Текст книги "Мелодия древнего камня"

Часть вторая
Русалочка

Леночка Степанова родилась в Москве в семье студентов – будущих архитекторов. Маме Маргарите едва исполнилось восемнадцать лет, отец был на три года старше. Воспитывать малышку помогли родители молодожёнов. Девочка, чуть повзрослев, стала увлекаться всем, чем только можно, она все время посещала различные кружки. Яркая внешность, молодежный задор и неоспоримый театральный талант еще в десятом классе привели Лену на телевидение. Школьницей она уже работала телеведущей молодежных новостей на городском телеканале. Последним увлечением Лены стал театр, она занималась в драматическом кружке, а после окончания школы вместе с подругой поступила в Щукинское театральное училище.

Родители не отказывали ей ни в чём – все желания дочери исполнялись. И когда в четырнадцать лет Лена заявила, что ей не нравится её имя, и она хочет его поменять, то родители не стали возражать. Лена была поглощена театром, его историей, великими актрисами. Её кумиром стала Элеонора Дузе, о жизни и творчестве которой она перечитала всю литературу, узнав, что актриса была итальянкой армянского происхождения и одной из самых востребованных актрис начала 20 века. Среди ценителей ее творчества – Константин Станиславский, Бернард Шоу, Чарли Чаплин и Антон Чехов.

Элеонора Джулия Амалия Дюзян (Элеонора Дузе) родилась 3 октября 1858 года в итальянском городе Виджевано, в семье актеров. В Италии, вплоть до 20 века, актерские труппы не имели пристанища. Они скитались по городам и развлекали народ образами Арлекина, Бригеллы, Коломбины. Безусловно, искусство актеров вызывало восхищение, но сама их профессия в то время считалась позорной (сродни нищенству). Элеонора так и росла, в труппе нищих, но талантливых актеров, которые бесконечно скитались, и в жару, и в холод. Впервые она вышла на сцену в 4 года, исполнив роль маленькой Козетты из романа Гюго «Отверженные». «Я поняла, что искусство – это боль, что актер на сцене должен не притворяться, не играть, а испытывать подлинные чувства», – писала актриса.

Сомнений у Лены не было – она сменила имя Елена на Элеонору, свято веря, что это поможет ей стать великой актрисой.

Когда Лене-Элеоноре исполнилось двадцать лет, родители внезапно для неё развелись. Причиной развода стал роман матери с американским бизнесменом, для которого та проектировала дом в Подмосковье. Через девять месяцев родилась девочка, которую её отец Джон Райт назвал Глорией. Они расписались и уехали в Америку, но прожили там недолго – Джон попал в автомобильную аварию и через два месяца, проведённых в коме, скончался. Маргарита с трёхлетней Глорией вернулась в Москву, поселившись в том самом доме, который проектировала для Джона. Леночке-Элеоноре досталась большая квартира в центре Москвы, где она весело проводила свободное от учёбы время. Отец, вторично женившись, переехал к молодой жене.

Занимаясь на третьем курсе театрального училища, Элеонора влюбилась в преподавателя по сценической речи – красавца Станислава Гордеева с ярко зелёными глазами, цвет которых пленил её. Роман закрутился так быстро, что Лео – так звали девушку близкие люди – и не заметила, как оказалась беременной. Женатый Стас предоставил возможность юной неопытной девушке самой решать свои проблемы с беременностью, любезно дав деньги на аборт. Лео была в панике. «Что случится с родителями, когда они узнают о её беременности? Они не переживут такого позора», – думала девушка, но на аборт не решилась, зная от подруг, к каким плачевным последствиям он может привести.

«Выход один – выйти замуж», – решила Лео. Да и вариант подходящий имелся – Пётр, сын школьного друга отца. Он приходил к ним в гости и не сводил взгляда с очаровательной и весёлой Лео. Пётр был старше Элеоноры на четыре года и уже имел звание старшего лейтенанта, он был потомственным военным. С его серьёзным недостатком – как считала Элеонора – маленьким ростом, пришлось смириться ради любимых родителей и сцены.

«Но срок уже такой большой, что он точно поймёт, что ребёнок не его. Господи, сделай так, чтобы он уехал на службу, пока я не рожу!», – мечтала предприимчивая девушка.

Родители очень хотели, чтобы их любимая дочь вышла замуж за человека, с отцом которого они давно дружили. Да и профессия военного, с их точки зрения, вносила стабильность в семейную жизнь, поэтому помогли Элеоноре скрыть от будущих родственников её беременность.

События удачно сложились для беременной Лео – Пётр, не подозревая о её беременности, был послан в дальний гарнизон, а она осталась в Москве продолжать учёбу. Свадьбу наметили сыграть через полгода, когда Пётр приедет в очередной отпуск. К этому времени Лео должна была родить. За три месяца до родов Лео с мамой переехали на дачу, находящуюся в Подмосковье. В роддом она поехала на такси за неделю до предполагаемых родов, с огромным животом её видели только родители.

За две недели до родов Элеонора была на приёме у заведующей роддома, где должна была рожать. Она договорилась заранее об отказе от ребёнка, находясь в твёрдой уверенности, что пока не кончит училище и не станет служить в театре, ребёнок будет ей помехой в достижении заветной цели. Она родила девочек-тройняшек и в тот же день подписала все бумаги об отказе от дочерей, попросив заведующую в случае проявления интереса к детям сказать, что они погибли во время родов. Родители долго переживали потерю внучек. Лео старалась не думать о девочках, заведующая обещала пристроить их в хорошие бездетные семьи.

Свадьба была весёлой и многолюдной. Перевестись в Бакинское театральное училище не составило труда. Началась новая интересная жизнь в красивом южном городе, который Элеонора сразу же полюбила. А через два года у них с Петром родился сын Николай, которым занималась мать Лео, переехавшая вслед за дочерью в Баку.

Элеонора Введенская вскоре стала примой Бакинского драматического театра. Но душа её рвалась в театральную Москву. Вернуться в столицу удалось только через пятнадцать лет, когда Пётр получил досрочно звание генерал-майора после героического поведения во время пожара на территории воинской части – он спас взвод солдат, рискуя жизнью, вывел их из горящего здания. А сам с ожогами и травмами попал в госпиталь, откуда его на самолёте перевезли в московский ожоговый центр в тяжёлом состоянии – жизнь его висела на волоске. Через пять месяцев доблестный офицер уже преподавал в Московской Академии, а его жена была зачислена в академический Малый театр, один из старейших театров Москвы, созданный при Московском университете в1 756 году, по указу Императрицы Елизаветы Петровны, ознаменовавшему рождение профессионального театра в нашей стране.

Днем рождения Малого театра считается 14 октября 1824 года.

Для Малого театра писали Тургенев, Гоголь, Чехов и многие другие авторы. Но особое значение имел Александр Николаевич Островский. Его пьесы принесли Малому театру неофициальное название «Дом Островского».

Современное поколение артистов и режиссёров Малого театра отличается приверженностью его богатым традициям и опирается на опыт предшественников.

* * *

В семье Введенских стало два сына – Николай, подающий к безграничной радости матери надежды – он учился в Московской консерватории по классу вокала. И маленький Видави (Виталий), которого супруги усыновили после того, как его родители (их близкие друзья) погибли в автомобильной аварии. Он часто был с приёмной матерью в Малом театре. Там прошло его детство, наложив на всю жизнь отпечаток трогательной любви к театру.

Николай быстро завоёвывал популярность как певец, его приглашали в лучшие залы Москвы, он ездил на гастроли по стране и за её пределы. Его слабость – любовь к молодым девушкам – уже дважды заканчивалась вынужденным браком и следующим за ним через полтора-два года разводом. Да и к Айсель, матери Николь, была лишь влюблённость и желание обладания. На возвышенные чувства он не был способен, жизнь его была легка, воздушна, беспечна. И погиб он легко, возвращаясь с очередных гастролей в столицу. Всегда после гастролей пьяный, он даже не почувствовал панику в салоне самолёта, стремительно падающего в море.

Элеонора тяжело переживала гибель сына. Спас приёмный сын Виталий и Николь – дочь погибшего сына. Она стала летать на выступления внучки, радуясь её таланту и успехам.

Отношения с сестрой Глорией были достаточно напряжёнными. Не столько из-за большой разницы в возрасте, сколько из-за морально-этических непримиримых противоречий. Глория стала востребованным журналистом-международником, знала несколько языков и, обладая незаурядными умственными способностями, была незаменима на дипломатических встречах высокого уровня. Она крепко стояла на ногах, имея нравственные устои, переданные ей матерью. Глория объездила весь мир, видя страдания и боль людей во время стихийных бедствий, бесконечных военных конфликтов и старалась всеми силами, привлекая общественные гуманитарные организации, им помочь.

Жизнь Элеоноры была сплошным праздником – она жила в иллюзорном театральном мире эмоциями своих героинь, часто перенося театральные реплики в свой дом. Боготворивший её муж не замечал (или делал вид, что не замечает) пустоту Лео, прикрытую красивой внешностью и заученными фразами.

Сёстры и внешне были совсем не похожи. Высокая, статная, чуть полноватая Элеонора с огромными серыми глазами под бархатистыми чёрными ресницами, всегда изысканно одетая, пользовалась дорогой косметикой и духами.

И полная противоположность – Лора, как звали её домашние. Невысокая, хрупкая, даже чрезмерно, но сильная и ловкая Глория в тринадцать лет уже была мастером спорта по спортивной гимнастике и знала два иностранных языка. Она не любила косметику, ходила в джинсах и мужских рубашках. Правда, косметика ей и не особенно была нужна. Девушка была кареглазой с иссиня-чёрными, коротко подстриженными волосами и выглядела намного моложе своих лет. Тем не менее, она хорошо знала этикет и имела в гардеробе дорогие стильные костюмы для работы.

Лора пользовалась заслуженным уважением сослуживцев за правдолюбие, находчивость и сметливость, столь необходимые для работы. Её характер был великодушным, снисходительным, незлобивым. Она легко прощала, бескорыстно делала добрые дела, словно незначительную услугу, не требующую ничего взамен, это было особенно ценным. В ней чувствовалось хорошее воспитание и спокойствие, присущее уверенному в правильности своих поступков человеку. Никогда не была кокетливой, бестактной и не подыскивала слова-обёртки. Ей вполне хватало для общения литературного русского языка. Глория готова была помочь первому встречному, как близкому человеку.

Сёстры встречались два раза в год – на День рождения матери Маргариты и сына Лео Николая. А ещё тогда, когда Лео нужна была помощь сестры – материальная или информационная.

Лора была единственным человеком, знавшим об отречении сестры от тройняшек. Об этом рассказала ей сама сестра, когда решила узнать о судьбе дочерей. Тройняшки были старше своей тёти Лоры на три года. Узнав об этом, Лора долго не могла прийти в себя – сестра, отказавшаяся от собственных новорождённых детей ради призрачной славы и достатка, не заслуживала прощения и оправдания. Тем не менее, Лора приложила все усилия, чтобы разыскать повзрослевших девочек, которые, как оказалось, уже обзавелись собственными семьями.

Поиски длились два года. Третья девочка не проходила ни по каким документам родильного дома – её удочерила заведующая, не имеющая возможности родить своих детей. Глория встретилась с ней, когда той было уже за семьдесят. И услышала, что в чудную девочку с зелёными глазами заведующая влюбилась сразу, как только увидела, и решила удочерить. Она назвала её Магдаленой. Девочка проявляла способности к музыке, окончила музыкальную школу. У неё был красивый голос, и она пела в церковном хоре.

Магдалена чувствовала призвание помогать людям и поступила в медицинский институт. Всё время, пока училась в медицинском институте, встречалась с Юлианом Бореем. Это был красивый молодой мужчина, успешный художник. Его картины пользовались большим спросом и популярностью на Западе. Он был старше Магдалены, за все время их дружбы не раз предлагал выйти за него замуж. Но девушка отказывалась, считая, что сначала надо получить образование. Однажды, учась на последнем курсе института, она не вернулась с занятий домой. Все поиски, которые предприняла приёмная мать и Юлиан были безуспешны. Следы Магдалены бесследно растаяли.

Элеонора уже потеряла надежду найти девочек, когда Глория разыскала Галину. Та жила в Баку и, не иначе, как по невероятному замыслу Всевышнего, была приёмной матерью её внучки – Ники. Кроме того, Элеонора поняла, что у ещё есть внук – сын Галины Эмиль, известный певец, учившийся в Бакинской Консерватории.

Галина с присущей ей максимализмом категорически отказалась знакомиться с бросившей её биологической матерью, сказав, что признаёт только одну мать – ту, которая её вырастила.

Теперь предстояло найти вторую девочку. Ещё через полгода Лора показала сестре свадебную фотографию Аглаи с её итальянским мужем. Лео решила ехать в Милан, чтобы повидаться с дочерью и попросить прощения. В Миланском аэропорту её встретил муж дочери Алехандро, рассказав, что Аглая скончалась этой ночью от тяжёлого заболевания крови. Элеонора осталась на похороны, познакомилась с внуком Антонио и улетела в Москву, смертельно уставшая и опустошённая.

Усилиями Лоры Элеонора узнала о существовании внучки Николь и наладила с ней родственные отношения. Глория подружилась с Никой гораздо раньше, представившись двоюродной бабушкой, хотя по возрасту годилась в матери. У них сразу же сложились тёплые отношения, им было легко и весело вместе, словно ровесницам. Лора не пропускала выступления Эмиля, ведь он, как и Ника, был её племянником. Добротой и порядочностью она завоевала его уважение. Она чувствовала, что между молодыми людьми существует невероятно сильная и прочная связь, они любят и нуждаются друг в друге. Трагедию женитьбы Эмиля Лора разделила с Никой, убедив её жить дальше. А когда Ника переехала в Москву, Глория Райт поддерживала её морально и добывала всю возможную и невозможную информацию об Эмиле.

* * *

Не дожив до похорон Эмиля, тихо, во сне скончалась Стефания, ей только что исполнилось девяносто семь лет. Она прожила счастливую, насыщенную жизнь, даря любовь и знания близким людям. А через две недели после неё умер Пётр Георгиевич – дед Николь. Узнав о брошенных Лео трёх новорождённых девочках, он потерял сознание и больше не приходил в себя – его настиг обширный инфаркт миокарда.

У Элеоноры от потрясений, а возможно, от поздних раскаяний, помутился рассудок. Она перестала узнавать близких людей, стала заговариваться, и была определена сестрой в специализированную клинику.

Череда похорон, начавшаяся с Эмиля, казалось, не закончится никогда. Семья Радаевых – Введенских осиротела. Глория переехала в дом сестры, где жила её любимая Николь, чтобы поддержать и помочь с детьми. На похоронах в Баку они были вместе. Глория решила не оставлять Нику одну в такой тяжёлый момент.

На похороны Эмиля Ника сознательно не пошла – она не могла его видеть мёртвым. «Пусть в моей душе Эмиль останется живым, улыбающимся, счастливым, как в последнюю нашу встречу», – думала молодая женщина, направляясь в ювелирную лавку к знакомому с детства Мураду – он был лучшим мастером в Баку.

– Дядюшка Мурад, пожалуйста, переделайте перстень брата, чтобы я могла носить его на безымянном пальце.

– Да что случилось с перстнем – его сначала реставрировать надо!

– Пожалуйста, сделайте к завтрашнему вечеру, я должна улететь в Москву к детям.

– Хорошо, постараюсь ради памяти твоего брата. Я слышал о твоём горе.

На следующий день Ника надела перстень Эмиля на безымянный палец правой руки. Медальон, которым обменялась с Эмилем в детские годы и сняла с его остывшего тела в морге, она надела себе на шею ещё в Нижнереченске.

* * *

Как только Ника прилетела в Москву, сразу же поехала в институт нейрохирургии навестить Антонио. Её встретил Егор и попросил пройти в его кабинет.

– Как себя чувствует Антонио? Я хочу увидеть его и скажи, пожалуйста, реабилитацию когда можно будет начинать? – спросила Ника.

– Ты только не волнуйся, дорогая Ника! За Антонио прилетел из Милана его отец и увёз его. Зрение, как я и предполагал, вернулось к нему, но Антонио по-прежнему парализован – его ноги совершенно нечувствительны, боль практически не уменьшилась, ему требуются постоянные обезболивающие. Кроме того, лицо Антонио требует вмешательства пластических хирургов. Думаю, ему понадобится не одна пластическая операция.

Егор видел, как Ника расстроилась, по её щекам потекли горькие слёзы. Он хорошо знал свою боевую подругу – уход за братом Эмиля, возвращение его к полноценной жизни держали бы Нику в тонусе и помогли пережить первые, самые тяжёлые месяцы после кончины Эмиля. Теперь последняя соломинка, державшая её на поверхности жизни, связывавшая с погибшем Эмилем, оборвалась. Остались дети, требующие любви и внимания. Николь, взяв себя в руки, купив им подарки, помчалась домой, решив устроить маленький праздник.

* * *

Какофония звуков слышалась с улицы. Постепенно чёрная воронка втянула звуки большого города, не оставляя Нику в тишине даже глубокой ночью. Вибрировали автодороги, покрикивали автобусы, звенели трамваи, пыхтели в булочной напудренные горячие пончики – все звуки обрушились на неё густым пугающим шумом. Чувства, ощущения сильно обострились, не отпуская даже на короткие промежутки беспокойного сна. И вот среди ночи, словно разбегающийся по сухой траве огонь, Нику настигла мучительная боль. Если не погасишь её, то она поглотит всё тело, а следующий день превратится в размытое серое марево. Но в её положении матери двух маленьких детей было непростительно тратить день на аморфное состояние.

Она задерживала дыхание, пытаясь сосредоточиться на медитации. Ей удалось собрать рассеянный в голове чёрный смог боли в сгусток. Теперь его нужно вытолкнуть из тела, весь, до последней капли. Она вдыхала и выдыхала так осторожно, будто шла по шатающемуся верёвочному мостику, натянутому между скал над пропастью. Вдох-выдох – ещё один шажок вперёд, туда, где зеленеет трава и ярко светит солнце. Вдох-выдох… последний сгусток боли вышел из тела, словно раскалённая добела спица. И она, вытерев пот со лба, слабо улыбнулась.

Боль полностью растворилась к ночи, расползлась по телу слабостью, затуманила сознание, лишила сил. Она лежала равнодушная ко всему и думала о том, что скоро она никогда не будет испытывать боли. Ей было не страшно уходить в другое измерение. Нике хотелось стать невидимкой, маленьким муравьём на лесной тропинке. Вечера она проводила в своей комнате, занимаясь погружением в свою память, в поисках счастливой жизни с Эмилем. Она выстраивала из воспоминаний длинную дорогу, по которой бродила до тех пор, пока сон не брал её в свои невесомые объятья. Первые дни без него Ника существовала в каком-то заоблачном пространстве, в ином измерении. Внутри была пустота без просвета, без слёз. Она чувствовала себя улиткой, внезапно лишившейся раковины.

Три месяца после смерти Эмиля прошли для Ники, как в тумане. Она с трудом засыпала, несмотря на сложную, требующую много сил работу и бесконечные заботы о детях, а когда просыпалась, было ощущение, что она живёт не своей жизнью. В те, самые тяжёлые месяцы, сопровождающиеся ещё и мучительным токсикозом, казалось, что с неё, живой, содрали кожу – так обострились ощущения происходящего вокруг. Иногда к ней являлся Эмиль, чаще во сне, но, казалось, что и наяву. Ника смотрела на мир его глазами, слышала его голос, ведущий молчаливый диалог с ней. Она тосковала по его голосу, смеху, остроумным репликам, по его проницательным глазам и губам, которыми не хватило времени насладиться.

Внешний мир, как бы она ни сопротивлялась этому, словно набегающий на берег прибой, настойчиво внедрялся в её жизнь. «Как объяснить и нужно ли объяснять чужим, посторонним людям, почему мы могли без слов понимать друг друга, почему у нас были свои секреты, шутки, воспоминания, понятные только нам. И как Эмиль смог до краёв заполнить мой мир, который без него оказался пустым. Разговаривать с Эмилем можно было совершенно обо всем, это было так естественно, как дышать», – думала Ника.

Ей необходимо было заново учиться улыбаться пасмурному небу, сквозь слёзы и тоску. Но в самой туманной неопределённости живёт надежда, надо было учиться снова жить, не ища отражения в его глазах. Каждую ночь Ника ждала его в своих снах.

Он приходил, разговаривая с ней, словно и не умирал, а был живой, родной, понятный.

«Скажи, что я могу ещё быть счастливой, не предав нашу любовь. Что я смогу чувствовать тебя даже тогда, когда буду без тебя. Мне необходима твоя улыбка, так похожая на весенние радостные лучи солнца. Я заполню ей свою душу и буду счастлива в любое ненастье», – мысленно разговаривала Ника с Эмилем.

«Плохо, если прошлое для человека становиться важнее настоящего и будущего. Ностальгия берёт в плен и не отпускает, если только ты сам этого хочешь. Эта сладостная боль созерцания, приятное медленное умирание. И невольно остаёшься пленником грёз», – размышляла, находясь одна, Ника.

В комнату, как всегда резко, вошла Лора.

– Девочка, ты должна жить, у тебя двое детей, ты нужна им!

– Да, я понимаю, но не могу. Как сшить и какими колдовскими нитями ещё живую, разорванную на куски душу? Теперь я думаю, что проще не любить, не быть самой собой, а играть чужую роль. Меня нет, есть кто-то другой, собранный из боли утраченного и бесконечных попыток жить заново. Я опустошена и всё-таки в самых глубинах подсознания на что-то надеюсь. Понимаю, что главное не изменить себе, не отказываться от ожидания, чтобы не упустить главного. А, может быть, в прошлом нет ничего, кроме самообмана? И всё же воспоминания – это прекрасное странствие в прошлое. Это наш рай, из которого уже никто и никогда не может изгнать, – рассуждала вслух Николь.

– Знаешь, давай возьмём детей и съездим на море – ты ведь любишь море? Оно вылечит тебя, – предложила Лора.

– Мне всё равно, если ты так считаешь, поехали, – ответила измученная Ника.

Через три дня Лора, Ника и двое малышей приехали на Чёрное море, к берегу любимого Глорией Коктебеля.

* * *

Николь, как только уложила уставших от дороги детей спать, пошла к морю. Когда они прилетели, было пасмурно, но к вечеру распогодилось. Солнце по-вечернему тусклое от нависших полупрозрачных облаков, вдруг вспыхнуло ярким прощальным светом, расплылось, превратилось в оранжевый шар. Он повис над самой водой, выкрасив и её в оранжевый цвет. Огромное пространство волнующейся воды раскинулось около вечной людской суеты, не замечая её. Прибой лизал прибрежные скалы, волны набегали неторопливой упорядоченной чередой на берег. Беспокойные чайки кружили над самой водой, переговариваясь на своём языке, понятном только им и морю. Песок с галькой поскрипывал под ногами, оставляя следы. Берег менял свои очертания, песок исчезал, сменяясь камнем, и мелкая галька была скользкой, с синеватым оттенком – как крыло голубя. Камни скрипели и похрустывали под ногами молодой, печальной женщины.

Ника решила искупаться. По морю разливалось предзакатное небо. Она зашла в воду и поплыла, бесшумно, чтобы не нарушить умиротворённость воды, получая огромное наслаждение от упругой слоистости тихой тёмной глубины. Перевернулась на спину, вода попала в уши, приятно охладила затылок. Волосы растеклись вокруг головы, словно длинные водоросли. Под водой совсем другие звуки – таинственные, зовущие. Нырнув, она услышала шевеление плавников рыб, скрежет клешней раков, а, может быть, и пение русалок. Она любила эту мелодию – простую и трогательную. Её Нике напевал когда-то ветер, принося свою песню издалёка, а теперь ему вторила солёная морская вода.

Море встретило её ласковыми волнами с весёлыми белыми барашками, шептало что-то успокаивающее, приятно охлаждало измученное тело. Только на море ей становилось легко и спокойно. Оно манило с раннего детства, завораживало неспешным бегом волн, убаюкивало звуками прибоя. Ника, выйдя из воды умиротворённой, легла на прибрежный песок. Над ней развернулось тёмно-синее бархатное одеяло звёздного неба. Она долго смотрела на него, не имея сил оторваться, и подумала, что или небо падает, или она медленно взлетает ему навстречу. Сотни, тысячи звёзд, словно звёздный песок, неравномерно рассыпанный по небу, смотрели на неё сверху. И Млечный Путь – загадочный, ведущий в небесную бездну. Звезды перемигивались, словно давние знакомые, им явно не было одиноко там, на небе. В отличие от Ники. Она одна, нет, почти одна – с ней дети и Лора, дающая так много материнского тепла!

Стало совсем темно, солнце провалилось за горизонт, лишь звёздная пыль и тонкий серп новорожденной Луны образовывал играющие, весёлые блики на тёмной воде. Туман наползал на берег медленно под зыбкую мелкую морось начавшегося дождя, захватывая пядь за пядью берега. Звуки пропадали. Появился первобытный страх. Белая мгла добралась и до неё. «Пора домой к детям и к Лоре», – подумала Ника и быстрым шагом направилась в снятый на берегу моря домик.

Коктебель в переводе с татарского означает «Страна голубых вершин» или «Край синих холмов». Поселок находится от Феодосии на расстоянии примерно 10 км, если измерить расстояние по прямой линии. Он притаился на берегу царственной бухты, укрывшись бережными ладонями гор.

Образ Коктебеля неотделим от имени Максимилиана Волошина. Блестящий поэт, переводчик, выдающийся художник, философ и путешественник поселился у подножия Карадага в конце позапрошлого века.

Двери дома Волошина всегда были гостеприимно открыты, и в Коктебеле побывали лучшие представители России. Знать жила в Ялте вместе с царем, в Коктебеле же гостили Валерий Брюсов, Михаил Булгаков, Викентий Вересаев, Максим Горький, Петр Кончаловский, Осип Мандельштам, Кузьма Петров-Водкин, Алексей Толстой, Роберт Фальк, Марина и Анастасия Цветаевы, многие другие.

Море. Оно никогда не бывает однообразным, неинтересным, каждый день, даже каждую минуту оно разное. Таинственное, непостоянное, необъятное – оно волнует душу, не оставляет равнодушным сердце.

В один день оно тихое и спокойное, будто большое зеркало, холодное и прозрачное. Солнечные лучики, пронизывая соленую воду, достигают дна, кротко затрагивают золотистый песок и яркие сияющие ракушки, гладкие камушки и зеленоватые водоросли, ловят маленьких ловких рыбок, которые стайками весело забавляются возле берега. На следующий день всё вдруг изменяется. Налетит порывистый ветер и погонит послушные волны к берегу. Вода станет мутно-зелёной или тёмно-синей, а иногда даже невероятно чёрной. Больше не увидеть в водяной мути ни рыб, ни ракушек, есть только взволнованные, неистовые волны, бьющиеся о прибрежные камни. Но и в такие часы море удивительное, вечно зовущее. Оно, как великан, с которым можно поспорить, посоревноваться в силе и ловкости, но победа всегда останется за ним. Оно привораживает взгляд, заставляя любоваться им часами.

Особенно радовались общению с морем дети. Казалось, они могли проводить в воде сутки. Ника вылавливала их уже посиневшими от холода и страшно голодными. Вероника научилась плавать в первый же день. Гордился сестрой Святослав, как пловец со стажем. Он плавал с рождения, с пяти лет посещал секцию спортивного плавания, обучая сестру премудростям различных стилей, а она, как ни странно, невероятно быстро схватывала движения в воде. К концу их отдыха научилась прилично плавать и даже нырять, благодаря стараниям заботливого брата.

Их дружба началась с появления Вероники в доме Радаевых. Первыми словами Вероники были: мама и «Вета» – так звала она Святослава. Лору она называла «Ло», а себя «Вия». Это имя быстро прижилось в семье. Оно очень подходило подвижной, лёгкой и весёлой девочке. Ведь имя «Вия» на латышском языке означает «ветерок»!

Они любили друг друга и тяжело переносили вынужденные расставания, когда Свет находился в школе. Он и играть на рояле начал потихонечку учить сестру. Эта дружба между детьми так напоминало Нике их с Эмилем! Веронике больше нравилось танцевать под аккомпанемент брата. Как только девочка слышала музыку, тут же начинала кружиться, делать балетные па, неуклюже и смешно. «И где только она это увидела?», – удивлялась Ника, вспоминая счастливые детские годы, когда Эмиль самостоятельно, по своему желанию взял шефство над ней.

Воспоминания по-прежнему волновали Нику неясными образами и обрывками ускользающих сновидений. Они вели по сумеречному полю ощущений, подкреплялись картинками из преследовавших сновидений. И всё же Ника постепенно оживала, хотя аппетит был плохой, её тошнило даже от мысли о еде. Она не смела верить в то, что беременна, списывая свои недомогания на стресс, переохлаждение. Её тошнило постоянно. Привычные запахи вызывали отвращение.

И каждую ночь снилась Луна, огромная, в полнеба. Она звала, заманивала в свои серебристые сети, сопротивляться её зову становилось всё труднее. «Может, это всё-таки не беременность? Но четыре положительных теста – это не ерунда! Видимо, Бог решил вернуть мне Эмиля!», – думала Ника. Сначала Ника полюбила саму мысль о ребёнке, потом тест с двумя полосками, а потом и маленького человечка на экране УЗИ.

Чувства к нему постоянно менялись по мере его роста и взросления. Сначала казалось, что любить сильнее невозможно. Но со временем эта любовь расширялась, углублялась, достигая невероятных размеров. Очень скоро она станет мамой, потом другом, пройдя с сыном взросление рука в руке. Это Ника уже прошла вместе со Светом. Новость невероятно обрадовал Глорию, а в Нику вселила радость ожидания встречи со вторым сыном Эмиля. Что будет сын она была уверена и уже знала, как назовёт его.

В кабинете сокурсницы Светланы, посвятившей себя акушерству и гинекологии, Ника на мониторе УЗИ увидела, как кувыркалось маленькое смешное существо. Она смотрела во все глаза на их с Эмилем ребёнка, боясь упустить что-то важное, с трепетом вслушивалась в знакомые медицинские термины. А потом, запинаясь и стесняясь, отважилась спросить:

– У меня будет сын?

– Пока ещё рано говорить о поле ребёнка, срок ещё слишком мал для этого, – ответила, мило улыбаясь, Света.

– Значит, сын, – про себя решила счастливая Ника.

* * *

Зачем тебе русско-итальянский разговорник? – поинтересовалась однажды Лора. – Если хочешь, я с удовольствием дам тебе уроки.