Текст книги "Мелодия древнего камня"

Часть третья
Девочка, которая умеет летать

Лето оказалось прохладным и дождливым. К вечеру в воздухе ощущалось приближение грозы, но разразилась она только к ночи. На горизонте собрались угрюмые мрачные тучи, загрохотал оглушительный гром, зигзаги ослепляющих молний озаряли спящий город. В окна за полупрозрачными сиреневыми занавесками громко стучался ливень, словно хотел попасть в квартиру. Вечерняя тьма полностью окутала город, фонари светили блеклым жёлтым светом, оставляя слабый отсвет на мокром асфальте. Широкие, как глаз циклопа, полосы света от прожекторов машин пронзали непроглядную тьму.

Ника закрыла окна в детских комнатах и в спальне, села на кровать, где лежал, читая книгу, Эмиль, и задумчиво посмотрела на небо. Первым заговорил Эмиль.

– Ника, я знаю, ты с детства видишь ауру человека.

– Да, и это помогает мне в работе, по ауре я могу узнать, какая проблема со здоровьем у пациента, насколько сохранно эфирное поле, может ли его энергия противостоять болезни. А почему ты спрашиваешь об этом?

– Находясь два года в парализованном состоянии, и не имея возможности полноценно и открыто общаться с тобой, я очень тосковал по нашим разговорам, да просто по твоему присутствию в моей жизни. Мне хотелось как можно ближе быть к тебе. Понимать, что движет тобой, когда ты занимаешься спасением людей, какими методами лечения пользуешься.

– Не ожидала. Но, если честно, мне приятно слышать это. И что же тебя подвигло на изучение медицины, конечно, кроме меня. Здесь, чувствую, есть ещё какой-то немаловажный момент, ощущение, открывшееся тебе.

– Ты, как всегда, проницательна! После полученной травмы, даже когда зрение ещё не вернулось ко мне, я стал чувствовать тех людей, которые скоро умрут. Это трудно передать словами. Возникает особое ощущение в душе, к нему примешивается глубокое сочувствие и желание помочь обречённому. Как-то мягко сказать, намекнуть, что его дни сочтены и нужно торопиться доделать начатые важные дела, отдать долги близким. Конечно, не материальные. Хотя в некоторой степени и эти тоже. А долги, лежащие тяжёлым грузом на сердце, на совести. И я стал помогать им. Сначала сомневался в своём даре или, скорее, в том тяжёлом кресте, который мне доверил нести Бог. Но постепенно смирился с этим, принял его и стал изучать медицину. Притом меня интересовала не только и не столько традиционная, сколько эзотерическая её часть.

– Это удивительно и, наверное, страшно. Особенно, когда видишь близкого человека у ворот смерти, – воскликнула шокированная Ника.

– Первый, над кем я увидел ауру смерти, как я назвал её потом, стал Антонио. Это было невыносимо больно, ведь он был уверен, что будет жить. А за последние годы мы с ним очень сблизились, сроднились. Он понимал и чувствовал меня, как могла чувствовать только ты. Антонио стал мне братом не только по крови, но и самым близким и, пожалуй, единственным другом.

– И ты предупредил его о близкой кончине?

– Я тогда не совсем был уверен в своём новом ощущении, хотя достаточно навязчиво слышал, как я называю их, «подсказки», заставляющие действовать. Я стал спрашивать у брата, что он хотел бы сделать в жизни, перед кем чувствует вину.

– Ты исповедовал его.

– Можно назвать и так. Антонио после этих недолгих бесед признавался, что ему становится легче на душе. А я ощущал свою причастность к великому таинству перехода человека в параллельный мир, словно я проводник, ведущий его самым правильным и коротким путём туда, где все мы однажды встретимся.

– Я поражена твоим рассказом. Но ты говорил, что ещё начал изучать и традиционную медицину.

– Да, и в этом мне очень помог Алехандро. Он приносил мне учебники, приглашал педагогов. За год нахождения в Италии я сдал экзамены на мед брата, даже практическую часть освоил.

– Ты умеешь делать уколы? – изумилась Ника.

– И не только уколы, но и ставить капельницы, делать перевязки. К тому же, я изучил весь операционный инструмент и виртуально присутствовал на тех операциях, которые делала ты. Сначала было тяжело, непривычно – я ведь никогда не видел много крови и внутренние органы людей. Но потом втянулся, особенно, когда результаты операций были обнадёживающими, а порой спасали жизни обречённых.

– Скажи, Эмиль, когда пациента везут в операционную, ты всегда видишь ауру смерти?

– Не всегда. Но довольно часто. Уже в середине операции она становится прозрачной и растворяется в пространстве. Конечно, кроме тех случаев, когда человека невозможно спасти.

– А что же пение? Ты больше не поёшь?

– После того, как на меня возложили миссию проводника в иные миры, как-то стало не до пения, – с лёгкой иронией заметил Эмиль.

– Да, понимаю тебя. И ты теперь, конечно же, стал лучше понимать меня, моё желание спасать людей. А чем бы ты хотел заниматься сейчас, когда выздоровел?

– Любимая, я бы очень хотел помогать в твоей работе, быть всегда рядом, поддерживать, делиться энергией, которую ты безоглядно даришь людям.

– У тебя есть какие-нибудь дипломы о медицинском образовании?

– Да, сертификат медбрата государственного образца, выданный в Италии. Я прослушал дистанционные курсы. Некоторые педагоги приходили ко мне с методическими пособиями. Алехандро возил на экзамены.

– Это, наверное, дорого в Италии?

– Алехандро был так рад, что я отвлекаюсь от своей болезни, что был готов на любые расходы. Но, как ни странно, дистанционное образование оказалось вполне доступным для среднестатистического жителя Италии. Дорогая, я давно хотел у тебя спросить, что видишь ты, когда человек здоров или, например, как выглядит аура беременной женщины?

– Аура человека – это энергетическое поле, которое отражает жизненные энергии человеческого тела. Именно эти энергии делают нас теми, кем мы есть на самом деле, их состояние зависит от того, какой образ жизни мы ведем, насколько здоровы, какой у нас характер. Аура отражает нашу умственную активность, эмоциональное, психическое и физическое состояние. Я вижу, как аура окружает тело человека, словно цветные всполохи, которые располагаются сверху вниз, они отражают качество и силу работы чакр – энергетических центров организма. Чакра – это трансформатор, который производит энергию различного типа и цвета. Сила, активность и цвет чакры зависит от его эмоционального состояния и, конечно, мыслей. Все вместе они производят главный оттенок ауры. Аура здорового человека имеет синевато-пурпурный, прозрачный, пульсирующий вид.

Беременность меняет цвет ауры. Вообще, беременность – это особое состояние, во время которого в организме женщины происходят сложные изменения, меняется ее психологическое и психическое состояние, поэтому перемены происходят и с аурой. Аура беременной женщины расширяется, становится ярче, над плечами будущей мамы видны нежные всполохи энергии синего, розового, желтого и зеленого цветов. Это так красиво! Часто на ранних сроках присутствует серебристое свечение ауры. Именно благодаря тому, что аура женщины становится мощнее, будущая мама во время беременности выглядит более привлекательной и счастливой.

– Я сталкивалась с необъяснимыми явлениями, в суть которых старалась проникнуть, – продолжила свой рассказ Николь. – Границы нашего разума определяют некоторые необъяснимые явления, – размышляла она вслух, – думаю, что всё дело в ограничительных рамках, в которые помещён мозг Создателем. Возможно, всё, что мы можем видеть и чувствовать сейчас, но, что необъяснимо в данный момент – лишь вопрос времени.

– Но физики ведь пытались объяснить паранормальные явления, такие, как ясновидение, телекинез, вещие сны ещё в начале двадцатого века, – вспомнил Эмиль.

– Ты, видимо, имеешь ввиду торсионные поля, введённые в физику математиком Эли Картаном?

– Да, я много читал о поле, порождённом кручением пространства. Долгое время понятие торсионного поля рассматривалось учёными как некий гипотетический объект, который никак не проявлялся на физическом уровне. Но в середине девяностых годов двадцатого века российскими физиками был проведён ряд экспериментов по изучению торсионных полей. Результаты данной работы привели к резкому размежеванию научной общественности – консервативная её часть объявила итоги проведённых экспериментов лженаукой и шарлатанством, а прогрессивные учёные заявили об открытии, которое является одним из знаменательных в истории физики.

– Совершенно верно! – продолжила Ника. – Ведь с помощью торсионных полей была приоткрыта завеса тайны над процессами, которые связаны с явлениями, не признанными официальной наукой. С физической точки зрения торсионное поле является порождением вращения элементарной частицы вокруг своей оси. Это нематериальный носитель информации, которая определяет поведение элементарных частиц, скорость его распространения превышает скорость света.

* * *

Сначала Эмиля тошнило от специфических медицинских запахов. Они вызывали в его подсознании болезненные воспоминания. Эмиль хорошо запомнил первую операцию, на которой он присутствовал, а не смотрел по монитору, полулежа в специализированной кровати. Тогда он сидел у стены в приспособленном к требованиям стерильности операционном кресле, стараясь вникать в то, что говорил хирург.

– Злокачественная опухоль мозга. Пациентке тридцать пять лет. Диагноз поставлен поздно, есть отдалённые метастазы.

Эмиль внимательно следил за операцией, думая о Нике – это она могла быть и часто была на месте нейрохирурга. Сколько жизней она спасла, пока он пел и наслаждался славой!

Хирург работал увлеченно и быстро, казалось, был полностью поглощен своей работой. Операция шла своим ходом. Эмиля уже не тошнило. Он находился рядом с хирургом, загипнотизированный невероятными манипуляциями доктора. И чувствовал себя лишним в операционной, инородным телом. Вся операционная бригада была единым организмом по спасению молодой женщины. Его контракты, деловые встречи, огромные деньги на счету в банке, его слава, за которой он гнался с юности, сейчас казались мелкими и ничтожными.

Операция завершалась. Но вдруг у пациентки началась сильная тахикардия. Хирург спокойным голосом попросил сестру сделать укол. Это событие вернуло Эмиля в реальность. Он почувствовал резкую тошноту и выехал из операционной, еле успев добраться до туалета. Его рвало долго, пока хирург не принёс ему холодной воды и не отвлёк разговором.

– Она будет жить? – спросил медленно приходящий в себя Эмиль.

– Операция прошла нормально, ей теперь ничего не мешает дожить без болей отпущенное ей время.

– Однажды, когда я был лежачим больным, мне попалась интересная статья про хосписы, – продолжил свой разговор с Никой Эмиль.

– Я был тогда в Италии. С газетной статьи и началось моё вхождение в эту проблему. Я был поражен тем, что ощущают люди, приговорённые к смерти. Мои проблемы стали мельчать по сравнению с проблемами этих несчастных. Я решил глубже вникнуть и помочь по возможности этим людям. Хоспис – центр паллиативной помощи. Людям остается жить несколько недель, в лучшем случае – месяцев, они знают об этом.

И оказание психологической помощи в этой ситуации очень важно. Человеку трудно, почти невозможно смириться с неотвратимостью близкой смерти. Я счёл своим долгом подготовить их к этому шагу, чтобы они ушли из нашего мира в согласии со своей душой и в мире со своими близкими. Часто человек умирает от несчастного случая, насилия, приведшего к гибели, или диагноз неизлечимой болезни поставлен очень поздно. Я думаю, что ему легче расстаться со своим телом после того, как он приведёт в порядок свои дела, а, главное, душу, раздаст долги, отмолит по возможности грехи. Тогда и уйти он сможет спокойно, с чистой совестью.

Слава Богу, что иногда смерть можно предвидеть, дав человеку возможность уйти с миром. Это стало с некоторых пор моей миссией – готовить людей к уходу, благодаря дару, полученному после авиакатастрофы – видеть вокруг «приговорённых» к смерти своеобразное свечение. Кроме того, помогает информация, которая ощущается, как собственные мысли.

Сначала я, видя свечение над человеком, хотел предотвратить его преждевременный уход. Но все мои попытки проваливались – отменить или отсрочить смерть оказалось не в моей компетенции. Я стал изучать глубже вопросы, связанные с хосписами, смотреть статистику по их наличию в разных странах. В Италии, например, на каждые 500 тысяч жителей приходится один хоспис. На данный момент в России их порядка ста.

Реальная потребность рассчитана министерством здравоохранения России и составляет один хоспис на 400 тысяч человек. Получается, что нам не хватает более 250 хосписов! При этом большинство из тех, что есть, не соответствуют принятым стандартам. Так, хосписы с круглосуточным посещением можно пересчитать по пальцам одной руки. А это очень большая проблема, поскольку люди в основном умирают в ранние утренние часы или ночью – так устроена природа. Я не верю, что нельзя открыть двери для родственников, чтобы позволить им провести последние часы, минуты с дорогими людьми – это вообще самое бесчеловечное, что может быть – позволить человеку умирать в полном одиночестве.

– У боли несколько компонентов, и один из них – психологический, – продолжил Эмиль. – Поэтому тяжелобольной человек в последние минуты жизни хочет видеть рядом с собой родных и близких, это естественно.

* * *

Первое посещение хосписа не виртуальное, а реальное, на инвалидной коляске, произвело на Эмиля неожиданно приятное впечатление. Здание, где расположился хоспис в Милане, было красивым, переоборудованным из старинного особняка из светло-бежевого гранита. Внутри не было громоздкого медицинского оборудования и обычной суеты. Вестибюль выглядел по-домашнему уютным, с множеством иллюминации и большой наряженной ёлкой. Под ней лежали аккуратно сложенные подарки. Вокруг здания был хорошо освещённый ухоженный парк. Из вестибюля Эмиль попал в большой зал, стены были выкрашены в тёмно-синий цвет, на фоне которого мерцали небесные созвездия. Всё пространство заполняла прекрасная классическая музыка, подобранная с большим вкусом и знанием. Эмиль поразился покою и тишине, охватившей его.

Персонал, одетый в бледно-голубые костюмы, был приветливым и спокойным.

Эмиль увидел совсем молодую женщину, сидящую в инвалидной коляске. Она была крайне истощена и смотрела застывшим взглядом в окно. Над головой еле мерцало свечение в виде серого прозрачного облачка.

Хоспис был рассчитан на пятьдесят мест, поражала домашняя спокойная обстановка. Если бы ни глаза больных, с которыми поневоле приходилось встречаться, можно было решить, что он находится в санатории. От их пронизывающего обречённого взгляда сердце молодого человека сжималось от боли, особенно когда он видел умирающих детей и невольно вспоминал о своих.

Эмилю позволили сопровождать дежурного доктора при вечернем обходе. Врач оказался приветливым и жизнерадостным, для каждого пациента у него находились интересные истории, заставлявшие умирающих пациентов улыбнуться. О болезни не говорилось, разговор касался семьи больного, друзей, увлечений, о которых доктор знал. Часто среди пациентов попадались люди, озлобленные на весь мир, но и они постепенно смягчались, и в конце недолгой беседы с доктором их лица освещала улыбка. Все обитатели заведения знали, что скоро покинут этот мир, но отношение персонала и доброжелательная обстановка в хосписе вытесняли смерть за порог здания. Были и волонтёры, бескорыстным трудом которых восхищался Эмиль. Они ежедневно после основной работы навещали «своих» подопечных, принося с собой свежий глоток жизни. Взгляд Эмиля остановился на умиротворённом лице умирающего старика. Эмиль спросил у доктора:

– Похоже, этот мужчина не боится смерти?

– Роман у нас уже четвёртый месяц, – пояснил врач, – он принял свою болезнь и находится в мире с самим собой. Страх перед смертью уходит, когда земные дела завершены, больше ничего не ждёшь от жизни. Но большинство всё же умирают, испытывая ненависть, злобу и обиду на всех. Этим людям жалость не нужна. Им необходимы любовь и понимание. Ведь почти для всех обитателей хосписа это Рождество станет последним в жизни!

– Почему вы работаете здесь? – спросил Эмиль доктора, – как врач вы, наверное, испытываете разочарование в медицине, что не в силах помочь своим пациентам?

– Мы не можем вылечить, но можем облегчить страдания, именно это вызывает удовлетворение и не даёт расслабляться. Раньше, когда работал только хирургом, не испытывал такого полного, весомого чувства выполненного долга, которое часто посещает в хосписе. Я часто мог благодаря операции полностью излечить пациента, но не ощущал удовлетворения от работы. Хирургия требует мастерства, но не сочувствия. Хирурги должны быть с ясной головой и холодным сердцем, иначе при мысли о страданиях подопечного у них будут дрожать руки и в голове возникнет каша вместо чёткой схемы операционных действий. В хосписе всё наоборот. Мы находимся с больными до конца, сопровождая их души в параллельный мир.

– И в чём же заключается это ваше сопровождение? – спросил озадаченный Эмиль.

– Это очень сложно и одновременно легко. Можно почитать книгу больному, поговорить о приятных эпизодах его жизни, а можно просто посидеть рядом, разделяя боль, и быть готовым выслушать его.

– Я бы не смог смириться с близкой смертью, – задумчиво произнёс Эмиль. Вся проблема, с моей точки зрения, в том, что социум мягко избегает тему смерти или, скорее, замалчивает, избавившись от обрядов наших предков, готовящих людей к смерти. Поэтому приговорённые больные остаются в полной изоляции, один на один с жестоким диагнозом.

Эмиль стал часто посещать хоспис. Он разговаривал с курируемыми им больными об их проблемах, стараясь помочь их решить, разыскивал отдалившихся от пациента близких людей, убеждая простить и помочь родственнику, попавшему в тяжёлое положение. Часто ему удавалось.

– Да, у меня тяжёлая работа или, скорее миссия, – рассказывал доктор. Я ведь ещё и оперирую в отделении онкологии, а в хосписе дежурю два раза в неделю. Это постоянный труд, переросший со временем в долг перед больными людьми-оперировать, беседовать, облегчать боль препаратам. Порой кажется, что не выдержу, сломаюсь, но понимаю, что без этой работы уже не смогу жить – другая жизнь покажется пустой, бесцельной.

– Как же вы восстанавливаетесь? – поинтересовался Эмиль.

– Во-первых, понял, что нельзя полностью проникать в проблемы пациента, объединяя с ним поля. Но при этом надо быть рядом, чтобы он не чувствовал себя одиноким, сочувствовать, помогать решить его проблемы. Ну а восстанавливаюсь я банально – рыбалкой.

После выздоровления Эмиль долго думал, как он может помочь умирающим людям. И, в конце концов, остановился на работе волонтёра в хосписе два дня в неделю и реабилитолога с больными, у которых повреждён позвоночник, непременно в клинике, где трудилась Николь. Он не хотел расставаться с ней на долгий рабочий день.

Музыка, которой он был предан тридцать три года, как-то естественно ушла на второй план.

Наблюдая за людьми, знающими о своей близкой кончине, Эмиль понял, что осознание неизбежности и приближения смерти заставляет изменить привычное течение жизни, наслаждаться каждой оставшейся минутой, сделать всё возможное и невозможное, чтобы прожить лишний день.

«Какое облегчение могут почувствовать умирающие, если им объяснить, что душа бессмертна, мы не исчезаем в никуда, просто перемещаемся в другое измерение, оставляя в этой жизни своё тело, как ненужную, старую одежду» – думал он.

* * *

Реальность была беспощадной. Когда Эмиль увидел эту злосчастную дымку, предвещающую близкую смерть, над головами детей и жены Рафаэля, ему показалась, что он теряет сознание, в глазах стало темно, его затошнило, он прислонился к дереву, медленно приходя в себя. Ника почувствовала его состояние.

– За что? Почему так несправедливо распорядилась жизнь, ведь Рафаэль только обрёл семью, нашёл свою дочь! – мучился Эмиль.

Он погрузился в глубокую депрессию, сопровождающуюся сильным беспокойством от своей беспомощности. Ника вывела его на откровенный разговор. Выслушав, искренне сочувствовала. Как тяжело жить, имея такой дар и видеть тех, кому скоро придётся уйти, особенно, если это родные люди!

Однажды, ещё находясь в Италии после травмы, Эмиль увидел, проезжая мимо, как машина на большой скорости сбила семилетнего мальчика, переходившего дорогу по пешеходной дорожке, и скрылась. Эмиль с трудом выбрался из своего автомобиля, перебрался на инвалидную коляску и подъехал к ребёнку, предварительно вызвав службу спасения и записав номера исчезнувшей машины.

Мальчик почти не дышал, был весь в крови и без сознания. «По возрасту малыш как мой Святослав, – подумал Эмиль, – он не должен погибнуть!».

Эмиль вглядывался в ауру ребёнка, но свечения смерти не увидел, как не видел никакой ауры вокруг его тела. Тогда, чтобы уже точно быть уверенным, что мальчик выживет, он приблизил свою правую руку к его телу и вздохнул с облегчением – Эмиль почувствовал его светло-серую, очень слабую ауру, еле пробивающуюся в окружающее пространство. Это было как вспышка в подсознании, которая закончилась сильной головной болью и слабостью.

Его с детства, когда хоронили мать Ники Айсель, интересовало, куда улетают души после смерти. Он очень любил Айсель и молился за покой её души всю жизнь, веря, что это поможет ей быть счастливой по ту сторону реальности.

Молиться его научила няня Стефания, она была истинно верующим человеком, много рассказывала детям о православных праздниках, деяниях святых, водила в храм. Это она говорила своим воспитанникам: «Главное, чтобы человек покинул этот мир в согласии со своей душой и в мире с другими людьми».

Как много времени прошло с тех пор, а Эмиль по-прежнему помнит слова Стефании и относится к религии с уважением. Возможно, и выбор свой в пользу православия помогла сделать его любимая нянюшка. Эмиль, ещё будучи в инвалидной коляске и находясь в Италии, принял обряд крещения в православной церкви, взяв христианское имя: Мирослав.

Комната утопала во мраке. Сумраки незаметно пробрались в раскрытое окно и расползлись по-хозяйски по всей квартире, окутав пространство невесомым тёмным занавесом. Расстроенные надвигающимся на семью их кузена горем, Николь и Эмиль уснули в объятьях друг друга только под утро. После долгого, так необходимого им разговора.

* * *

В Баку не чувствовалось, что наступил сентябрь. Деревья оставались зелёными, а цветы яркими и привлекательными. Но к вечеру жара спадала. Погода стояла безветренная, начали трещать таинственные цикады. Солнце только село в пышные облака, переходящие в горизонт. Небо на западе пылало красным заревом. Вскоре на нём загорелись первые звёзды. Кромка моря тонула в сизой туманной дымке. Его спокойная гладь была нежно-бирюзового цвета. По берегу бродили любопытные и упитанные чайки. Море неспешно вылизывало песчаный берег с мелкими вкраплениями разноцветных камешков. Вечерний ветер прибил к берегу взлохмаченные клочки водорослей, полуживую медузу.

Рафаэль и Жасмин лежали на берегу, уставшие и дрожащие. Море поиграло с ними и отпустило, удалив из их тел всё ненужное: ответственность, бесконечные сомнения, надежды, которые не сбывались много лет, боль и нескончаемый страх. Через десять дней, решили молодые люди, они зарегистрируют свои отношения, а Рафаэль удочерит Диану и Магдалену. Они были счастливы тем спокойным, тихим счастьем, которое внезапно подкралось после сильного урагана.

Полная Луна, хитро улыбаясь, плыла по тёмному небу, как свидетель происходящего. Край неба золотили закатные лучи. Вокруг царила тишина. Но в тишине этой было что-то зловещее, тревожное, предвещающее бурю. Такой воздух бывает только осенью – он был словно кристальным, пах увядающей травой, нагретой на солнце смолой и еще чем-то неуловимым.

Рафаэль служил священником в православной церкви – он не смог стать мусульманином. Жасмин готовила Диану в первый класс – ей исполнилось шесть лет – и в музыкальную школу. Маленькая Магдалена ходила в частные ясли на четыре часа в день. Быт постепенно налаживался, Жасмин подумывала продолжить музыкальное образование со следующего года.

Наступили долгожданные выходные. Рафаэль пришёл после утренней службы в храме домой, чтобы взять своих девочек и отвезти их в парк аттракционов. Эта поездка планировалась давно.

В городском парке играла музыка. Многочисленные посетители заполнили аллеи и открытые кафе. В нагретом воздухе пахло воздушной кукурузой и шашлыками.

Веселая прогулка в парке развлечений в Баку началась замечательно – девочки ели мороженое, много смеялись, катались на каруселях, Диана отважилась съехать с американской горки вместе с отчимом.

Девочки захотели покататься на колесе обозрения. Рафаэль боялся отпускать Магдалену – ей только исполнилось два года, но Жасмин уверила его, что малышка будет сидеть у неё на руках, да ещё и пристёгнутая ремнём безопасности.

На работающем колесе обозрения, где катались посетители парка, прямо во время движения в наивысшей точке неожиданно перевернулась одна из кабин. Она была открытой. Сидевшая в ней мама с двумя детьми полетела вниз с пятнадцатиметровой высоты. Это была Жасмин с двумя дочками. Они выпали из кабинки на глазах у Рафаэля. Все три пострадавшие лежали без движения, потеряв сознание. Прибывшие на место медики констатировали смерть Жасмин. Диану и маленькую Магдалену отвезли в ближайшую больницу в тяжёлом состоянии.

Рафаэль, узнав о тяжести травм девочек у реаниматолога, осмотревшего их совместно с хирургом, позвонил Николь.

Горе человека видно сразу. Оно накрывает всё тело, парализуя движения, изменяя взгляд и осанку – таким и увидела Николь своего младшего кузена, прилетев с Эмилем в Баку. К этому времени Магдалена скончалась от травм несовместимых с жизнью.

Диана находилась в коме, требовалась срочная нейрохирургическая операция. Николь позвонила Егору.

– У меня снова трагедия, помоги, Егорушка! – попросила Николь своего друга и описала травмы Дианы.

– Хорошо, постараюсь вылететь на самолёте МЧС в ближайшие часы, – ответил Егор, но, думаю, что перевозить ребёнка в таком состоянии будет нельзя. Ника, ты сможешь мне ассистировать?

– Конечно, Егорушка, я готова! – с надеждой в голосе ответила Николь, – буду делать всё необходимое. Кровь уже нашли, переливаем, у девочки редкая группа.

Операция по спасению ребёнка длилась семь часов. Рафаэль не отходил от операционной. Никакие транквилизаторы на него не действовали. Его было не узнать: глаза ввалились, лицо стало серого цвета, он не мог произнести ни слова. Тело стало ватным и непослушным. Язык прилип к нёбу, стал неповоротливым и сухим.

Операция прошла успешно. Через трое суток Егор перевёз на самолёте МЧС Диану в нейрохирургическое отделение Москвы, где он работал заведующим отделения.

Ника вместе с Эмилем организовывала похороны. Рафаэля положили в больницу по просьбе Ники, введя в медикаментозный сон. После похорон его, бесчувственного и онемевшего, кузены посадили в самолёт, чтобы привезти в Москву. К этому времени вернулись Глория и Алехандро из Милана с хорошими новостями: Глория сумела найти родного отца Рафаэля. Он был профессором Академии художеств в Риме, а два раза в год давал мастер-классы в Московском государственном художественном институте имени Василия Сурикова. Вся семья сплотилась.

* * *

Неправда, что в состоянии аффекта ничего не чувствуешь. Всё чувствуешь и всё понимаешь. Но мир с его вечно меняющимися событиями находится вне тебя, где-то недостижимо далеко. Голова становится гулкой, как пустая комната. Или как глубокая пещера, сводов которой может достичь только эхо. А потом налетает буря чувств. Ветер, сбивающий с ног и не дающий сделать вдох, сметает всё привычное, ещё вчера надёжное и казавшееся непоколебимым. После такой бури, оставляющей от души лишь осколки, кажется, что ничто не может помочь, даже желания сочувствия, сострадания нет.

Рафаэль поселился в отдельной комнате в большой квартире Ники и Эмиля в Москве. Он почти постоянно спал под действием вводимых Никой транквилизаторов. Остальное время сидел в кресле и смотрел застывшим, остекленевшим взглядом в одну точку на улице. Его жизнь стала, словно бездонный колодец печали, который невозможно заполнить чем-то оптимистичным.

Потеря надломила его. Обострились черты лица, погас свет в глазах. Он ходил в чёрной одежде, и вид у него стал сумрачным. Появилась серая аура глубокой депрессии. Первые дни после трагедии он чувствовал свербящую постоянную боль, превратившую его жизнь в мучение, не отпускающую душу ни на секунду. Боль была, словно вампир, высасывающий жизнь по капле, ежеминутно. Постепенно эта боль, провоцирующая на самоубийство, переросла в унылую тоску. Жизнь остановилась в своей опустошающей безнадёжности. Будущее исчезло вместе с невосполнимой потерей. Он залез в улитку одиночества с головой, мужественно преодолевая желание радикально покончить со своим невыносимым состоянием. Рафаэль, словно заблудившийся призрак, метался по своему одиночеству, всё ещё надеясь, хоть и слабо, нащупать выход.

В дверь тихо постучали, потом она медленно открылась. На пороге стояла маленькая девочка, нежная, как цветок фиалки, с огромными глазами пугливого оленёнка и маленькими ладошками.

Рафаэль поднял глаза, и горе было смыто нежностью её взгляда. Она бросилась к нему на руки, мгновенно оказавшись у него на коленях, прижалась светлой головкой к его груди и расплакалась.

Впервые со дня трагедии Рафаэль заговорил:

– Как тебя зовут и почему ты так горько плачешь? – спросил он у малышки.

– Вия, – тихо произнесла маленькая Вероника. Я плачу, потому что мне очень-очень жалко тебя! – всхлипывая, произнесла Вероника и снова уткнулась лицом в его грудь.

С этого дня началось его выздоровление. Вия не отходила от него ни на шаг, заставляла кушать вместе с ней, просила читать ей книжки и гулять во дворе. Он не мог отказать, пронизанный лучами любви, идущей от крошечной девочки с разноцветными то смеющимися, то печальными глазами.

Он вдруг вспомнил, что и у него глаза, как у Вии – один голубой, другой зелёный. Об этом никто не знал – с пятнадцати лет Рафаэль носил цветные линзы, которые делали оба глаза зелёными, как у его мамы Магдалены.

Он рассказывал ей традиционную вечернюю сказку, а когда девочка засыпала – её ровное дыхание не оставляло в этом сомнения – на цыпочках покидал комнату.

Рафаэль впервые после трагедии вышел на улицу. После душного помещения ночной воздух показался прохладным, но эта ласковая прохлада была приятна. Он поёжился, взглянул на небо. Чёрный бархат, словно прошитый зигзагами созвездий, провисал траурным парусом. Луна в тёмно-синем пространстве неба была необыкновенно большой и круглой, казалась огромным ярким желтком.