Текст книги "Мелодия древнего камня"

Рафаэль по протекции отца устроился преподавать в Суриковское училище, заработок от проданных картин был нестабильным, молодой мужчина хотел, чтобы у его девочки было всё самое лучшее. Конечно, за его сердцем была открыта настоящая охота на факультете, где он преподавал. Но молодого человека не интересовало ничего, кроме живописи, балета и жизни Вии.

Рафаэль был художником по призванию, настоящим мастером, он видел и переносил на холст повседневность, в которой мог разглядеть красоту лиц, взаимоотношений, природы, преподносящей ежедневно щедрые сюрпризы, часто не замечаемые людьми.

К тридцати годам он стал известным, состоявшимся художником, членом Союза художников России, членом академического совета, выставляющим свои работы в России и Европе. Рафаэль был успешен, популярен, хоть он и не прилагал особых усилий для этого. Амбиции не владели его разумом. Он не был простым человеком как, впрочем, большинство истинно талантливых творческих личностей. Просто любил рисовать. Эта видимая лёгкость характера, самобытность, проявляющаяся в его поведении, отражалась в картинах – небрежные наброски чётко передавали настроение и характер, а виртуозное владение мастихином завораживало.

Предметы, пейзажи и лица оживали. Он наслаждался во время работы еле уловимым ощущением гармонии, счастья.

Рафаэль был неповторим во всём – его ум, вкусы, привычки отличались от привычек других людей, их поведения. Он был незаурядной личностью, однако старательно скрывал это от чужих глаз. Философ, мистик, художник с особым видением мира и красоты. Его лекции пользовались огромным успехом, аудитория была заполнена студентами и педагогами, стоявшими у стен и сидевшими в проходах.

Он прослыл чудаком, но не мизантропом, хотя люди его интересовали меньше, чем творчество, в котором он мог уединиться и обрести своё, потерянное в детстве ощущение собственной значимости. Он и не стремился учиться общению с людьми – этот дар был у него врождённым. Другое дело, что не часто пользовался им – только в пределах необходимого общения на работе. Рафаэль любил своё одиночество. Ему всегда было легко решать проблемы с помощью кисти и красок. Он считал себя вольным художником без желания быть знаменитым – просто испытывал потребность в работе, чтобы приносить радость своими картинами себе и другим.

У Рафаэля был единственный преданный друг – пёс, подобранный им после возвращения из Италии травмированным под колёсами машины. Он аккуратно и бережно завернул тогда окровавленное тельце собаки в свою куртку и привёз в ветеринарную клинику Просидел, вернее, проходил, молясь за спасение собаки, у операционной три часа, дождавшись, когда ему вынесут заштопанную собаку Лечил он пса долго, Бублик сначала начал ползать на сросшихся кривых лапках, а потом и бегать, чуть прихрамывая. Но от сотрясения мозга остался немного странным, впрочем, как и его хозяин.

Бублик после операции, собравшей руками хирургов его тело из раздавленных лоскутков плоти и косточек, оброс короткой блестящей разноцветной, как радуга, шерстью. На голове торчали, словно антенны, острые, непропорционально длинные по отношении к туловищу уши. Скрученный бубликом хвост дополнял смешную нелепость его экстерьера. Когда хозяина не было дома, пёс бродил по квартире задумчивый и грустный. А если ему предлагали колбаску, он облизывался и смешно похрюкивал, похоже, понимал не только смысл человеческой речи, но и настроение людей.

Вия была на гастролях в тот месяц, когда в их доме появилась собака. Впервые увидев пса, очень обрадовалась, словно встретила старого знакомого. Бублик тоже повёл себя на удивление дружелюбно и бодро. Он аллюром бросился к ней, завиляв хвостом, как старой знакомой.

– Вы знакомы? – с удивлением спросил Эль.

– Да, мы часто летаем во сне вместе, – как о совершенно очевидной вещи непринуждённо заявила Вия.

– Так мой пёс, оказывается, умеет летать! А я-то думал, отчего он такой сонный днём. Теперь мне понятно – налетавшись за ночь, он, видимо, так устаёт, что ему не до сантиментов. Я тоже мечтаю научиться летать!

– Ты ведь это делаешь каждый день! – воскликнула девочка.

– Каким образом?

– Когда пишешь картины, ты улетаешь в другое измерение и часто далеко от Земли. На твоих картинах неземные сюжеты и краски, я их видела в своих снах ещё до того, как ты воплощал их на холсте.

– Я их срисовываю из своих снов, но почему мы не встречаемся там? Я ведь вижу твоё лицо, фигуру во сне с твоего раннего детства!

– Наверное, не пришло время, чтобы нам встретиться в гостях у Морфея. Всё приходит вовремя к тому, кто умеет ждать! – философски произнесла тринадцатилетняя Вия.

– Я ждал тебя тридцать лет! И вот ты пришла – девочка из моего сна, – еле слышно прошептал Рафаэль, внезапно поняв, что любовь ворвалась в его жизнь, неся с собой катастрофу.

Вия не придала значения столь резкому изменению настроения Эля, она звонко и весело рассмеялась, и меланхоличный Бублик, впервые развеселившись после аварии, громко гавкнул.

За окном метались молочные сумерки, разгоняемые свирепым ветром. Вия любила это время суток, не зажигала свет в квартире. Сидела у окна и смотрела на улицу, наблюдая за спешащими в теплые квартиры прохожими. Слушала приглушённый шум города, а потом, пожелав Элю спокойной ночи, пошла спать в свою комнату.

Рафаэль вышел из спальни чуть слышно, ощущая в сердце непонятное смятение. Оно было неправильным – это чувство, невозможным, недопустимым. Он старался включить рассудок, чтобы не схватить её на руки и не прижать к груди. Рафаэль вернулся, сел на край кровати, где она сладко спала, и стал слушать её дыхание, как тогда, когда она была маленькой девочкой, ощущая в душе гармонию и тепло. Эта хрупкая девочка с осиной талией совершенно лишала его воли. Что бы она ни попросила сейчас – он на всё согласился бы. Но она сладко, безмятежно спала.

Бублик радостно трусил повсюду за Вией, когда та приходила домой. У пса был большой чёрный нос, преданные глаза, блестящие на лукавой и вечно недовольной физиономии. Вдруг собака подняла голову и призывно тявкнула. Затем соскочила с дивана, подошла к полуоткрытой двери и оглянулась на Вию.

– Ты меня куда-то зовёшь? Собака гавкнула ещё раз, на этот раз укоризненно.

– Так и быть, пойдём! Вырвавшись на улицу, Бублик побежала рысью. Его хвост превратился из бублика в развевающийся конский хвост. Если он видел, что Вия отстаёт, то останавливался и терпеливо ждал её. Добежав до забора, он принялся усердно раскапывать большую кучу мусора, забросанного комьями чернозёма. При этом успевал поглядывать на Вию влажными карими глазами. Увидев портмоне хозяина, псина начала радостно лаять и вертеться на месте, трясти головой и подскакивать на месте от захлёстывающих эмоций. Хвост при этом вращался пропеллером.

– Какой же ты у нас молодец, Бублик, – похвалила собаку Вия, отчего он стал ещё больше подпрыгивать, видимо, желая лизнуть хозяйке лицо.

– Эль уже потерял надежду, что найдёт портмоне и начал восстанавливать вложенные в него документы. Как же он обрадуется сегодня, когда придёт домой! Ты самая умная собака на свете!

Услышав эти слова, Бублик перестал прыгать и заметно погрустнел.

– Да, конечно, и самая красивая! – добавила Вия.

И повеселивший, явно возгордившийся от такой похвалы пёс побежал за Вией домой.

Когда они по выходным ездили за провизией, Бублик привычно запрыгивал на заднее сиденье машины и по-хозяйски ложился, высунув трепещущий язык. Кончик языка его был загнут вверх, словно пёс собирался свернуть его рулетом.

Впервые, когда Бублик услышал музыку, он повёл себя странно – неожиданно вздрогнул и сел. Взгляд его стал мечтательным и, не обращая внимания ни на кого, самозабвенно завыл. В вое его было море чувств и эмоций. Казалось, этим художественным воем пёс стремиться рассказать о своей непростой жизни. В выступление он вкладывал все силы. Это зрелище было уморительно смешным – Вия и Рафаэль смеялись до слёз, но пёс упорно продолжал свои арии во время звучания музыки, и семья к этому постепенно привыкла.

Отношения с Рафаэлем стали для Вии надёжной пристанью, где непонятное, странное чувство, преследующее с детства и причиняющее душевную боль, покидало её. С ним было спокойно, казалось, что когда он рядом, она в полной безопасности. Как в детстве, когда Вия, разгорячённая, с мороза врывалась в уютную мастерскую, где Рафаэль всегда ждал её.

Ночи морозной зимой были злые и неуютные. Над городом повисло гудронное небо с хрупкими прожилками мерцающих созвездий. Огромные звёзды, казалось, замерли, глядя на замёрзший город. Красная мигающая точка самолёта пульсировала в такт ударам её сердца. Вия стояла возле их общего дома, изучая пальчиком трещину в стене, и изо всех сил старалась не разрыдаться. Выйдя из подъезда, Эль сразу заметил её.

– У тебя всё в порядке? – спросил он, торопясь на важную встречу.

– Не знаю, наверное, нет, – тихо ответила девочка.

– Я опаздываю, если хочешь, можешь поехать со мной.

– Я, пожалуй, пойду домой, – сказала девочка, продолжая водить пальчиком по трещине.

– Иди в мою мастерскую, Бублик развлечёт тебя до моего прихода, ты ведь не потеряла ключи?

И он быстрым шагом стал удаляться. Девочка уже не в силах была сдержать поток слёз, она прокусила губу, чтобы не расплакаться при нём, сжала до боли кулачки, но слёзы всё-таки хлынули из глаз горькие, обжигающие лицо.

Рафаэль успел отойти шагов на пятнадцать, когда остро почувствовал её боль, развернулся и кинулся назад.

– Я не оставлю тебя, – обнимая её за вздрагивающие в рыданьях плечи сказал Художник, – пойдём со мной. И завернул Вию в свою куртку, как когда-то покалеченного Бублика. Сидя в такси и прижавшись к нему всем телом, она успокоилась и задремала. Впервые ей было так хорошо, как во сне. Бережно коснувшись её лба губами, Рафаэль почувствовал, что у Вии высокая температура. Отменив встречу, он повёз её домой, вызвал врача и начал лечение.

Как только Вия стала выздоравливать, она рассказала Элю, что болезнь, видимо, вызвана сильным стрессом, который пришлось пережить в училище. Перед выступлением во время экзаменов в её пуанты девчонки положили монетки, от которых танцевать было безумно больно. Вия продержалась на сцене почти до конца, потом упала, потеряв сознание.

– Эль, почему они так ненавидят меня?

– Они не могут так же красиво танцевать, поэтому стараются тебя выбить из рабочего состояния, желая твоего ухода из училища, – пояснил Рафаэль.

* * *

Дети по выходным часто были вместе. Диана опекала Вию, восхищаясь её трудолюбием, мужеством и талантом. Но центром внимания был маленький Эмми. Правда, он уже стал не таким маленьким, как тогда, когда пропали родители, а стал красивым тринадцатилетним подростком со спортивной фигурой. Мальчик с четырёх лет ходил в бассейн – это было его главным увлечением – и уже выполнил нормативы кандидата в мастера спорта. Внешне Эмми был похож больше на Нику, чем на Эмиля – у него тоже были русые волосы и светлые, переливчатые, как море, глаза. И характером он пошёл в маму – спокойный, уравновешенный, постоянно улыбающийся. Его любили все члены семьи и люди, окружающие его в школе, в спортивной секции. Музыкальную школу по классу фортепьяно Эмми закончил прекрасно. У него оказался абсолютный слух и большие способности к музыке. Но посвящать свою жизнь музыке подросток не собирался, хотя и дня не мог прожить без неё. Постоянно ходил с плеером, часто садился к роялю, когда Святослава не было дома – Эмми стеснялся своей непрофессиональной игры перед старшим братом – пианистом-виртуозом. Вот уже пять лет он посещал школу восточных боевых искусств. Его привлекало всё, что было связано с восточными традициями. Эмми читал много книг японских и китайских авторов и даже пытался изучать японский язык, но быстро понял, что без учителя ему не справиться. Он выбрал карате, как и Диана, делая успехи в этом виде боевых искусств, совмещая это с подводным плаванием.

Старшая сестра была единственным человеком, с которым Вия могла поговорить о своей любви к Рафаэлю.

– Я не чувствую разницы в возрасте, – говорила шестнадцатилетняя Вия сестре – Рафаэль помог мне понять и открыть душу и увидеть собственный мир. Время может отнять всё, кроме любви, – продолжала влюблённая девочка. – Интересно, кого суждено полюбить выбираем мы или это голос проведения шепчет, что этот человек – посланник Божий? Любовь налетела на меня, как ураган, внезапно взяв в плен сердце, душу, мою жизнь. И теперь я с восторгом блаженного тону в бушующих волнах, благословляя их. Она ворвалась в моё сердце, я уже не принадлежу себе и от этого испытываю ни с чем не сравнимый восторг. Любовь позвала за собой, и я пошла. И совсем не важно, какой будет дорога, куда она приведёт. Важно, что по этой дороге мы пойдём вместе, держась за руки. Где бы он ни был, я всегда чувствую его рядом. Наши сердца бьются в одном ритме. Предать его – значит предать себя. А расстаться, значит умереть, – проговорила взволнованная Вия и, рыдая от своего ещё не понятого до конца счастья, бросилась в объятья старшей сестры, которая почему-то тоже плакала.

* * *

Рафаэль жил двойной жизнью, что не могло не отложить отпечаток на характере. Невозможно держать всё в себе, но и выкладывать свою душу чужим людям тоже нельзя. Этот внутренний конфликт разрушал изнутри. В последнюю поездку в Рим он рассказал отцу, как Вия похожа на него внешне, какие близкие, душевные отношения у них сложились, что он не мыслит жизни без неё. Отец, узнав, что она приёмная дочь Радаевых, стал расспрашивать о том, где она родилась. И вдруг побледнел, замер. Через несколько минут он рассказал сыну, что за год до рождения Вероники ездил на её родину и поселился в доме женщины, которую звали Надеждой, как и мать Вии.

– Скорее всего, Вероника – моя дочь. Всё совпадает по времени и главное, эти разноцветные глаза! Это ведь такая редкость!

– Значит она – моя сестра, – воскликнул потрясённый Рафаэль и, обхватив голову руками, выбежал на улицу.

Они оба чувствовали, что их взаимная мучительная тяга друг к другу, которая сильнее ослепляющей страсти, ничем не кончится. Он всегда ощущал эту опасную черту, и не давал её переступить, резко уходя из комнаты. Это безумное, томительное возбуждение, казалось, не кончится никогда и не утолится. Это влечение – одновременно мука, восторг и боль.

Волна неотвратимой потери накрыла его с головой. Он почувствовал внутри себя лед. «Вия стала лучшей частью меня – более талантливой и одухотворенной. Фантазия, жившая в её душе, превратила танец в божественное действо, от которого нельзя оторвать взгляда», – размышлял художник, оставшись один в большой квартире.

Ещё недавно Рафаэль и Вия, уютно расположившись на диване и прижавшись друг к другу, просиживали зимние долгие вечера, просматривая любимые фильмы – у Рафаэля была обширная фильмотека с лучшими фильмами мира на исторические, философские и психологические темы и, конечно, про большую любовь. А перед сном он касался губами её щеки. За одно прикосновение Вия готова была пойти на любое испытание.

Она постигала состояние абсолютного счастья, купаясь в нём, перебирая по капле его комментарии, улыбку, жесты, не подозревая, какие мучения ждут впереди. Любовь постепенно стала обрастать, словно камень на дне морском, илом и ракушками, недовольством и разочарованием. С каждым днём Вия понимала всё ясней, что ей уже мало того, что Рафаэль любит её и находится рядом. «Как жаден и ненасытен человек, – думала она, – ведь совсем недавно моей мечтой было просто видеть его».

Вия всё глубже и глубже тонула в любви к этому мужчине, восхищаясь его цельностью, самодостаточностью, талантом и невероятной трудоспособностью – он мог часами стоять у мольберта, погружаясь в свой привычный и любимый мир творчества, забывая о сне и еде. Его поведение с людьми близкими ли, посторонними поражало её – не было и намёка на исключительность и снобизм, только искренняя заинтересованность и доброжелательность. Его походка выдавала уверенного в себе человека, и вместе с тем была гибкой и расслабленной.

На воскресных прогулках по любимым местам Москвы и Подмосковья Эль часто привычным жестом поправлял её волосы, одежду, шарф, еле дотрагиваясь до шеи, от этого её тело окатывало горячей волной, а сердце, казалось, не выдержит бешеного ритма. Влюблённая девушка всё больше растворялась в их разговорах, касающихся всех тем – и её неудач, бесконечных сомнений, и проблем в балетной школе, и философии, и религии, и, конечно, живописи.

Его присутствие рядом, в одном помещении окутывала её, словно лёгким облаком, заставляя замирать сердце от счастья просто быть вместе. Вия ощущала себя невесомой, с душой происходило непонятное волшебство – она то сжималась, замирая от вибраций его голоса, то распускалась прекрасным нежным цветком.

Вия чувствовала, что между ней и любимым возникает какое-то великое таинство, необычная близость двух родственных душ, встретившихся после долгой разлуки. Она не ревновала его к другим женщинам, понимая, что по-настоящему он любит только её. Знала  – если они расстанутся, жизнь потеряет смысл. Он создал её из своих фантазий, сомнений, иллюзий, идеалов, бессонных ночей и редких праздников. Она стала его Галатеей, прекрасной юной девушкой с нежной трепетной душой. И теперь жизнь без него казалось бессмысленной.

И вот после поездки к отцу в Рим Эль изменился. То его поведение становилось прежним – доверительным и понятным, то он вдруг отстранялся без всякой видимой причины, словно в душе его лежал кусок льда. И тогда Вия чувствовала тоску и глухую апатию, звенящую пустоту в том месте, где совсем недавно пела душа.

Однажды Вия тихо подошла к Рафаэлю, сидевшему в кресле и смотревшему в окно застывшим взглядом. Она обняла его за плечи и сказала: «Позволь разделить с тобой твой мир, я буду посылать тебе счастливые красочные сны, в которых мы станем летать в облаках. Я исцелю твои раны на сердце, излечу страдающую душу, сотру воспоминания обо всём плохом, что было в твоей жизни. Я прижмусь к твоим губам своими, когда во сне душа твоя будет стонать, прося о помощи. Я прогоню твоё одиночество, оставшись навсегда с тобой. Прошу только одного – верь мне!».

В ответ на это признание Рафаэль стал говорить непривычно отрывисто, как будто вонзал в тело иголки, о том, что они не могут быть вместе, он не смеет своим присутствием испортить, сломать её жизнь.

Переменчивый март бросал в оконное стекло горсти мокрого снега, она встала и подошла к окну, где стоял Рафаэль. Он заглянул в ее глаза и увидел, как слезы катятся по бледным щекам, словно мокрый снег, скользящий по стеклу окна.

Рафаэль из последних сил с бесстрастным лицом отстранил Вию от себя, попросив оставить одного, а когда девушка вышла из его комнаты, дал волю слезам, которые потекли из его глаз беззвучным и, казалось, бесконечным водопадом.

«Эта девочка, – размышлял Рафаэль, – словно потерялась между нашим и другим, неизведанным нам миром. Она бесстрашно рвётся в неизвестное и в своей неземной любви пойдёт наперекор всем традициям и правилам. Что станет с ней, с её душой, если я всё-таки смогу уйти? Переживёт ли это нежное сердце такой удар?». Но иного решения, чем расстаться, он, как ни мучился, не находил.

Его сообщение о разрыве отношений, якобы для её же пользы, привело Вию к опустошению, сравнимому с разверзшейся перед ней бездной. В душе что-то сломалось, что-то очень важное, она стала уязвимой, не замечала красок жизни, сделалась невероятно хрупкой. Казалось, что дунет ветер посильнее, и она уже никогда не сможет подняться на ноги. Душевная боль, которую не было сил терпеть и безысходность порочным кругом поселились вокруг девушки. Она неумолимо погружалась во мрак своих мыслей, перестав сопротивляться, бороться и согласившись на единственно возможное для неё освобождение. Потом ей стало стыдно за своё малодушие. «Тогда была паника, – размышляла девушка на следующий день, – оголившая самые тёмные стороны моей натуры. Но я справлюсь, я должна справиться, я смогу!».

Вия ощущала себя жертвой несправедливости, забрасывая разум вопросами, на которые у него не было ответов: почему кому-то даётся право на взаимную любовь и семейное счастье? Как люди могут очутиться в нужном месте и в нужное время, чтобы встретить свою любовь? От чего зависит, будешь ты удачливым и счастливым или тебя ждут сплошные разочарования, ведущие к опустошению души? И, наконец, что в ней не так, что она стала безумно одинокой, ранимой и покинутой?

В её измученном, истерзанном сердце каким-то невероятным образом поселились лёд и пламя. Было безумно одиноко. Душу съедала беспросветная, безжалостная тоска. Вия, словно свечка на ветру, была готова затухнуть от очередного порыва ветра. И всё же девушка понимала, что должна сопротивляться, потому что теперь на всём белом свете нет человека, который поможет удержаться в её изломанной жизни.

В комнате горел ночник. Лунный свет, лившийся в окно, оставлял серебристый отблеск на её бледном лице, делая фигуру мистической, волшебной, нереальной. Вия подумала, что, наверное, стоит лечь спать, чтобы во сне избавиться от назойливых неприятных мыслей, но было только десять, и она знала, что проворочается в кровати с боку на бок, но не уснёт. Тогда Вия вышла на балкон и стала вслушиваться в мелодию поющих свою ночную песню одиноких снежинок, заблудившихся в марте. Мерцавшие звёзды напомнили о детстве, когда она могла часами сидеть на подоконнике и разговаривать с ними. Сколько простояла она на балконе под светом мигающих, переливающихся звёзд, Вия не знала, да и не хотела знать.

Уже забрезжил рассвет, когда голова её коснулась подушки, и она погрузилась в спасительный сон, в котором снова стала свободной и невероятно счастливой. Вия летела над морем на крыльях, выросших за спиной от одной только надежды, что когда-нибудь будет нужна ему. Волосы развевались на ветру, словно мерцающий под лучами ласкового солнца шлейф. Мимо пролетел самолёт, словно огромная серебристая птица, летящая над пушистыми, лёгкими облаками, приветливо махая ей крыльями.

На следующее утро, бодро шагая по знакомым московским улицам в балетное училище, Вия рассуждала: «Время может отнять всё, кроме любви, но именно она держит на поверхности океана, зовущегося жизнью.

Даже любовь без взаимности, непонятая, отвергнутая, со временем вновь обретает потерянные крылья и возносит к облакам, к Солнцу! Кто мы? Искорки Божьи, слёзы раскаявшегося в своих деяниях дьявола, скучающего по покинутым небесам, или крошечные звёздные пылинки во Вселенной? Не легче ли уйти в небытие и остаться там, чем переживать снова и снова рождение и смерть, любовь и разочарование? Хотя что мы можем, что зависит от нас? Ведь ход событий невозможно изменить».

Вольный ветерок сушил её слёзы. Она стала хрупкой и беззащитной, словно этот лёгкий ветер, который может подхватить и унести от всех невзгод и разочарований. Она решила не бороться за отвергнутую любовь. Это надломило, сломало её.

Рафаэль думал и, возможно, справедливо, что мог читать её душу, как открытую книгу почти с самого рождения, внимательно наблюдая за взрослением, сейчас видел в её душе кровавые раны и мучился, наверное, больше, чем она, обвиняя себя в этих страданиях и не решаясь предпринять ничего для спасения. Он просто не видел выхода.

Вия старалась жить танцами, балетом, полностью отдаваясь этому искусству, чтобы заглушить боль и придать жизни смысл. Это была единственная возможность убежать от самой себя, чтобы не было сил, времени думать о Рафаэле и своей любви, ставшей неизлечимой болезнью. Одна мысль, ослепительная, пронзительная в своей очевидности и трагичности затмила все события, обрушившиеся на неё за последнее время – она должна исчезнуть, раствориться, попытаться забыть его, воскресить свою душу из пепла, научиться жить без него.

Мир, созданный с ним вместе, который ещё вчера был гармоничным и наполненным смыслом, прекрасной музыкой и танцами, сегодня внезапно рухнул. Слишком много разочарований и потерь. И мысли тёмные, злые и болезненные невозможно было отогнать от себя, они тут же возвращались, словно полчища голодных волков. Она проваливалась в пропасть своего отчаянья, беззвучно рыдая, не в силах проснуться от тяжелого, истязающего сна, называемого жизнью.

Вия была шокирована, потеряна, уязвлена его внезапной переменой после возвращения из Италии. Словно он стал другим, чужим человеком, отстранившимся от неё душой. Она погрузилась в состояние полного безразличия к окружающему, отстраненности от действительности. Это была защитная реакция. И всё же замирала от любого звука, шороха, надеясь, что он войдёт в её комнату. Но он исчез – не появлялся и не звонил. У Вии разрывалось сердце от обиды и непонимания. И она решилась уйти из его дома, ставшего родным. Дома, в котором она была безмерно счастлива десять лет! Чтобы попытаться забыть его, начать новую жизнь, в которой не будет его.

* * *

Вероника блестяще закончила балетное училище и была принята в труппу Большого театра. Детская мечта осуществилась. Постепенно ей стали давать главные роли в балетных спектаклях. Вия погрузилась в свой мир, имя которому – классический балет.

Впервые успех в театре пришёл к Веронике Радаевой в Шопениане. Каждый прыжок молодой балерины, в котором она на мгновение фантастично зависала в воздухе, вызывал гром аплодисментов и восторг зрителей.

Публика была очарована молодой балериной, несколько раз вызывая Веронику на сцену.

Одним из самых важных событий в жизни Вии стал балет «Лебединое озеро». В нём сконцентрировалась вся палитра красок и технических испытаний, искусство перевоплощения, драматизм финала. Знаменитый балет требовал всех душевных и физических сил. Каждый раз после участия в этом балете Вия чувствовала себя опустошённой, вывернутой наизнанку. Силы возвращались лишь на второй, а то и на третий день.

Успех был потрясающим, громким. Её стали приглашать в лучшие театры страны. Она отдавала душу и талант, танцуя на знаменитой сцене Большого театра, выезжая с труппой театра за рубеж. Это счастье  – танцевать на лучших сценах мира – продлилось всего два года. Однажды во время выступления в балете Щелкунчик случилось непоправимое – Вия не удержалась в сложном пируэте и сломала свою не раз оперированную правую ногу. Вердикт врачей был однозначным  – она не сможет больше танцевать. Это стало очередным ударом, от которого Вия не могла опомниться несколько месяцев.

На помощь, как всегда, пришла Глория, которая почти силой увезла её в Италию. Юлиан посмотрел эскизы и графику, которыми она занималась с девяти лет под руководством Рафаэля, и авторитетно заявил, что она очень талантлива к живописи, предложив пройти обучение в Академии художеств Рима. Вие ничего не оставалось, как согласиться – это был единственный шанс обрести себя, собрав по крупицам во второй раз. Она поставила жёсткие условия: Рафаэль не должен знать, где она. Алехандро и Глория предложили Вие жить с ними, а во время приезда Рафаэля снимать номер в гостинице. Она согласилась, понимая, что в семье родных людей не будет так остро чувствовать своё одиночество.

У Вии получались чудесные, прозрачные, невесомые акварели. А ещё она любила писать маленьким угольком по шероховатой бумаге интересные лица людей. Это получалось потрясающе быстро. Из разрозненных, казалось бы, линий мгновенно возникало одно целое. Часто она рисовала глаза – грустные, лукавые, радостные. Особенно удался Вие портрет подруги. Юля была написана в полный рост, в белом платье с красными маками, золотыми волнистыми волосами, обрамляющими загорелое лицо и с весёлыми веснушками. Выразительные глаза подруги цвета растопленного шоколада, смотрели с картины лукаво и весело.

Вия очень изменилась – худенькая девочка с невероятной силой воли и стремлением к цели превратилась в очаровательную девушку-женщину. Она обладала редкой фигурой, была великолепно сложена и красива необычной красотой девушки со старинных гравюр – грациозной, хрупкой, с тонкими, пластичными руками, точёными плечами, плавными, с завораживающей мягкостью движениями. Было в ней что-то особенное, необычное, кроме прекрасной фигуры и красоты, изумрудных глаз и густых русых волос с отблеском Солнца. То, что Вия после неудачного, сломавшего её жизнь, падения прихрамывала на правую ногу, было почти незаметно.

Однажды, когда она училась третий год в Академии искусств, Вие приснился страшный, напугавший её сон. Ей снился Эль, окровавленный, избитый, лежащий в глубокой канаве, почти целиком поглощённый жидкой грязью, ставшей от крови бордового цвета. Он звал Вию отчаянно, как последнюю надежду на спасение, протягивая руки. Она рвалась к нему через заросли, болото, колючие кустарники, падала, ушибалась, резала ноги об острую траву, не чувствуя боли, отвечая ему: «Я иду, только дождись меня, я спасу тебя!».

И вот Вия лежит на краю глубокой канавы, тянет к нему руку, стараясь опустить как можно ниже. Он пытается дотянуться до её руки своими пальцами, но никак не может, и этот момент зависает в пространстве, продолжаясь бесконечно долго. С надрывом их сил, их боли, их душ. Наконец, Эль с невероятным усилием дотянулся до её ладони, переплетя пальцы со своими. И Вия проснулась, выскочила из постели, бросилась к окну, над которым, зловеще улыбаясь, повисла Луна с надкусанным боком.

Утром во время завтрака она объявила Глории и Алехандро, что должна срочно вернуться в Россию – с Рафаэлем случилась беда. Полетели все вместе, и уже в восемь вечера были в Москве, в доме семьи Радаевых. Юлиан побежал в свою квартиру, где жил сын, его там не оказалось. Последний раз они разговаривали по телефону три дня назад. Соседи сказали, что не видели ни его, ни собаки трое суток. Вия позвонила Диане, сообщив, что Рафаэля похитили, и Бублик тоже пропал. Диана моментально организовала поиски.

Сёстры сели в машину и поехали за город. На вопрос Вии: «Куда мы едем?» Диана коротко ответила:

– Спасать Рафаэля.

– И ты знаешь, где он? – изумилась Вия.

– Думаю, что моя интуиция и на этот раз не подведёт, – обнадеживающе ответила опытная в вопросах поиска пропавших людей девушка-следователь.

Через двадцать километров езды по загородному шоссе Диана резко затормозила. На дороге сидел отощавший, облезлый и грязный Бублик. Вия кинулась к нему со всех ног, стала обнимать, но он вырвался из её объятий и побрёл, еле перебирая лапами, в сторону леса. Девушки пошли за ним. В пятнадцати метрах от дороги Бублик встал над оврагом, засыпанным ветками и листьями, и принялся пронзительно выть. Девушки бросились разгребать овраг, который оказался довольно глубоким, и увидели руку, а затем и самого Рафаэля. Лицо и голова были в крови, он оказался без сознания. Довольно быстро его доставили в клинику нейрохирургии, где работала когда-то Николь. Егор сам принял кузена Ники и занялся его обследованием, а потом и лечением. Понадобилась нейрохирургическая операция.