Текст книги "Мелодия древнего камня"

В то время, когда сверстники Эмиля и Ники играли машинками и куклами, Эмиль ставил дедовский пюпитр, брал в руки карандаш и руководил воображаемым оркестром, а единственным членом оркестра была маленькая Никкаль.

* * *

Сначала Эмиля хотели научить играть на скрипке. Как многие дети, он был очень любопытен: ломал игрушки, чтобы узнать, как они устроены. От детского любопытства Эмиля пострадала дедушкина скрипка: мальчик решил посмотреть, что находится внутри. Путь Эмиля на планету Музыки решили начать с рояля. Рояль был огромный по сравнению с пятилетним мальчиком, но они нашли общий язык. Эмиль рано начал сочинять мелодии, ещё до поступления в музыкальную школу, куда он пошёл в шесть лет. Его отдали в музыкальную школу-десятилетку при Бакинской консерватории. Впервые о его уникальном голосе заговорили, когда ему исполнилось восемь – вместе с хором он пел колыбельную. Когда учительница попросила закончить, мальчик продолжал петь, не слыша своего голоса – еще детского, но необыкновенно чистого и сильного. Тогда никто и не предполагал, что это соло – дорога к огромному успеху. А пока пел колыбельную своей маленькой сестричке – укладывал девочку спать всегда Эмиль, это у него получалось гораздо лучше, чем у родителей или няни.

Эмилю исполнилось десять лет, а Нике – три года, когда мать забрала их в Торжок, небольшой провинциальный городок в центре России, куда её направили для помощи в восстановлении театра. С ними поехала и няня Стефа, без которой Галина не могла обходиться. Дети навсегда полюбили этот неброский, уютный русский городок, его простых, доверчивых людей. Здесь мальчик впервые узнал, что такое русская душа.

Кроме школы Галина работала в городском драматическом театре музыкальным оформителем, подбирала и обрабатывала музыку для спектаклей и руководила хором в одном из учебных заведений. Когда она оформляла музыкальный спектакль, Эмиль со своей постоянной спутницей – маленькой Никкаль и доброй нянюшкой сидели рядом с роялем и замирали от счастья – оттого, что любят музыку, театр с его особым пыльносладким запахом, с шорохами и суетой за кулисами, нескончаемыми репетициями.

Дети прожили в Торжке около года и вернулись в Баку для продолжения музыкального образования. Галина так и не смогла оставить сцену и посвятить себя семье – творческая натура, живущая в ней, требовала аплодисментов, восхищения поклонников. Стефания смогла заменить талантливую и востребованную маму уже второму поколению Радаевых. Но вскоре и такое праздное существование в семье – без обязанностей жены и матери – перестало устраивать темпераментную женщину. Ей нужна была полная свобода для творческого полёта. Галина влюбилась в мужчину, который был младше её на восемь лет. Образовав новую семью, актриса больше не заводила детей, несмотря на просьбу мужа. Их брак просуществовал чуть больше года, после чего пришла новая любовь и новая семья, в которой ей всё же пришлось родить сына. С детьми от первого брака Галина встречалась на их Днях рожденья, и всегда на выступлениях. Гордость за них переполняла женщину, она каждому старалась рассказать, что это ею воспитанные дети. Услышав это беспочвенное хвастовство, дети ещё больше отдалились от матери. Её уход никак не сказался на семье – разрыв между родителями произошёл уже давно, а детям она не уделяла внимания, переложив обязанности по воспитанию на безотказную Стефанию.

* * *

Детство проходило не только весело, но и содержательно. Эмиль продолжил учебу в музыкальной школе, его увлечением стало пение. Примеру брата подражала боготворившая его Никкаль, которая оказалась необыкновенно музыкальна. Она начала осознавать себя годам к четырём. Девочка слышала, что родителей постоянно спрашивают знакомые – на кого из родственников она похожа. И родители, улыбаясь, отвечали – «На дедушку по линии мамы, он русский со светлыми волосами и глазами». На самом деле она была копией матери Айсель – тот же благородный профиль Богини, смуглый цвет лица. От своего отца она унаследовала цвет волос и глаз. Проблемы возникли у Ники, когда она пошла в школу и увидела, насколько отличается от всех детей внешне. А одноклассники стали обзывать её белобрысой уродиной. Ника никому не жаловалась, просто перестала ходить в школу, а время уроков проводила на кладбище, где ждала красивая мраморная девушка, встречающая девочку еле заметной улыбкой.

Как-то раз Ника посмотрела на дату жизни и смерти мраморной девушки и вдруг внезапно поняла, что дата смерти тёти Айсель (как называли родители) совпадает со Днём её рожденья!

Придя вечером в комнату няни, Ника спросила, не виновна ли она в смерти своей красивой молодой тёти – ведь она родилась в день её гибели. Няня сначала была в замешательстве, но на выручку пришёл Эмиль, вбежавший к Стефании, чтобы пригласить сестру на вечернее чтение интересной книги.

Ника была печальна, Эмиль сразу заметил это, спросив, что её волнует. И девочка рассказала, как она общается с кажущейся живой статуей тёти Айсель, дата смерти которой так странно совпадает с Днём её рождения. Эмиль обещал узнать у отца и няни о невероятном совпадении дат рождения и смерти, сказав, что это, наверняка, случайность и отвлёк впечатлительную сестру новой интересной книгой, называвшейся «Дети капитана Гранта» Жюля Верна.

Давида вызвали в школу. Придя домой, родители спросили, почему дочь перестала посещать занятия в общеобразовательной школе, и при этом не пропускала ни одного урока в музыкальной?

– Мне там неинтересно, – тихо произнесла Ника и заплакала такими горькими слезами, что вопросов больше не последовало. В это время вошёл взволнованный плачем сестры Эмиль и, взяв сестру за руку, увёл в свою комнату, где она призналась брату, что некрасивая и за это её не любят в школе. Возмущённый Эмиль, на следующий день пришёл в класс, где училась сестра и, предварительно попросив разрешения у учителя, потребовал, чтобы ребята перестали обижать сестру. Он сказал это с такой грозной интонацией, что проблем в школе у Ники больше не было.

Вечером, как всегда, они сидели в комнате Ники и разговаривали. Слушать сказки девочке больше не хотелось. Эмиль предложил сестре укрепить их дружбу и родство. Но как это сделать он не знал. Пришлось обратиться к книгам индейцев, чтобы отыскать решение. «Подношение какого-либо священного предмета в подарок подтверждает связь душ», – нашли они на одной из страниц. На торжественной церемонии, во время которой прозвучали заклинания ирокезов и сиу, дети обменялись своими крестильными медальонами. С тех пор они никогда с ними не расставались.

– Медальоны станут нашими талисманами и будут хранить нас в самые тяжёлые моменты жизни, – произнёс с горящими глазами Эмиль.

– Потому что мы любим друг друга, а любовь способна совершать чудеса, – продолжила Ника.

Крестильные медальона Ники и Эмиля

* * *

Ника не могла точно сказать, когда это началось. Любого человека она видела в ауре – тонкой, прозрачной, нежной, различимой по многоцветной дымке. В детстве она понимала значение каждого облачка вокруг человека интуитивно. Бордовый цвет гордости окутывал одноклассников, когда они хвастались новым телефоном или достижениями в спорте. Ядовито-жёлтый возникал, когда их поглощала зависть. Правда, иногда у некоторых из них вспыхивало пламя искренней апельсиново-яркой радости. Болотная дымка обнимала обиженную девочку, рыдающую в школьной раздевалке. В любой момент дымка могла меняться – светлеть или темнеть, менять цвет или оттенок. Ника была уверена, что все люди видят мир так же, как она.

Однажды она увидела в окно свою любимую учительницу, сидящую на лавочке перед школой. Вокруг неё сгустилась дымка грязно-синего, тяжёлого цвета. Вскоре появились всполохи багрово-красного цвета на фоне тёмно-серого, учительница вскочила с лавочки и, вытирая слёзы, резко сняла обручальное кольцо и забросила его в кусты.

А как менялась сероватая аура безразличия мальчишек в классе на нежно-розовый цвет, когда в класс входила красавица и отличница Айгуль, не обращающая внимание на одноклассников, в ореоле бордового цвета гордости с золотистыми лучиками целеустремлённости и уверенности в себе.

Делясь своими ощущениями мира с Эмилем и будучи наблюдательной от природы, Ника поняла, что другие люди не видят человеческую ауру, которая помогает ей разбираться в нюансах их эмоций. Она смущалась обречённости замечать у людей то, что они не хотели бы показывать. С взрослением девочка научилась не обращать внимания на настроение людей, выплёскивающееся в разнообразных оттенках и красках. Она старалась смотреть мельком, вскользь, приглушать цвета ореолов. Это требовало огромных усилий, от которых болела голова и тошнило. Ника часто не понимала, почему люди ведут себя так нелогично – имея серую с грязно-синими вкраплениями ауру, шутят и улыбаются. Ей становилось неловко, она не знала, как себя вести, видя такое несовпадение в собеседнике. Нику пугало желание людей лицемерить, говорить неправду. Но постепенно жизнь примирила её с этим. Тем более, что она видела, как много вокруг прозрачного чистейшего белого света, так похожего на ореол вокруг солнца. Он был такой же непостоянный и часто загрязнённый другими эмоциями, но всё же его было гораздо больше всех остальных. Этот свет озарял родителей, встречающих из школы своих детей, влюблённых, бредущих в обнимку по парку, охваченных одной общей светящейся бледно-розовой аурой.

В чистейшую белую дымку, прозрачную, еле заметную была окутана статуя Айсель. Казалась, что девушка, застывшая в мраморе, покрыта прозрачной мерцающей накидкой, небрежно наброшенной на голову и доходящей до ног.

Ника любила смотреть на здание роддома, которое находилось рядом с их домом. Когда ночью город засыпал и там гас свет, сквозь тёмные стёкла были видны мерцающие белые огоньки. Осознание того, что в мире есть это белое чистое сияние, и его намного больше остальных цветов, делало Нику уверенней и спокойней. Она начала различать оттенки, придумывая им названия. Оттенков было гораздо больше, чем их названий. Чтобы получить информацию о цветах и происхождении их названий, Ника обратилась за помощью к Стефании. Филолог с энциклопедическими знаниями, Стефа рассказывала своей любимице, что брусничный цвет давным-давно означал оттенок не красного, а зелёного – по цвету листьев брусничных кустиков. Цвет «аврора» – светлый с оранжево-розовым или жёлтый с красным отливом – часто использовался в восемнадцатом веке. Его ещё называли цветом «бедра испуганной нимфы». От земноводных произошли такие названия цвета, как «лягушка в обмороке», обозначающий серый и цвет «влюблённой жабы» – нежно-зеленоватый.

Ника не любила с самого раннего детства приходить в поликлинику. Когда она была крошкой, то рыдала без остановки всё время, пока была там. Повзрослев, поняла, что видит страх и боль людей, пришедших на приём к врачу. Страх имел тёмно-серебристый, мерцающий цвет, был распределён по их телу неравномерно, словно вихрь закручивался вокруг человека, мелькал, как помехи в старом телевизоре. Ника подумала о том, что собаки, наверное, тоже видят нервные вибрации страха и, пугаясь его, становятся агрессивными. Она и фильмы с насилием не могла смотреть – они вызывали в ней неприятный дискомфорт, желание быстрей выскочить из комнаты, зажмуриться, закрыть уши.

* * *

Их дуэт отец впервые услышал, когда вернулся домой раньше обычного времени. Он стоял под дверью комнаты сына и старался не дышать, чтобы не прервать необыкновенное, возвышенное пение AveMaria Шуберта в два чистейших голоса, слившихся в один. Эта мольба, обращённая к небу, неслась завораживающим, серебристым потоком, проникая в самое сердце.

Стефания была посвящена во все увлечения детей. Она, любя классическую музыку, всегда, когда позволяло время, слушала их пение и игру на фортепьяно, получая громадное удовольствие, заряд энергии, и гордясь своими воспитанниками.

Их совместный репертуар стал расширяться, удивляя и радуя близких не только чистыми красивыми голосами, звучащими в унисон, но и тем вдохновением, которое они вкладывали в каждое исполнение. Сначала они пели в домашнем кругу на праздниках, когда собирались многочисленные гости. Потом выступления стали проходить в клубах, концертных залах Баку под овации восхищённого зала. Их объединяла не только любовь к музыке, но и любовь друг к другу. Она выплёскивалась в чарующем пении, делая его необыкновенно возвышенным.

На День рождения Ники во время цветущего мая, когда ей исполнилось десять лет, собрались близкие друзья. Дети подготовили небольшой концерт, в нём были произведения, которые они должны были исполнять в Филармонии на День города.

Перед выступлением Эмиль подарил Нике диадему с изумрудными камнями и сам надел её на головку сестры.

– Боже, Эмиль, эта диадема стоит целое состояние! – воскликнула Ника.

– Она тебе нравиться?

– Да, очень! Но где ты взял столько денег?

– Все гонорары за выступления я два года откладывал, чтобы на твоё десятилетие сделать подарок, который бы подчеркнул твои русалочьи глаза, сделав их ещё прекрасней. И мне это удалось! – любуясь сестрой, сказал очарованный её красотой Эмиль.

Когда они пели, Ника обратила внимание, и уже не впервые, что семейный перстень с волшебным камнем на руке Эмиля, подаренный отцом на его шестнадцатилетние, начинает светиться всеми цветами радуги. Это было так красиво, что девочка, словно загипнотизированная, не отрывала от камня взгляда. Но вскоре почувствовала, что ступня Эмиля мягко, но настойчиво давит на её туфельку. Она тут же пришла в себя и стала смотреть в глаза Эмиля при исполнении очередного произведения.

Постепенно имя Никкаль превратилось в Николь, а девочка за свою доброту и миролюбие стала любимицей класса.

* * *

Первый раз с сольным номером Николь выступила в Бакинской Филармонии в десятилетнем возрасте, её выступление открывало концерт, а завершал его Эмиль. Это был праздник, посвящённый юбилею города с приглашением самых почётных жителей Баку.

Когда семья Радаевых подъезжала к Филармонии на машине, то увидела живое море людей, всколыхнувшееся при подъезде очередного автомобиля к парадному подъезду. Первым вышел Давид, галантно подав руку Стефании. Затем Эмиль, предложив руку Нике, чтобы помочь выйти из машины. Защёлкали вспышки фотокамер, Ника зажмурилась, её сковал такой ужас, что невозможно было сдвинуться с места. На помощь пришёл Эмиль, он взял нежно, но достаточно крепко сестру за руку и сказал:

– Забудь о них. Есть только ты и я. Не смотри ни на кого, просто иди рядом. Войдя в Филармонию, мы будем в безопасности.

Миновав кордоны охраны, Радаевы оказались в спасительном полумраке коридора, ведущего в гримёрные.

В фойе, обычно ярко освещённом электрическим светом, горели свечи в старинных канделябрах, живые тени от пламени свеч образовывали на стенах причудливый узор, от которого Ника несколько мгновений не могла оторвать восхищённого взгляда.

Когда пришло время выходить на сцену, Эмиль понял, что сестра не может сделать и шага от безумного страха перед огромным залом.

– Я проведу тебя на сцену и буду рядом – в тени занавеса. Не смотри в зал, твой взгляд должен витать выше глаз зрителей. Главное начни петь, а дальше твоей поддержкой и защитой будет музыка. И помни – я рядом!

Высокий худощавый молодой человек вывел на сцену маленького худенького ангела. Ника, облачённая в невесомое, воздушное, белоснежное платье с крылышками, выглядела, как ангелочек. Она исполняла знаменитый «Requviem» Эндрю Уэббера, написанный для его жены, знаменитой Сары Брайтман. В исполнении маленькой Ники произведение звучало необычно. Невероятный тембр голоса Ники загипнотизировал зал так, что никто из зрителей не заметил, как молодой человек, сопровождавший её, исчез, оставив девочку одну в свете софитов. Ника молитвенно сложила руки, блики света делали её светлые распущенные длинные волосы похожими на серебристый струящийся поток, образуя что-то похожее на нимб, словно вырисовывая свечение вокруг хрупкой фигурки девочки. Это был не голос талантливого ребёнка, а голос ангела, не имеющего ни пола, ни возраста. Зал замер, казалось, что зрители перестали дышать – тишина стала абсолютной. Ника закончила, зал грохнул аплодисментами, Ника несмело поклонилась, тут же подошёл Эмиль, взял её за руку и вывел со сцены. За кулисами принялся обнимать и целовать, тут подоспели родители со Стефанией, приняв «эстафету» поздравлений. А брат пошёл в гримёрную, чтобы готовиться к своему выходу.

Эмилю исполнилось семнадцать лет, он уже имел опыт выступления под сводами любимой Филармонии, ведь юноша учился второй год в Бакинской консерватории по классу вокала, а экзаменационные выступления традиционно проводились здесь. Эмиль исполнял «Ave Maria» Шуберта. Он обладал бархатистым, сильным, насыщенным баритоном, который редко встречается. Кроме прекрасной техники вокала, Эмиль имел выигрышную сценическую внешность. Высокий, стройный, с царственной осанкой, в элегантном чёрном костюме с белоснежной рубашкой и чёрной бабочкой, с длинными красиво уложенными чёрными волосами. Голова то откинутая, то склонённая с пронзительным взглядом изумрудных горящих глаз приковывала внимание зрителей. И стиль пения был особенным – богатая палитра оттенков голоса завораживала.

Эмиля настойчиво вызывали спеть на бис, когда он стоял за кулисами с Никой. Девочку к тому времени Стефания переодела в строгое зелёное бархатное платье, а волосы убрана в пучок. Эмиль надел на голову сестры диадему, которую приготовила Стефания, взял её за руку и повёл на сцену, предварительно поменяв свою чёрную бабочку на изумрудно-зелёную. Девочка так доверяла ему, что послушно пошла с ним.

– Мы сейчас вместе исполним Серенаду Франца Шуберта, – прошептал Эмиль.

– Но мы же почти не репетировали, – пыталась возразить Ника.

– Вот сейчас и отрепетируем, доверься мне.

Чтобы разница в росте не бросалась в глаза, Эмиль сел за рояль и стал аккомпанировать. Глаза Николь в отражении софитов и изумрудном свете диадемы превратились в зелёные – точно такие же, как у брата. Его цвет глаз подчёркивала не только бабочка, но и глаза и диадема сестры. Они ещё не начали петь, только вышли на сцену, а публика взорвалась аплодисментами.

И зазвучала божественная музыка австрийского композитора на слова Николая Огарёва. Во время пения они словно стали одним волшебным, чарующим целым.

 
Песнь моя летит с мольбою
Тихо в час ночной.
В рощу лёгкою стопою
Ты приди, друг мой.
При Луне шумят уныло
Листья в поздний час,
И никто, о друг мой милый,
Не услышит нас.
Слышишь, в роще зазвучали
Песни соловья.
Звуки их полны печали
Молят за меня.
В них понятно всё томленье,
Вся тоска любви,
И наводят умиленье
На душу они.
Дай же доступ их призванью
Ты душе своей.
И на тайное свиданье
Ты приди скорей!
 

Зал стоя вызывал на бис теперь уже брата и сестру Радаевых после их совместного выступления. Вместе они исполнили «Ave Maria» Шуберта.

– Ты ведь наше выступление заранее продумал? – не унималась взволнованная от выступления и успеха Николь.

– Надеюсь, ты простишь меня за это. Я ведь думал о тебе, чтобы ты не волновалась перед вторым выходом на сцену. Достаточно и того, что ты не смогла сделать ни шага перед первым выступлением.

– Эмиль, ты самый лучший брат на свете! Без тебя я никогда бы не преодолела панический ужас перед сценой и зрительным залом.

Эмиль и Ника любили родной город, часто гуляли по нему вместе. Вот и сегодня после концерта они отправились гулять по набережной Баку. Эмиль много и интересно рассказывал об истории и архитектурных памятниках старинного города. Но самым любимых их местом была Девичья башня. Они сидели под её стеной часами, смотрели на море и мечтали о том, что никогда не расстанутся, объездят весь мир вместе, держась за руки, как на сцене, исполняя любимые произведения.

* * *

Эмиль звал сестру «моя Русалочка» не только потому, что глаза её напоминали вечно меняющееся море, но и за любовь к морю – Ника часами любила плавать и нырять, они каждые выходные выезжали за город, где вода Каспия была невероятно прозрачной и чистой. Это было раем для детей, они не выходили из моря, пока не синели от холода. Давид купил им костюмы и снаряжение для подводного плавания. В холодное время года Ника с Эмилем ходили в бассейн. Брат увлёкся скоростными видами подводного плавания, он любил скорость и в воде, и на суше, лихо гоняя на машине отца с четырнадцати лет.

Скорости в подводном плавании иные, нежели в традиционном. Пловцы в ластах развивают до четырнадцати километров в час. Плавание в моноласте значительно прибавляет скорость. Сегодня придумать что-то новое очень сложно. Основная работа по модернизации идет за счет конструкции ласты. Для каждого спортсмена высокого класса она изготовляется индивидуально. Впервые придя в секцию подводного плавания в семь лет, Эмиль считал ее школой воспитания характера. Все начинающие сначала плавают в резиновых ластах. Переход на моноласту происходит только со временем, опытом, мастерством. Ведь даже опытные пловцы, впервые ее надевшие, испытывают сильный дискомфорт, который можно сравнить с плаванием со связанными ногами.

Плавание в ластах-уникальным вид спорта. Отечественные спортсмены за всю его историю ни разу не упустили лидерство, выступая на международных соревнованиях.

Уникальность этого вида спорта, еще и в том, что вся борьба, скрыта, под водой. Заплывы, в которых решается судьба медалей, для зрителей состоят из шумного старта, с характерным всплеском от ласт и стремительным, но еле заметным передвижением трубок по воде. Единственное открытие, которое удается сделать не искушенному в подводных видах спорта, человеку, сидящему на трибуне, – это то, что у спортсменов не две обычных ласты, а одна большая.

Моноласту придумали в России в 1969 году. Это совершило переворот в плавании, полностью изменило технику. Человек поплыл телом. Руки впереди перестали работать, но зато появились новые элегантные движения. Экипировка, пловца, помимо самой ласты, включает плавательный комбинезон и дыхательную трубку.

Давид, будучи прекрасным инженером, сам проектировал детям моноласты и делал их у своих знакомых. Эмиль начал плавать в ней с десяти лет, а маленькая Ника с пяти. Она попросила Давида на День рождения подарить ей моноласту. И учиться в ней плавать девочке не понадобилось – как только малышка надела её, сразу же поплыла с идеальной техникой и достаточно большой скоростью. На бортике стояли Давид с Эмилем, наблюдая за ней. Восхищённый Эмиль, которому понадобилось для освоения техники плавания в одной ласте более полугода, с улыбкой сказал отцу:

– Я всегда знал, что наша Ника настоящая Русалочка. Только Русалочки могут так чувствовать воду, их не надо учить технике.

Начало истории познания и использования океана уходит в далекие 4500-3200года до нашей эры и связано с добычей жемчуга, кораллов, раковин, проведением военных операций боевых пловцов.

Мужчины и женщины с древности практиковали ныряние с задержкой дыхания. В Древней Греции ныряльщики доставали из-под воды губку, а. также участвовали в военных операциях. Самый известный исторический факт дошел до нас благодаря историку Геродоту. Во время морской кампании грек Силис был захвачен и взят на борт персидским королем Ксерксесом I. Когда Силис понял, что персидский король собирается напасть на греческую флотилию, он схватил нож и спрыгнул за борт. Персы не могли найти его за бортом и решили, что он утонул. Силис всплыл ночью и проплыл между всеми кораблями персидской флотилии, обрезая якорные веревки кораблей. Чтобы быть под водой незамеченным, он использовал пустую тростинку. Затем он проплыл 13 км и воссоединился с греческими силами.

Желание погрузиться под воду существовало всегда. Погружение помогало охотиться под водой, ремонтировать корабли или топить корабли противника, и исследовать морскую жизнь. До того, как люди нашли способ дышать под водой, каждое погружение было коротким и сложным.

Ника пошла по стопам брата, выполнив нормативы кандидата в мастера спорта к тринадцати годам. Эмиль, занимавшийся несколько лет, стал мастером спорта в шестнадцать. Подводное плавание было их самым любимым увлечением (конечно, после музыки!).

Секция подводного плавания готовилась к празднику – Дню Нептуна. Эмиль написал сценарий выступления спортсменов и подобрал музыку. Это была чудесная музыка Римского-Корсакова к опере «Садко».

Нике отводилась главная роль – она была Русалочкой в блестящем подводном костюме и должна была на протяжении получаса плавать, не выныривая, пользуясь маленьким аквалангом, рассчитанным на 30 минут. Свет в бассейне планировали выключить. Прожекторы, расставленные под водой, освещали действие, в котором кроме Русалочки (Ники) участвовало четыре аквалангиста, задачей которых было поймать её в сети. Обычно перед погружением Ники Эмиль, не доверяя никому, проверял баллон со сжатым воздухом сам. Но праздник уже начался, Эмиль задерживался на репетиции.

Началось представление, зазвучала завораживающая музыка. Звучащий океан. Эту музыкальную тему даже не назовёшь мелодией, так она проста: всё время повторяются три звука. Три ноты на фоне рокочущего сначала низко в басах, затем выше, у скрипок, сопровождения. Но в размеренной неторопливости, в однообразном повторении звуков и заключено всё очарование музыки: спокойно дышит океан, набегают одна за другой громадные, ленивые волны.

Русалочка Ника металась на глубине бассейна в поисках спасения от пиратов-аквалангистов, желающих поймать её в свои сети. Внезапно кончился воздух в акваланге. Стараясь всплыть на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, девушка попала в сети, потащившие её на дно. Задыхаясь, она потеряла сознание.

Беду почувствовал Эмиль, наблюдающий с бортика бассейна за подводниками. Мгновенно нырнув, он разрезал ножом сети, в которых запуталась бесчувственная Русалочка, вытащил её из воды, перенёс в душевую, подальше от любопытных глаз зрителей, и стал делать искусственное дыхание, предварительно вылив из лёгких больше литра воды.

Как только Ника пришла в себя, тут же спросила:

– Я не сорвала номер?

– Нет, Ника, ты отплавала 25 минут из 30, получилось очень зрелищное, красивое выступление. Если сможешь и захочешь, я вынесу тебя в бассейн на руках, ты распустишь свои прекрасные, русалочьи волосы, на этом и закончим выступление.

Бурные овации встретили Русалочку на руках у Садко, которого играл Эмиль. Музыкальное представление под водой, с риском для жизни Ники, благополучно завершилось.

* * *

Николь, нам придётся расстаться с тобой на месяц, – как-то вечером перед сном сказал Эмиль, – после окончания сессии я поеду в экспедицию на Тихий океан. У папы есть знакомый капитан судна, на котором будут проводиться поиски затонувшего в прошлую войну военного корабля. Он лежит на глубине двадцать метров. Без специального водолазного оборудования там не обойтись.

– Как я рада за тебя! Привезёшь мне красивую ракушку?

– Конечно, Николь, и буду звонить тебе при первой возможности.

Вернувшись из плавания, Эмиль поделился своими яркими впечатлениями с сестрой.

– Ещё за несколько километров до моря я слышал его зов, он был мягкий, настойчивый, обволакивающий. И чем ближе находился, тем сильней ощущался этот ни на что не похожий живой голос, – рассказывал Эмиль десятилетней Нике о своей поездке на Тихий океан членом экспедиции, – голос моря, родной стихии с сильнейшей энергетикой. Но одиночества не чувствуешь даже на глубине двадцати метров. Ощущение, что ты дома, в родной стихии и никакого страха! И ещё – ощущение невесомости – это, наверное, самое главное. А зов бездны чувствуется только на поверхности, при зависании над глубиной. Я был счастлив во время погружения, как, пожалуй, когда пою, особенно, если рядом со мной моя Русалочка. А ещё я испытал потрясающее чувство, когда возвращался к воздуху, небу, солнечному свету, к миру земного тяготения и звуков. Вечером, после погружения сидел и смотрел на волны, играющие в «догонялки» на поверхности моря, ещё раз переживая то, что только несколько часов назад был за гранью обыденного, привычного мира.

– Я тоже очень хочу поехать в экспедицию, чтобы не расставаться с морем ни на час! – произнесла очарованная рассказом брата Ника.

– Погружаясь под воду, в другое измерение, другую среду обитания, – продолжил Эмиль, – испытываешь новые ощущения, с которыми мало что может сравниться в обычной жизни. Под водой можно быть исследователем, фотографом, художником, журналистом, историком. Не унывай, моя любимая Русалочка, мы обязательно поедем с тобой на море. Но сначала ты должна подрасти, а для этого надо быстрей заснуть. И пусть тебе приснятся зовущие морские глубины.

Ника, словно по просьбе брата, выросла за три года на десять сантиметров, превратившись в высокую, стройную, красивую девушку.

* * *

Эмиль заканчивал Бакинскую Консерваторию. Учился он легко, а на экзамен по фортепиано подготовил Прелюдию до-диез минор Рахманинова, «Лунную» сонату Бетховена и отыграл программу так, что члены комиссии сказали: «У нас такое ощущение, что мы принимаем экзамен не на вокальном отделении, а на фортепианном факультете». На государственный экзамен Эмиля Радаева пришло столько людей, что зал не мог вместить всех желающих. Пришлось открыть окна и двери, люди слушали, находясь на улице. На своем выпускном экзамене он пел произведения Рахманинова.

Николь присутствовала на всех выступлениях, поддерживая его. Она волновалась так, словно сама была на сцене и ловила себя на том, что тайно смотрит на его руки, когда Эмиль играет на рояле или что-то рассказывает. Чуткие, сильные, они давали возможность ему намного полнее выразить смысл слов. Прежде, чем начать петь или играть на рояле, Эмиль искал в зрительном зале внимательные, любящие глаза Ники.

На последний экзамен Ника не смогла прийти – у неё самой был экзамен в музыкальной школе по сольфеджио. Она отвечала на вопросы педагога, когда почувствовала, что Эмиль зовёт её. Извинившись, девушка бросилась в Консерваторию, добежала до артистической комнаты и увидела бледного Эмиля, сидевшего, согнувшись пополам, в кресле. Его окружала серая аура, она переходила в тёмно-бордовую в области живота.

– По-моему, у тебя что-то серьёзное, требующее срочного вмешательства хирурга, – испуганным голосом сказала Ника.

– Но у меня ещё один экзамен через десять минут! Я надеюсь продержаться некоторое время, – еле выдавил побелевшими губами Эмиль.

– Давай не будем рисковать и вызовем «скорую». Как ты будешь петь в таком состоянии, ведь при пении напрягаются мышцы живота!