Текст книги "Самоубийство сверхдержавы"
Автор книги: Патрик Бьюкенен
Жанр: Политика и политология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)
Париж, 1919 год
Придя к власти в 1917 году, Ленин стал публиковать тайные договоры из романовских архивов; из этих документов становилось очевидным, каким образом после окончания войны союзники – Великобритания, Франция, Россия, Италия, Румыния и Япония – планировали поделить мир. Великая война внезапно превратилась в аморальную и банальную имперскую схватку за территории и добычу.
Чтобы опровергнуть это «надругательство над идеалами», стоившими жизни миллионам молодых людей, президент Вильсон, страна которого вступила в войну в апреле 1917 года «ради безопасности в мире и демократии», подготовил свои Четырнадцать пунктов. Своим заявлением Вильсон пытался объяснить миру, за что мы, американцы, боремся. В основе его видения лежала идея самоопределения наций. Первого февраля 1918 года Вильсон сформулировал предпосылки справедливого и прочного мира:
«Никаких аннексий не предусматривается… Народы не следует передавать из одного суверенитета в другой на международных конференциях… «Самоопределение» – не пустая фраза… Всякое территориальное урегулирование по итогам этой войны должно осуществляться в интересах и к пользе населения, а не как составная часть какого-либо регулирования или компромисса между соперничающими государствами»{828}828
Roy Denman, Missed Chances: Britain and Europe in the Twentieth Century (London: Indigo, 1997), 30; Ralph Raico, «World War I: The Turning Point», in: The Costs of War: America’s Pyrrhic Victories, John Denson, ed. (New Brunswick, NJ; Transaction, 1999),
240.
[Закрыть].
Впрочем, перед началом мирной конференции госсекретарь США Роберт Лансинг поделился с дневником своей озабоченностью по поводу «взрывоопасности» предложения Вильсона:
«Чем больше я размышляю над президентской декларацией, над правом на «самоопределение», тем сильнее утверждаюсь в сомнениях относительно того, насколько вообще разумно озвучивать подобные идеи некоторым расам…
Это слово [самоопределение] буквально начинено динамитом. Оно пробуждает надежды, которые никогда не реализуются. Боюсь, оно будет стоить тысяч жизней… Какое несчастье, что это слово было произнесено! На какие беды оно нас обрекает!»{829}829
Moynihan, Pandaemonium, 83.
[Закрыть]
Что ж, результаты и последствия Парижской мирной конференции, этого «балагана в птичнике», по выражению британского дипломата Гарольда Николсона, подтвердили опасения Лансинга и обманули чаяния Вильсона. Страхи президента обрели зримое воплощение. Империи Гогенцоллернов, Габсбургов и османов рухнули, однако нации, порожденные договорами в Версале, Сен-Жермене, Трианоне, Нейи и Севре, оказались оскорблением вильсоновских идеалов.
Согласившись на мир на условиях Четырнадцати пунктов Вильсона, Германия уступила по плебисциту Северный Шлезвиг Дании и отдала Эйпен и Мальмеди Бельгии в качестве компенсации за ущерб от оккупации. Эльзас и Лотарингия отошли Франции, как того требовал восьмой пункт Вильсона. Саар отделили от Германии, вместе с населением, которому пообещали через пятнадцать лет референдум о возможности возвращения. Вытянутый кусок территории, от Силезии к морю, как бы разрезавший Германию надвое и отделивший Восточную Пруссию от Берлина, был передан Польше. Данциг, восточно-прусский город и порт Ганзейского союза, также перешел под контроль Варшавы, обеспечив Польше выход к морю. Мемель достался Литве.
Версаль лишил Германию десятой части населения и восьмой части территории. К 1920 году немцы очутились под властью датчан, бельгийцев, французов, итальянцев, чехов, поляков, а вскоре к «властителям» присоединились и литовцы. Союзники учредили мир, который вовсе не сулил мира. Ведь Германия показала себя наиболее сильным государством Европы – она победила Россию, Румынию и Италию и на равных соперничала с Великобританией и Францией на протяжении четырех лет, причем ни один иностранный солдат не ступал на немецкую землю. Оправившись от потерь, Германия, безусловно, должна была потребовать возвращения того, чего лишилась.
Этнонационализм, стремление к возвращению утраченных земель и населения, почти повсеместно поддерживался и сделался основным положением программы новой, национал-социалистической партии.
После Германии на эшафот поднялась империя Габсбургов. По договорам в Сен-Жермене и Трианоне древняя империя оказалась расколотой. Северные провинции отошли Польше. Чехословакии, которая возникла в 1918 году радениями Томаса Масарика, ставленника Парижа, передали «под опеку» 3,5 миллиона этнических немцев, 2,5 миллиона словаков, 800 000 венгров, 500 000 русинов и 150 000 поляков. Все они возмущались тем, что их вынуждают жить в стране, где доминируют 7 миллионов чехов.
Заставлять ли 3 миллиона немцев подчиняться чехам, которых большинство из этих немцев презирало, долго и яростно обсуждалось в Париже. Арчибальд Кулидж из делегации США называл это решение ошибочным. Ян Смэтс из делегации ЮАР предупреждал, что притязания Чехии на венгерские и германские земли могут обернуться катастрофой: «При том, что миллионы немцев уже проживают в Богемии на севере, планируемое присоединение около 400 000 или 500 000 мадьяр на юге выглядит тяжким бременем для молодого государства, не говоря уже о грубом нарушении принципов суверенитета»{830}830
Wenzel Jaksch, Europe’s Road to Potsdam (New York: Praeger, 1963), 276–277.
[Закрыть]. «Миллионы немцев» в Богемии, о которых упоминал Смэтс, жили на территории, которую миру предстояло узнать как Судетскую область.
Союзники не пожелали прислушаться к Смэтсу. Они слушали Эдуарда Бенеша, министра иностранных дел Чехии, который обещал превратить Чехословакию в подобие швейцарской федерации, где все национальные меньшинства будут пользоваться равными правами и обладать значительной автономией. Накануне мюнхенского сговора Ллойд Джордж обвинил Бенеша в том, что тот солгал союзникам в Париже.
Южный Тироль, с 250 000 тирольцев, принадлежавший Австрии на протяжении шести столетий, передали Италии в качестве награды за переход на сторону союзников в 1915 году. Вена из столицы великой христианской империи сделалась главным городом крошечной страны без выхода к морю и с населением менее 7 миллионов человек.
Венгрию «ужали» из имперской провинции площадью 125 000 квадратных миль до страны с территорией в 36 000 квадратных миль. Почти половина мадьярского населения очутилась под иностранным владычеством. Трансильванию вместе с 2 миллионами венгров вручили Румынии, вовремя присоединившейся к союзникам. Словакия, которой в значительной степени католическая Венгрия правила веками, перешла к чехам, заодно с 800 000 словацких венгров. Прочие венгерские земли достались Королевству сербов, хорватов и словенцев. Когда Румыния вторглась в Венгрию, чтобы уничтожить советскую республику Белы Куна, захватившего власть и развязавшего красный террор, адмирал Миклош Хорти привел национальную армию в Будапешт и пообещал вернуть все утраченные мадьярские земли. Эти цели со временем побудили адмирала к партнерству с Гитлером.
Проклятием версальские соглашения сделала не только несправедливость, обрекшая миллионы венгров и немцев на подчинение иностранному правлению, не только лицемерие союзников, публично рассуждавших о праве наций на самоопределение, но, повторяя слова Смэтса, «грубое нарушение принципов суверенитета». Союзники подписали «свидетельства о рождении» для наций, столь же мультиэтнических и многоязычных, как покойная империя Габсбургов, но напрочь лишенных легитимности и авторитета империи.
Подданными новообразованного Королевства сербов, хорватов и словенцев оказались боснийские мусульмане, албанцы, македонцы, черногорцы, венгры и болгары. Польша правила отныне миллионами немцев, украинцев, белорусов, евреев и литовцев. Румыния – миллионами венгров и болгар. Меньшинства, которыми управляли из Белграда, Праги, Варшавы и Бухареста, очутились в таком положении против своей воли, в нарушение обещания Вильсона о самоопределении как основе мирной жизни. Считая себя обманутыми, они накапливали негодование, которому предстояло выплеснуться во второй европейской войне – число жертв последней затмило все ужасы Великой войны.
«Естественная карта мира»
В своих «Очерках истории цивилизации» (1920) Герберт Уэллс оплакивал политическую глупость, побуждающую объединять этнические группы в искусственные образования: «Ведь существует естественная и необходимая политическая карта мира, которая превыше таких глупостей».
«Имеется наилучший способ разделить любую часть мира на административные районы и наилучший способ управления для каждого района, учитывающий язык и расовую принадлежность жителей, и в наших общих интересах обеспечить такое разделение и установить такую форму правления, независимо от дипломатии и национальных флагов, «претензий» и мелодраматических «лояльностей», а также нынешней политической карты мира»{831}831
H. G. Wells, The Outline of History, vol. 2 (Garden City, NY: Doubleday, 1971), 795.
[Закрыть].
Несмотря на демократию, писал Уэллс, «естественная политическая карта мира настаивает на воплощении. Она колышется и вздыбливается под искусственной политической картой, подобно некоему плененному колоссу»{832}832
Ibid.
[Закрыть]. Уэллс понимал, что не тексты на бумаге, но язык, литература, кровь, почва, история и вера делают нацию нацией, что последняя есть живой организм, а не искусственный конструкт. Что касается поликультурных, многоязычных и полиэтнических наций, «изготовленных» в Париже президентами и премьер-министрами, это искусственные нации, обреченные рано или поздно распасться.
«Чрезвычайно неудобно управлять делами народов, говорящих на разных языках и потому читающих разные книги и приверженных разным коллективным идеям, в особенности если эти различия усугубляются религиозными спорами. Лишь сильный взаимный интерес, наподобие потребности в обороне, объединившей швейцарских горцев, способен оправдать тесное сближение народов разных языков и вероисповеданий»{833}833
Ibid., 793.
[Закрыть].
В пору, когда «естественные» народы Европы наблюдали перемещение миллионов своих сородичей под власть чужеродных этносов, им ненавистных, Уэллс фактически предвидел ближайшее будущее.
Ирландское восстание
Когда Дизраэли заметил: «Все сводится к расе, иной причины нет», он имел в виду то, о чем позднее рассуждал Черчилль, говоря об «островном народе», «уникальных людях, отделенных от всех прочих, но объединенных границами, языком, культурой, историей и кровью»{834}834
Benjamin Disraeli, The Oxford Dictionary of Quotations, rev. ed. (New York: Oxford University Press, 1966), 182.
[Закрыть]. Ирландцев, пусть они подданные короны, Дизраэли воспринимал как особую породу: «Этот дикий, безумный, ленивый, нерешительный и суеверный народ не испытывает ни малейшей расположенности к английскому характеру. Их идеал человеческого счастья – чередование клановых стычек и грубого идолопоклонства [т. е. католицизма]. Их история представляет собой замкнутый круг фанатизма и крови»{835}835
Thomas Cahill, How the Irish Saved Civilization (New York: Doubleday, 1995), 6.
[Закрыть]. Герцог Веллингтон придерживался того же мнения. Когда ему напомнили, что он родился в Дублине, Железный герцог возразил: «Родиться на конюшне не значит быть конем»{836}836
Sean Clarke, «Am I a Horse», Guardian, March 17, 2008.
[Закрыть]. Современник Веллингтона и Дизраэли Томас Карлейль считал ирландцев «жизнерадостными дикарями»{837}837
Anthony Pagdon, «Of Skulls and Buttocks», National Interest, March/April 2010, 90.
[Закрыть].
Сами ирландцы считали себя отдельным народом, даже когда сражались бок о бок с англичанами и шотландцами. В стихотворении «Летчик-ирландец провидит свою гибель» Йейтс говорил о своем народе:
«Я знаю, что с судьбою вдруг
Я встречусь где-то в облаках,
Защитник тех, кому не друг,
Противник тех, кому не враг.
Ничья победа на войне
Не разорит и не спасет
В нагой Килтартанской стране
Нагой килтартанский народ»{838}838
James K. Robinson and Walter B. Rideout, eds., A College Book of Modern Verse (Evanston, IL: Row, Peterson, 1960), 62–63 // Перевод А. Сергеева. Цит. по: Западноевропейская поэзия XX века. М.: Художественная литература, 1977.
[Закрыть].
Дело Англии отнюдь не было делом Ирландии. Враги Англии не были врагами Ирландии. Не успела закончиться Великая война, как начались «Тревожные годы». В народной памяти было свежо Пасхальное восстание 1916 года, когда 2000 мятежников – в год наступления на Сомме – захватили дублинский почтамт, рассчитывая на общую поддержку. Надежды не оправдались, первых лидеров восстания высмеивали и обливали презрением, но британцы сразу выставили себя злодеями, когда арестовали многие тысячи ирландцев и приговорили пятнадцать вожаков к расстрелу; это провело роковую черту между англичанами и ирландцами. В «Пасхе 1916 года» Йейтс писал:
Они изменились, превратились из мятежников, совершивших акт предательства в военное время, в мучеников независимости Ирландии. В 1918 году, нуждаясь в пополнениях после отражения наступления Людендорфа, Ллойд Джордж решил призывать в армию ирландцев. Это решение ознаменовало гибель ирландской Парламентской партии Джона Редмонда, которого война лишила сына. Отныне голосом Ирландии стала партия Шинн Фейн.
В 1919 году разгорелась партизанская война, началась она убийствами полицейских и «коллаборационистов», сотрудничавших с британским правительством. Лондон в ответ направил в Ирландию ветеранов Западного фронта – «черно-пегих»[209]209
Прозвище солдат и офицеров Резерва Королевской ирландской полиции. Их призвали по необходимости на службу для помощи Королевской полиции в годы гражданской войны. Своим прозвищем они обязаны цвету формы. Эти подразделения печально прославились нападениями на гражданских лиц и покушениями на гражданскую собственность.
[Закрыть]. С 1919 по 1921 год погибли сотни людей, но наконец лидер повстанцев Майкл Коллинз прибыл в Лондон, чтобы договориться с Черчиллем о мире. Так появилось Свободное Ирландское государство, но шесть северных графств Ольстера остались в составе Соединенного Королевства. Договор, с которым Коллинз вернулся домой, породил гражданскую войну, которая завершилась убийством миротворца.
В истории найдется мало более показательных примеров этнонационализма. Британские подданные, граждане свободной страны, пользовались равными правами с англичанами, были представлены в парламенте, считались метрополией величайшей империи, сравнимой с Римом в зените славы и могущества и в час триумфа. Тем не менее, они стремились освободиться и были готовы сражаться и умирать, чтобы Ирландия, бедный край с населением несколько миллионов человек, заняла достойное место в ряду наций. Что же побуждало ирландцев предпочесть разделение единству?
Исключительно этнонационализм. Пусть на протяжении веков они жили вместе с англичанами, ирландцы видели себя отдельным народом. Они кельты, а не англосаксы. Их церковь – римско-католическая, а не англиканская. Их язык – гэльский, а не английский. Их история – не история Англии, не история империи, но многовековой каталог преступлений против ирландского народа, от Дрогеды и Уэксфорда до «карательных законов» и картофельного голода[210]210
«Карательные законы» – группа законов, направленная на принуждение католиков и протестантов Ирландии к принятию англиканского вероисповедания; первые законы подобного рода были приняты еще при Стюартах. Картофельный голод в Ирландии в середине XIX века был связан с массовым заражением картофельных посевов на острове патогенным грибком; поскольку картофель являлся основой пищевого рациона большинства ирландцев, эпидемия обернулась голодом и значительным сокращением населения.
[Закрыть] и до расстрелов вожаков Пасхального восстания. Еще долго после победы в войне за независимость ненависть к Англии оставалась свойственной ирландцам, ибо она, так сказать, сидела в их ДНК.
Когда в 1939 году Великобритания объявила войну гитлеровской Германии, к ней присоединились Канада, Южная Африка, Новая Зеландия и Австралия – в знак солидарности с метрополией. Ирландия же объявила о нейтралитете, который сохраняла, несмотря на Дюнкерк, битву за Британию и вступление Америки в войну.
Вот уж точно – английская война не была войной Ирландии.
Младотурки
В отличие от бескровного отделения Норвегии от Швеции в 1905 году, многие национальные государства двадцатого века рождались в крови.
В первом десятилетии века Османская империя, «больной человек Европы» по жесткой формулировке, приписываемой царю Николаю I[211]211
В 1853 г. император Николай I будто бы сказал британскому послу: «У нас на руках больной, он сильно хворает, и будет большим несчастьем, если он вдруг выскользнет из наших рук, особенно до того, как мы успеем сделать необходимые приготовления».
[Закрыть], оказалась при смерти, и западные державы вкупе с прежними несамостоятельными государствами начали «откусывать» турецкие провинции. В 1908 году первые младотурки совершили переворот и захватили Салоники. С 1911 по 1918 год Энвер-бей, будущий Энвер-паша, руководил виртуальной военной диктатурой. Его целью было «отуречить» империю, заставить всех подданных говорить на турецком языке, получать турецкое образование и отправлять своих сыновей служить в национальной армии. Поскольку в империи, что простиралась от Магриба до Месопотамии, проживали миллионы христиан – славян, греков и армян, – а также арабы-мусульмане и курды, политика «отуречивания» вызывала сопротивление. В 1914 году Турция связала свою судьбу с центральными державами[212]212
Так называемый Четверной союз – военно-политический блок европейских государств, противостоявших Антанте. Включал Германию, Австро-Венгрию и Болгарию, к которым присоединилась Османская империя.
[Закрыть] и одержала легендарную победу при Галлиполи, отразив высадку англо-французского десанта в Дарданеллах. Эта морская катастрофа союзников стоила Первому лорду адмиралтейства Уинстону Черчиллю его должности. В том же 1915 году турки, разъяренные тем, что армяне сражались против них вместе с русской армией, устроили фактический геноцид армян: число погибших и бежавших превысило 1,5 миллиона человек. Сами турки это отрицают, но армяне и другие народы признают случившееся именно геноцидом.
В 1918 году турки капитулировали, и Севрский договор, вступивший в силу в Париже в 1920 году, зафиксировал крах империи. По секретному соглашению Сайкса – Пико Палестина, Трансиордания и Месопотамия отошли англичанам, а Сирия и Ливан достались Франции[213]213
Лига Наций предоставила государствам-победителям мандат на управление бывшими владениями побежденных: владения Османской империи стали мандатными территориями Великобритании и Франции, а владения Германии в Африке «унаследовали» британцы, французы и бельгийцы.
[Закрыть]. Арабы так и не получили независимости, которую им обещал Лоуренс Аравийский. Трое победоносных союзников – Франция, Италия и Великобритания – оккупировали часть Турции, а греки контролировали Западную Анатолию почти вплоть до Анкары. Американцам предложили в мандатное управление Константинополь, которым интересовался Вильсон, но мы благоразумно уклонились – ведь Соединенные Штаты Америки никогда не объявляли войну Турции.
Затем настал час Ататюрка.
Его армия сначала вытеснила французов и итальянцев, потом выгнала греков из Анатолии, устроив резню в Смирне, а потом сошлась с британцами в Чанаке. Британцы предпочли эвакуироваться. К подписанию в 1923 году Лозаннского договора этнические чистки стали фактически легитимными. Около 1,4 миллиона греков пришлось покинуть Турцию, а 400 000 турок были вынуждены оставить земли, перешедшие в греческое владение.
Халифа усадили в «Восточный экспресс». Мехмет Шестой, последний султан Османской империи, покинул Константинополь на британском военном корабле. Усилиями героя Галлиполи[214]214
Ататюрк командовал дивизией, которая предотвратила высадку и развертывание англо-французского десанта.
[Закрыть] Турецкая Республика родилась светской страной, чьи институты копировали западные образцы. Не считая курдов, чье стремление к самостоятельности омрачает картину по сей день, Турция стала этнонациональной страной турок. Из трупа Османской империи возникло первое современное национальное государство на Ближнем Востоке.
Племенной конфликт между греками и турками переместился на остров Кипр. Турки вторглись на остров в 1974 году, чтобы предотвратить греческую аннексию; Турецкая Республика Северного Кипра до сих пор остается головной болью для НАТО.
«Ein Volk»[215]215
Единый народ (нем.).
[Закрыть]
Гитлер олицетворяет немецкий народ – таков был догмат нацистской партии. Версальский договор и соглашение в Сен-Жермене, обрекшие миллионы немцев на иностранное владычество, снабдили Гитлера программой, с которой он пришел к власти. Чтобы понять «ярость тевтонского духа», подхваченную Гитлером, следует взглянуть на Великую войну глазами немцев. К весне 1918 года Германия победила на трех фронтах. Румыния была разгромлена в 1916 году, королевская семья бежала, затем состоялся разгром итальянцев при Капоретто (1917). Русские повернули штыки против собственного правительства, царь отрекся от престола, а большевики в марте 1918 года подписали от имени России Брестский мир. К весне того же года Людендорф вернулся на Марну. Если бы не американцы, которые присылали пополнения численностью 250 000 солдат в месяц, Германия, возможно, сумела бы добиться перемирия на Западном фронте и окончательно восторжествовала бы на востоке.
Шок 1918 года для Германии был поистине колоссальным. А затем, когда страна приняла Четырнадцать пунктов Вильсона, сложила оружие и перевела Флот открытого моря в Скапа-Флоу[216]216
Основной немецкий флот, противостоял британскому Гранд-Флиту и постоянно угрожал Великобритании. В 1919 г. интернированные на базе Гранд-Флита немецкие корабли были затоплены экипажами.
[Закрыть], союзники принялись делить и расчленять Германию.
Объявив кайзера военным преступником, разделяя германские провинции, обезоруживая их и оставляя беззащитными перед врагами, превращая немцев в «зарплатных рабов», державы-победительницы вынуждали Германию единолично нести моральную ответственность за развязывание войны и нанесенный войной урон; своими действиями союзники «подкармливали» этнонационализм немцев куда активнее, нежели Бисмарк своими победами над Наполеоном III. Жители Германии, от Пруссии до Баварии, вместе воевали и вместе страдали в тылу, а потому все они были убеждены, что Вильсон и союзники их обманули и предали, что земли и люди, отнятые у Германии, должны быть возвращены. Посулив вернуть обратно все утраченные территории, Гитлер обеспечил себе полную поддержку нации.
«Национализм – детская болезнь, – говорил Эйнштейн. – Это корь человечества»{840}840
Albert Einstein, thinkexist.com.
[Закрыть]. Но в Германии 1933 года это уже был серьезный недуг, из-за которого доктору Эйнштейну пришлось бежать в Америку.
В 1935 году Саар, отделенный от Германии в Париже, провел, как и ожидалось, референдум по вопросу возможного воссоединения; 90 процентов населения проголосовали за то, чтобы вернуться. Будучи католиками и социалистами, жители Саара, тем не менее, предпочли нацистский режим, который растаптывал профсоюзы и преследовал церковь, жизни в отрыве от соотечественников. Такова сила этнонационализма.
Когда в марте 1936 года немецкие войска вошли в демилитаризованную Рейнскую область впервые с 1918 года, их встречали как освободителей. Аншлюс, включение Австрии в состав рейха, был предпринят Гитлером, чтобы не допустить плебисцита, который зафиксировал бы отчуждение его родины; в обеих странах это событие отметили праздниками. Многие австрийцы, носители общей с Германией культуры, охотно обменяли государственность и независимость на жизнь в составе нового рейха.
Чешский кризис 1938 года, который привел к мюнхенскому сговору, и Данцигский кризис 1939 года, спровоцировавший нападение Гитлера на Польшу, оба связаны с этнонациональными причинами.
Гитлер, австриец, который рос в Линце вблизи границы с Чехией, когда чехами еще управляли из Вены, был исполнен решимости освободить немцев Богемии и Моравии от власти Праги и включить Судетскую область в границы германского рейха. В Мюнхене англичане и французы поддержали эти притязания Гитлера.
Поляки и венгры тогда захватили чешские земли, где проживали их родичи. Словаки тоже порывались освободиться от чешского правления и создать свое государство. Этнонационализм фактически разрывал Чехословакию. Британское правительство запаниковало и предоставило дополнительные военные гарантии Польше, что спорила с Берлином по поводу возвращения 350 000 жителей Данцига на родину, от которой их против воли оторвали в Париже. Отказ Польши обсуждать «проблему Данцига» спровоцировал Гитлера на вторжение 1 сентября 1939 года.
Обе мировые войны выросли из этнонациональных конфликтов, которые великие державы сами порождали или которые они игнорировали. Вторая мировая война считается «благой» войной, в которой демократия восторжествовала над фашизмом. Но кризисы, приведшие к войне, были связаны с этническими разногласиями, а не с идеологией. Немецкий, словацкий, польский, венгерский и русинский этнонационализмы погубили Чехословакию в 1938 году; немецкий этнонационализм Данцига, на который Польша не отреагировала, побудил Гитлера уничтожить Польшу – но не польскую форму правления, против которой он не имел возражений.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.