Текст книги "Мелодия древнего камня"

Эмиль включил плеер, зазвучала колыбельная, которую пел он маленькой Николь, а теперь она услышала свой голос, когда пела эту колыбельную детям.

– А эта запись откуда? Хотя, я догадываюсь. Верная Стефания сделала её по твоей просьбе.

– Ты, став матерью, стала петь ещё красивее. У тебя изменился голос, он стал глубже, нежнее, чувственнее.

– Я не пою, перестала петь. Это случайная запись. Да и голос у меня пропал, – смущаясь, сказала Ника.

– Это ты говоришь мне? У меня со слухом всё в порядке, как ты можешь догадаться по моим выступлениям. Раньше ты пела изумительным колоратурным сопрано, а теперь у тебя прекрасное сопрано с мягким тембром, мощностью, объёмом, гибкостью.

Из музыкального центра полились волшебные звуки романса П. И. Чайковского в исполнении взрослой Ники.

Ника захотела перевести разговор с волнующей её темы о пении на любую другую.

– А что говорят твои друзья и… подруги, приходящие к тебе в гости и рассматривающие эти многочисленные фотографии?

– В эту квартиру не приходит никто кроме меня и теперь – тебя.

Эмиль стоял посреди своей новой квартиры. Элегантный костюм, галстук с зажимом из агата. Кристально белая рубашка. Строгий и далёкий. Она взглянула ему в глаза, в их изумрудной глубине вспыхнули солнечные искорки. Он подошёл к ней вплотную, сказав:

– Я не могу без тебя, моя Русалочка!

Они долго смотрели в глаза друг другу. И в этом перекрещивающемся, ставшем едином взгляде было столько вопросов, чувств, переживаний, надежд, что не хватило бы красок, чтобы описать эту гамму.

У Ники сбилось дыхание – ему невозможно было противостоять – она задыхалась, будто тонула в океане. Её тело стало словно парализованным – она не в силах была двинуть пальцем и видела происходящее из глубины своей души. Его глаза, занявшие всё пространство – так безумно манящие, расширяющиеся чёрные дыры зрачков, которые затягивали её душу со всем её миром. Муки закончились, когда его пылающие губы коснулись губ, безжалостно завоёвывая их. Она не могла дышать, думать, жить, оказалась в другом измерении. Страсть нарастала огромной, пожирающей волной, порабощая волю, она высвободилась из глубин, заполнив собой всё окружающее пространство.

Поцелуй был жадным, ненасытным. Они припали друг к другу с единственным желанием утолить голод, накопленный годами, который только усиливался, не давая дышать. Многолетняя боль смешалась с неимоверным, неукротимым наслаждением. Ночь обрушилась на них, словно лавина в горах, внезапно и остро, опаляя пожаром, в котором сгорали два тела и одна душа на двоих. И непонятно, чего в их объятьях было больше – боли или любви. Или эти два слова для них стали синонимами?

Ника пронесла его образ по всем дорогам, по которым шагала все восемь лет, проведённых в разлуке. Она знала наизусть весь его репертуар, исполняемый на итальянском, английском, азербайджанском и русском языках. Её можно было разбудить среди ночи, напеть мелодию, и она тут же смогла бы воспроизвести всё произведение, исполняемое когда-то им.

Она произнесла его имя медленно. Разделяя по буквам «Э-м-и-ль». От имени повеяло солёным морским бризом, запахом цветущего жасмина, раскалённым жаром белой печи на фоне густого ультрамарина неба. На душе стало тепло.

– Скажи мне, родная, как тебе удалось родить двоих детей и остаться при этом непорочной Девой? Неужели мои догадки верны, и ты не что иное, как второе пришествие Девы Марии?

Ника густо покраснела. Она надеялась, что Эмиль не заметит в буре чувств, накрывших их с головой, что он – её первый мужчина.

– Видимо, пришло время откровений, задумчиво произнесла Ника. – Да, ты действительно мой первый мужчина, я этому рада. Отношения с мужем у нас тёплые, мы являемся близкими людьми. Но он получил большую дозу радиации ещё до женитьбы, поэтому его мужские проблемы не поддаются восстановлению.

– А дети как появились на свет Божий? Я ничего не понимаю.

– Странно, что, смотря ежедневно на фотографии, где я запечатлена со Святославом, ты ничего не заметил.

– Почему, я обратил внимание на то, что он очень похож на тебя и совсем не похож на твоего мужа.

– Какой же ты проницательный! – с иронией в голосе воскликнула Ника. – Святослав – твой сын, я усыновила его, когда ему едва исполнилось три недели.

– Этого не может быть! Я ездил в Тверь, где рожала Марина, главврач роддома уверила меня, что ребёнок погиб при родах.

– Это была месть Марины. Она заплатила главврачу, чтобы у тебя не было надежды на возвращение сына, а главное, чтобы всю жизнь мучила совесть. Она была хорошим психологом, знала, что душа твоя – нежная и ранимая, как важен и нужен тебе ребёнок.

– Ты нашла и усыновила моего сына! У меня есть сын! Ника, ты не представляешь, какой груз сняла с моей души! Боже, я – отец! И твой должник! А твоя дочка – откуда она и чья?

И Ника рассказала историю, как спасла при землетрясении малышку, чуть не погибнув при этом, а потом не смогла не удочерить её.

– Будь моей женой, умоляю тебя! Только не говори сразу «нет». Дай мне возможность жить в надежде на твоё согласие!

– Всё сложно, Эмиль. Я не представляю, как смогу бросить мужа, который в самые тяжёлые периоды моей жизни был мне и другом, и братом… мне пора идти.

– Я могу прийти в ваш дом, познакомиться с сыном?

– Конечно, но при условии, что ты не скажешь ему о том, что ты – его биологический отец.

– Я обещаю тебе это, моя родная! Спасибо тебе за всё! – воскликнул поражённый и обрадованный хорошими новостями Эмиль. – Ты не будешь возражать, если я отвезу тебя домой?

– Я буду этому рада, – светло улыбаясь, ответила Русалочка.

* * *

На следующий день Ника шла по весенней улице и пыталась изгнать из себя радость, разобраться в чувствах, но ничего не получалось. Просыпаясь утром, она посылала ему «люблю!», летящее над крышами домов, залитых солнечным светом. Она любит Эмиля и не может ничего поделать с этой любовью! Пространство, время внезапно сжались. Ника ощущала то единение с Эмилем, которое жило в ней с самого рождения, а сейчас вновь обрушилось на них двоих, поглотив в сети любви.

За несколько часов до отъезда на гастроли, по предварительной договорённости с Николь, Эмиль пришёл в их дом. Отношения с сыном сразу же сложились, стали искренними и дружелюбными, казалось, они знали друг друга не один год. Святослав слышал от матери о знаменитом кузене Эмиле, мечтая о встрече с ним. Для мальчика Эмиль был кумиром, он, как и Ника, знал его репертуар, но петь не решался. Свет был удивлён тому, с какой простотой и непринуждённостью дядя общается с ним, как много шутит, вызывая смех у окружающих. Мальчик решился в конце вечера попросить Эмиля спеть его любимую «Ave Maria» Ф. Шуберта. Эмиль с радостью согласился. Огромную квартиру заполнила чарующая музыка, которая ещё долго звучала в сердцах слушателей.

Николь решила проводить Эмиля до аэропорта. Они ехали в такси, тесно прижавшись друг к другу и не проронив ни слова. Слова были не нужны. В кафе аэропорта их ждал Антонио и его продюсер Мишель. Ника была поражена, как они похожи – рост, конституция, цвет глаз и волос. Но что-то неуловимо разное в них она всё же почувствовала.

– Ну, конечно! У них ауры различаются! – подумала Николь, – у Антонио она нежно-голубая, с жёлтыми, словно солнечные лучи, всполохами, а у моего Эмиля светло-розовая с серебристыми лучиками и такая большая, что ей укрыть можно всю нашу семью!

Эти дни Ника жила в сказке, в мире мечты, в раю, в котором воздух наполнен ясными, чистыми и волшебными звуками. И сердце подхватило эти звуки – звон, трель, шорох, дрожало чутким серебристым камертоном. Комнату медленно заполнили сумерки. Ей хотелось бросать в небо горсти дрожащей радости. Впервые за последний год Нику не тревожили звуки вечернего города своим скрежетом, стонами и гулом. Он ровно звенел, рассыпался весенними птичьими трелями.

* * *

Молодые люди ехали на гастроли по крупнейшим городам Восточной Сибири: Красноярску, Иркутску, Улан-Удэ, Чите, Братску. Гастроли, как всегда, проходили в переполненных залах с аншлагом.

Перелёт из Томска в Нижнереченск совершался на небольшом самолёте местных авиалиний. В нём едва разместилось тридцать человек и два пилота. Не долетев до аэродрома Нижнереченска пятнадцати километров, недопустимо долго эксплуатируемый самолёт потерпел крушение.

Погибли двадцать восемь пассажиров и два члена экипажа. Один пилот и два пассажира пропали. Ими были Эмиль и Антонио. Поиски проводили двое суток, они не принесли результата. В конце вторых суток обнаружили замёрзшего, обгоревшего члена экипажа и верхнюю обгоревшую одежду Эмиля. Недалеко от трупа слышался волчий вой. Поисковая группа решила, что двух пассажиров утащили в тайгу и растерзали волки, и закончила поисковые работы.

У Ники непонятная тревога началась со дня расставания с Эмилем. Кольцо на пальце сделалось мутным и тёмным. Она не находила себе места, не могла ни спать, ни есть.

Через неделю после отъезда Эмиля раздался звонок. Говорил Командующий Тихоокеанского флота адмирал Звягинцев. Он сообщил о гибели её мужа, капитана второго ранга Виталия Введенского и выразил свои соболезнования. Уже потом дед Ники узнал, что на подводной лодке, где служил Виталий, начался пожар. Виталий кинулся тушить его, предварительно задраив люки в другие отсеки, тем самым спасая лодку от гибели. Ему удалось потушить пожар. После того, как его вынесли из потушенного отсека, он прожил два часа, скончавшись от несовместимых с жизнью ожогов.

Николь ушла в свою комнату, когда её снова пригласили к телефону.

– Это Николь Радаева?

– Да.

– С вами говорит начальник аэропорта Нижнереческа Василий Седов. Кем вам приходится Эмиль Радаев?

– Братом.

– Он, как и все пассажиры и члены экипажа местного авиарейса Томск – Нижнереческ, погиб. Приношу свои соболезнования.

Внутреннее смятение Ники сменилось парализующим страхом. Казалось, что мир стал ледяным, отделившись от неё невыносимым холодом, а она оказалась в аквариуме. Оставалось, словно рыбе на воздухе, беззвучно открывать рот без малейшей возможности сделать вдох или крикнуть. Паника растеклась по телу, сжала горло липкими руками.

Нику, лежащую без сознания на полу, нашёл сын Свет. Как только она пришла в себя, сообщила родственникам о гибели Эмиля. Стефания схватилась за сердце и села в кресло. Срочно вызвали скорую помощь. Женщину увезли в реанимацию с обширным инфарктом.

Ника, уложив детей спать, осталась одна в своей комнате. Напротив окна висела полная синеватоголубая Луна. Девушка невольно взглянула на своё кольцо и обомлела: оно светило ровным серебристым цветом.

Луна выплыла из-за тучи, и посередине её круглого желтка проступило очертание телевизионной антенны, словно распятие Христа. Луна двигалась по небу непривычно быстро – с каждой минутой диск был виден всё больше. И вот она появилась вся – идеально круглая и целая с небрежно наброшенной на правый бок тенью в виде прозрачной серебристой накидки. Она плыла равнодушно, словно самодостаточный, самодовольный человек, ещё раз показывая, что одиночество ей приписывают поэты. Нику охватило чувство конечности всего земного, но только не Луны – она была бессмертна.

«Каждый прожитый день есть ни что иное, как точка невозврата» – подумала Ника. Беспокойство её переросло в тревогу, которая напоминала настырного щенка, лижущего мозг своим мокрым, тёплым, шершавым языком. На какое-то мгновенье удалось погрузиться в забытье. В памяти всколыхнулись воспоминания, детали их долгожданной встречи – топот ног по лестнице, любимый шоколад, перешёптывание в ночи, её ледяная рука в его тёплой, большой руке.

Это был сон, его магия, волшебство, в котором проявились счастливые воспоминания. Она боялась просыпаться, вдруг сон растворится, и попытка поймать его паутиной слов вызовет лишь горечь и разочарование. Затем она увидела не тень – прозрачный силуэт, словно сотканный из лунных нитей. Сквозь него видна была стена и старинная картина. А в зеркале напротив не было отражений. Только сделаешь шаг, и силуэт распадется, превращаясь в белое облачко. С трудом вынырнув из забытья в реальность, Ника подумала: «Это силуэт Эмиля. Он ждёт меня, он жив!», и стала быстро собираться в дорогу.

– Я знаю, Эмиль жив, пожалуйста, сообщите об этом Стефе! – обратилась Ника рано утром к скорбящим по своему приёмному сыну дедушке и бабушке. И позаботьтесь, пожалуйста, о моих детях. Няня Марьяна, которая приходила к детям на несколько часов, пока я буду в отъезде, поживёт у нас, ухаживая за ними, поможет вам по хозяйству, я договорилась с ней. А я через два часа вылетаю в Нижнереченск с частным детективом Андреем Ильиным, которого наняла для поиска Эмиля. Билеты заказала ночью.

Отговаривать Нику было бессмысленно, они знали, что её не остановить. Пожилые люди только кивнули в знак согласия.

* * *

Частный детектив отстранённо слушал, что рассказывала его новая клиентка, а сам вместо того, чтобы впитывать информацию, смотрел на её лицо. Не хотел, но смотрел! Он ничего не мог с собой поделать, оно его завораживало. При этом он бесстрастно отмечал, что выглядит Николь не лучшим образом, явно плохо себя чувствует и чрезвычайно утомлена, но всё равно смотрится как Богиня. Прекрасная, уставшая от своих свершений и побед Богиня.

Прилетев в Нижнереченск, Ника прежде всего пошла в храм, а Андрей сразу занялся поисками Эмиля.

Подойдя к старинному храму и не решаясь войти, села на скамейку и заплакала впервые навзрыд, по-детски, никого не стесняясь, не боясь, что не так поймут. От всего сердца. О школьной нелюбви к себе, о первых обманах и больших обидах. О юности, разучившей безоглядно верить и беспричинно радоваться, безответно любить.

Она думала: «Я что-то потеряла, тогда, в самом начале – самое важное и невозвратное! То, что скрывалось все годы здесь, на скамейке возле старого Храма, в тихой прелести незабудок, растущих вдоль дорожки, в пронзительной радости ранней весны. Есть ли в мире что-то важнее моей неумирающей любви, без которой жизнь стала бы серой и плоской, которую просто необходимо вновь обрести? Мы живём все вместе как в чужой пьесе, играем свадьбы и разводы, романтику чувств и любовные треугольники, боясь остаться наедине со своей убогой жизнью. Эмиль владел моим детским миром, как чистый звук камертона, который звучал в душе, притягивая, завораживая своей глубиной и непостижимостью».

Неделя поисков Эмиля не привела к каким-либо результатам, не было даже малейших зацепок. Ника решила лететь в Москву к детям, оставив Андрея Ильина для дальнейших поисков брата.

Она смотрела в иллюминатор на розовеющие от восхода солнца облака и была спокойна. Ника не сомневалась, что Эмиль жив и детектив отыщет его, нужно только время и вера. Уж что-что, а вера в то, что они с Эмилем будут вместе, не покидала её даже в самые чёрные, затянувшиеся во времени промежутки жизни. Другое дело, что она не всегда хотела прислушиваться к голосу своего сердца то ли от отчаянья, захлестнувшего его, то ли от ощущения безнадёжности и хронической усталости в ожидании чуда.

Но чудо всё же нашло её, когда она стояла дома, у раскрытого настежь окна, чувствуя приближение своей старинной знакомой. Камень на тонком пальце начал оживать, теплеть, становясь всё ярче, напиваясь волшебным лунным светом. В его переменчивой, мерцающей всеми цветами радуги сердцевине таилась жизнь целой вселенной, ожившая в ласковом, переливчатом лунном свете, просочившемся в окно.

Мелодия покинутой любви оборвалась на самой высокой ноте. Звук ещё вибрировал в ночном воздухе, затухая, гипнотизируя и уводя за собой от реального мира, когда раздался пронзительный, нелепый, дерзкий звонок телефона, возвративший Николь в опостылевшую реальность. Она, нехотя, словно раздумывая, подняла трубку.

– Это Никкаль Радаева? С вами говорит частный детектив Андрей Ильин, здравствуйте! Извините за поздний звонок, у меня есть хорошие новости для вас. Похоже, я напал на след вашего пропавшего брата Эмиля Радаева. Но есть сомнения, ведь его кузен Антонио Бьянко очень похож на Эмиля. Они оба находятся в больнице Нижнереченска. Для подтверждения моего предположения вам необходимо быть в Нижнереченске, прилетайте!

– Спасибо, Андрей! Я прилечу с первым же рейсом.

Уже через сутки Ника была в Нижнереченске. Её встречал Андрей Ильин. Он рассказал, что через день после её отлёта в Москву в больницу были доставлены двое мужчин без сознания с обезображенными от ожогов лицами, без документов. Их привёз местный егерь. Он нашёл их в тайге, в истощённом состоянии, две недели выхаживал народными средствами, его старенькая машина была разобрана. Вызвать помощь из города было невозможно – пока он тащил на себе потерпевших, потерялась рация. Как только тридцатилетний УАЗ был собран, он доставил мужчин в больницу. Один из них скончался в дороге.

Ника, подходя к палате, боялась, что сердце, не выдержав испытаний, вырвется из грудной клетки – оно стучало так, что вибрировало тело.

Мужчина лежал в маленькой палате с закрытыми глазами. Повязки с лица были сняты. Лицо его было трудно узнать – на нём не было ни единого сохранившегося здорового участка, лишь грубые шрамы от ожогов и порезов. На руках тоже остались отпечатки от ожогов.

– Наконец-то я нашла тебя! – тихо произнесла Ника, прислоняясь мокрой от слёз щекой к его голове. Мельком Николь взглянула на медальон, с которым не расставался Эмиль много лет, и пришла в ужас – вместо медальона на золотой цепочке висел католический крест.

Она посмотрела на левую руку мужчины, где всегда, сколько себя помнила Ника, был лунный перстень. На его месте красовался перстень с аметистом в обрамлении бриллиантов.

Николь медленно села на пол. Эмиль никогда не снимал медальона и семейного перстня, значит, в живых остался его брат Антонио.

Пожилой врач с грустными, уставшими глазами, расстроился, увидев посеревшую от горя Николь.

– К сожалению, я не могу вас ничем порадовать. У вашего брата гематома в головном мозге, не исключено, что она является причиной полной потери зрения. К тому же перелом с отколами поясничного отдела позвоночника. Про мелкие травмы и необходимость делать пластику лица я не говорю – вы это видели сами.

– Когда я смогу его забрать в Москву?

– С такой гематомой в головном мозге, тем более в области зрительно нерва – это невозможно. В любой момент она может разорваться. Нужен нейрохирург и специальная аппаратура для операции на головном мозге. Что же касается перелома позвоночника – он очень сложный и тоже требует операции – осколки позвонков травмируют спинной мозг, создавая сильные боли. Ваш кузен находится на постоянных сильных обезболивающих препаратах, но и они не снимают боль.

Выйдя из больницы, Николь набрала номер своего друга Егора, с которым работала в МЧС. Последний год он служил нейрохирургом в институте имени Бурденко и был в курсе трагедии, произошедшей с братом Николь.

– Что ж, будем оперировать на месте. Я возьму отпуск за свой счёт и необходимую аппаратуру, а вот со вторым нейрохирургом проблема – у всех хирургов расписаны операции и дежурства на месяц вперёд. Так что, Ника, одна надежда на твои золотые руки. Ты согласна ассистировать мне?

– Конечно, Егорушка, спасибо, я готова, буду ждать тебя! – воскликнула Ника.

– Можно мне посмотреть на тело второго мужчины? – обратилась Ника к доктору.

– Да, проходите в патологоанатомическое отделение. Вас будет сопровождать медсестра.

– Не могли бы вы дать попрощаться с братом наедине? – попросила Ника.

– Да, конечно, я подожду вас за дверью.

Ника долго смотрела на обгоревшее лицо Эмиля, медленно сняла с его груди свой медальон, который она отдала ему пятнадцать лет назад. Взяла его полуобгоревшую руку в свою, прижала к своей груди. Почувствовала на его пальце деформированный от огня родовой перстень.

Слёзы беспомощные и горячие застилали глаза, когда она смотрела на Эмиля.

Грудь не вздымается от дыхания. Лицо белое, бескровное, синие губы. Глаза открыты, но в них потух изумрудный свет. В отросших волосах серебряные нити. Он похож скорее на спящего. Лицо спокойное. Она закрыла его глаза лёгким прикосновением своих ледяных пальцев. Тени ресниц на полщеки и повязка на обгорелой груди в засохшей тёмной крови.

Она присела рядом, прижалась ухом к груди осторожно, чтобы не разбудить, не сделать ему больно, с надеждой услышать биение сердца.

«Почти мальчишка, молодой. Мальчишкам нельзя умирать. Это несправедливо, неправильно!».

Мир замер, остановился. Капельки влаги зависли в воздухе. Песня, похожая на колыбельную, оборвалась, вибрируя тончайшим высоким звуком в звонком утреннем воздухе. Собственное тело казалось незнакомым. На длинных русых волосах застыли капельки тумана, и в глазах тоже поселился туман. Тело её лежало рядом с каталкой, на которой был он, на каменном полу. Это последнее, что увидела Николь, когда душа её от невыносимых страданий вырвалась на волю. Она, как подкошенная, упала на пол.

Николь пришла в сознание в палате, рядом сидел Егор и протягивал деформированный перстень Эмиля. Николь взяла его в руки, стала разглядывать сердцевину. Камень мерцал. Завораживал. Поглощая лучи солнца, льющиеся из окна палаты, обретал то розовый оттенок, то багряно-кровавый. Потом опалил её руки холодом. Ника едва удержала скользкий тяжелый пульсирующий в собственном ритме перстень, прижала к груди. Она знала, что стоило взять камень в руки, и он заглянет в душу. От него невозможно спрятаться, он видел тайны и скрытые желания, истинную суть человека.

– Егорушка, где я?

– Ты в больнице Нижнереченска, потеряла сознание, а потом проспала двое суток, как ты себя чувствуешь?

– По-моему, неплохо. Когда операция?

– Ника, милая, узнаю тебя. Только пришла в сознание и тут же спрашиваешь, когда оперировать. Если будешь себя хорошо чувствовать, то завтра утром. Всё необходимое я привёз с собой на самолёте МЧС. Там есть специализированная операционная. И я попросил твоего знакомого Андрея Ильина заняться перевозом тела в Баку и организацией похорон. После того, как сделаем завтра операцию, полетим в Баку.

– Спасибо, Егорушка, – сказала Ника и горько заплакала, уткнувшись лицом в его грудь.

Как только Ника встала, сразу же пошла в палату к Антонио, взяла его за руку, приблизилась к уху, тихо сказала:

– Антонио, пожалуйста, живи! Завтра сделаем тебе операцию, и боль уменьшится.

Глаза его дрогнули, но открыть их так и не хватило сил. Он тихо прошептал:

– Николь, прости, что я жив, а он погиб, должно было быть наоборот.

Операция прошла успешно. Закончился невыносимо тяжелый день. Ночью снова грянула гроза. Струи ливня, освещаемые вспышками молний, били по земле с такой яростью, что подмывали корни деревьев и выворачивали камни. Пылающая кромка предрассветного солнца вставала на востоке, распугивая пернатые облака на радующемся от встречи с солнцем небе.

Ника впервые за последнее время заметила утро. Не как естественный исход ночи, не продолжение переживаний, а забытьем, с полным сбросом травмирующих предчувствий. Новый, только что рождённый день помещался в колыбель, сплетённую из солнечных лучей, как младенец, чистый и непорочный.

В детстве она жила в придуманном мире, от реального её ограждали. Не столько родители, сколько чрезмерно внимательный и болезненно чувствительный к её переживаниям Эмиль. Но пришло время, и она выпала из гнезда, пришлось приспосабливаться к часто жестокому миру. Ведь Эмиля больше не было с ней рядом. В таких ситуациях приходится учиться быстро. И ценить Ника научилась то, что раньше не замечала – верность, порядочность, стойкость, любовь и заботу близких. Споткнуться можно на любом месте, предать и не заметить, солгать, пусть по мелочам. И где этот заблудившийся между мирами Ангел-хранитель, который должен вести своего подопечного по жизни?

* * *

Антонио перевезли в нейрохирургический институт имени Бурденко, куда полгода назад устроилась на должность врача-реабилитолога Николь. Словно кто-то неведомый взял и стёр ставшее болезненным преследующее её прошлое. Но и будущее оставил неясным. Иногда она плакала – бессмысленные, но облегчающие состояние слезы позволяли душе очиститься от калечащих душу эмоций. И, выплакавшись, она запиралась в своей комнате, сидела до утра, до слепоты в глазах вглядывалась в небо за окном. Иногда большую часть времени пребывала в странном полусне, когда все происходящее вокруг осознавалось, но не касалось ее.

Бежать прочь из старой, загубленной жизни, ставшей пустой без Эмиля и не нужной. Там, в другом мире она найдет себя снова. Попытается, конечно.