возить мои люди. И не вздумайте бежать – это плохо отразиться на вашей семье.

– Спасибо, после вашей последней фразы, я действительно чувствую себя, как дома, – с иронией и не скрываемой болью в голосе ответила Ника. – Куда я могу пройти?

– Пойдёмте, я покажу вам ваши апартаменты.

Али на стеклянном лифте поднял Нику на третий этаж, потолки в особняке были выше четырёх метров. На стенах висели необычные картины. От них трудно было отвести взгляда – настолько они были светлыми, оптимистичными и почти нереальными по гамме красок и сюжету.

– Это картины моего сына, – не без гордости признался Али.

– Он художник? – спросила Ника.

– И художник тоже, он освоил много профессий.

Али показал её комнаты – гостиную с набором самой современной электроники, спальню, из окна которой было видно море, огромную ванную комнату с небольшим бассейном и уютную кухню. Все помещения были украшены живыми цветами, которые стояли в красивых кадках на полу, на подоконниках, на балконе.

Поплавав в бассейне, перекусив фруктами, Ника потихоньку стала приходить в себя. Было впечатление, что за ней постоянно наблюдают, ощущение чужого присутствия, она чувствовала себя инородным телом в стенах красивого восточного дома. Ника стала пристальней приглядываться к горшкам и кадкам с цветами и увидела маленькие видеокамеры. Каждой из них, находящейся в спальне и ванной комнате, она залепила «глаз» землёй из горшка. Ей поскорее хотелось осмотреть больного, чтобы иметь возможность позвонить Эмилю.

* * *

Первое, что усвоил Рафаэль с того времени, когда умерла его мама – это никогда не заходить за черту. Он рано потерял мать – она погибла, когда ему было семь лет – от побоев отца. Они жили в однокомнатной квартире в Махачкале. Когда после получки к ним вваливались пьяные мужики, отец проводил мелом черту на расстоянии метра от угла и запрещал сыну выходить за неё. «Чтобы ты не мешал мужскому разговору», – объяснял он мальчику и тот думал, что отец прав.

Тонкая белая черта, нарисованная мелом, отделяла его от орущих и дерущихся пьяных людей, и Рафаэль чувствовал себя за ней защищённым. От мужиков, но не от отца. Когда собутыльники уползали по домам, отец истязал мальчика, правда, бил не сильно, чтобы не убить, но в детский сад ребёнок из-за синяков не мог ходить неделю.

Часто он просиживал у стены целую ночь, боясь нарушить отцовский запрет и засыпал, свернувшись калачиком и дрожа от холода и страха, что отец вспомнит о нём. Он терпел, когда хотел в туалет, не смея спросить разрешения. И когда чувствовал, что отец уже не реагирует ни на что, тихонько пробирался в туалет и возвращался в свой угол. Постепенно страх перед отцом перерос в тихую ненависть, а потом и в полное безразличие – мальчик не видел в нём человека. Это случилось, когда Рафаэль пошёл в школу и увидел, как другие родители относятся к своим детям.

Отец не интересовался учёбой сына, но раз в месяц проверял дневник и, если были оценки ниже четвёрок, бил сына до синяков. Этот мужчина был, словно двуликий Янус, при посторонних показывал свою доброжелательность и добродушие, но в душе его жил отвратительный страшный и злобный карлик, который корчился от смеха, глядя на страдания других. Кроме того, он имел дар убеждения, да такой, что, не заметив этого, люди легко попадали в сети его желаний.

Родной брат отца Мурат был успешным бизнесменом, одним из богатейших людей в Дагестане. Дядя относился к ребёнку, как к родному сыну, своих детей ему так и не удалось завести.

С детства Рафаэль любил рисовать, и рисунки его были нереальными, воздушными, полными света и красок. Когда дядя увидел и залюбовался картинами племянника, то отправил учиться в художественную школу. «Раз мальчик всё время занят рисованием – пусть уж это делает профессионально», – решил он.

Рафаэль стал ходить в художественную школу к самому лучшему педагогу, который разрешал рисовать то, что хотел ребёнок, помогая передать с помощью рисунка своё настроение.

Навещал его Мурат на Дни рожденья, Новый год, а часто приезжал без предупреждения, он заподозрил жестокое отношение Али к сыну И однажды застал сцену, когда мальчик спал на полу в углу комнаты, а пьяный брат валялся на диване без чувств. После этого случая он забрал Рафаэля к себе, но, будучи очень занятым, отправил учиться в Лондон, выкупив племянника у брата. Ребёнку тогда исполнилось девять лет.

Али ничего не оставалось, как подписать согласие. В Лондоне Рафаэль получил теософское образование, окончив закрытую частную школу.

Мурат чувствовал ранимую и нежную душу племянника, узнавая в нём себя, поэтому делал всё возможное, чтобы освободить мальчика от тирании психически неуравновешенного брата. На лето Мурат брал его в Эмираты, где имел огромный дом и занимался с племянником языками, плаванием, теннисом и теософией, которую очень любил, часто повторяя: «Если бы я не был бизнесменом, то стал бы священником». Он любил людей, часто и охотно занимался благотворительностью.

Понимая, что конкуренты могут в любой момент его убить, Мурат написал завещание, в котором было прописано образование Рафаэля в Кембриджском университете. Завещал ему дом в Эмиратах, трёхкомнатную квартиру в центре Баку. А также всё имущество, вместе с налаженным, приносящим постоянный доход, бизнесом.

В случае смерти Рафаэля, все материальные ценности перешли бы в детские дома и больницы. Таким образом, Мурат подстраховал жизнь племянника, приписав в завещание ещё и пункт, касающийся здоровья мальчика – при его травме или серьёзной болезни всё имущество переходит к племяннику, а его брат Али теряет те проценты от наследства сына, которые ему полагались, если бы Рафаэль был бы жив и здоров. Опекуном Рафаэля стал доверенный человек дяди.

Дядю взорвали в машине, когда Рафаэлю исполнилось шестнадцать лет. Он приехал из Лондона, где учился, на похороны родного, любимого человека. Мурата похоронили на Бакинском кладбище для особо почётных граждан – уж очень много пожертвований сделал он при жизни, многим бакинцам оказывал безвозмездную помощь. Не говоря уже о его профессии, в которой преуспел. Ему едва исполнилось пятьдесят восемь лет.

Теперь Али был вынужден беречь сына, отчего ненависть ко всему миру, особенно к погибшему брату и к юноше только усилилась. Чтобы как-то приглушить душащие его негативные чувства, он построил на свои немалые проценты от прибыли в бизнесе брата гарем в Эмиратах, недалеко от трёхэтажного особняка. Туда сам набирал несовершеннолетних девочек из неблагополучных семей России, понимая, что их никто искать не будет. Сам же Али переехал в Баку, скрываясь от дагестанского правосудия. На него уже заводились дела по избиению и изнасилованию несовершеннолетних девочек. Его друг, служащий в полиции, больше не мог прикрывать преступления Али. В Баку он перевёз останки своей жены Магдалены.

* * *

Рафаэль давно понял, кем хочет стать. Служение людям и Богу было его призванием. Это стремление разбудило его искалеченную душу, заставило откликнуться словам Высшей Истины. Он понимал, что этот выбор не только правильный, но и единственно для него возможный. Кроме того, любя и помня дядю Мурата, Рафаэль решил воплотить его мечту.

У него был талант – понимать людей и уметь с ними разговаривать, вне зависимости от социального статуса. Понимание и сочувствие – эти качества заставляли умирающих больных или закоренелых преступников открывать душу и обращаться к Богу. Его мечтой было создание группы поддержки для женщин, подвергающихся насилию. В душе юноши навсегда были запечатлены сцены из детства, когда отец насиловал и бил его маму. Он часто думал о страданиях матери, которая вышла замуж за нелюбимого, не разделявшего ни вкусов, ни взглядов мужчину. К тому же, грубого, агрессивного, живущего телесными инстинктами.